глотай мою печаль бесполезных слов

Минхо теперь всё чаще думает о том, кто они с Джисоном. Наступил сентябрь, дождь начал всё больше заливать землю своими нескончаемыми потоками грусти. Минхо нравится то, кем парни являются сейчас. Они не друзья, но и не пара, они застряли где-то в промежутке этих двух значений. Минхо нравится приходить домой, в общагу, и видеть Джисона, что спит на полу. Он всегда спит. Какое бы не было время суток, И всегда найдёт его в своей комнате спящим на том самом пуфике. Совсем недавно Хан купил новый мешок для него, теперь он красивого тёмно-зелёного цвета. Минхо нравится. Он стал всё чаще думать о том, как им быть. Джисон хороший парень, он обнимает тепло и целует мягко. Приходя домой из школы, Минхо думает только о том, как бы ему поскорее провалиться в тёплые объятия его… просто… его Хана. Хо, переступая порог комнаты, видит на полу сонное чудо, садится к нему, в миллионный раз говоря о том, что спать лучше на кровати, а не на этом пуфике. Но Джисон никогда не слушает его, лишь руки тянет к его щекам, гладит, а после робко целует. Эту часть вечера Минхо любил больше всего. После того как он переоденется, покушает, сделает уроки, Джисон всегда награждал его поцелуями. В губы, в щёки, в нос, в лоб. Иногда он позволял себе опускаться к шее, чтобы и там распробовать чужую кожу на вкус. Минхо в этот момент дышал загнанно и боялся шевелиться. Внутри него взрывались тысячи Комет, он умирал как человек. Джисон всегда вызывал самые непередаваемые в художественном смысле эмоции. Минхо мог бы описать их как тёплый май, как шум воды, как звёзды в сумерках. Хан такой настоящий с ним, Хо это нравится. Парни чаще молчат, засыпают на плечах друг друга. Хо привык к тому, что ночью его обязательно кто-то обнимет, поцелует в ушко и уснёт. Это именно то, что ему не хватало все долгие годы жизни. Никакие проблемы не смогут помешать наступающему истинному счастью. Разве что только мысли, которые путаются в тине глубоких вод. Растворяясь под звёздами, как мёд в молоке, Минхо представлял, что совсем скоро он сможет назвать Хана своей любовью. Он уже думал об этом, но пока что не позволял мыслям вылезти наружу словами правдивыми. Джисон всё утро нервный был, спешил куда-то, говорил странно, Минхо не понял его. Он только плечами пожал на все беспокойства Хана и в школу ушёл. Предложив Джисону поговорить, тот сказал лишь только то, что у него дела сегодня. Наверняка товар новый везут. А Минхо узнал страшную тайну, Хан не был чист уже год. Если с восемнадцати до девятнадцати лет он ещё глотал с перерывами, то теперь же жуёт на постоянной основе. Свои ему наркоту за полцены продают. А наркотики эти медикаментозные, с них так просто не слезть. Сегодня рано утром, примерно в четыре часа, когда Хо предложил Хану встретить рассвет, у них завязался разговор: — Ты не думал о том, чтобы бросить? — стоя у настежь открытого окна, спрашивал Минхо. Джисон курил свой любимый шоколадный чапман, выпуская проблемы на улицу вместе с дымом. Яд оседал в его лёгких тяжестью прожигаемой жизни. Хан быстро и верно убивает себя. — Я люблю курить, — шоколадом и табаком пахнет на всю комнату, Минхо уже давно растворился во вкуснейшем аромате. Он бы и сам желал попробовать, вот только не знает, как к этому отнесётся сам Хан. Вдруг запретит ему, мол, мал. Хотя у самого Джисона в возрасте Минхо уже ребёнок был. — Я не про твою никотиновую зависимость, — шепчет вместе с Ветром Минхо. Ветер, гуляя за окном, подслушивал разговоры и печалился от того, что будет. Он знает историю немного наперёд, оттого-то тоска овладела его пустым сердцем, разыграв там театр теней одинокому эху. — Наркотики уже давно часть меня, Хо-я. Так просто я не смогу их бросить. — А если попробовать или хотя бы постараться? Вдруг у тебя бы получилось? Представляешь, как бы ты зажил счастливо. У тебя больше нет зависимости, у тебя есть деньги, на которые ты вполне спокойно проживёшь ещё пять лет, если перестанешь торговать. Ты можешь наладить свою жизнь и… — Нет, Минхо, — грубые слова касаются щёк Минхо, словно пощёчина от матери в детстве. — Почему? — Потому что меня сейчас полностью устраивает моя жизнь. Мне нравится принимать, мне нравится продавать и тусоваться в стрип-клубе с Апрелем. Мне нравится то, как я вру всем всегда и постоянно. Меня всё полностью устраивает, Минхо. — Мне ты тоже врал? — затаив дыхание, спросил Минхо. Он так надеялся услышать «Нет, тебе я никогда не врал. Всегда правду говорил». Вот только слышит он совершенно другое. — Только про возраст. — Хочешь сказать тебе не двадцать? — Хочу сказать, что мне двадцать один. Скоро двадцать два. Я врал, потому что хотел быть ближе к тебе. «Ближе к тебе» — слова Джисона оседают на дне души Минхо. Колются, словно шипы диких роз — шиповника. — Почему из всего окружения своего ты выбрал меня? — жуёт слова Хо. И печаль тоскливой болезни разрывает соцветия звёзд в глубоких одиноких глазах Хана. — Я ненавижу людей, а ты похож на ангела. К тебе единственному у меня есть капля доверия. — Кто мы друг другу, Хан? — Хочешь, я научу тебя курить? — Не хочу страдать от зависимостей, — осознавая, что Минхо уже страдает от зависимости по имени Хан Джисон. — А просто попробовать? Минхо смотрит на коричневую пачку на подоконнике, думает много. Ничего ведь не случиться, если он просто попробует? — Давай. Джисон достаёт одну сигарету, раскуривает её, а после отдаёт Минхо. Хо смотрит на горящую бесконечность и думает только о том, а правильно ли он поступает? Вот взять сигарету, а после взять таблетки? Минхо вылечиться хочет, уехать отсюда подальше, а Джисон… Не загоняет ли он его в эти проблемы глубже? — Сильно не затягивайся, иначе плохо будет. Сначала попробуй просто в рот дыму набрать. Минхо смотрит на мягкий профиль Хана, на его красивые пальцы, что держат сигарету. Чёрные волосы давно отросли, теперь тёмно-коричневый цвет пробора выдавал ложь, которую стремительно пытался скрыть Хан. Джисон стоит всё в той же футболке с надписью «Нирвана», он до сих пор не знает, что это музыкальная группа, а не буддийский пик самопознания. Сигареты должны помогать жить, но жить Минхо помогают поцелуи Хан Джисона. Минхо подносит к губам сигарету, осознавая, что на ней были поцелуи губ Джисона. Хо осторожно прикуривает. Не рассчитав силы, сразу затянулся сильно, да настолько, что лёгкие внезапно зажгло. Безумно зажгло. Он стал кашлять так, словно в мгновение ока заболел последней стадией туберкулёза или, может быть, рака лёгких. В глазах слёзы появились, а сквозь собственные звуки умирания Минхо слышал смех Хана. — Милый, эй, ты чего! Куда ты столько! Я же сказал немножко! — не переставал хохотать Джисон. Он, потушив свою сигарету о пепельницу, сооружённую из банки из-под энергетика «Монстр», схватил Минхо за плечи, забрал сигарету и посмотрел в глаза. Хо ещё пару минут кашлял, а после сказал: — Курение — это явно не моё. Пока Минхо успокаивал своё дыхание, слюни горькие глотал, Джисон ухмыльнулся, взял его почти что потухшую недокуренную сигарету, закурил её, набрал дыма и, положив руки на щёки Минхо, выдохнул его в поцелуе. Хо только моргнуть один раз успел, как тут же поцелуи Хана забрали его в собственный мир эскапизма, где не было людей. Здесь были только парни и односторонняя любовь. Он смаковал губами, целовал немного возбуждённо и требовательно. Он посадил Минхо на подоконник, уронив пепельницу на пол. Хо чувствовал своей спиной прохладу ветра, потому что сидел напротив открытого окна. За его спиной рассвет разливается медовой акварелью по небу, вырисовывает красные линии болезни, Солнцу разрешая проснуться. А Минхо, выдыхая зависимость от Хан Джисона, в шею ногтями впивался и тихо так, почти неслышно, издаёт звуки разные. Минхо безумно понравился поцелуй со вкусом шоколадного чапмана и губ Хан Джисона. Он желает большего. Пока тело Хана прижимается к его телу, Минхо хочет, чтобы Джисон поцеловал его спину, руки, живот, чтобы касался там, где нужно. Но говорить об этом страшно и не нужно. Это мгновенное возбуждение, которое закончится, стоит Хану закончить с поцелуем. Но… Минхо теряется. Как и Джисон. Хан напирает на Минхо. Ещё немного — и Хо выпадет из окна. Джисон уже задыхается в поцелуе, но не отступает от И. Томные выдохи и руки на желанных местах. Минхо сам начинает стонать от того, во что превращается этот поцелуй. Ему неимоверно некомфортно, но остановить Хана или себя он не может. Джисон резко отстраняется, в глаза смотрит меньше секунды, а после говорит: — Открой рот. — Зачем? — искренне не понимает Минхо, он пытается привести себя в порядок, потому что чувствует нечто мокрое внизу. — Открой, — лишь настаивает Хан. Минхо продолжая не понимать, зачем ему это нужно, открывает, а Джисон вновь начинает целовать, но уже с языком. Хо тушуется, руками в грудь Джисона слабо бьёт, хочет прекратить всё это, потому что понимает, во что сейчас выльется этот безобидно начавшийся поцелуй. Хо всегда хотел иметь платонические отношения. Ему нравилась теория о том, что партнёрам не нужна близость. Достаточно объятий и редких поцелуев. Они и так питают высокие чувства друг к другу, разве этого недостаточно? Да, он пару раз думал над тем, что хотел бы переспать с Джисоном, но только чтобы попробовать и узнать, что это такое в принципе. И, видимо, сейчас он это и узнает. Хан поднимает Минхо с подоконника, держит за бёдра, а после на кровать кидает и нависает над ним. В его глазах огонь блуждает, Хо боится такого Джисона. Хан начинает целовать. От губ стремится к шее, а там резво снимает футболку, оставляя на теле следы своей слюны. Минхо сейчас холодно, он сильно замёрз. Окно открыто, на улице птицы поют, а И замерзает в комнате, находясь в тёплых руках любимого человека. Все те слова, которые так смело говорил Джисон, по факту оказались ложью? Хан говорил специально, чтобы заполучить тело И? О чём тогда он ещё соврал? Руки Джисона стягивают спортивные серые штаны Минхо в одно мгновение, но тут до И приходит осознание того, что сейчас произойдёт… — Джисон, стой! — резко говорит он, когда Хан уже стянул наполовину его боксеры. Вот только парень его не слушает. — Джисон, прекрати! Слёзы выступили на лице Минхо, он почувствовал отравляющую тяжесть в груди. Хан с огромными зрачками смотрел на него. Руки остались лежать на бёдрах, а Хо начал рыдать в голос. Мир резко умер. В голове была каша, состоящая из действий и слов. Неужели настоящий Хан Джисон такой? — Ты что творишь? — задыхается Минхо. — Господи… Минхо… прости, пожалуйста! — Хан стал натягивать одежду на И, боксеры, за ними — штаны. Спрыгнул с него, взял в руки футболку, после натянул на Минхо и сел напротив. Джисон ловил взглядом хрустальный водопад И. Они молчат. Минхо лишь только вещи на себе поправляет и сопли вытирает. На Хана не смотрит, ему обидно, что такой нежный поцелуй фактически довёл до постели. От ощущения языка Джисона во рту противно. Разве ещё такой бывает любовь? — Минхо, — начинает Джисон, — Прости меня, пожалуйста, я не хотел… Я не знаю, что на меня нашло… — Ты сам говорил, что не хочешь со мной спать. Ты говорил, что боишься, ведь думал мне нужна от тебя постель. А что сейчас? Хан, это практически изнасилование, — голос Минхо дрожит, он буквально собирает его по частям, чтобы нормально произнести такие сложные сейчас слова. Всё произошло настолько быстро, что Хо даже подумать не успел. Тревога бьётся приступом страха внутри. — Нет! Что ты такое говоришь, милый! Прости меня, Хо-я! Меня бес попутал, чёрт с дорожки сбил, прости меня! Хан потянулся к Минхо, аккуратно, чтобы не спугнуть, заключил его в свои объятия. По спине гладил и говорил, что оступился и повёл себя глупо. Обещал, что такого больше не повторится. А Минхо поверил. Глупый, потому и поверил. Но этого было недостаточно. После своих извинений Джисон убежал, сказав, что вечером они обязательно поговорят. Беспокойный был, но не от того, что совершил, а от внезапного звонка. Телефон Хана высветил имя абонента «Апрель», а потому Джисон удалился, оставив Минхо одного в этой комнате, где продолжает пахнуть слезами и сигаретами. Именно поэтому Минхо сегодня уставший до невозможности. Ему бы с Хёнджином поговорить, с его лучшим другом. Обсудить насущие проблемы, решить, к какому выводу прийти. Может быть, погулять. Это бы точно могло помочь. Но Минхо не знает, как рассказать Хёнджину о том, что произошло. Странно ощущать Джисона теперь, смотреть на него. Пусть, они вроде бы всё решили и пришли к какому-то выводу, что Джисон поступил неправильно. Но всё же сомнения закрадывались в глубины подсознания и твердили о том, что это первый красный флаг, который Минхо смог разглядеть, будто до этого не видел всего того, что существовало. Все зависимости Джисона: наркотические, алкогольные и курение — всё это не есть хорошо. Но Минхо продолжает старательно игнорировать это и надеяться, что он сможет спасти парня. Пусть разговор сегодняшним утром показал, что Хан не намерен менять свою жизнь, но вот почему-то И не хочет отчаиваться. Ему желается верить в то, что он сможет его спасти и сможет вытащить из этой наркотической ямы и нищеты. Хотя толку никакого, скорее всего. Хан так и останется жить в коммунальной квартире, продолжит торговать наркотиками, работая на Апреля, и стараться не попадаться в руки опасного Вишенки. Минхо со странными ощущениями продолжает шагать в сторону школы, разглядывая небо впереди. Оно такое странно-голубое, как будто бы забвение на нём рождается. Он смотрит на облака, плывущие, словно корабли по морю. Сравнения его банальны, потому что большего он не знает. Его жизнь заперта в обстоятельствах, что не дают ему расправить крылья. Правильно ли это будет сейчас поступить так, чтобы рассказать всё Хёнджину? Минхо хочет поделиться с ним тем, что смущает и тем, что руки Хана до сих пор ощущаются на теле слишком странно, слишком болезненно. Минхо не желал этого, не хотел даже думать о том, что когда-то Джисон может стать для него страхом. Продолжая обращать внимание на окружающий Мир, Минхо впервые заметил, что деревья стали больнее выглядеть. Листва как будто бы готовилась к тому, чтобы начать опадать. Хотя только начало сентября и деревьям рано сбрасывать свои листья. Но Мир почему-то вокруг показался тускнее, чем обычно. Минхо обратил внимание и на птиц, которых сегодня не было слышно. Нет, он слышал их рано утром, в то время когда, сидя на подоконнике спиной к открытому окну, он чувствовал холод, но не с улицы, а от любимого человека. Но сейчас они куда-то пропали. Минхо обращает внимание на машины. Люди едут на работу, кто-то едет в школу, в колледж, в университет, а Минхо, идя размеренным шагом по сырому асфальту, стремительно шёл в прекрасное и неизвестное ему далёко. Внезапно мысли затащили в бесконечный круговорот терзаний. Что будет там? Что будет после экзаменов? Остаётся всего ничего. Как жить после этого периода? Сможет ли Минхо поступить туда, куда хочет; сможет ли он уехать? Все эти вопросы устали биться в голове. Видя перед собой здание школы, Минхо вдруг задумался: а ждут ли там его друзья? Нужен ли он вообще? Минхо знает, что у Криса с Феликсом всё наладилось. Парни поговорили, всё обсудили, вроде как начали настоящие взрослые отношения. Хёнджин радовался за них, а Феликс и вправду перестал приставать к Минхо. Больше не говорит никаких слов обидных. Даже наоборот. Он извинился и сказал, что будет работать над собой. Теперь он обычный одноклассник, который ходит по пятам за его другом и улыбается так ярко, словно до этого никогда счастлив не был. Хочется погулять с Хёнджином, поговорить с ним. Минхо нужно рассказать кому-нибудь о том, что случилось. Он не хочет говорить об этом Крису. Хо боится, что это как-то повлияет на их взаимоотношения. С Чаном они друзья по школе, с Хёнджином — друзья по жизни. Возможно ли такое, что их дружба сохранится даже после окончания школы? Минхо не знает, но хочет в это верить, а потому с намерениями рассказать всё Хёнджину Хо шагает по коридору школы. Замечает, как ученики бегут на занятия, разговаривая о банальных вещах, которые Минхо теперь непонятны. Первый урок проходит со скоростью света, как будто бы и не было его вовсе. Прозвенел звонок, они встали, поклонились учителю, сели, записали тему и вновь прозвенел звонок, но уже с урока. Весь урок Минхо не спускал глаз с Хвана, желая, чтобы тот заметил его. Даже написать успел с просьбой поговорить на большой перемене. Хёнджин подошёл к нему, спросил, что случилось. А Минхо лишь ответил, что всё подробно расскажет на большой перемене после того, как они сходят в столовую и купят по небольшой пицце. Она легка для поднятия настроения. Потому что на полноценный обед Минхо сегодня не рассчитывал. Его желудок скручивал отвращение к себе. Когда наступила большая перемена, парни сходили до столовой, купили немного перекусить и отправились на задний двор. Но неожиданно начался дождь. Хотя тоже, как «неожиданно»? Тучи с утра говорили о том, что сегодня будет неспокойный день. Но Минхо это не остановило. Он попросил Хёнджина остаться на крыльце, здесь стояли лавочки, а потому парни присели на них и Минхо начал свой странный, немного несуразный разговор о том, что произошло сегодня утром между Джисоном и ним. — Ну! Что ты хотел мне рассказать? — воодушевлённый Хван садится рядом, начиная вкусно жевать пиццу, а у Минхо аппетита совсем нет. — Помнишь, когда-то давно я рассказывал тебе про Джисона? — начинает осторожно Минхо. — Помню! Это было в начале двенадцатого класса, где-то полгода назад? — В общем, ровно с того момента, как мы снова начали общаться с тобой, я начал проводить время с Джисоном. Всё случилось так спонтанно. Однажды я проснулся посреди ночи от звуков в комнате, а это был он. Хан спал на полу. Потом он уснул со мной. Мы стали обниматься, время проводить вместе, спать, но без интима. Просто спать, — по мере того, как Минхо открывал новые подробности для Хёнджина, парень глаза шире открывал и словно моргать на некоторое время переставал. — Неделю назад он рассказал мне подробности своей жизни… Пусть он и просил не говорить, но тебе я доверяю. Он наркоман, торгует наркотой. У него есть дочь, ей два года. А ещё он старше меня на три года, как оказалось, — испуганное удивление раскрашивало лицо Хвана, но Минхо старался смотреть на нескончаемые моросившие капли дождя. — Две недели назад он рассказал мне об этом, а после признался в чувствах. Я ему сначала не поверил, потому что подумал, что он до сих пор любит женщину, от которой у него ребёнок, но он заставил меня передумать. Мы не обозначили свои отношения, просто стали целоваться и продолжать спать, обнимая друг друга. Вчера вечером я предложил встретить рассвет. Мы специально проснулись в четыре утра, открыли окно, разговаривали, он предложил покурить, я попробовал, а потом… Потом он поцеловал меня табачным поцелуем, вот только всё стало переходить в более серьёзные вещи… Я не знаю, что это было, правда. Но я лежал практически голый перед ним, пока он продолжал целовать меня. Я просил его остановиться, — слёзы вновь потекли по лицу Минхо, — но он не слышал меня. Только тогда, когда он стал стягивать трусы, тогда-то он и осознал всё. Пусть мы и поговорили немного, он извинился, я всё равно чувствую себя неправильно… Он мне нравится, но то, что было утром, было странно. Минхо смотрел вдаль, наблюдая за тем, как листья роняли капли дождя, как вдалеке слышался ветер, а зыбкий холод стал скользить мурашками по телу. Говорить о таком было трудно и неимоверно сложно. Минхо до сих пор не понимает реакции Хёнджина, потому что парень сидит и смотрит на него испуганными глазами. Минхо чувствуется внутри давящую досаду и странную боль, а слёзы на его щеках становятся горьким проклятием, которое и стирать нет смысла. Дышать становилось немного трудно, секундное молчание напрягало, что ожидал Минхо, он и сам не понимал, всего лишь чувствовал себя неправильно и, может быть, грязно. — Я снесу ебало этому Джисону, — негативно высказался Хёнджин. Он пододвинулся к Минхо, взял его ледяные руки в свои. Хо внезапно почувствовал то тепло, которое когда-то давал ему Хан. Это было совсем недавно, в их первую ночь двенадцатого августа две тысячи двадцать первого года. — Кто он, блять, такой, чтобы раздевать тебя? Чтобы трогать там, где ты не хочешь? А ещё Хёнджин никогда не матерился. У него мог вылететь один случайный мат, но такого, чтобы он специально говорил нецензурные слова, не было. — Не надо ему лицо ломать… Оно у него вот только заживает, — глотает слёзы Минхо. — Его уже кто-то избил? — Парни с соседнего района за то, что он у них торговал. — И правильно сделали, блять! Надо было больше пиздюлей навешать, чтобы видеть не мог некоторое время! — Не говори так про него, пожалуйста. — Минхо… Почему ты держишься за него? Он наркоман, барыга, у него ребёнок, он фактически тебя сегодня изнасиловал… Тёплый мой, ты этого не заслуживаешь… — Хван обнял Минхо. — Тёплый…? — лишь прошептал И, продолжая ронять слёзы из глаз. Но Хёнджин игнорирует вопрос, словно случайно оговорился. — Он объяснил свой поступок? — Извинился только быстро. — Минхо, вам надо будет поговорить, или с ним поговорю я. И мне плевать, если он сильнее меня. Вмажу ему один раз — уже докажу, что он урод, блять. Что ты будешь делать, если однажды он вдруг захочет всё довести до конца? — Я не знаю… Я бы и сам хотел попробовать, но вот не в такой обстановке… И тебе не надо с ним разговаривать, просто я хотел обсудить это с кем-то. — Я рядом с тобой, и ты можешь на меня рассчитывать. Что бы ты ни сделал, я всегда буду за тебя. Но я не позволю Джисону так с тобой обращаться! Если же этот блядский идиот посмеет тебя хоть пальцем тронуть, я честно обещаю, что сам изобью его! — Спасибо, что ты есть… Я послушаю тебя, поговорю с ним. — Учти, если вдруг что… Я своих длинных волос не пожалею! Хо посмеялся в плечо Хвана, отпустил объятия и, вытерев слёзы рукавом своей школьной формы, сказал: — Не надо. Он правда хороший, просто принял, видимо, много. — Снимай розовые очки и не оправдывай его. Он того не стоит. — Розовые очки? — переспрашивает И. — Они самые, — Хёнджин молчит с секунду, боясь предложить то, что хочет. — Минхо, а давай ты сегодня у меня останешься? Мама собралась пуноппаны печь. Она давно тебя не видела, думаю, что она будет очень рада тебе! Минхо улыбается искренне, волосы поправляет, ощущая, что заколка в виде тучки немного сползла. Поправляя её, Хо ощутил мягкие пальцы Хвана, что сами застегнули его красивую заколку. — Я и сам давно не видел тётушку Соль. Было бы хорошо покушать именно её булочек. — Вот и всё! Тогда после школы к тебе за вещами, а потом сразу ко мне, идёт? — Да! Хёнджин всегда был такой. Он помогал только Минхо, разговаривал только с ним. Даже узнав о том, что практически сделал Джисон, он не стал винить в этом И. Хотя на его месте многие бы могли подумать, что Минхо сам виноват. Соблазнил Хана, стоя в тонкой футболке, а в поцелуе звуки издавал. Но Хёнджин был вполне адекватен. Поддержал, на булочки пригласил, точно лучший друг. Минхо доедает пиццу, слушая от друга какую-то новую сплетню. Хо нравится, что Хван таким образом отвлекает его от переживаний. Может быть, они ещё раз поднимут эту тему на ночёвке, ещё раз обсудят. Минхо бы рассказал всё настолько подробно, насколько бы смог. Холод вновь прорастает красными бутонами роз в его голове, Минхо опять одиноко. Может, он и переживает по поводу и без, но то, что у них произошло с Джисоном, ему очень не нравится. С Ханом бы тоже всё обсудить, но пока что Минхо выбирает бежать. Перемена кончается, и слабый дождь вместе с ней. Идя по коридору в класс, парням навстречу попадается Феликс. Хёнджин не переставал рассказывать о новом фильме, который они обязаны посмотреть, как он сказал, «Минхо, мы обязательно обязаны его посмотреть!». Хо лишь посмеялся с его «обязательно обязаны», но продолжил соглашаться с тем, что друг говорит. — Минхо, — останавливается напротив парней Феликс. — Что? — Мы можем поговорить недолго? Учителя задержали у директора, он придёт только через десять минут. — Можем, — спокойно отвечает И. — Минхо… — растерянно глядит на него Хван, переживает. Это же Феликс, мало ли, что ему в голову стрельнет. — Всё в порядке, Хёнджин, мы не долго, — уверяет друга Минхо. Он уверен, что с Ликсом у них всё наладилось. Крис для него настоящее спасение. Хван смотрит доверительным взглядом, кивает и уходит в сторону класса, а вот И с Феликсом направляются на улицу под крышу. Оказавшись вновь в прохладной обстановке, Феликс встаёт в дальний угол, где курили все ученики и преподаватели. Именно там была слепая зона камер. — Так о чём ты хотел поговорить? — Извиниться нормально хотел. По переписке было глупо, но уж как смог. — Да ладно, нормально всё, — отмахивается Минхо. — Нет. Ты помог нам, с Крисом поговорил, наставил его на путь истинный, а он меня. Я теперь свою агрессию в спорте вымещаю, а не на людей. Хотя из людей ты был единственный. — Ну уж спасибо, угодил. — Не дуйся. Ты хилый был, за себя постоять не мог, идеальная мишень. А ещё твоя жизнь чем-то похожа на мою, потому, представляя тебя своим отцом, я вымещал всю злобу и обиду на тебя. Я признаю, что это было неправильно. Я поступал как идиот. Прости меня, пожалуйста, если сможешь. Я даю тебе слово пацана, что больше никогда не трону тебя пальцем. Я хочу измениться. — Я не обижаюсь на тебя, Феликс. Я всегда знал про твою ситуацию в семье. Знал, потому что сам жил в такой, и живу до сих пор. Просто… Не делай больше людям больно, хорошо? — Не буду. Я правда хочу поменять свою жизнь. Минхо кивает в знак согласия, опускает взгляд на висящую руку Ликса, замечая тот самый браслет, который ему когда-то давно показывал Крис. Символ странной любви. — Красивый браслет, — констатирует Минхо, разглядывая на руке у Феликса красную фенечку со звёздочкой. — Спасибо, — тепло улыбается Ликс. Он касается пальцами ниточки на руке и так искренне смущается, что в моменте и весь запах сигарет с кнопкой улетучивается. — Это мне Крис подарил, когда приезжал поговорить. — Я рад, что у вас всё наладилось. — Спасибо тебе за это. Я не думал, что ты и вправду мне поможешь. — Возможно, я слишком много кому помогаю… — А себе? — задаёт резкий для Минхо вопрос Феликс. Хо ловит слова Ликса, будто светлячков в ночном поле. Звучит всё слишком странно. Сомнения растерянности застревают в мыслях, как те самые светлячки, которых смогли поймать. — Себе? — не зная, как отвечать на вопрос, Минхо лишь переспрашивает, надеясь, что таким образом сможет продлить время, чтобы подумать над странной задачей Феликса. — Да. Себе-то ты помогаешь? — Иногда. — Вот это плохо. Но не мне лезть в твою жизнь. Короче, ещё раз. Извини, что так поступил с тобой. — Всё нормально, я тебя прощаю. Пойдём уже, а то опять отчитают нас. Феликс смеётся искренне, закидывает в рот ядрёную мятную жвачку и, хлопнув по плечу Минхо пару раз, вошёл в здание школы первый.

○ ○ ○

Размышления остаются витать где-то в воздухе, когда Минхо переступает порог своей комнаты. После школы парни, как и договаривались, пошли к И за вещами и тетрадями на завтра. Ночёвка Хёнджина обещала быть самой весёлой за последнее время. Закрывая за собой дверь, Минхо не увидел Джисона. Хотя время было всё то же и обычно Хан всегда здесь, но только не сейчас. Хо выдыхает тяжесть пережитого момента, кидает в рюкзак тетради и футболку всё с теми же серыми штанами. Много воспоминаний на них.

○ ○ ○

Пока Минхо собирается, Хван ждёт его около общежития. Сидит себе спокойно на скамейке, парковку впереди разглядывает и слышит внезапно: — О, Хёнджин, привет! Хван поворачивает голову к голосу и видит перед собой того самого Хан Джисона. У парня на лице практически пошедшие гематомы и искренняя улыбка. Одет Хан по-простому: белая толстовка, серые спортивные штаны и кроссовки чёрные. Волосы с отросшими корнями, если бы Хёнджин не знал о том, что сегодня сделал этот парень, то подумал бы, что выглядит он весьма по-домашнему. Так и не скажешь, что перед ним наркоман, который занимается перевозкой и ребёнка имеет. Хван вспоминает слёзы своего Минхо, оттого-то становится противно смотреть на Джисона. Собирая отвращение в руки, Хёнджин говорит: — Присядь, — указывая на место рядом. Джисон продолжает улыбаться, кивает и садится рядышком. Хёнджин чувствует от парня смертный холод. Ощущение такие, словно Хан заморозит его сейчас. — Я знаю про то, что случилось сегодня между тобой и Минхо, — спокойно начинает Хёнджин, не обращая внимание на испуганное лицо Джисона, а лишь замечая краем глаза его беспокойство, Хван продолжает: — Ты поступил отвратительно. — Он тебе всё рассказал? — Я его друг, он со мной поделился. Теперь я хочу, чтобы и ты кое-что понял, Хан Джисон. Если ты ещё раз, хоть пальцем тронешь Минхо без его согласия, я тебе такую сладкую жизнь устрою, что ты забудешь, как жил до этого, — Хёнджин спокойно, без толики раздражения, разве что с каплей ненависти, проговорил слова, смотря на дерево, на котором птицы в салочки играли. — Угрожаешь мне? — дрогнул голос Джисона. — Предупреждаю. Он мой лучший друг, и я за него порву. Ты понял меня? — Давно в лучшие друзья заделался-то? Или ты так, дрочку свою на него скрываешь? Хёнджин был обескуражен словами этого треклятого Хан Джисона, но подавать виду он не желал. А потому, принимая правила его игры, только улыбнулся хитро, и продолжил: — Может быть, и скрываю, тебя что-то не устраивает? — Только то, что ты лезешь туда, куда тебе явно не стоит. Мы с Минхо сами разберёмся, что да как. Понял? — Понял, понял, — с удовольствием отвечал Хёнджин. — Только вы не пара, чтобы решать что-то. Ты не его парень, а просто друг с небольшими привилегиями. Мальчика себе глупенького захотелось? Знай, у этого «глупенького мальчика» есть ебанутый друг, — Хван поворачивает голову к Джисону, посмотрев на Хана всего лишь второй раз за весь разговор. Презрение на его лице пылало вместе с почти потухшими синяками. — И этот друг я. Если ты ещё хоть раз его обидишь, я тебе обещаю, что ты забудешь какого это ходить. Понял меня? — А ты не охуел случаем? — Спокойно, Джисон, — продолжает вести игру Хёнджин. — Сегодня Минхо останется у меня, завтра он снова будет дома. И я даю тебе наставление: поговори с ним нормально. Я понимаю, что ты опять был под своим спайсом, но так не поступают даже наркоманы. Ты либо с ним разойдись, либо начни отношения нормально, понял меня? — Ладно, — буркнул недовольный Джисон, вскакивая со скамейки, — бывай. — И тебе не хворать! — крикнул Хёнджин ему вслед. Минхо и Джисон так и не встретились в этот день. После разговора с Хёнджином Хан сразу забежал в свою комнату, надеясь и молясь всем Богам, чтобы Минхо вдруг не решил прийти и поговорить к нему. Сейчас это было абсолютно не нужно. Джисон и сам чувствует себя подонком из-за того, что хотел сделать. Да, он хотел Минхо. Он желал чувствовать его слабое тело в своей власти. Он хотел доминировать им и ощущать свободу в толчках и грязных шлепках. Хан хотел уничтожить все белые места на его коже. В мечтах и в мыслях он уже давно покрыл его мягкую кожу засосами и убил Хо как личность. Джисон хотел не просто переспать, а именно изнасиловать его, чтобы полноценно понять мощь своей силы. Правда, это были далеко мысли не Хана. Это были таблетки, которые именно сегодня, пока Минхо ходил в ванную, Джисон заглотнул три, вместо двух. Потому-то и сорвался с цепи, надеясь получить то, что желали таблетки. Джисон лежит в своей комнате на кровати и размышляет над тем: а когда же его жизнь покатилась в чёрную дыру? Его окно, открытое нараспашку, выходило во двор. Оттуда ветер голоса людей до Джисона доносил, рассказывал, чем дети заняты, о чём взрослые говорят. Хан, закрыв глаза, чувствовал удары своего сердца. Почему Минхо не рядом? Потому что Хан поступил, как последний идиот, что решил поэкспериментировать с таблетками, а в конечном итоге чуть не совершил грязный и непростительный поступок. Джисон боится спать с Минхо, боится к нему привязаться, но, видимо, уже поздно. Хан уже затянул петлю на своей шее, уже выбил на верёвке имена своих зависимостей, и Минхо входил в список. Джисон никогда не рассматривал парнишку со своего этажа, как возможность влюбиться. Но после смены травы на медикаментозные наркотики что-то точно пошло не так. Джисон давно не был чист, достаточно давно. Месяца два уже точно. А потому и сорвало ему голову, когда он увидел такого чистого Минхо. С замёрзшими щеками, на которых оттенок слабо-розового напоминал одни интересные колёса, которые пробовал Хан. Худенький Минхо в старой серой футболке, выглядел, как беззащитный котёнок, которого бы обнять да приласкать. Вот он и хотел… обнять да приласкать. Только немного по-другому. В комнате ветер гуляет, а Джисон под одеялом тихо умирает. Его поражают наркотики. Осталось немного, и его наркотический мир схлопнется, настанет конец. Хан Джисон познает всю суть своей немного печальной судьбы. А пока он себя за поступки свои проклинает, с улицы слышен один родной, но до боли чужой голосок: — Минхо-о-о, ты был так долго! — Прости, Хёнджин, я вещи собирал. — Пойдём уже? — Да… Джисон не проходил? — Проходил. Он в общагу зашёл. — Ладно, пошли. Хан слышит своё имя, которое, как ему показалось, было произнесено с такой болью, с которой Джисон не сталкивался ни во время передозировок, ни во времена избиений деда. Джисон ничтожество, что променяло жизнь на лёгкий эндорфин. В его жизни нет целей, нет смысла или хотя бы идеи, почему он должен существовать, почему он ещё должен быть. Его жизнь — это набор внезапных ситуаций и денег, огромное количество денег, которые он заработал и положил на сберегательный счёт. Джисона со спокойной душой можно назвать миллионером, если не миллиардером, вот только, имея огромное количество денег, он продолжает чувствовать себя несчастным. Хан носит старые вещи, а живёт в общежитии, потому что привык к такой жизни. Он не желает менять то, что есть сейчас, но и жить так тоже не хочет. У него нет стимула вставать с кровати, если в ней нет Минхо. Хан не любит Минхо. Не испытывает каких-то тёплых и зависимых чувств, как это было с Суджин. К Минхо он абсолютно ничего не чувствует в романтическом плане. Хо ему друг и не более. А вот смотря на И, Джисон понимает точно, что этот парнишка чувствует к нему что-то высокое. Недосягаемое даже. Минхо всегда с такой нежностью его целует, с такой романтикой касается и обнимает, что на минуту Джисону кажется, что он принадлежит ему. Минхо слабее физически, но сильнее духовно. Он способен стать настоящей опорой для Хана. Вот только для чего? Для того чтобы выбраться из этой жизни? Джисон не хочет выбираться, не хочет себя спасать. Он желает утонуть и, захлебнувшись в собственных слезах, сгнить на этой кровати в осознании полного одиночества. Звонит телефон. Хан, шмыгая носом из-за соплей, вытаскивает руку из-под одеяла, берёт в руки смартфон, видя имя «Апрель». — Алло? — отвечает Джисон. — Дождь, привет. — Здорова, Апрель, — Хан ложится на спину, смотря в потолок заплаканными глазами. — Тут до меня слушок один дошёл, что сегодня ближе к полночи южане планируют пару тачек в нашем районе обуть. Парням я уже сообщил. Вдова и Асфальт сказали, что сами разберутся, но им нужен ты, наголову отбитый парнишка. Ты с ними? — Конечно, Апрель, как без меня-то? — Молоде-е-ц, — тянет мужчина. — Как там Сынмин? — Всё так же пьёт. — Ясно, — грустно выдохнул Апрель. — В двенадцать у старой больницы. Там тебя будут ждать парни. — Хорошо, я понял. — Бывай, Дождь. — На созвоне. Джисон сбрасывает звонок, продолжает смотреть в потолок. Он почему-то душой чувствует, что скоро конец. Вот только какой? То ли конец его страданиям, то ли конец его жизни. Хан сам не понимает. Существует предсмертное состояние, когда человек каждой клеточкой тела чувствует то, что скоро умрёт. Кажется, Джисон ощущает то же. В его конечностях странная боль, которая не проходит, и даже наркотики не помогают. Он чувствует эту боль всегда. Только рядом с Минхо она куда-то девается и неизвестно куда пропадает. Хан выдыхает из лёгких тяжёлый мысленный яд, ставит телефон на зарядку, не забывая включить будильник, а после, вновь укрываясь одеялом с головой, засыпает.

○ ○ ○

На часах давно за полночь, Минхо и Хёнджину сейчас бы спать по-хорошему, но они стоят у открытого окна, наблюдая за тем, как аккуратно красуется луна на небе, как звёзды блестят. Минхо вспоминает о том, как раньше видел те самые Звёзды в глазах у Джисона, вот только теперь там тьма колодезная. Там больше нет света, только пустота. Хан угасает, и Минхо не в силах ему помочь. Как бы сильно он этого не желал, у него не выходит. В мыслях И уже миллион раз оправдал парня. Джисону тяжело из-за сложной жизни и её образа. Не зная для чего, Минхо взял у Хана сигареты. Он курил после школы, курил, когда шли к Хёнджину, и курит даже сейчас, стоя у настежь открытого окна, ловя лёгкими воспоминания. Как оказалось, Хёнджин никуда не переезжал. Он жил всё там же, где и до этого. Странно было это, потому что Хвану и Минхо совершенно в разные стороны, но Хёнджин провожал друга практически до дома, а после шёл до своего тридцать минут. Когда Минхо спросил для чего Хван всё это делал, ответ друга был прост: «Я хотел с тобой подольше побыть». Хо приятно удивился, улыбнулся тепло, а после они закрыли тему, договорившись, что отныне Хёнджин не будет так далеко провожать его. Сейчас, ловя практически руками свободу и холод от окна, Минхо терялся в размышлениях. Через два месяца заканчивается школа, Минхо уже выбрал колледж, в который точно подаст документы, он ещё не уверен насчёт этой профессии, но айти сейчас вроде как очень востребовано. Что же будет с Джисоном? Минхо безумно хочет обсудить это с Хёнджином, но боится надоесть другу. Хо выдыхает шоколад, будто до этого всегда курил, и смотрит в пустоту. Хёнджин рядом сидит на подоконнике и напевает мелодию знакомую. Красота его голоса растворяется в ночной глуши, прыгает с ветки на ветку, разрешая ветру нести его пение дальше. В комнате только свет от небольшого светильника, того самого, что дарит защиту в виде островка со светом, и яркость от закончившегося фильма на экране ноутбука. — Хёнджин… — осторожно начинает Минхо, выкидывая окурок в окно. — М? — лишь отвлекаясь на небольшое мычание, Хван продолжал напевать мелодию. — Мне… Наверное, я неправильно поступаю, да? — Почему? — останавливается Хёнджин. Теперь тишина и сверчки на улице поют мелодию за него. — Может, нет у меня никакой любви к Джисону, а просто больная привязанность из-за чувства одиночества? Я смотрел на тебя, как ты был счастлив с Чеён, и думал, что хочу так же. Только выбрал я человека с зависимостями. Мне кажется, что такими темпами ты после школы ей предложение сделаешь, вы же… три года вместе, если я не ошибаюсь? — Не сделаю, — грустно отвечает Хёнджин. — Почему? — Мы расстались в конце одиннадцатого класса. — И почему я не знал об этом? — Тебе тогда тоже особо не до меня было. Ты стал закрываться, а после исчез. Я же видел, что тебе плохо, потому и подумал, что будет лучше, если я от тебя отстану на какое-то время. — Но… Ты же, наверное, страдал… — Нет, я не страдал, Минхо. Это я предложил ей расстаться. — Зачем? — Потому что я больше не любил её. И это нормально. Мы ещё слишком молоды, чтобы думать о семьях. Пусть и родители, и общество вокруг твердят, что в жизни главное — семья. Я же считаю, что в жизни главное — покой. Знаешь, вот это состояние, когда лежишь один где-нибудь в поле и понимаешь, что именно сейчас ты свободен. Вот это главное в жизни. Задумываться о женитьбе в восемнадцать лет — затея глупая. — Я думал, что ты, наоборот, семьянин, — Минхо чувствует, как согревается от слов и замерзает из-за погоды. — Нет. Я свободы хочу даже от любви. Только она меня держит. — Ты влюблён? — Может быть. Я сам ещё не знаю, не понимаю. Но чувствую себя странно. — Надеюсь, ты выбрал хорошего человека. — Я тоже на это надеюсь, — переводит тему Хёнджин. — А ты завтра поговори с Джисоном обсуди с ним всё. Может, придёте к какому-нибудь выводу. — На самом деле я так и думал. Хочу верить в то, что после школы он будет ждать меня в комнате. — Ты правда его любишь? — Хван с грустью смотрит в такие прекрасные глаза Минхо, ответ знать хочет. — Я не знаю… Мне кажется, я спутал. Всё перепутал. Любовь и влюблённость, дружбу и симпатию… Всё это так странно. Я уже сам ничего не понимаю. Вдруг то, что я к нему испытывал не было любовью. — Хочешь, секрет скажу? — Какой? — Это была не любовь. Ты же его практически не знаешь. Да, вы общались, но мало. Он был рядом, а тебя не любили родители. — Звучит ужасно. — Правда всегда отвратительна, Хо. Её нужно принять как должное и понять, что делать дальше. Джисон разрушает тебя. Он дал надежду, что всё наладится и ты даже стал чувствовать себя лучше. Вот только ты никогда не курил. Ты никогда не переживал, что тебя изнасилуют. А что будет, если чуть позднее он и на наркотики тебя подсадит? Помнишь, как ты говорил, что никогда не будешь курить, и что сейчас? — Ты прав. Видимо, пора это всё прекращать. Я хочу быть с ним, спасти его хо… — Ты не спасательный круг, а он не тонущий в море человек, — перебивает Хёнджин. — «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», понимаешь, Минхо? — Понимаю… Минхо ёжится из-за холода, мурашки покрывают его тело, как ветрянка. Хёнджин говорит абсолютно правильные вещи. Он как здравый смысл во время патовой ситуации. — Замёрз? — спрашивает Хёнджин, смотря точно в глаза. — Да, замёрз. — Тогда пошли спать, сегодня рано вставать. Хван захлопывает окно, занавешивая только правую сторону стекла. Минхо ложится на пол, Хёнджин — в постель. После школы Хо обязательно поговорит с Джисоном. Он сам хочет понять, дорог ему этот парень или после поступка, совершённого на подоконнике в коммунальной комнате, Минхо не сможет его простить.

○ ○ ○

Хан, накинув на себя капюшон, ровно в полночь стоял около старой больницы, он кидал в себя слова, словно дротики. Проклинал за глупый поступок с Минхо. Все его чёртовы мысли были заняты только этим парнем, и как быть? Хан, кажется, себе уже все кости перемолол в муку, осталось только сжечь, чтобы от несчастного Джисона не осталось абсолютно ничего. Размышлений достаточно для того, чтобы самостоятельно выкопать могилу. Холод будоражит мурашки, а Джисон вспоминает, какие мурашки оставляли поцелуи Минхо. Как тело дрожало от его лёгких прикосновений и таких невозможно странных шептаний. Минхо не заслуживает такого ужасного партнёра и друга. Хану И удобен, ничего более. А ещё… Минхо очень похож на Суджин. Даже смех у них одинаковый. Возможно, что это привлекло даже больше. Может, именно поэтому Джисон пришёл в тот день в комнату И, уже имея ключи. Хан прекрасно знает своё одиночество, понимает его на все сто процентов. Но менять ничего не желает. Он банально боится того, что будет с ним, если он бросит всё. Уйдёт из дел, закончит с наркотиками. Если есть хоть маленький шанс того, что однажды, проснувшись, Хан осознает, что чист? Что в колледж ходит не для того, чтобы не вылететь, а для того, чтобы правда научиться? Такая жизнь страшна для него. Хан, закрыв голову руками, сидел на бордюре и ждал парней. Со Чанбин — Вдова и Ким Тэхён — Асфальт — сегодняшние подельники. Джисон не понимает несколько моментов… У Вдовы есть ребёнок, у Асфальта их два, почему они до сих пор в деле? Да, возможно, что они не заработали достаточное количество денег, но всё же, зачем они продолжают ходить на разборки с пацанами с разных районов и бить лица другим? Джисон знает точно, что эти парни наркотиками не занимаются. Они выполняют рядовую работу: съездить на разборки с южанами, подлатать кого-то из знакомых. Ограбить дорогие тачки, колёса с них снять, диски литые подороже продать. Для чего они до сих пор варятся в этом круговороте криминала? — Йоу, Дождь. Хан по голосу узнаёт Вдову, поднимает голову к парню, смотрит на двоих друзей и впервые не думает о том, что говорит. — Вдова, почему ты до сих пор здесь? — В смысле? — не понял его слов Чанбин. Он капюшон снял и рядом сел, смотря с сочувствием. — Ну… У тебя уже ребёнок есть, жена любимая, а ты до сих пор крутишься в нечистых делах. Ты никогда не хотел уйти? Мужчина явно был шокирован словами молодого паренька. Чанбин достал из куртки свои крепкие мальборовские сигареты, зажигалку чёрную и протянул Джисону. Асфальт сел рядом, взял одну и, выпуская дым из лёгких, сказал: — Что Вдова, что я — мы до сих пор крутимся в этом пиздеце по одной причине, Дождь. Нам нужны деньги. Большие деньги, чтобы закончить со всем: с кредитами, с долгами друзьям. Купить квартиру подальше от Сеула и забыть про всё то, что тут происходит, каждый хочет и давно. Например, это моё последнее дело, — лепетал Асфальт, быстро скуривая сигарету. Напарники сидели рядом, на небе полная луна указывала след, куда идти и как правильно двигаться. Джисон вдыхал запах дыма сигарет и думал только о том, что ему некуда двигаться. Его лунный след — путь на тот свет. Хан любит ощущать раздробленность внутри и ему жалко только то, что он посмел коснуться своей боли Минхо. Весь Мир есть тленность Бытия, и сколько бы он ни старался быть чем-то большим, Джисон остаётся просто существом или тенью, которая прячется в углах комнаты, где мороз угрожает болезнью красных роз, у Джисона выходит только саморазрушаться под диктовку своих мыслей. Его рана не заживёт, и он знает это. Через десять минут парни должны будут поговорить с южанами, а Джисон хочет поговорить с Минхо и исчезнуть из его одинокой жизни. Одним человеком больше — одним меньше, разве что-то изменится? К чему страдать, если дикая боль давно поразила лёгкие бутонами красных роз? Джисон только оттягивает своё прекрасное напрасное. Нет смысла продолжать и обещать. Здесь даже клятвы не помогут. — Асфальт дело говорит, — бьёт в плечо Джисона Вдова. — Это тоже моя последняя вылазка. Хватит уже. У меня дома жена волнуется, что я умру на таких подростковых потасовках. А ей бесконечно обещаю, что всё скоро закончится. Ну и вот! Пришёл конец. — Думаешь, пришёл тот самый конец? — вдруг резко спрашивает Джисон, смотря глазами, что полны отчаяния, но в то же время одинокой надеждой. Стоит ли сейчас спасать то, что больше никогда не сможет светить? — Определённо он. По крайней мере, для меня. Что с тобой, Дождь? — смотрит прямиком в глаза Хану, а свет, что раньше был в них, стал тухнуть, как высота несбывшихся мечт. — Плохо чувствую себя в последнее время, словно скоро умру… — Не выдумывай мне тут, блять! Придумал умирать! Тебе только двадцать один. Доживи до старости, а потом думай о смерти, окей? — Да, Вдова, конечно. Полная луна скрылась за тучами, стало в разы холодней. Джисон и грамма не вынес из бессмысленного разговора. Только поправил капюшон и принял таблетку для смелости.

○ ○ ○

Мрак окутал поверхности стен. Дома кажутся страшнее, чем обычно. Тут тени, отбрасывая злобные смешки, игрались со смешными мыслями Джисона. Хан стоит, выжидает. Парни рядом с ним по третьей сигарете курят, южан ждут. Цифры на телефоне показывают на полвторого ночи, а Апрель говорил о том, что уже в двенадцать южане будут здесь. Вот только нет никого. Джисон, размышляя о своей жизни, ногами песок пинал, камни в кучку собирал. Они слишком долго ждут. Как минимум за это время они уже должны были здесь объявиться или хотя бы голос подать. Машина дорогая, колёса на ней ещё дороже. Вдова сказал, что такие в сотку зелени обойдутся. Хан на высказывание только глазами похлопал и страх в груди ощутил. Сто тысяч долларов за одно колесо? Чья это машина? Мэра? Президента? Обстановка вокруг слегка угнетающая. Машина припаркована на отдельной закрытой стоянке, что обнесена высоким сетчатым забором да в придачу с колючей проволокой поверху. В небольшой биндюжке спит охранник. С двенадцати часов там свет горел, а сейчас потух, как час, и тихо стало. Странно, что в таком районе есть такие дорогие машины, с не менее дорогими колёсами. Хотя район-то вполне обычный, просто окраина, а потому и творится тут всякое. Парни сидят за каким-то зданием — серая панелька, которой и ремонт не помешал бы. Джисон замёрз. Ощущать этот мерзкий холод после дождя кажется чем-то весьма отвратительным. Мысли закрадываются в голову и размышления о том, чем же сейчас занят Минхо, не дают ему покоя. Джисон на деле, а хотел бы быть в объятиях Хо. Хан осознаёт, что И как партнёр не нужен ему. Он нужен только как подушка для слёз и тёплых поцелуев с нежными руками на плечах. Оттого-то противнее в разы больше. Джисон сидит на бетонной плите, вспоминает Минхо и убеждается в правоте своих слов. Как бы мерзко они ни звучали, Джисон испытывает только потребности. Если бы Хо согласился с ним спать, то Хан был бы рад неимоверно, чтобы больше не просить шлюх в клубе у Апреля. Джисон сделал поступок вчерашний специально. Конечно, для начала просто тему перевести, а потом, ощущая превосходство и некое величество над И, стал руки распускать. Хан отчётливо помнит ощущения, когда прикоснулся губами к шее, когда попробовал на вкус кожу на животе. Внутреннее состояние ликовало, когда Джисон смог наконец-то заметить член И, даже прикоснуться к нему. Если бы не слёзы Минхо, Хан и не остановился бы. Трахнул бы его прям там, и дело с концом. Но, видимо, совесть ещё есть. Хан мёрзнет с каждой секундой всё больше. Отвращение вызывает и погода, тучи которой скрыли под нависшими мыслями луну, отчего темнее стало в разы. — Идут! — шепчет Вдова и скрывается за зданием. Джисон резко реагирует на слова Чанбина и прячется в пустоте переулка. — Ну всё! Сейчас выполним работку и дело с концами, — воодушевлённо болтает мужчина в красной ветровке. — Ты бы заткнулся лучше и работал нормально. Нам Вишенка головы открутит, если мы эти колёса испортим. — Да ничего с ними не будет, не боись. — Ага, в прошлый раз тоже ничего не было? Ты просто решил машину поджечь? — Бля, ну, у всех бывают ошибки? — Твои ошибки вылились сломанными руками, хорошо без гипса ходить спустя два месяца? — Завали ебасос, Кислый. — Ты сейчас допиздишь, я всё Вишенке донесу! — Я давно понял, что ты крыса, — и смеётся. — Давай работу выполним и разойдёмся, окей? — Давно пора бы. С тобой невозможно работать. — Взаимно, блять. Хан, слыша историю чужих уст, чувствовал дрожь в своём теле. Каждый импульс был похож на электрический разряд. Словно ток провели точно под кожу и теперь, наслаждаясь новыми землями таинственными, он, гуляя по венам и сосудам, намеревался проникнуть в самые аорты, сожрать своими сильными истериками несдержанной воли веру и уничтожить тело Джисона. Это ломка. Хан ведь не принял таблеточку счастья. Вернее, мало принял. Он осознаёт это, когда начинает чувствовать на теле своём его руки. Только руки Минхо с такой же нежностью прикасались, только они доставляли столько же удовольствия, сколько сейчас греховных сознаний ощущает Джисон. Ненависть пылает в глазах. Хан смотрит на то, как парнишки тихо оказываются на территории, рядом с машиной. Джисон начинает копаться в себе, а время в моменте останавливается. Как же он начинает ненавидеть себя за такое скотское отношение к Минхо. Суджин так же относилась к Хану, абсолютно. Она с каждым своим визитом наносила две тысячи ножевых. Каждый раз протыкала несчастное сердце, пила кровь Хана, наслаждалась ярким вкусом. А Джисону в них чудилась только нежность… забота и совсем чуть-чуть любовь. Хан искал в её, одержимых сексом, глазах то, что скрывал внутри своей слабой души. Там не было любви. Там лишь было желание быть любимой. Всё запуталось настолько сильно, что Хан перестал понимать себя. А что сейчас творит Джисон? Он повторяет за ней, только наносит ножевых намного больше, чем Суджин Хану. Минхо страдает больше, и это правильно? Хан каждой клеточкой своего несчастного тела чувствует, как ярость, словно пятно на белой ткани от бокала красного вина, проявляется. Боль и любовь смешиваются в безумие противоестественного процесса. Джисон читал однажды, что Боги с ума сходят от любви. Хан сошёл с ума от любви к Суджин, а в Минхо он ищет её образ. Омерзительный грех осознания, будто сотни иголок, вонзился в больное тело Хан Джисона. Кожа загорается красным, словно светофор на пешеходном переходе. Джисона блевать тянет от самого себя. Он моргает пару раз, видит, что парни только к машине подходят, на домкрат ставят, а Джисон срывается с цепи, как злобный пёс. Ему под руку попадается красивая тоненькая труба, он глядит на неё заворожёнными глазами, а в голове пролистываются картинки его последующих действий. Осторожно, так, чтобы не привлечь внимание не своих парней, не тех, что готовятся колёса с машины снять, Джисон наклоняется к этой трубе, поднимает её и суёт в рукав своей кофты. Ни Вдова, ни Асфальт не услышали его. Аккуратность — второе имя Хан Джисона. Хан чувствует в своих мыслях голос, он говорит ему, что пора. Руки больше не дрожат, только сердце колотится, словно биты на рейв-вечеринке. По шее стекает лёгкая капля пота, что противно призывает к действию. Хан облизывает губы, трубу в рукаве рукой держит. Улыбка начинает расплываться на его лице безумием. Джисон срывается с места, отбивая подошвой своих старых кроссовок, асфальт. — Дождь! Только кричит ему вслед Вдова. Но Джисона уже не остановить. Он подбегает к сетчатому забору, перепрыгивает через него к парням, смотрит на них, ещё немного шатаясь. А те, явно не ожидавшие увидеть кого-то здесь ещё, насторожились. Опустив домкрат, высокий мужчина поднялся с кортанов, сравнялся с Джисоном, а Хан своими паучьими глазами взглянул на громилу и сказал: — Привет, парни! — и улыбается хитро, умалчивая о том, что у него под чёрным худаком в рукаве труба дожидается своего часа. Джисон краем глаза замечает, что Вдова с Асфальтом и с места не сдвинулись, а значит, повеселиться он сможет один. — Как день прошёл? — Ты кто такой, блять? — грозный голос эхом бешеной псины разлетается по периметру закрытой площадки. — Я? — смеётся Джисон. Изображает дурочка, который просто не понимает, о чём речь идёт. — Ты тупой? Тебе что надо? — подключается второй, а Хан наконец-то узнаёт знакомых незнакомцев перед собой. — Парни, не узнали меня? Это же я — Дождь! — мужчины насторожились, понимая, что этот сопливый голос малолетки они узнают из тысячи разных. — Хосок! Любимый мой! От твоего кулака у меня на брови шрам остался, — продолжает давить улыбку Джисон. — Субин! У тебя рука пиздец тяжёлая. Ты борец? — Ты что забыл тут, Джисон? — стоя на месте, лишь поднимая выше голову, спрашивает его Субин. — Нет, парни, это вы что здесь забыли? Это мой район, запамятовали? — передразнивает Джисон. — Ты давно не под покровительством Зимы. Чего припёрся? — Конечно не-е-т! Я теперь под покровительством Апреля. — Не пизди, — врывается в разговор Хосок. — Отправил ли тебя Апрель одного? — А вы меня плохо знаете, парни. — Говори, что тебе надо или вали отсюда и не мешай работать, — грубость Хосока обжигает лицо Хана. — Парни, — обречённо выдыхает Хан, закусывая нижнюю губу. — Как вам по-другому то объяснить? Это мой район и вам здесь нечего делать. — Кислый, он нас не понимает! — Смеётся Субин. — Нет, не понимает, Грифель! — корчит рожу Хосок. — Эх, а я просто хотел быть добрым, — Хан пожимает плечами, красиво и с неким шармом с его рукава прямиком ему в ладошку летит труба. — Поболтаем по-другому? — Уголок губы тянется ввысь, а немного испуганные глаза Хосока разъезжаются в стороны. Джисон показательно прокручивает в руках трубу два раза, внимание привлекает. Вокруг и обстановка даже та, что надо. Мужчина в своей каморке спит как убитый. Всему виной снотворное, подмешанное в питьевую воду. До утра не проснётся и ничего не вспомнит. Лунный свет украшает площадку. Лучи его, словно реки недосказанных речей, растекаются по лопнувшему в некоторых местах асфальту. Холод пробирает до костей, до самых мурашек. Смазливая обстановка вокруг начинает давить на сознание. Джисон стоит секунды три, за это время Хосок только к домкрату наклоняться начал, тянуть некуда. Не давая возможности, чтобы сообразить, Хан бросается к Хосоку. Труба сначала летит к небу, а после ласково приземляется на нежную голову Кислого. Его крик в ушах Хана становится новой дозой недостающей ему наркоты. В руках ажиотаж. Хосок падает замертво, словно и вправду умер, но на самом деле всего лишь потерял сознание. Субин реагирует быстро, чётко набрасываясь на Джисона. — Юху-у, — тянет воодушевлённый Джисон, когда к его миловидному личику летит сочный кулак Грифеля. Звук хруста челюсти Хана разлетается эхом, словно пуля сорок пятого калибра. Джисон видит звёзды перед глазами, улыбается им, приветствуя новый приход, глядит потерянным взглядом на Субина, после замахивается трубой. Теперь же звук ломающихся плечевых костей оглушает район. Джисон заливается смехом, колотит Субина трубой. Хосок валяется в отключке, а Вдова чётко понимает, что если прямо сейчас они не остановят Дождя, то дело закончится двумя трупами. Потому что, когда Джисон в ярости, его не остановить. Стоит ему чуть разозлиться, как тут же голову теряет. Хан чувствует превосходство, когда смотрит на то, как человек, что однажды уже избил его, сейчас голову сломанными руками закрывает и кричит от боли. Кровь на трубе, сердце у наркотиков, а сожалений нет. Вдова подбегает к Джисону, выхватывает трубу из рук и орёт: — Ты чего творишь? С ними поговорить только надо было! — Да? — не отступает Джисон. — Так со мной тоже надо было просто поговорить. Проблемки обсудить, да, пацаны? — язвительный и раздражённый голос режет по собственным ушам, но отступать Хан не намерен. — Они колёса воруют, а ты их продавал, это разное, Дождь. — Меня не интересует, разное это или одинаковое. Плевать. Главное только то, что сейчас, вот сейчас, они получили по заслугам. Хан плюёт на асфальт, разворачивается и уходит прочь, ощущая только безграничную свободу и тоску от внезапно возникшего прихода. Будут ему ещё какие-то не имеющие власти люди говорить, как жить и как дела вести. Джисон и сам прекрасно всё понимает. Ему непрошенные советы, отнюдь не нужны. Хан срывается окончательно, ему всё это надоело.

○ ○ ○

Может быть, Минхо был прав и ему стоит начать другую жизнь? Оплачивая проезд в автобусе, Хан занимает последнее место в конце, закрывает голову капюшоном и мечтает поскорее приехать к Апрелю. С ним определённо стоит поговорить и обсудить некоторые моменты. Например, сейчас, под действием адреналина, Джисон всё хочет бросить, потому что парнишка, который влюблён в него, решил, что такая жизнь отстой. И пусть самому Хану нравится, в этот момент он не осознаёт своих действий. Лишь тихо едет к стриптиз клубу, чтобы закончить всё и уйти в отставку. В рехаб лечь, полечиться от зависимости, может, поможет. Порой странные желания изменить свою жизнь в голове ядовитым плющом растут. Размножаются, будто на своей территории, а Джисон и рад им мозг отдавать. Хан не считает себя взрослым человеком, но точно понимает, что он таковым уже давно является. Ему двадцать один год, у него ребёнку недавно два годика исполнилось, и что? Джисон хоть раз как-либо участвовал в воспитании Черён? Нет. Он стабильно переводит деньги, по выходным видится с дочерью, и на этом конец. А ещё Хан спит в обнимку с Минхо, потому что один он замерзает, и, как он перенесёт сегодняшнюю ночь, он не знает. Вернее, даже понятия не имеет. Что предстоит ему увидеть во сне, будучи одному под одеялом? Новые кошмары прошлой жизни? Хан хочет закрыться где-то в себе, уйти под землю и ждать воды, как некоторые рыбы. Забыть про весь этот кошмар, что окружает его. Ему каждый раз больно смотреть на Сынмина, наблюдать за тем, как мужчина спивается из-за любимой женщины и даже не знает о том, что всё это произошло по вине Джисона. Будь он чуть умнее, всего этого не было бы. Суджин продолжала бы жить с Сынмином, может быть, они взяли бы дочь или сына из детского дома. Обустроили бы свою жизнь так, что каждая несчастная собака на районе завидовала бы тому, что парень, начинавший с закладок, вдруг стал семьянином. Только сейчас эти самые собаки заливают в глотку водку, иногда спирт, и пьют вместе с Сынмином. Тоскливо осознавать только то, что вместе с ним есть и родители Минхо. А, если бы Джисон не рождался, этого всего бы не было? Пейзаж города за окном меняется, как и желание умереть или всё же остаться в живых. Яркие огни мелькают кинолентой, которую посмотрели в последний раз в тысяча девятьсот шестидесятом году. Джазовый оркестр отыграл свою последнюю песню, как и Хан отыгрывает собственные мотивы жизни. Выходя из автобуса и идя по кварталу минут пять, Джисон меняет своё решение. Нет смысла в том, чтобы бросать всё. Ему всё нравится и всё устраивает, большего и не нужно. Около клуба знакомые охранники, которые здороваются с Ханом, пропуская внутрь. Здесь никогда и ничего не меняется. Всё те же люди, некоторые политики, девочки. Джисон, слыша громкую музыку и замечая красные переливающиеся огни на танцполе, проходит за кулисы к Чимину. Сейчас неинтересно смотреть на тела в красивом белье. Скучно даже обращать внимание на подругу Шин Рюджин, которая с мужчинами за деньги спит. Если остальные девочки только танцевали, то Рюджин и ещё пару молоденьких дам за дополнительную стоимость исполняли ночные утехи мужчин. Джисон с Рюджин одного возраста, и если Шин таким образом зарабатывает деньги, чтобы наконец-то выйти из академического отпуска и продолжить обучаться и поменять свою жизнь, то Хан банально, чтобы быть. Рюджин любимица Чимина. Апрель от неё без ума. Пару раз даже предлагал женой своей сделать, чтобы та ни в чём не нуждалась, вот только Шин отказывалась, потому что боялась его. Но всё же Чимин смог на неё повлиять, теперь Рюджин спит только с ним. И недавно призналась Джисону, что и вправду начала что-то испытывать к тому, кто район их держит, забыв про то, что у Чимина дети есть и жена. Хан игнорирует взгляды девушки, проходит в спальню, где обычно Чимин со своими девочками зависает. Открывает дверь, а здесь светленькая девчонка, которую вроде бы Йеджи зовут, минет Апрелю делает. Джисон смотрит и продолжает молчать. Чимин, замечая парнишку, только по волосам девушки пару раз провёл. После чего она встала и удалилась, оставив парней вдвоём. — Ты хоть бы предупреждал, Дождик, — обречённо выдыхает Чимин, надевая штаны. — Прости, Апрель, я не подумал, — Хан стоит в двери, неуклюжа рассматривая потолок зеркальный. Не в очень удобном положении он застал своего босса. — Не подумал он, знаю я тебя. Что случилось? — Апрель садится на кровать, наливая в стакан виски, после, вспоминая про гостя, берёт ещё один стакан, повторяя те же действия. — Ничего, мы с дела только что, — лениво переставляя ноги, Джисон садится рядом с Чимином. В руки отраву берёт и думает: пить ему или нет? — Ага, знаю я, что ничего. Мне уже доложили, что ты Кислому голову трубой проломил, а от Грифеля места живого не оставил. — Они заслужили. — Заслужили, я не спорю. Тогда что ты пришёл-то, раз ничего не произошло. — Я не знаю. Я ехал с мыслями уйти, но передумал. — Тебе уйти и вправду надо. — Что? — вдруг опешил Джисон. — Вачто, — резко повысил голос Чимин. — Думать своей башкой надо было, когда южанам голову трубой проламывал. Тебе в прошлый раз мало было? Вишенка тебе за своих голову оторвёт. И, пока не поздно, тебе валить надо. Замяться, мол, всё, бросил. — Чтобы меня в подворотне как собаку убили? Без твоего покровительства от меня следа к вечеру не останется. — У Вишенки правило одно есть — он не трогает гражданских и тех, у кого дети есть. Станешь гражданским — он тебя не тронет. — А если я скажу, что не хочу им быть? — Ну тогда, Дождь, я не смогу тебе помочь. Понимаешь это? — У меня ребёнок есть. — Не смеши, а. Ребёнок у него. — Её зовут Черён и ей уже два года, — потянувшись к карману джинсов, Хан достал телефон и показал Апрелю фотографии. — Очуметь, Дождь, да она же твоя копия! Ты когда ребёночка заделать успел? — Было время на подумать. — Только вот она не спасёт тебя. Вишенка всё равно до тебя доберётся, когда узнает, что ты сделал. А он ведь узнает, Дождь, ох узнает он… — И что с того? Подумаешь… — Нет, не подумаешь, — перебивает Чимин. — Ограбить его человека с товаром и продать на его же районе —это дело сильное. И ладно бы ограбить, но убить… — театрально воздыхал Апрель. — Я был под дозой, — опустив голову, Джисон чувствовал укоры собственной совести. Ему и так тошно было от произошедшего год назад, а тут ещё и Апрель на старые раны давит. — Да ладно тебе, — Чимин потормошил Хана по волосам, посмеялся, а после продолжил: — Это не первый труп на твоей совести. — Я знаю. — Залечь тебе на дно надо. Иначе он тебя возьмёт с поличным и, чувствую, живым ты после встречи с ним точно не останешься. — Ты же поэтому дал мне эту темку, потому что знал, что там будут люди Вишенки? — Люблю твою сообразительность, Дождик, — по голосу Чимина понятно, что он лыбится, почти смеётся. — Собирай вещи и прячься где-нибудь. У себя я тебя прятать не могу, так он поймёт, что я всё знаю. Лучше бы тебе извиниться перед парнями и уходить совсем. Бросать надо, Джисон. Зрачки Хана стали в разы больше от слов. Во-первых, Чимин назвал его по имени впервые. До этого момента Джисон был Дождём и не более. Во-вторых, уходить? С чего это вдруг? Нет, Джисон и сам думал, но это же только от того, что приход был. Апрель же несерьёзно? — Что? — в заблуждении спрашивает Джисон. — Уходить тебе надо. — П-почему? Я плохо работаю? — Нет, Джисон, ты хорошо работаешь, но это не твоё. Думаешь, я не знаю чего-то про тебя? — Апрель положил руку на плечи Хану. — Я всё про тебя знаю. Знаю, что ребёнок у тебя от Суджин, знаю, что деда ты убил, а не внезапный инсульт. Знаю, что как минимум на твоих руках три убийства, которые ты замял аккуратно. Знаю, что ты чистым уже год не был. С травы перешёл на таблетки, думаешь, поможет? Знаю, что у тебя счёт в банке есть в миллион долларов. Знаю, что Зима тебе прекрасно отсыпал, пока был в деле. Не понимаю только, почему ты до сих пор в этом говне крутишься. Давно мог жизнь устроить. Бизнес, все дела. А ты продолжаешь работать на меня. Зачем оно тебе надо? — Я не знаю, как по-другому жить, — шепчет Хан. — Так учись! Иди и учись жить по-другому. Ложись в рехаб, устраивай свою жизнь. Колледж окончи, любимую найди. Не повторяй ошибок парней, работающих здесь. Им, кроме бутылки и порошка под губой, никто не нужен. Пытайся, выкарабкивайся из этого греха. — А если не получится? — Минхо попроси, он поможет тебе. — Минхо? Ты и про него знаешь? — удивляется Джисон и в этот же момент напрягается, потому что понимает, что если Чимин знает про Хо, то это весьма плохо. — У меня везде уши, помни про это, — ликует Апрель, клоня разговор к завершению. — Собирайся и уходи. Дела после себя замять надо, Джисон. Тебе уже пора. — Я понял, Чимин, — тоже впервые называя его по имени, Хан поднялся с кровати, посмотрел трагично. Ощущая безысходную печаль в глубине своих несчастных мыслей, Джисон поправил худи и прошептал: — Пойду я. Только из-за того что Джисон неимоверно уважает Чимина, он самолично извинится перед парнями Вишенки. Если получится, то и перед Намджуном искренние слова уронит, а после? Ненависть вернётся бумерангом. Придётся хоронить мечи под триумфальной аркой.