***
Была ночь. В соборе со мной была ведьма. Она стояла близко, настолько, что я без труда улавливал аромат жжёного сахара и марципана, исходивший от неё. Я спросил, зачем она пришла, но она не ответила. Было ли тому причиной смущение или коварство, я не знал, да это и не было важно. Ведь куда более молчания, хранимого ею, мне не нравился нездоровый блеск интереса в её глазах. Ведьма смотрела на меня так, словно впервые увидела, и явно что-то задумывала. Или же над чем-то раздумывала. Но, во всяком случае, её мысли были обо мне, а это нехорошо. Для неё нехорошо. — Леди Кроу, вы объясните мне, с какой целью явились в Его обитель? Снова. Снова явилась. Она знала, что ей здесь нет места. Знала, что Он не рад ей. Возможно, надеялась, что я буду рад? Мне казалось, после моего признания она забудет дорогу в храм. В конце концов, в тот раз бедняжка буквально убежала, поджав хвост... Однако, похоже, желание вновь увидеть меня пересилило в ней отвращение. Ведьма неуверенно шагнула ближе. Её взгляд был отведён всторону, будто она говорила с кем-то другим, но не со мной, а пальцы нервно сжимали и разжимали юбку платья. Мои глаза невольно опустились ниже, к её шее. Затем – к груди. Декольте платья ведьмы кричало о том, что не желает что-либо прикрывать. Каплеобразная крупная жемчужина на её ожерелье лежала аккурат между грудей. Я тяжело сглотнул, но заставил себя отвести взгляд. Точёный стан венчал туго затянутый бархатный корсет. Так, должно быть, приятно было бы держать её за талию... Глаза ведьмы вдруг расширились от удивления и уставились на меня. Да, и впрямь приятно. — Отпустите. Её просьба была смешна. Ведь зачем, если не за этим, она пришла ко мне? Ведьма пошатнулась, едва не упав на меня, когда я несдержанным рывком притянул её к себе. И забилась, сопротивляясь, когда ощутила на губах мой поцелуй. Удивительно, но эти губы не были с привкусом хаоса. И меня не воротило от собственных действий, вопреки ожиданиям и здравому смыслу. Протестующее мычание ведьмы раздражало меня. Я разорвал поцелуй, проследив за порочной нитью слюны, протянутой меж нашими губами, и прижал девушку к стене, накрыв её рот ладонью. Зелёные глаза взирали на меня, не моргая, преисполненные ярости и... магии. Я насторожился, увидев, как пальцы ведьмы, лихорадочно сжимавшие моё запястье, заискрились на кончиках, у самых ногтей. Она теряла над собой контроль. — Спокойней. Мои слова никак не подействовали на неё. Загнанная в угол зверушка с фамилией Кроу уже выпустила коготки, готовая царапаться, защищаясь. Меня это, впрочем, не особо волновало. Я наклонился к ней, но не прижался слишком близко. Досадно было бы показать, какой властью надо мной обладают её женские чары. Моя ладонь накрыла округлую женскую грудь и сжала, силясь понять, в действительности ли она налита свинцом, или же только выглядит такой упругой. Этим жестом я невольно вызвал заглушённое моей ладонью протестующее оскорблённое мычание. Усилив давление, сделав касание настойчивее и грубее, я почувствовал толчок где-то около солнечного сплетения. Следом за этим ожидаемо прозвучал крик боли. В попытке оттолкнуть меня ведьма наткнулась на символ церкви Первозданного, висевший на моей груди. Её пальцы стали красные от ожога, а из глаз бесконтрольно хлынули слёзы, стекая прямо мне на ладонь. Я отпустил то, что манило не отпускать себя никогда, и почти инстинктивно сжал больную руку девушки. Мой голос звучал над её ухом, вызывая мелкую дрожь волнения и, наверняка, неприятной боли. — Глупая ведьма... Кому нужна эта твоя неприступность? Она грозно посмотрела на меня, и в глазах её не осталось ни намёка на слёзы. Кожу моей ладони прикусили, звонко клацнув, белоснежные зубки. Я не поморщился, придерживая бойкую ведьму за талию, и дал ей сказать, что хотела. — Не будь моей «неприступности», разве желали бы вы меня так озлобленно? Из её уст звучали нечестивые слова, но произносила она их голосом не соблазнительным и порочным, а затравленным и... несчастным. Экий диссонанс. Нет... Нет, Дарио! Не смей, не поддавайся! Это всё хаос, наважденье... Не может ведьма вызывать жалость. Не должна! Не должна увидеть колебание в твоих глазах! Не смей... — Так вы здесь жертва, я верно понял? Позвольте, в таком случае, спросить, что ж вы самовольно в петлю залезли – ко мне пришли? Молчит. Молчит и плачет, проклятая... Нет, Дарио, лучше убей. Сожги её дотла, а пепел по ветру развей, только не сожалей... Не смей. Губы вновь встретились с её – солёными от боли. Сопротивления не было, как и одобрения. Ни согласия, ни отказа. Оставляет меня в неведении. Ей так легче? Ждать было больше невозможно. Отпускать – невыносимо. Она нужна была мне в тот же миг, на том же месте. Один раз взять – вот и всё, что мне нужно. Один раз мне отдастся и будет свободна, я клянусь, свободна... Только пусть подчинится и побудет послушной один-единственный раз. Зарывшись в чёрные, как инквизиторское железо, волосы, я глубоко вдохнул её терпкий пьянящий запах. Дьявол, зачем ты извоял своих слуг столь совершенными?.. Перламутровая кожа, плавные изгибы и глаза, как два неогранённых изумруда... Для чего ей украшения, когда она сама словно драгоценность? Я вновь касался точёного тела, ощупывая границы дозволенного. Дела до них мне совершенно никакого не было, но не было и верёвки под рукой, которой можно было бы связать несогласную ведьму. О Первозданный, Боже мой, простишь ли мне Ты прегрешение моё? Если нет, то оставь меня, отвернись навек, обдели своей милостью, но позволь обладать этим прекрасным, манящим, желанным... Под пальцами я ощущал сначала пульсацию трепещущего сердца, затем – вздымающиеся острые рёбра, а после и подол платья. Пышного и лишнего. Ведьма замерла, когда моя ладонь скользнула под её одежду и по внутренней стороне бедра добралась до самого сокровенного. Два моих пальца без предупреждения, прелюдии и шанса отступить проникли в её лоно. Вероятно, я спугнул её своей пылкостью. Об этом меня уведомила звонкая пощёчина. Ведьма оттолкнула меня со всей силой, на которую была способна хрупкая девушка, и убежала. Я едва не кинулся за ней, выставил руки, попытавшись поймать её, ухватиться за что-то, но в моём сжатом кулаке осталось лишь жемчужное ожерелье, сорванное с шеи ведьмы. — Проклятая!.. Кричать ей вслед было уже поздно. Ведьма сбежала от меня прямо под проливной ночной дождь, видимо, посчитав его более приятным обществом. Я невольно усмехнулся, подумав про себя, что лишь такая женщина, как Кроу, могла оставить мужчину наедине с таким желанием.***
Молитва так и не помогла. Каяться во грехе не получалось. Я открыл глаза, уставший и неудовлетворённый, и пошатнулся. Не моргая, я вперил взгляд вниз и нахмурился, не в силах поверить... Вместо чёток в моих руках было ожерелье, сорванное с шеи ведьмы. Всё это время я перебирал жемчужины, а не бусины молитвенных чёток. Мои кулаки сами собой сжали украшение. В душе вскипели гнев и оскорблённость, а глаза застилила пелена беспросветной ярости. Я решительно встал и быстрым шагом направился к камину. Одно безжалостное движение отправило ожерелье ведьмы в огонь. Первой сгорела леска. Затем перламутр жемчужин потерял свой блеск, обуглился и почернел. Бусины стали тусклые, изуродованные и жалостно трещали, будто прося пощады, но в конечном счёте сгорели и, объятые пламенем, перемешались с сажей и углями. Этого мало. Нет, это не принесёт мне покоя, сжечь ожерелье недостаточно... Нужно сжечь её. Избавиться. Или взять. Иначе я сойду с ума. Иначе эта ведьма лишит меня рассудка. Ведьме – костёр. Пусть решает, где сгорит. В огне или в моей постели.