Свобода, равенство, смерть

Алиса Дюрер была замечательной хозяйкой: общалась с Мадокой ласково, как с милой подругой, спрашивала о настроении, хвалила за «терпение и ум». Дочка её поладила с гувернанткой, капризничала редко, с вниманием относилась к изучению нового языка. Жалование платили хорошее, удавалось кое-что откладывать на будущую жизнь. Конечно, работа не была лёгкой, да и не со всеми слугами получилось сдружиться, от мелких ссор накапливалась внутри немалая злость. Но причиной, по которой Мадока спустя три месяца уволилась, были не стычки со слугами и даже не усталость от учительства. Однажды к Алисе приехала погостить сестра Клара, дама очень красивая и, судя по нарядам, очень богатая. Мадока подслушала диалог из простого любопытства, хотя и понимала, что ведёт себя некрасиво. Сёстры расположились в садовой беседке, из-за густых кустов не могли видеть, что кто-то стоит совсем рядом. — Повезло тебе с ней, — сказала Клара, вздыхая. — Сообразительная и скромная девушка, видно, что воспитана как настоящая дворянка. Не буду скрывать, я тебе завидую. Мне вот уже двух гувернанток пришлось уволить, никак не найду подходящую. Одна негодница продукты подворовывала, вторая на моего Фридриха глаз положила. Он у меня честный мужчина, но беспокойство не повредит. — Не переживай, и тебе также повезёт, — успокоила её Алиса. — Ты знаешь, я сперва не хотела нанимать слишком молодую гувернантку, а как увидела Мадоку… Откровенно говоря, девушка малосимпатичная, поэтому можно не следить за мужем, — Алиса понизила голос, но Мадока разобрала слова. — Он ведь не как Фридрих, ни одной юбки не пропустит. Я и горничных нанимала таких, чтобы лицом поплоше. Клара рассмеялась. — Ах, я заметила! В доме тебе нет равных по красоте. — Смущаешь, дорогая, — ответила Алиса. — Вот в двадцать лет я была редкой красавицей, а сейчас морщины не скрыть. Мадока на цыпочках отошла подальше, так, чтобы её не услышали, подняла с земли толстую палку и с треском сломала, кинула обломки в садовый пруд. Тянуло сломать что-то ещё. «Лицемерная стерва! Будь я скромной и умной красавицей, ты бы меня и на порог не пустила. Нет, ни за какие деньги я тут не останусь». Алиса Дюрер здорово удивилась, когда гувернантка заявила о своём намерении уйти. «Мадока, разве вы чем-то недовольны? Я так вас полюбила, и Гретхен тоже… Она будет скучать, спросит про вас, что же я отвечу?» Мадока сказала прямо, не подбирая выражений: «Я недовольна, госпожа, одним: ваш муж не поддаётся ухаживаниям. Видно, я недостаточно симпатична для господина Дюрера». Дальнейших расспросов от госпожи не последовало. *** В понурый полдень Мадока отпросилась у хозяйки сходить на рынок для личных нужд. На улице было сыро и мрачно, густые грязно-серые облака ползли с юга, меж ними кое-где виднелись светлые пятна, но и они скоро исчезали. От заводских районов доносился наполненный гарью воздух. Мадока прошла один квартал, очутилась перед старым трёхэтажным домом, оглянулась по сторонам, проскользнула в подъезд. Дальше — по слабо освещённому коридору налево, мимо чужих квартир до самого конца, идёшь и вдыхаешь запах пищевых отходов, мокрой шерсти, вздрагиваешь при звуках пьяной ругани и детского плача. В этом месте она всегда чувствовала смутную тревогу, но не от отвращения к бедному жилищу, а от жалости к тем, кому выпала нелёгкая доля. Можно ли помочь несчастным, которые не всегда имеют гроши на еду? Мадока знала: можно. Она постучала трижды, подождала немного, стукнула ещё раз и поскребла ногтями по дверному косяку. Дверь отворилась, на пороге показался молодой мужчина с приятными чертами лица — прямым носом, тонкими чёрными бровями, по-женски пухлыми губами. Мадока кивнула ему в приветствии, скользнула внутрь. Тацуя Хито повернул замок и тут же обнял подругу, обхватил руками её лицо, поцеловал в скулу, не осмелившись на что-то большее. Мадока усмехнулась по-доброму, подошла к столу, который стоял у занавешенного окна, выложила тканевый мешочек с чайной заваркой. — Кто-то ещё придёт? — поинтересовалась она. — Наверное, скоро придётся искать новую квартиру. Собрания кружка прервали на месяц после того, как Мадока заметила слежку за собой. Какая-то дама в чёрной шляпе с вуалью всё время крутилась рядом с домом, где встречались революционеры, но явно в этом доме не жила. Возможно, незнакомка следила за кем-то другим или вовсе имела здесь личные дела, но Мадока предпочла не рисковать. Ещё в июне город гудел, обсуждая судебное разбирательство, в ходе которого сослали на каторгу троих человек. Обвиняли их в подрыве почтовой кареты и убийстве двоих полицейских, свидетелей набралось достаточно, так что ни один не рассчитывал на облегчение участи. Мадока невольно представляла себя и товарищей на месте осужденных, и от страшных мыслей по спине проползал холод. — Придут, конечно, — ответил Тацуя. Он поставил чайник на керосинку. — У тебя всё хорошо? Я по тебе соскучился. Он подошёл ближе, приобнял подругу за талию, потёрся носом о её волосы. Та игриво отстранилась, в карих глазах замелькали озорные огоньки. — Дурного пока не случилось. А ты как, мой рыцарь? — она прикрыла рот, пряча усмешку. Тацуя Хито был тем, кто привёл её в кружок. Полгода назад Мадока не думала, что между ними завяжутся не просто товарищеские отношения, а пылкая любовь-одержимость, какая бывает у людей молодых и мятежных духом. Невидимыми и крепкими цепями судьба связала их сначала с революционной идеей, а потом и друг с другом. — Рыцарь готовится к битве с чудовищем. Вчера распечатал новые листовки, хочешь взглянуть? — Давай сперва остальных дождёмся, — предложила Мадока. — А пока чаю попьём, я замёрзла. Мадока ни до, ни после встречи с Тацуей не считала себя сказочной красавицей, которой бы слепо восхищались юные рыцари. Бывало, она задерживалась у зеркала, обречённо вздыхала, замечая всё те же незавидные черты: растопыренные уши, квадратный подбородок, болезненную худобу. «Да кто же будет любоваться мной?» — сокрушалась Мадока. Как и любой девушке, хотелось ей внимания и взаимной симпатии. Однажды она поймала себя на том, что завидует своей хозяйке: та и была старше на двенадцать лет, но красотой похвастаться могла. Для Тацуи Хито не имела значения такая мелочь, как внешность. Он видел в Мадоке соратницу и боевую подругу, готовую погибнуть во имя революции, любил не за красоту лица, а за храброе сердце и самоотверженность. Иной мужчина, который выбрал в жёны первую красавицу, не был счастлив так, как Тацуя Хито, когда целовал возлюбленную. Они едва успели допить чай, как раздался знакомый стук в дверь. Пришли Бернард Хесс — организатор кружка — ещё двое молодых мужчин и одна женщина. Им предстояло многое обсудить. Мадока засуетилась, нарезала хлеб, добавила заварку в чайник. Бернард Хесс от чая отказался, приступил сразу к делу: — Товарищи! Мы с вами долго занимались агитацией, печатали листовки и газеты. Но это — ишь малая часть от большой борьбы. Революции не случится, если не найдётся желающих погибнуть за идею. Мы уже затрагивали тему террора… Так вот, подрывать кареты и полицейские участки — детский лепет. Наша священная миссия — избавить народ от кровопийцы, что восседает на троне. Кто возьмётся за это? Кто погибнет ради народной свободы? В вопросе этом не было смысла — погибнуть хотели все. Бернард Хесс, увидев радостное оживление на лицах товарищей, продолжил: — Нам требуются средства для покупки оружия. Пока есть два револьвера, этого мало. Не забывайте, помимо револьверов нужны бомбы и… — он выждал момент. — И яд. На случай, если кого-то схватят и разоружат. Лучше отравиться до того, как попадёте в кабинет следователя. Я сердечно рад, товарищи, что среди нас все — верные служители революции. Императорскому произволу настанет конец. — Я готова помочь с оружием, — заявила Мадока. — Знаю, где достать деньги. Она давно ждала случая устроить подлость хозяйке. Госпожа Бисмарк заводит себе молодых любовников, устраивает пышные приёмы, тратит деньги на драгоценности и модные платья — всё вместо того, чтобы пожертвовать гроши для нищих! Обыкновенная буржуйка, не знакомая с тяготами и нуждой. Мадока шумно втянула воздух, сжала синюю ткань юбки. Хозяйку не жалко, хоть она и относится к слугам уважительно. Классовых врагов положено уничтожать, классовые враги не заслужили того, чтобы наслаждаться сытой жизнью. Пусть отхлебнут горя сполна! Тацуя Хито удивлённо посмотрел на подругу. — Ты уверена? Что у тебя за план? — Ограбить госпожу Бисмарк, — ответила она, самодовольно вскидывая голову. — А что? Буржуйка не обеднеет без своих колье и серёжек. — Это опасно, Мадока, — заметил Бернард Хесс. — Лучше я займусь добычей оружия. Мадока мельком глянула на возлюбленного, вспомнила, как минуты назад он обнимал её. Ради него не стоит брезговать тем, что потом назовут «преступлением». Тацуя был не просто товарищем по делу, не просто возлюбленным — он был учителем, который изложил Мадоке единственно-верную идеологию — идеологию свободы и равенства. А ещё сказал однажды то, что стало девизом кружка: «К светлому будущему ведёт тёмный путь». — Опасно, — подтвердил Тацуя. — А главное, обидно будет попасться на грабеже, не исполнив священную миссию. Тебе, Мадока, мы поручим стрелять в кровопийцу. Не ввязывайся в мелкие преступления. Мадока не стала затевать спор, но в уме составила план. Госпожу Бисмарк часто мучила бессонница, потому она принимала опиумный сироп, который не просто усыплял, а «умертвлял» на несколько часов. Значит, проникнуть в комнату и набить глубокие карманы драгоценностями не составит труда. Но всё-таки Мадоку останавливала совесть: правильно ли грабить хозяйку, которая приняла тебя на работу, давала достойную оплату и без повода не упрекала? Госпожа Бисмарк была первым человеком — до Тацуи — который пожалел осиротевшую девушку. «Думать надо не о том, что хорошего она сделала для меня, а о том, что хорошего сделала она для народа. Ничего!» Революционер забывает о личных привязанностях, благодарностях и обидах, иначе дело его не продвинется ни на метр. Раз уж принято решение об убийстве, то к чему укорять себя из-за ограбления? Бернард Хесс продолжил: — Работы предстоит много. Император — птица осторожная, не так просто собрать сведения о его передвижениях по городу. Но не нам робеть перед трудностями. Нам разрешено бояться, но не разрешено отступить. Я и Шарлотта, — он кивнул на светловолосую женщину. — Начертим карту и возможный маршрут. Главное — не даться живыми. Лучше застрелиться, принять цианид, только не в лапы подлых жандармов. — Нельзя исключать и такой исход, — сказал Тацуя Хито. — Если попадёмся, то вынесем пытки с честью. Я рассказывал вам про юного Акинори Сато? — Напомни, пожалуйста, — попросил Бернард Хесс. — Полезно послушать о борцах за свободу. — Во время гражданской войны, — начал Тацуя Хито. — Акинори было пятнадцать лет. Он сбежал от семьи, присоединился к повстанцам, пожертвовал своей юностью для свободы и счастья кенджийского народа, — голос Тацуи дрогнул, он опустил голову, смахнул слезинку. — Через год юношу поймали солдаты императорской армии. Его пытали семь дней, а он молчал, всё переносил. Потом Акинори и нескольких других повстанцев связали и бросили со скалы в море. Мадока слышала эту историю, и во второй раз было также больно за самоотверженного юношу. В гражданской войне повстанческая армия потерпела поражение, император в который раз омыл свой трон кровью угнетённого народа. «Брат мой был таким же, как Акинори, — полагала Мадока. — Отец говорил, что Рюноске сражался на стороне повстанцев и пропал без вести… Погиб. Как жаль, дорогой Рюноске, что я так мало знаю о тебе!» Тацуя Хито заметил, что подруга изменилась в лице. — Мадока? — позвал он. — Всё в порядке? — Да, — она слабо кивнула. — Я о брате подумала. Где же справедливость? Народ объединился, организовал армию, выступил против рабства… и всё равно злодеи оказались сильнее! Неужели будет толк от нас? — Ну, тише, — Тацуя взял её за руку. — Не поддавайся панике. Одни погибнут — другие займут их место. И так до тех пор, пока не восторжествуют свобода и правда. — Справедливость состоит в том, чтобы воздать злодеям по заслугам, — сказал Бернард Хесс. — Поэтому мы ставим своей целью цареубийство. Ты сильная и умная девушка, Мадока. Я знаю, ты говоришь так не от трусости, а от сомнений. Не будет толку от нас в том случае, если останемся живы. Смерть императора предполагает и нашу смерть. — Простите, — Мадока смутилась, крепче сжала руку возлюбленного. — Я в самом деле не боюсь. Убью императора — и под любые пытки пойду! — Это мне уже нравится, — улыбнулся Бернард Хесс. — Много кто готов мгновенно умереть за идею, и мало кто вытерпит боль. К сожалению, некоторые революционеры сдают своих товарищей, лишь бы не мучиться самим. — Они не революционеры, — Мадока поморщилась. — Они предатели. Настоящий революционер никогда не выдаст товарища. Все поняли, на кого она намекает. Тацуя Хито, когда ещё жил в Кенджийской Империи, организовал подпольную типографию, печатал запрещённую литературу и листовки. Однажды его близкого друга арестовали, в ходе допроса тот назвал поимённо всех пропагандистов. На квартире Тацуи провели обыск, нарыли предостаточно улик, завели дело о «подготовке бунта против правящей династии». Главного зачинщика долго пытали, по итогам суда приговорили к пожизненной каторге; если бы не те товарищи, которые укрылись от ареста, Тацуя Хито не смог бы сбежать из тюрьмы и обрести приют за границей. — Ты права, — согласился Бернард Хесс. — Я верю, что среди нас предателей нет. Шарлотта, до этого не проронившая ни слова, заговорила уверенно и чётко: — Чтобы не сломаться под пытками, нужно приучать себя к боли, — она закатала рукав блузки, показала всем уродливый шрам от запястья до локтя. — Представьте, будто мы уже страдаем за народ. *** Тацуя зажёг керосиновую лампу, устроился рядом с возлюбленной, которая сидела на кровати, поджав под себя ноги. — Боишься того, что нам предстоит? — спросил он едва слышно. — Всякое живое существо боится смерти, — сказала Мадока философски. — В нашем случае смерть — долг. Хотела ли она, чтобы Тацуя Хито не жертвовал собой, чтобы сохранил жизнь и обрёл счастье? Нет, ровно как и он не хотел, чтобы возлюбленная поддалась мелочным интересам, отказавшись от священной миссии. Любовь не была для них важнее народной свободы, любовь напротив подкрепляла революционные идеи. Для Мадоки величайший позор заключался в том, чтобы бросить кружок, струсить и жить для себя, а не для других. И если сам возлюбленный вдруг переметнётся к противникам революции, Мадока тут же возненавидит его, застрелит, лишь бы не видеть, как рушатся идеалы. Но Тацуя не переметнётся. Он — благородный рыцарь, выступающий на битву с монархом-кровопийцей. «Изменить революции — значит, изменить мне», — думала Мадока. Она смотрела на красивое лицо возлюбленного, на точёные скулы, блестящие глаза, завиток волос возле уха, и находила странную прелесть в том, что этот юноша скоро погибнет. Станет свежим ветром, весенним ливнем, цветущей черёмухой. Тацуя никогда не был таким прекрасным, как теперь, когда находился в шаге от смерти! Пусть же случится это, пусть он отдаст тело своё страданиям, пусть прольёт кровь ради свободы! — Я люблю тебя, — проговорила она. Смерть — это возвращение, а не уход. Мадока была счастлива, как счастлив путник, приехавший — навсегда — в родные края после скитаний по чужбине. — И я тебя, — отозвался Тацуя. — Знаешь, мне так не терпится! — он улыбнулся, приблизил лицо к лицу возлюбленной. — Хочу, чтобы было больно. Я люблю этот мир слишком сильно, чтобы остаться в живых. Говорят, любовь побеждает смерть. Но почему — побеждает? Эти две стихии вовсе не борются, они дополняют друг друга, связываются крепким узлом, потому что смерть любит и ждёт каждого из нас. Земная любовь не сравнится с той, какую мы получим по ту сторону. — Боль направит нас к истине, — ответила Мадока, слилась в долгом поцелуе с Тацуей, и продолжила с горячностью: — Не жаль, когда умирает человек, жаль, когда умирает идея. Мадока наполнила шприц, ввела «волшебное зелье» в бедро. «Морфий облегчит нам последнюю миссию», — говорил Тацуя. Разве мучает страх того, кто может разглядеть звёзды сквозь потолок и почувствовать тепло десяти солнц между рёбрами? Фонарь за окном превратился вдруг в огненную розу, которая по чьему-то чудесному повелению повисла в ночной мгле. Мадоке казалось, что её тело рассыпалось на мельчайшие частицы, потом собралось вновь и стало сильнее в два — нет, в три! — раза. Убить царя — смешная затея! Она бы взобралась на небо и скинула оттуда бога. Для человека нет ничего невозможного — о, как здорово быть человеком! Мадока рассмеялась, схватила со стола записную книжку, подкинула вверх и ловко поймала. Тацуя рисовал что-то на листе, дёргал левой ногой, иногда покачивался взад-вперёд. Коричневая фея вела их вслед за собой в страну грёз, пела песню о нескончаемом счастье, обещала царские короны. «Да, после смерти мы сами будем царями, — сказала себе Мадока. — Не тиранами, которые лежат в обнимку с золотым мешком, а благонесущими, которые освещают людям путь к свободе». А потом волшебное зелье испарялось из их сознания, обрушивалась лавиной боль. Тацуя впадал в панику, рылся в бумагах, что-то рвал, что-то прятал под матрас, повторял: «Скоро они придут, будет обыск». Мадока впивалась зубами в запястье, часто дышала, хныкала от головной боли. Одно слово вертелось на языке — «умереть». Тацуя садился прямо на пол, потирал виски, бормотал невнятно, затем вскакивал и снова судорожно перебирал вещи. Но всё-таки Шарлотта была права: революционеру важно приучаться к страданиям.