両親の借金を思うと心が痛んでくる Мое сердце болит, когда я думаю о родительском долге
***
— Я хочу моти-и. Тоненький голосок расплывается по теплому сердцу женщины и она не в силах сдержать улыбки. — Конечно, моя милая, — Сенджу поправляет ворот зеленой накидки, на спине которой гордо была вышита «Пятая Тень Огня» — последнее время она вынуждена напоминала всем свой статус, — Заверните все оставшиеся. В едва ли строгом рядом с этой девочкой голосе читалась искренняя радость и утеха — ее дочурка довольна, а значит день удался. Маленькие ручонки с трудом удерживают бумажные пакеты с желанной сладостью — конечно же она не осилит их все, но так, уверена Тсунаде, маленькая робкая Сакура поймет, что может ей доверять. Поймет, что и у нее есть определенная власть. А на выходе их ждал безликий страж, сокрытый за звериным ликом, в чьих пустых и темных прорезях для глаз читалось напряжение. Оками чуть повернул голову в сторону Харуно и будто бы осуждающе продолжил молчать. Сенджу вопросительно подняла бровь, но АНБУ не сдвинулся с места, да и словно бы, и не дышал вовсе. Пятая чуть раздражительно шикнула и сжала пакеты с моти. — Говори уже. — Хокаге-сама, не считаю правильным позволять ей все, что вздумается. Строгость воспитывает силу, — на одном дыхании произносит он, до сих пор, так и не шелохнувшись. Сенджу прикусывает ярко алые губы, возможно в чем-то Оками и был прав, но не ему судить. Янтарные глаза сверкнули в сторону бледного стража и тот мигом растворился в тени. Сейчас она мало думала о том, какой девочка будет в будущем — ее основной заботой было то, что за год они не смогли сблизиться достаточно, чтобы Харуно доверяла ей. Оно и понятно, думает Тсунаде, вечные саммиты вынуждают ее покидать деревню куда чаще обычного, а новоиспеченную дочурку приходится оставлять на лучшего АНБУ. Женщина даже не задумывалась, почему же ее выбор сразу пал на Оками, чья темная репутация, запятнанная кровью, внушала доверия больше, чем специально подготовленные няньки из клана Хьюга, что верно остаются на стороне Хокаге долгие годы. Но сейчас, шагая по светлым улочкам Конохи, где за ними бесшумно следует по теням Оками, она понимает, что в выборе не ошиблась. Тсунаде редко отпускала его, даже на отдых, и потому он сутками напролет приглядывал за маленькой девочкой, чьи розовые пряди явно привлекали всех недоброжелателей Пятой. Но Оками и не просил об отдыхе, вспоминает она, и с чистой совестью уходит по делам в резиденцию. Для себя Сакура уже поняла, что когда Сенджу удаляется прочь по работе, надо держаться ближе к тени. И поэтому сейчас, с набитыми до краев пакетами моти, девочка отходит в сторону, туда, где солнце светит не так ярко. А дорогу до дома госпожи Пятой она уже почти запомнила, так что спокойно следует по пути. Вокруг дома Сенджу только один охранник, и он, как уверена маленькая Сакура — очень устал. Харуно топает в дом и разбрасывает сандалии по полу — Тсунаде на это пока никак не реагирует — она бегом направляется на кухню, где едва ли достает до открытых полок. Оками же остается снаружи — разрешения находиться в ее доме он еще не получал, а потому верно сторожит на улице. Через каких-то пару минут в его поле зрения вновь появляется девочка, уже с ног до головы покрытая сахарной пудрой, а в руках маленькая тарелочка с белым моти. Отчего-то выбор ее пал именно на этот белоснежный шарик, так выделяющийся среди толпы разноцветной сладости. Сакура осторожно кладет тарелочку на низкую ветвь дерева и довольная бежит назад в дом. Оками с трепетом наблюдал за ней, пахнущей фруктовой сладостью и цветочным поле. Она и сама походила на нежный моти, с этими нелепыми розовыми волосами и ярко зелеными глазами. Оками не любил сладости, но устоять перед белым моти он не смог.***
— Возобновите проект «красная лилия». Густую тишину зала заполнил властный тон женщины, чьи янтарные глаза прожигали дыры в стенах. — Н-но… Пятая-сама… мы ведь… ведь старейшины не просто так отказались от этого плана после назначения Третьего. Это может… — Я знаю, что может проект дедушки Второго, и без вас всех знаю! — Тсунаде прерывает Иноичи почти мгновенно, да так, что у всех присутствующих, даже Морино, кровь стынет. — Такие действия приведут к кровавому порядку, старейшины бы не одобрили это. — Но старейшин больше нет, и никто из них, и даже вас не служит мне верой. Я возобновляю проект, но пока что он касается только штаба АНБУ. Подготовьте камеры и приспособления — от Яманака мне нужна лучшая работа. — Конечно, Хокаге-сама. Совет глав был крайне учтив сегодня, пускай и каждый считал действия Сенджу неверными по-своему. Многие были уверены, что женщина на фоне сильнейшего стресса, ударилась во все тяжкие и всеми силами старается удержать власть. Настали нелегкие времена, особенно после гибели двух легендарных саннинов и старейшин. Сенджу сохраняла грозный вид настолько, насколько могла. И даже идея с проектом Тобирамы ей показалась чересчур отчаянной. Вот только даже сейчас, в присутствии покладистых глав, она ощущала себя словно бы среди голодных волков. А спиной она чувствовала, как прожигали ее эти бесконечные взгляды и помыслы. Таких ощущений, она, пожалуй, не испытывала лишь в темной полной не людей АНБУ пещере. Оно и логично, думала она, ведь они и не люди вовсе, ведь и маски зверей им были даны не просто так. Они, АНБУ, не имеющие собственной воли, походили на лучших людей, больше, чем сами люди, которые уже плели вокруг нее заговоры. В лицо — кланяются, за спиной — достают ножи. И это общество, в котором будет расти ее ветка сакуры? Нет, нет и еще раз нет, вторит она себе и вновь отгораживает от всех свой росток. Красная лилия — паучья, кровавая, та, что растет на границе мира живых и мертвых.***
— Что это? — Свиток призыва. — Это что? — Особая техника чакры, когда ты призываешь сквозь пространство помощника, — ему не хотелось упрощать диалог максимально, ведь считал, что взрослый разговор с девочкой поможет ей вырасти умным человеком, — Твоя… мать отдаст его тебе, когда ты вырастешь. — Мама? — зеленые глаза сверкали сквозь темноту, заглушая собой ярких светлячков, — Сильная тетя? — Да. Она хочет быть твоей мамой, ты не считаешь ее таковой? — сквозь черные прорези для глаз виднелся дым, а за ним — непонимание. Милая, чистая и невинная сакура не ответила, а лишь приставила маленький пальчик к подбородку, он сразу понял — задумалась. Конечно, он понимал, что для четырех лет подобные вопросы слишком сложны, и что ребенок уже имеет свое сознание и память. И Сакура точно помнит, что Тсунаде — не ее мать. Оками редко наблюдал за детьми, его опыт — его собственное недолгое детство, когда в пять лет он уже окончил академию шиноби на отлично. — Она хорошая? — вновь подает голосок она, и отчего-то так серьезно, что Оками побледнел. Немного замер, но спустя минуту, точно задумчивую, ответил. — Добрая. — И ты хороший, и добрый, Ока-ами. Их диалог остался позади, когда девочка убежала во внутреннюю часть двора и достала оттуда новую, еще не распакованную куклу. За последний месяц Оками насчитал уже шесть таких. Юная Сакура резвилась не совсем по детски, как считал он, совсем не знающий детей. Было в ее играх что-то и серьезное, что-то, что кричало в самое сердце, взрослое и одинокое. Милая, вновь думает он, когда позади него возникает Пятая, и вздыхает с мыслимым им восторгом. В янтарных пьяных глазах сверкал огонь и любовь, а самоуверенный прищур внимательно наблюдал за маленькой девочкой. Смелым шагом она приблизилась к ней и заключила в мягкие объятия, осторожные и отчасти робкие, ведь только на такие Сакура и отвечала с удовольствием. Сенджу теребит свой росточек по розовым волосам и дает в руки шпажку со сладким данго. По белоснежной немой маске волка она вновь замечает недовольство. А когда встала рядом с ним, то и вовсе почуяла настороженность. Немудрено, ведь от нее несло сакэ, но не так, чтобы упасть в обморок, хотя Тсунаде была уверена, он, со своим животным нюхом, сейчас страдал. — Меня в ее возрасте как только не баловали, — мечтательно начинает она, — Дедушка даже обещал высечь мое пятилетнее лицо на скале Хокаге рядом с ним. А в ответ лишь хладное молчание. — Чего молчишь? Шизуне бы уже разглагольствовала о том, какие методы воспитания правильнее, — Тсунаде горько вгляделась вдаль, на лице ее было спокойствие, но Оками заметил, как дрогнул на мгновение ее сжатый кулак. — Мне разрешено поддержать диалог? — Какой же ты… — Сенджу старается подобрать слова не столь грубые, чтобы играющая в саду девочка не услышала. Но девочка все же посмотрела в их сторону и направила нежный весенний взгляд безликому стражу. А взгляд этот был столь мил и прекрасен, что даже она, уже изрядно выпившая, пришла в сознание. — …правильный. — Хокаге-сама, я могу спросить? — Хм? — Почему я? Из всех шиноби, всего штаба АНБУ, почему я? Я плохо справляюсь со своей работой? — Хах… Ты — мой лучший шиноби. И только тебе я теперь доверяю. А еще, у тебя пустое сердце, в нем нет ненависти и грязи по отношению к ней, — вдруг серьезнеет Сенджу, — А она — теперь все что у меня осталось. — Моя милая.