О тяжести и лёгкости

Глава Цзян грузно идёт, одним слитым движением убирая в ножны клинок, и вытирает ладонью струящийся пот с лица. Ночка прошла тяжело, но продуктивно: в этот раз он вывел «погулять» детей, которые только недавно стали старшими учениками, и многие показали себя лучше, чем он рассчитывал. Были парочка ребятишек, что умело заняли лидерские позиции, и одна девчушка, достигшая хороших высот в управлении цигуном. В середине ночи к ним, точно по таймеру, присоединились ребята из клана Лань и их достопочтенный Глава, что сейчас идёт рядом и сверлит взглядом его лицо. — Глаза ещё не выпали? — грубо спрашивает Цзян Чэн, уставше поведя плечом, но сдержав тяжёлый вздох. — Ну что вы, Глава Цзян, смотря на прекрасное, нельзя устать. Но раздражённый вздох всё равно вырывается из него. Конечно, он тоже соскучился по возлюбленному; они не виделись около месяца с его последнего посещения Облачных Глубин, однако именно сейчас он не хочет отвечать на искусный флирт и жаркий взгляд, грозя раскрыться прямо перед учениками; всё, что он хочет — это окунуться в бочку с горячей водой, чтобы кожу слегка пощипывало, а мышцы стали менее напряжёнными и мягкими, переставая бугриться под кожей. Но прямо сейчас его ждали отчёты по поводу проведённой Ночной охоты и ещё некоторые документы, которые точно задержат его до рассвета. — Вы только смотрите не врежьтесь никуда. — в итоге отвечает Ваньинь после размышлений о тоскливой ночи. — Ох, вы так беспокоитесь за меня, мне это лестно. Но я точно знаю, что вы всегда сможете меня поймать. Лань Сичэнь подходит ближе, идя шаг в шаг и всё время сталкиваясь с мужчиной то бедром, то плечом. Цзян Чэн снова раздражённо выдыхает и оглядывается назад, но все ученики бредут с опущенной в усталости головой или, собравшись в группки, тихо переговариваются, не обращая внимание ни на что вокруг. — Хватит. Если они заметят, то плохо будет, — ворчит Цзян Чэн, хоть и зная, что это бесполезно. — Если они до сих пор ничего не заметили, то они просто отрицают очевидное, — с улыбкой качает головой Лань Сичэнь. Он ещё до этого почувствовал пару заинтересованных взглядов, направленных в их сторону. — Вот и не создавай им побольше тем на будущее. — Но я могу хотя бы попросить вашей консультации на этот вечер? — Слегка улыбаясь, спрашивает Лань, наклоняясь ближе к открытой шее и обдавая её горячим дыханием. Ваньинь дёргает плечами, отгоняя непрошенный рой мурашек, и с сожалением смотрит в ответ. — Мне надо заполнить отчёты, так что надеюсь, моё отсутствие не заставит Главу Лань чувствовать себя обделённым. И прибавляет шаг, уходя вперёд, чтобы повести группу по выученным тропинкам к резиденции.

*+: ｡.｡ -: ✧ :- ｡.｡: +*

Ох, что ж, он был совершенно прав: горячая ванна — это именно то, что заставило его почувствовать себя снова человеком. Деревянные и спазмированные мышцы расслабились, делая руки желейными, а походку слегка виляющей. Правда, сейчас ему приходится взять всю свою силу воли в кулак и оторваться от горячего дна бочки, хватаясь за деревянные края. Вокруг стоит густой пар, так что, выйдя из горячей воды, он не чувствует ни малейшего признака холода и идёт по доскам к скамейке, оставляя за собой мокрые следы. За что он так любит личную купальню, так это такое нужное уединение. Ни чужих голосов, ни необходимость делить что-то личное с кем-то. Нет ни взглядов, ни вопросов. Лишь тишина и мерное трепетание воды. Обтираясь полотенцем, он оттягивает секунды прихода в свои покои за чистой одеждой, где будет неизбежный момент окончания прекрасного завершения охоты и начала продуктивной ночи. Скривившись, Цзян Чэн перекидывает через плечо свои волосы и аккуратно проходиться по прядкам гребнем с цветочным маслом. Всё, что ему хочется, это лишь накинуть сверху халат и улечься на холодные простыни, а не тесниться в облегающей одежде на до красноты чувствительной коже. Не сидеть за низким столиком и вчитываться в очередной свиток, махать кистью, уже не волнуясь об одежде на нём, а мыслями всё равно быть далеко от этого места и, несомненно, нужных дел. Тяжело вздыхая, он аккуратно заплетает косу набок и оборачивает полотенце на бёдра, желая хотя бы секунду ощутить прохладный воздух на коже и взбодриться от полусонного состояния амёбы. Ваньинь заходит в покои и останавливается возле комода и большого зеркала в полный рост, зажигая пару свеч. Конечно, этого не хватит, чтобы осветить всю комнату, но ему это и не надо, лишь добраться до раздражённого бока, до которого неожиданно смог добраться гуль, когда они спускались на мечах вниз по реке. Рана глупая и почти стыдная, но он качает головой, упрямо повторяя себе, что каждый совершает ошибки, и ищет пару целебных мазей и небольших кусочков ткани, чтобы перевязать рану. Может, распаривать кожу было ошибочной идеей — хотя тело расслабилось и отпустило напряжение, сковавшее его после охоты, края раны опухли и ещё больше покраснели, но кровь перестала течь. Задумчиво оглядывая бок, он убирает полотенце, откидывая его на неподалёку стоящий стул, и ставит на комод баночку с зелёной мазью. С тряпкой он как-нибудь позже разберётся, всё равно одежды, в которые он облачится после, пропитаются этой не самой приятной жижей, так что и заморачиваться на этот счёт он не хочет. Он вообще мало что сейчас хочет. Лишь лечь в манящую кровать и крепкие объятия со спины. Он зачерпывает субстанцию, втягивая запах ментола и тяжело выдыхая после, и размазывает по рваным краям, неудобно склонившись в бок. Босые ноги начинают подмерзать без действий на ночном полу, и он ведёт плечами, отгоняя неприятные ощущения. Только встав прямо, снова обмакивая пальцы в мазь, он улавливает движение сзади, однако не успевает и шага в сторону сделать, как огромные и тёплые руки перехватывают поперёк груди, а в загривок утыкается чужой лоб. — И сколько ты там сидел и пялился на меня, как чёртово животное в засаде? — нарочито недовольно спрашивает Цзян Чэн, однако всё равно поддаётся назад и расслабляется под нежными руками, что очень умело разминают мышцы. — Ну, так в итоге-то моя жертва в моих руках, — усмехается Лань Хуань и целует в шею. Ваньинь хмурится и пытается отодвинуться вперёд, но всё равно не может выбраться из стальных объятий. — Лань Хуань! — недовольно восклицает Ваньинь, поддаваясь вперёд в попытке освободиться, однако как и всегда терпит неудачу. — Цзян Чэн, — довольно говорит Лань Сичэнь, проводя дорожку поцелуев от уха до плеча. — Мне надо идти работать, — смазано шипит он в ответ, задев рану при неудачном выпаде вперёд. — Какая работа, А-Чэн? Все уже отсыпаться пошли, лишь их Глава всё никак не может успокоиться, — с привычной ему лёгкой укоризной ворчит Лань Сичэнь и, поймав чужой взгляд в отражении зеркала, качает головой. Цзян Чэн неэлегантно закатывает глаза и показывает язык, извиваясь сильнее, пока его просто не прижимают животом к тумбе. От него раздаются пару невнятных ругательств и болезненное шипения, заставляя Хуаня нахмуриться. — И как ты так вообще умудрился? — риторически спрашивает Лань, через Цзян Чэна потянувшись за мазью, заставив его почти полностью наклониться вперёд. Тот в ответ что-то пыхтит, наверняка, что-то нелицеприятное, но на вопрос никак не отвечает и вообще старается подавать как можно меньше признаков жизни. Наверное понимает, что с ранением его вряд ли отпустят доделывать какие-то там отчёты. Удовлетворительно хмыкнув, Лань Сичэнь опускается на корточки и оставляя на пояснице поцелуй. Не ожидавший такого Цзян Чэн вздрагивает всем тело и пытается в отместку пнуть его пяткой, пока чужая рука не надавливает под коленями, заставляя пошатнуться и схватиться за края тумбочки. — Перестать дёргаться, дай мне закончить обработку раны, — дельно строгим голосом говорит Сичэнь и сдвигается в бок, чтобы лучше видеть ранение. Он укоризненно цокает, видя опухшие края раны, и старается как можно невесомее размазывать мазь. Ваньинь ёжится и ёрзает, но ничего не говорит, позволяя возлюбленному творить всё, что он хочет. Немного подумав, Лань Хуань снова целует поясницу и, видя стойкое игнорирование, спускается на смуглые ягодицы. Он пальцами мнёт упругую кожу, под которой то напрягаются, то расслабляются мышцы, и усердно борется с желанием укусить за манящую кожу, но проигрывает. По тихому вздоху сверху он понимает, что Цзян Чэн сейчас совершенно точно не против таких поползновений, а ведь обычно огрызается и брыкается, пусть и чисто из вредности. Взяв две половинки в руки, Сичэнь разводит их, наслаждаясь нежностью кожи и открывшимся видом. Сжатое тугое колечко, которое слегка сжимается от прохладного ветра в комнате, дальше внизу висят поджавшиеся яички, и Лань неосознанно облизывается, пока Цзян Чэн пытается пошевелить бёдрами и как-нибудь выбраться из этой странной позы, однако его только сильней прижимают к тумбе, от чего он шипит, проехавших по шершавой поверхности полутвёрдым членом. Сейчас внутри не остаётся и капли самоконтроля, а расслабленные мышцы словно пластилин плавятся в тепле чужих рук. Не остаётся сил на хотя бы показательное сопротивление, и ему кажется, что ещё чуть-чуть и он уснёт по ласковыми касаниями, несмотря на неудобную позу. Ваньинь вяло отодвигает мазь, чтобы ненароком не смести, но крышка находится скорее всего под ним, а двигаться хоть на миллиметр не входит в его планы. Он сдерживает стон внутри, свистяще выдыхая сквозь зубы, когда язык широко лижет по расселине и опускает голову ниже, почти касаясь лбом деревянной поверхности, и не поднимается, даже когда нежную кожу начинают терзать зубами. — А-Чэн, ты такой красивый. Цзян Чэн еле слышно стонет от довольного голоса Сичэня и улыбки в его интонации, но также продолжает сохранять независимый вид. Насколько это возможно в ситуации, где он стоит голый, зажатый между сильным крепким телом и тумбочкой, которая неудачно впивается ему в таз. Он бы предпочёл более традиционный вариант — родная кровать, но упорно молчит, будто исполняя замысловатую миссию. Обращая внимание на шуршание сзади, он также приподнимает голову и усердно щурится в стену, будто это самое интересное в его жизни. Сверху наваливается Лань Сичэнь и трётся носом о щёку, переместив свои руки на бёдра, но не ослабив хватку. Цзян Чэн почти сразу поворачивает голову, открыв рот, чтобы спросить, что же дальше, но губы Хуаня остервенело вжимаются в его и не дают издать хоть какой-нибудь связный звук. — А-Чэн, я так соскучился, — на миг оторвавшись, шепчет Лань Хуань. Ваньинь кивает в ответ раза три для верности, не доверяя сейчас своему голосу, и первый тянется для продолжения поцелуя. Сосредоточившись на мокром языке, что рьяно вылизывает его рот, Цзян Чэн пропускает момент, когда его оттягивают от уже родной тумбочки и ведут, по ощущениям, к кровати спиной вперёд. Запнувшись, он отрывается от чужого лица и пытается обернуться, но пальцы на бёдрах почти до боли впиваются в кожу в безмолвной просьбе подчиниться. Он недовольно шипит и начинается активней вырываться, пока его одним движением не опрокидывают сверху на Сичэня. Неловко замерев на чужих коленях, он оглядывается, однако на красивом лице ни грамма боли. Ваньинь позволяет себе нахмурится, оглядывая их положение, пока Хуань шевелится под ним, подбирая позу поудобнее. — Что… Что всё это значит? — хрипло спрашивает Цзян Чэн, облизывая покалывающие губы. Однако ответом ему служит лишь хитрая улыбка, которая может означать как и что-то хорошее, так и беду лично ему. Не совсем беду, конечно, но на утро последствия обычно не из приятных. Его также в полном молчании разворачивают спиной, и он с радостью облокачивается на широкую грудь, потеряв любое желание двигаться. Однако его двигают в глубь кровати (после начала отношений с Хуанем пришлось заменить привычную узкую циновку на широкую кровать, чтобы можно было не тесниться ночами, а на утро не просыпаться с затёкшими частями тела), из-за чего он теперь сидит не на чужих коленях, а между ними. Тёплые руки плавно скользят с бедра на его внутреннюю сторону и медленно раздвигают их. Цзян Чэн хмурится, пытаясь сопротивляться открытой позе, но руки лишь раз напрягаются и несколько раз щипают его за тонкую кожу. Он дёргается, но быстро смиряется со своим положением, позволяя этому демону творить с ним всё, что он хочет. Ваньинь откидывает голову на чужое плечо, недовольно дёргая плечом на поцелуй за ухом, однако его стойко игнорируют. Он протестующе мычит, когда Хуань всасывает нежную кожу, пока она не нальётся краской, но даже сил нет, чтобы отругать его за такую халатность. Цзян Чэн притирается ближе, чувствуя каменный член поясницей, за что снова щипают за внутреннюю сторону бедра, однако на это он отвечает парой ударов пяткой по чужой голени. Не успев возмутиться, его снова перехватывают поперёк груди, а чужие ноги прочно фиксируют его, оставляя раскрытым и беспомощным. — Что ты делаешь? — хрипло возмущается Цзян Чэн и пытается вырваться, но это всего лишь одно из ряда его бесполезных действий против этой скалы. Он кривит лицо и снова дёргается, но уже назад, впечатываясь в железную грудь. — А-Чэн, — почти мурлычет Лань Хуань, зарываясь носом в уже растрёпанную косу и целуя всё, что попадётся. Руки медленно расслабляются, избавляя верхнюю часть Ваньиня от оков, словно проверяя, будет ли он сопротивляться, но кроме словесного недовольства, он остаётся ленив и спокоен, как кошка, разлёгшись на тёплом местечке. Член, уже почти полностью вставший, тяжело лежит на жилистом прессе, и Лань не останавливает внутри себя горящее желание провести короткими когтями по тонкой кожи области паха. Он заворожённо смотрит, как Цзян Чэн извивается в его руках, пытаясь то ли уйти от прикосновения, то ли притереться к руке ноющим членом. Он чувствует, как в его бёдра упираются острые колени в неосознанной попытке освободиться от оков, однако довольно быстро расслабляются из-за бесполезных попыток. Странное чувство обладания, уже давно выглядывающее из тёмной стороны его души в сторону Ваньиня, довольно облизывается, и это первый раз, когда Сичэнь осознанно ему потакает, давая себе полностью насладиться доверием, врученному ему в руки, посвящённому только ему. Он ласково обхватывает его под челюстью и направляет к себе, утаскивая в ещё один головокружительный поцелуй. Вторая рука обводит соски, будто невзначай слега царапая за один, за что его кусают за язык, но он никак не обращает внимание на это, скользя дальше. Легко, словно прикосновение пёрышка, обводит член и спускается ниже, к внутренней части бедра и колечку мышц, настолько расслабленному, что без проблем впускает в себя полностью один палец. Цзян Чэн давиться в поцелуй, и Хуань с наслаждением сцеловывает тонкий стон, вырвавшийся непроизвольно. Пару раз огладив гладкие стенки, он вытаскивает палец и с нажимом ведёт пальцами по бедру к поджавшимся яйцам. Ваньинь пытается сильнее вжаться в него, будто это поможет ему остановить Сичэня, кусает губы и жмуриться от острых ощущений. — Запечатлеть бы тебя на картину, А-Чэн, таким открытым и доверчивым, так свободно подставляющим своё тело, как думаешь? Мне кажется, многие бы восхитились твоим беззащитным видом. Кто бы мог подумать, что в великом Саньду Шэншоу храниться такая святая простота. Он обхватывает рукой член, нежно проводя рукой по головке, но никак больше не двигаясь. Другой же двигается к красиво очерченной шее, под ладонью чувствуя двигающийся кадык. Цзян Чэн хватается за чужое запястье, сжимая его. — Убери, — тихо-тихо выдыхает он, и Хуань тут же перемещает руки вниз, очерчивая ключицы и яремную ямку, останавливаясь на груди и круговыми движениями поглаживая изрубцованную кожу. Цзян Чэн бормочет что-то довольное в ответ и снова откидывает голову на чужое до сих пор одетое плечо, гулко сглатывая. Сичэнь внимательно следит за движением выпирающего кадыка в полутьме и тут же поддаётся вперёд, прикусывая его. Он губами чувствует вибрирующий стон Ваньиня и сам довольно мычит, толкая своим членом тому в поясницу. И только сейчас до Цзян Чэна доходит, что Лань Сичэнь до сих пор сидит в ночном халате и штанах, пока он сам был весь вечер совершенно голым. Возмущение вспыхивает где-то в горле, но выходит громким стоном, когда рука на члене начинает двигаться. — Ну точно совершенство, А-Чэн. Каждый, кто увидит тебя, должен заплатить за такую красоту, она не должна даваться этому бренному миру бесплатно. — З-заткнись, — выдыхает он, запыхавшись, прогибаясь в пояснице на встречу ласкающей руке, но чувствуя себя всё так же зажатым со всех сторон грёбанным Лань Сичэнем. Тот, склонившись к его шее, тихонько на ухо стонет, притираясь бёдрами в его поясницу. Цзян Чэн выгибается сильнее, напрягаясь всем телом, пока рука сильнее двигается на члене. Чувства выкручиваются на максимум, от чего он слишком ярко чувствует чужие зубы и губы на шее, но чего-то словно не хватает. Он застревает на грани пропасти, хочется упасть, почувствовать, наконец, это облегчение, но пока он вымучено мычит и, повернувшись лицом в бок, в ответ кусает чужую ключицу. — Эй, любовь моя, ты чего? Я знаю, у тебя всё получится, давай просто поиграем немного? — Тц, чёртов Лань. Ваньинь ощущается, как грудь под ним слегка трясётся, словно в безмолвном смехе, ну, или у него заложило уши, однако он чувствует, как всё дальше и дальше уходит от пропасти, как рука замедляется, скорее поглаживая чувствительный член и даря столп искр под веками, но никак не доставляя удовольствие. — Да ладно тебе, — шепчет Цзян Чэн, стараясь хоть как-то подмахивать бёдрами, но он до сих пор в живой ловушке, а желание в нём тлеет, становясь большим горячим песком и оседая у него в животе. — Хуань-гэ… Он низко стонет от ощущения, как пальцы сильнее сжимаются на члене и начинают медленно двигаться. Повернув голову, он прижимается губами к линии челюсти и начинается чувствовать, как понемногу ноги немеют от напряжения. Открытые глаза тоже не дают ощущения реальности: всё, что он может увидеть, это лишь чужую щёку и свои волосы, выбившиеся из косы и сейчас налипшие ему на плечо. — Такая мощь. Мне кажется, что в поединке насмерть, я бы тебе проиграл. Просто не смог бы не склонить колени перед личным божеством. Давай, А-Чэн, совсем немного осталось, — Лань Сичэнь тихо шепчет, но Цзян Чэну это кажется оглушающе громко, словно голос раздаётся у него в голове. Он почти скулит от испытываемых ощущений: как быстро и резко двигается рука, как вторая оглаживает старые шрамы, проходясь по соскам, как губы смазано целую висок переходя на щёку — всё это дарит облегчение и невесомость. Он не может понять, где начинает начинается и заканчивается его тело, а всё вокруг сливается в один огромный комок. Оргазм накрывает словно приливной волной; Цзян Чэн вцепляется в его руку, до хруста выгибая поясницу и напрягая дрожащие мышцы. Сзади замирает Хуань, и он позволяет ему ещё пару раз толкнуться в раздражённую кожу, после чего полностью обмякает в его объятиях. Тот не спешит выпускать его из тёплого захвата, грея от прохладного воздуха, лишь остывающая сперма на животе неприятно стягивает кожу, а вот между ягодицами даже слишком влажно. Цзян Чэн несколько раз дёргается, пытаясь прогнать неприятные ощущения, мешающие ему уснуть, а потом со вздохом понимает, что опять придётся идти мыться. Извернув шею, он недовольно щуриться полоске света, пробивающейся сквозь тьму ночи, и пару раз пихает Сичэня в торс, мыча от ноющих мышц. — Эй, Хуань-гэ, раз ты не дал мне поработать ночью, так отрабатывай сам. Не время засыпать, надо как минимум помыться. — М-м-м, А-Чэн, ты моё сокровище, — сонно бормочет он и, повернувшись в бок, целует его в щёку. — Да-да, знаю-знаю, — по привычке ворчит Ваньинь, непроизвольно краснея. — Уже рассвет, надо лечь, пока полностью не рассвело. — Но… — Никаких но, в купальню, вперёд и с песней.