Перемен

Прошла уже целая неделя с того момента, как я поселился у Вовы. Я стараюсь не сильно нагружать его родителей своим присутствием, поэтому мы с Вовой чаще проводим время на улице, чем в их квартире. В четверг мы с пацанами были на похоронах Лампы, а после этого мы стали частенько навещать его бабушку, чтобы не дать старушке сойти с ума от горя. Мы также заглянули проведать бабушку Ералаша на неделе, она уже принимает нас как родных и с нетерпением ждёт каждого нашего визита. Иногда я прихожу домой к маме, когда отца дома нет. Я как-то раз встретил её на улице и мы договорились, что она будет выходить во двор и говорить мне, в какие дни и в какое время мне будет безопасно находиться дома. Жизнь превратилась в череду серых и монотонных будней, наполненных тревогой и ожиданием новостей о Вахите. Три дня назад, благодаря Наташе, мы уже получили кое-какие новости: его перевели в психиатрическую больницу. Мы с Вовой тотчас же направились туда, я уже успел проникнуться предвкушением нашего воссоединения, но не тут то было. А когда у нас вообще что-то шло по плану? В этот раз на нашем пути встал какой-то мерзкий и гнусный мужик, представившийся главврачом. Он сказал, что посещать пациентов запрещено и выгнал нас оттуда, потому что мы не являемся Вахиту членами семьи, но мы не собирались сдаваться. Он долго на нас ворчал и даже поднимал голос, но по итогу у Вовы получилось с ним договориться: мы сошлись на том, что он разрешит нам навестить Вахита через несколько дней. Вова молодец, он умеет договариваться с людьми, но я всё ещё зол на этого главврача за то, что он вёл себя как мудак и общался с нами как с отбросами общества. — Ну что, вторая попытка? — Вова подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Я резко обернулся, сердце забилось чаще. Я так хочу увидеть Вахита, узнать, как он, поддержать его, побыть рядом с ним. Но в то же время меня жутко пугает сама мысль о психбольнице, о том, в каком состоянии я могу его застать… Тревожность за эту неделю меня ни разу так и не покинула, но с Вовой я почувствовал себя спокойнее увереннее. — Пойдём, — ответил я, накидывая на себя куртку. Мы шли по знакомым заснеженным улицам, я был напряжён как физически, так и морально. Когда мы остановились, чтобы закурить, я заметил, как сильно тряслись мои руки. Вова тоже это заметил. — Да не переживай ты так, не всё так плохо, — попытался успокоить меня Вова. Да, я знаю, что он имеет в виду — могло быть и хуже, Вахит хотя бы жив. Но это всё равно не даёт мне чувства абсолютного спокойствия, я не хочу, чтобы с ним вообще происходили все эти испытания. Он и без всего этого едва ли на живого походил, а сейчас жизнь его ещё сильнее помотала. И меня вместе с ним. Мы с Вовой шли молча, никто из нас не проронил больше ни слова. Увидев перед собой здание психиатрической больницы, в которое мы уже наведывались несколько дней назад, у меня похолодели руки. Я не хочу снова видеть этого главврача. Хоть мы и нашли с ним компромисс, он всё ещё остаётся мерзким стариканом с противным голосом и противными усами, который не может разговаривать без оскорблений и криков. У меня от него аж мурашки по телу бегут. Мы поднялись по лестнице и постучались в его кабинет, чтобы он провёл нас в палату к Вахиту. — Николай Иванович! — позвал его Вова, продолжая стучаться в дверь. — Войдите, — лениво ответил вредный врач, позволяя нам войти. — Опять вы? — с отвращением выплюнул он. — Ну да, мы же догово… — хотел сказать я, но он меня перебил. — Тут вот какое дело. За икру, конечно, спасибо, но, скажем так, мамка его заплатила больше, — безразлично пробормотал он. — Что? Как это понимать?! — возмутился я, пребывая в полном недоумении. — А вот так и понимать. Родители его забрали утром. — Он же ещё даже лечение не прошёл! — вспылил я. — Вы не можете отпускать пациентов так просто! — У нас бывают разные ситуации. Вырастешь — поймёшь. Вот уёбок! Сидит и так самодовольно лыбится, будто он тут такой самый хитрый и умный! Я уже начал рваться в его сторону, но Вова крепко меня схватил, удерживая мне руки, и потащил в сторону двери. — Знаю я такие «разные ситуации»! — взбесился я, пытаясь вырваться из рук Вовы. — Взяточник ты обыкновенный! Хапуга! Вова закрыл мне рот рукой и оттащил за пределы кабинета. — Он же нас наебал! — попытался сказать я Вове, но получилось почти неразборчиво. — Я перестану тебя держать, если пообещаешь не орать, — поставил условие Вова. Я быстро закивал головой и почувствовал освобождение. — Он же нас наебал, — повторил я шёпотом. — Почему ты к этому так спокойно относишься? — Так мы же тоже ему взятку дали, — верно заметил Вова. — Да, несправедливо получилось, что после нашей он принял взятку побольше, но, с другой стороны, Вахита родители домой забрали, а не оставили тут лежать хрен пойми с кем. Да, в чём-то он прав… Возможно, я действительно был слишком вспыльчив, но это всё от стресса. Наверное, увидеть Вахита не в больничных условиях будет даже приятнее. Мы не сговариваясь направились в сторону дома Вахита, я по-прежнему чувствовал себя как-то странно и беспокойно. И у меня остался один вопрос… — Ты вообще знаешь где его родители всё это время были? — спросил я у Вовы. — Почему они только сейчас объявились? — Не, не знаю. Вообще странно, что они его, такого проблемного, одного жить оставили. Проблемного? Ничего он не проблемный! Не для меня. Я бы никогда не назвал его так. Он замечательный парень, которого, почему-то, не взлюбила жизнь. С одной стороны, мне было немного обидно от того, что Вова так считает, а с другой стороны, мне приятно, что я единственный, кто знает о Зиме больше, чем остальные. Я просто промолчал и мы направились дальше. Звук хрустящего снега сопровождал нас всю дорогу, и я даже не заметил, как быстро мы оказались на месте. Мы поднялись на второй этаж и постучались в знакомую дверь. Мы с Вовой переглянулись. Я оцепенел от страха и это явно читалось в моих глазах. Вова положил мне руку на плечо, чтобы немного успокоить, но, буду честен, это не сильно помогло. Дверь открылась, и на пороге появилась мать Вахита — высокая, худая женщина с усталым лицом и потухшими глазами. Во внешности Вахит многое от неё взял, но я не могу сказать, что они сильно похожи. Вахит выглядит как-то хрупче и обречённее, а эта женщина будто выкована из железа. Её взгляд, полный ненависти и укора, упал на нас, словно удар хлыста. — Что вам здесь нужно? — спросила она, ее голос звучал хрипло. — Мы… мы хотели узнать, как Вахит, — промямлил я, чувствуя, как ком в горле мешает мне говорить. — Вахит? Вам какое дело до Вахита? — её голос начал срываться от гнева. — Вы, сраные группировщики, довели его до такого состояния, а теперь еще смеете показываться здесь?! Я выслушивал её гневную тираду, параллельно пытаясь разглядеть пространство за её спиной. Я надеялся заприметить Вахита где-нибудь внутри квартиры, но там был кое-кто другой… Отец Вахита, коренастый мужчина с суровым лицом, вышел из-за ее спины. Его глаза метали молнии. Я абсолютно растерялся и посмотрел на Вову в надежде, что следующим говорить будет он, но отец Вахита опередил нас обоих. — Вон отсюда! — рявкнул он, надвигаясь на нас, словно разъяренный бык. — И чтобы ноги вашей здесь больше не было! Меня захлестнула волна стыда и гнева. Мы пришли с добрыми намерениями, хотели поддержать Вахита и его семью в трудную минуту, а нас встречают как врагов. — Подождите, — попытался возразить Вова в своей привычной вежливой и располагающей манере. — Мы его друзья, позвольте нам… — Заткнись! — прорычал озлобленный мужчина. — Ты думаешь, я не знаю, кто ты такой? Вся Казань знает о ваших грязных делишках! Он схватил Вову за грудки и оттолкнул его к лестнице. Я сразу отступил назад, чтобы меня не настигла такая же участь. — Валите отсюда, пока я милицию не вызвал! — пригрозил отец Вахита напоследок. Мы с Вовой, словно оглушенные, быстро спустились по лестнице. Обшарпанные стены подъезда будто сжимались, душили, не давая вдохнуть полной грудью. В ушах звенели оскорбления родителей Вахита, а в сердце кипела ядовитая смесь из обиды и бессилия. Выйдя на улицу, мы остановились, не зная, куда идти, что делать дальше. Я чувствовал, как к горлу снова подступает комок, глаза щипало от подступающих слез. Внезапно Вова толкнул меня в плечо и, не говоря ни слова, указал пальцем на окно второго этажа. Мое сердце замерло. Из окна на нас смотрел Вахит. Худой, бледный, с темными кругами под глазами, но живой. Он смотрел прямо на нас, крутя пальцем у виска, но это было шуточно и беззлобно. Я думаю, он даже оценил нашу попытку визита. Мы с Вовой помахали ему и я заулыбался, как чокнутый. Я так рад его видеть! Пусть даже и в таких обстоятельствах. Я просто счастлив, что у нас есть надежда, и жизнь не закончилась в тот момент на полу больничного туалета. Блин, это чёртово расстояние в два этажа! Он стоит там, словно принцесса в башне, ждущая своего принца! В голове завертелся вихрь мыслей, и вдруг, словно вспышка, озарение! У меня появилась идея.

Мираж — Снова вместе

Наступил вечер. Сумерки опустились на двор, окрашивая всё вокруг в синеватые тона. Мы с Вовой времени зря не теряли — собрали наших ребят, объяснили ситуацию, и результат не заставил себя долго ждать. Вот уже вся наша толпа с грохотом тащит по асфальту старую деревянную лестницу. Она казалась хлипкой, но выбора не было. Мы должны были вытащить Вахита. Лестница с трудом, но уперлась в стену под его окном. Ребята, запыхавшиеся, но решительные, столпились внизу, запрокинув головы вверх. — Вахит! — крикнул Вова, бросив снежок ему в окно. В окне мелькнула тень, и вот, Вахит уже неуверенно переступает через подоконник. Он выглядел потерянным и испуганным. Мы все затаили дыхание, но я был невозможно горд собой и своей идеей. — Ребята, — прошептал он, цепляясь за лестницу дрожащими руками. — Вы ебанутые. Мы самодовольно хихикнули, приняв это за комплимент, и продолжили наблюдать за зрелищем снизу, придерживая лестницу. Мы были готовы в любой момент его поймать, но я был готов больше всех, это уж точно. Наконец, он ступил на землю. В его глазах читалось смешение страха и благодарности. Он пожал руки всем, кто стоял к нему ближе всего, а когда наши с ним взгляды встретились, я чуть не растаял. Он стоит здесь, прямо передо мной… Живой, осязаемый… Он настоящий! За всё это время разлуки я даже перестал верить в то, что он когда-то существовал не только назойливой мыслью в моей голове. И сейчас он снова так близко! Естественно, мне сразу же захотелось со всей силы его обнять, но для начала мне нужно было кое с чем разобраться. — Вот, надень, — я отдал ему свою куртку и потеплее его укутал, а он так благодарно мне кивнул, что мне захотелось визжать от счастья! Блин, Зима, без обид, но я не могу ждать, пока ты разберёшься с этими пуговицами! Я просто схватил его в охапку, стиснул изо всех сил, боясь, что он растворится, словно мираж. Он был таким хрупким, таким худым, словно птица, вырвавшаяся из клетки. Я чувствовал, как дрожит его тело, как бьется его сердце, и от этого хотелось сжимать его еще крепче, укрыть от всех бед, от всего мира. Моё лицо уткнулось в его плечо, и в носу что-то защипало. Горячие слезы брызнули из глаз, обжигая кожу. Это были слезы облегчения, радости, переполнявшей меня до краев. Хорошо, что уличное освещение не касается моего лица, иначе мои слёзы красовались бы у всех на виду, как экспонат в музее. Он молчал, лишь крепко обнимая меня в ответ. Я до сих пор не мог поверить в реальность нашего воссоединения, но я мог впервые за долгое время буквально почувствовать его своими собственными пальцами, а значит, что моё тяжёлое испытание подошло к такому долгожданному концу. Я столько раз терял надежду, столько раз морально готовился к худшему, он столько раз оказывался где-то на шаг впереди меня… Но я его догнал. Догнал и больше не отпущу. Я незаметно вытер слёзы о свою же куртку, нынче согревающую Вахита, и отстранился от объятия с умиротворённой улыбкой на лице. Я даже не сразу заметил, что его голова всё ещё перевязана после той самой травмы. Воспоминания с того дня всё ещё с нами, они на долгое время останутся шрамами на наших телах, но мы смогли это пережить, а значит, мы способны пережить всё что угодно. Мы с пацанами направились в сторону качалки, чтобы попрощаться и разойтись на нейтральной территории, а не мельтешить под самыми окнами жилых домов. Большинство ребят сразу же разбежалось по домам, а старшие, как и некоторые особо любопытные младшие, остались в качалке, чтобы послушать рассказы Вахита, но он не очень-то хотел говорить. Он рассказал нам только о каких-то поверхностных вещах по типу отвратительной больничной еды или странных пациентов в дурке, но в подробности своих действий и чувств углубляться не стал. Адидас вовремя смекнул, что правильнее будет оставить нас с Зимой наедине, и вежливо намекнул остальным, что в такой поздний час стоило бы уже идти по домам. Мы поблагодарили ребят за помощь с лестницей, и наши компаньоны успешно ретировались. Вова ещё на пару минут задержался, крепко обнимая Вахита, а затем и нас обоих. Мы даже немного всплакнули, так как интимная обстановка позволяла нам открыться. Мы втроём имеем какую-то особую связь и понимание, потому что каждый из нас побывал на своей войне и никто из нас не вернулся из неё прежним. Конечно, я ценю и уважаю всех наших «Универсамовских» пацанов, их сильный командный дух и верность своим принципам, но это что-то не то. Вова это знает, Вахит это знает, а теперь знаю и я. Есть законы выше, чем пацанские. Есть мораль глубже, чем поверхностная. Есть цвета помимо чёрного и белого. Это понимание отличает нашу троицу от всех остальных. Вова молчаливо вытер слезу с щеки и пожал наши с Вахитом руки на прощание, понимающе кивнул нам, а затем ушёл, оставив на столе ключ от двери в качалку. Я ненадолго отошёл, чтобы закрыть за ним дверь, мне казалось, что жизнь вернулась на круги своя, а все кошмары остались позади. Но когда я обернулся, то увидел, как Вахит буквально захлёбывается в слезах, не издавая при этом ни единого звука. Паника мгновенно охватила меня, всё моё тело в миг похолодело. Я не знал, как себя вести. Ещё десять минут назад он рассказывал ребятам какие-то истории, не подавая виду, что вот-вот заплачет, а сейчас он едва может дышать из-за слёз. — Ну-ну-ну, тише, тише, ты чего? — приговаривал я, снова заключив его в объятия и легонько поглаживая по плечу. Конечно, ответа не последовало, но я на него и не рассчитывал. Через несколько секунд полной тишины, мои уши пронзил его истошный душераздирающий крик во всё горло, и тогда я весь оцепенел. Он поднял на меня голову, и я увидел в его глазах столько боли, столько ужаса, что у меня перехватило дыхание. Губы его дрожали, он силился что-то сказать, но слова застревали в его горле, превращаясь в хриплые, несвязные звуки. — Там… В дурке… — прошептал он наконец. — Этот, ну, главврач… — сказал он ещё тише, и я сразу почувствовал неприятную пульсацию в висках. — Он меня… Два раза… Блять. Дальше он не смог говорить. Он просто заскулил от боли, слезы из его глаз хлынули с новой силой, а я сжал его в объятиях настолько крепко, насколько смог. Я сейчас готов разорвать весь мир на части. Ярость, безумная и неудержимая, захватила меня целиком, затмив собой страх и отчаяние. Я заставлю этого урода пожалеть о том, что он родился на свет, но сперва мне нужно преодолеть себя, снова превратить кулак в ладонь и окружить Вахита теплом и любовью, которых он всегда так заслуживал. А завтра я позабочусь о том, чтобы этот главврач не смог пересчитать все свои зубы на асфальте, и никаких взяток ему не хватит на лечение. Он заплатит за то, что сделал, в этом он пусть не сомневается. Каждое всхлипывание Вахита, каждый спазм, сотрясавший его тело, отдавался во мне острой болью. Я чувствовал, как его слёзы пропитывают мой свитер. Сейчас моя главная задача — успокоить его, убедить его, что он в безопасности, что я рядом и никуда не уйду. — Я здесь, я с тобой, слышишь? Всё хорошо, — я гладил его по спине, и он прижался ко мне ещё ближе. — Он тебя больше не тронет, я обещаю. Теперь у тебя есть я, пацаны, мы снова вместе, мы справимся, — продолжал шептать я, не зная, поможет ли это хоть как-то, но я говорил искренне. Его рыдания постепенно стихали, переходя в прерывистые всхлипы. Вахит немного отстранился, и наши глаза снова встретились. Взгляд его, еще недавно налитый болью, теперь был полон благодарности, почти щенячьей преданности. Он всхлипнул, пытаясь совладать с эмоциями, а его пальцы, тонкие, как у музыканта, нерешительно скользнули по моей щеке и запутались в моих волосах. В этом прикосновении было что-то невероятно интимное, что-то, что выходило за рамки обычной дружбы, а в его глазах было что-то такое, что приковывало мой взгляд, не давая оторваться. И тогда Вахит поцеловал меня. Это был тонкий, почти невесомый поцелуй, в котором не было ни капли страсти, но была вся горечь прожитого. Наши искалеченные души слились в одну, мы нашли друг в друге утешение, а я даже нашёл в нём смысл жизни. Я просто растворился в моменте и не думал о том, правильно это или нет. Я из прошлого сейчас прописал бы себе по ебалу за такое, но мне нет до этого дела. Я знаю, что этот ограниченный тесными рамками Валера уже позади, а впереди только самое интересное.