Разбитая Феечка

      — Какого хуя сбежал?       Тимофей отступает под пылающим зеленью взглядом, потом спохватывается, пытается закрыть дверь, но Яр шагает как к себе домой и захлопывает её.       Его не должно быть здесь. Не должно. Должен быть Тошка, курьер, кто угодно — не Яр.       — Какого хуя, Феечка? — Яр хватает его за плечо, и стон вырывается сквозь зубы. Яр хмурится, дёргает рукав растянутой футболки и находит кое-что новенькое. — Это что?       Гематома на полруки, ещё парочка на боках, Яр вертит его и разглядывает тёмным, безумным взглядом, а потом выплёвывает вопрос:       — Мазь есть? Компрессы делал?       Тимофей как болванчик мотает головой. Мазь, лекарства, врачи — это всё такая ерунда, которая больше не имеет значения.       — Ключи где?       — Какие?       — От этой квартиры. Не тупи, Феечка, или с головой теперь проблемы?       Яр раздражён или скорее в бешенстве, Тимофей побыстрее тычет пальцем в крючок, на котором болтаются ключи. Яр проверяет, что они подходят к замку, и оборачивается. Аккуратно ощупывает ему голову — Тимофей не успевает сказать, что в неё не били. Не успели.       — Я в аптеку, видел тут на углу. Закрою тебя, сиди и не рыпайся, понял?       — Как ты меня нашёл?       Яр ухмыляется как всегда открыто и самодовольно.       — Ты забыл, кто мой отец? Ну ничего, мозги тебе тоже проверим, Феечка. Неделю у меня от врачей вылезать не будешь.       Дверь снова хлопает, щёлкают оба замка. Тимофей садится на пуфик в прихожей и ощущает, что окончательно сдувается. Как шарик. Он смотрит на потёртый линолеум, на уголок нераспакованной коробки — они до сих пор стоят в коридоре. Конкретно в этой то, что он так ненавидит. Воспоминания. О счастье. О том, что было. О том, как он был другим человеком. О том, что родители были живы.       Медали, ленты, кубки, победные костюмы — всё это не про него. Он там улыбается. Это не он, это кто-то другой танцевал самбу, румбу и бачату. Кто-то другой блистал, кто-то другой выигрывал соревнования и отжигал. Кто-то другой хотел жениться, кто-то другой хотел жить.       Когда брякают ключи, Тимофей так и сидит, потёртый линолеум и то целее, чем он сам. А ещё у него есть вторая связка ключей, но он их не берёт. Нет смысла. Но и в появлении Яра смысла тоже нет — он не может Тимофея любить.       Яр ставит пакет рядом с его ногой, разувается, цокает.       — Идём.       Тимофей встаёт за ним.       — Ну тут и убого.       Яр вытряхивает всё из пакета на диван, Тимофей отстранённо замечает, что там не только гепариновая мазь и бинты с пластырем. Смазка вишнёвая… гадость. Пачка презервативов — даже странно, что Яр не взял свои, если нашёл его, чтобы трахать.       — Ложись и сними футболку, — Яр замечет его взгляд, хмыкает и уходит, кажется, на кухню.       Тимофей не понимает, почему слушается. Ему всё равно, да… и возможно, хочется верить, что Яр здесь не просто так. Он приносит с кухни пачки замороженных овощей и оборачивает их в кухонные полотенца. Кладёт на самые большие фиолетовые пятна: на боку и руке. Тимофей всегда думал, что холодное нужно прикладывать сразу, а не через два дня, но он не спорит. Яр держит компрессы, чтобы они не сползали, и смотрит ему в лицо так, что хочется закрыть глаза.       — Как же так получилось? — Яр не улыбается, скалится. — Возвращаюсь я после тусы… оставил тебя на два дня, на два, сука, дня. А ты, суетливая Феечка, упорхнула. Цветочки, блядь, все свои забрала, все шмотки. И я бы понял, если бы нашёл тебя на берегу моря, на солнышке там… а нашёл в соседнем городе, в гематомах и древней хате, которая чихнёшь и развалится. Ну? Какого хуя? У тебя вообще есть вразумительное оправдание или просто пыльца в голову ударила? Луна упёрлась в жопу скорпиона или какая там гороскопная фаза?       Тимофей сглатывает, жмурится крепко, не желая плакать перед Яром. Тот затыкается, швыряет уже полуразмороженные пачки на пол, берётся за мазь и бинты. Нужно сказать, да? Нужно хоть раз произнести это вслух.       — Я не могу там жить. Не могу! И вообще… не хочу.       Там, где его знают счастливым. Там, где он был каким-то другим. Там, где они вместе с родителями ходили, там, где их могилы, там, где он должен был умереть вместе с ними — он ведь ехал в той же машине! Всё из-за него, если бы только он вызвал из аэропорта такси, если бы только они так его не любили, что приехали сами, если бы только…       — Хорошо, — Яр выдыхает, Тимофей чувствует сухое прикосновение губ в уголке глаз — всё-таки слёзы текут, с этим ничего не поделать. — Я разберусь. Но квартиру мы сменим, в этой халупе я жить не стану.       Яр упирается руками, чтобы не придавливать в местах чужих ударов. Целует медленно, коротко касается лица то справа, то слева и в последнюю очередь жмётся к губам. И вместе с этим поцелуем в Тимофея будто проталкивается жизненный вдох.       Яр не знал его тем счастливым танцором. Яр нашёл, Яр приехал. После всего Яр всё равно хочет его оживить. Может быть… что-то у них получится?       Тимофей морщится на запах вишни, по-прежнему не открывает глаз и позволяет Яру стянуть с себя спортивки. Одну ногу приходится уронить с дивана и упереться в пол, потому что иначе слишком тесно. Он готовится к тому, что всё пойдёт как всегда, но Яр льёт смазку ему на член, жмётся к нему своим и толкается, полуобхватывая оба.       — Давай, Феечка, — Яр уже прерывисто дышит, а Тимофей только-только разгорается, и от хриплого голоса у него встаёт полностью. Не мешает даже противный вишнёвый аромат и ноющая боль, которую хранит избитое тело. — Посмотри на меня. Хочешь посмотреть? Давай же, открой глаза, моя Феечка.       Совместная дрочка, жар Яра и его привычная наглость напоминают Тимофею, что он живой. Он всё ещё здесь, он всё ещё способен что-то чувствовать.       — Яр… — Тимофей открывает глаза и влипает взглядом в то, от чего бежал. Крепкое тело, ухмылка, взгляд победителя. Яр полураздетый нависает над ним.       — Я о тебе позабочусь, понял? — Яр двигает бёдрами, толкается членом по члену, низко стонет и смотрит обжигающе прямо. — Я… запрещаю тебе подыхать непонятно где, — Яр сжимает спинку дивана так сильно, что истрёпанная обивка не только сминается под пальцами, но и рвётся.       Тимофея выгибает, он двигается навстречу и кончает себе на живот, а Яр с удовольствием — на него же.       — Я должен быть рядом, понял? Феечка…       Тимофей медленно кивает и для начала позволяет стереть с себя следы спермы. Может быть, у них действительно получится.