Корень зла

«Вычислили некий корень зла и проработали его», — выдаёт Ярик за день до старта Бирмингема в небольшом интервью, и Мира не держит в себе многозначительной улыбки, адресованной пустому номеру, соседней, близко стоящей кровати, раскиданным шмоткам и валяющемуся на полу мячу. Лежит в безразмерных тряпках прямо на чистом постельном белье, слушает шум льющейся за стенкой воды (наверняка температуры, способной расплавить его до костей или вместе с ними), греет физиономию на британском солнце и почему-то чувствует себя очень хорошо. Мага выходит мокрый, порозовевший, с белым полотенцем на бёдрах и блестящим, благодаря тысяче привезённых банок и склянок неизвестного назначения, лицом. Несёт с собой пар, жар, приятный запах шампуня и Мирину причину улыбаться сильнее, смотреть, провожать глазами каплю, впитавшуюся в махровую ткань, запоминать хитрый, прищуренный взгляд из-под влажных отросших волос. — Ярик говорит, мы корень зла нашли. Что думаешь? В ответ только тихий, прогретый душем грудной смех, быстро оказавшееся на полу полотенце, ощущение влажной, горячей кожи под пальцами, тёплое дыхание во всё ещё растягивающиеся губы и матрас, вжавшийся в лопатки сильнее под тяжестью двух тел. Мира понимает без слов. Играют две стабильные ничьи, на душе спокойно и ровно, несмотря на количество побед, стремящееся к нулю. Мира чувствует, видит, слышит из каждого утюга: они играют лучше. Мышки больше не вываливаются из рук так бездарно как до этого, общение в тимспике организованнее, чётче, понятнее, драфты, отданные от бессилия и усталости Айрату, выглядят устойчивее, увереннее и главное — Мага щупает почву на игровой карте и встаёт на неё тверже. А значит коллективная догадка о том, чей включенности в доту не хватает для полноценной ебли, подтверждается. Мира даже воодушевляется. Особенно после катки на бабке с рапирой — говорит на эмоциях в камеру о том, как приятно было свапнуться ролями с Денисом и Магой, дать им прочувствовать вайб, когда нужно спасать чью-то лезущую на хайграунд жопу, постоять и пофоткать, как кто-то разваливает вражеские лица. Болтает, лыбится довольно, утирает взмокший лоб и неудачно лёгшие с утра волосы, краем глаза смотрит на реакцию. А она есть, и от этого Мира забывает, как говорить на английском. Не то чтобы до этого получалось очень хорошо, но с Магой, сложившим руки на груди, ставшим от этой позы каким-то особенно внушительным, легонько покачивающим головой из стороны в сторону, язык работать перестаёт совсем — то ли из-за разом хлынувшей в рот слюны, то ли из-за закоротившего мозга, то ли из-за довольного, восхитительно красивого лица напротив. Хочется закончить интервью поскорее, утащить Магу в общий (в кои-то веки) номер, целовать опухшие после двух совместных ночей губы, оттягивая за невозможные чёрные волосы, которые он вечно поправляет так, что дышать нечем, но беспощадно близится вторая игра, а перед ней лишь короткий перерыв на покурить. Не на потрахаться. Курить-то они идут, только у Миры ни одной приличной мысли в башке, поэтому фильтр он обхватывает губами особенно плотно и старательно, посылая блядские вибрации Маге, стоящему рядом. Тот чуть ли не ощутимо пульсирует, смотрит неотрывно, провожает темнеющим взглядом конец сигареты, исчезающий во рту, и сглатывает, кажется, дважды. До матча лишние пять минут, и Мира искренне считает, что нихрена они не лишние, а идеально включённые в их расписанный посекундно график для того, чтобы зажаться в первой попавшейся комнате. Тянет Магу за рукав, заставляя отстать от остальных, и толкает в какую-то дверь, за которой не обнаруживается ни единой души. Того просить долго не надо: пара секунд на осознание, и ладони оказываются под новенькой белой джерси, жадно сжимают, трогают, щупают светлую кожу. — Сучка, — констатирует Мага шёпотом, и Мира слышит в шипении на ухо акцент. Сжимает плечи, впиваясь в них ногтями и чуть не стонет в голос, немного сползая спиной по стенке. Его ёбанная Ахиллесова пята — рвущийся наружу дагестанец, которого Мага так отчаянно и безуспешно зарывает в себе поглубже, стесняется, прячет, но не контролирует, когда возбуждается. И это так горячо, что всё уходит на второй план. Где-то есть Бирмингем, турнир, волнение, дота, Руслана с камерой, Ярик с негнущейся ногой, но мир сужается лишь до Магомеда Халилова с этими его кавказскими замашками, давно оставленными в прошлом. Мира дважды порывается опуститься на колени, трижды тянется длинными пальцами к паху, единожды кусает чужую нижнюю губу и бесконечно жмётся ближе. Целуются до красноты, десяти тысяч оборотов в минуту и вежливого стука в дверь — Илью узнают по тактично намекающему кашлю. Выходят, пригладив одежду и волосы, прикрыв стояки футболками и почти спрятав довольные лица. Закономерно всасывают первую карту и столь же закономерно берут вторую. Мага ставит хорошие арены, почти всегда попадает копьём и очень красиво отправляет врагов в таверну. Под конец, когда исход становится очевидным, Мира позволяет себе просто залипнуть на раскачавшегося Марса, бьющего падающий трон и подходящих в агонии врагов, но боится смотреть налево в реальности. Знает — шифер с крыши снесёт окончательно и бесповоротно, а им ещё до номера нужно доползти, не оставив компромата (по возможности). Встают и куда-то коллективно идут. Курить, наверное. Мира плетётся сзади, молится на широкую спину впереди и думает начать делать дыхательную гимнастику, потому что это какой-то пиздец. Только въехав в отель, нежась в постели, они разгоняли, что так наебутся за совместные ночи, что потом год хотеться не будет. Наивные. Хочется так, что Мира ещё чуть-чуть и взвоет — заскулит позорно и жалобно, начнёт тереться о ногу в дурацких обтягивающих штанах, в которых мелькающая перед глазами задница выглядит... хуй знает как, таких слов ещё не придумали, или пустая, звенящая голова Миры просто не способна вспомнить ни одного подходящего. Прикладываются к сигаретам и электронкам, бесконечно говорят про игры, пока Мира сосредоточенно жжёт в асфальте дыру, чувствует, что Мага смотрит и всё-таки видит съехавшую и машущую ручкой кровлю. Старается дышать потише, хотя кажется, что тяжелые вдохи и не менее трудные выдохи слышны на другом конце улицы. «Сгорел сарай — гори и хата», — думает Мира и поднимает глаза в ответ. Видит на дне чужого взгляда своих же заимствованных чертей, активно выплясывающих с вилами над головой, и хитро улыбается правым уголком губ. Напряженные плечи опускаются только тогда, когда слышится громкий звук защёлкнувшегося замка, и вместе с ними на жесткий ковёр опадает Мира целиком. Царапает худыми коленками пол, жмётся поплывшим лицом в ширинку, дышит ртом и глядит из-под ресниц туманно, почти пуская слюни. — Мира, блять... Конечная станция под названием «Мага опять говорит с акцентом» следующая, и поезд Миры катится к ней на второй космической, рискуя съехать с рельс. Руки трясутся, как у зависимого, еле справляются с завязками, пока губы и зубы жадно трогают прям так — сминают сквозь ткань, оставляют мокрое пятно. Мира тянет носом запах, старается прислониться каждым миллиметром, стреляет наверх глазами, видит поджатый от нетерпения рот и лыбится. Штаны, не дававшие покоя весь день, оказываются в ногах, а язык долгожданно касается горячего члена, по яркому вкусу которого становится ясно — Мага за день не единожды тёк в трусы. Представлять, как у того стоит, когда они играют, когда Мира даёт интервью, когда зажимаются перед матчем, опасно для жизни, но Мира не трус и Мира уже давно не видит мелькающую на горизонте маленькой точкой крышу. Дразнит совсем немного, ведёт широким движением по всей длине, лижет и пробует, смакует, слушает всё еще тихие звуки сверху и приступает к активному нападению, планируя выбить из Маги все накопившиеся маты и стоны, знает, что того надолго не хватит. Целует влажно головку, полирует исправно, но новые капли успевают появиться, стекая к уздечке, и Мира просто насаживается нёбом, втягивая щёки. Мага невнятно бормочет что-то, тычется лопатками в дверь, а бёдрами к горячим губам, пускает широкую ладонь в волосы и просто держит, не тянет и не отталкивает. Мира щупает упругую задницу правой рукой, левой держится за коленку и медленно едет горлом к яйцам, почти утыкаясь носом в лобок. Пальцы пряди всё же сжимают, не дают отстраниться, ведут влево и вправо, заставляя член касаться то одной стенки глотки, то другой. Мира послушно дышит, подавляя рвотный рефлекс, и всматривается в Магу, смаргивая выступившие слёзы. Тот ласково мажет большим пальцем свободной руки по глазам, стирая влагу, и смотрит восхищённо, черно и мутно. — Мир, ты... — фразу не заканчивает, обрывает задушенным вдохом, но Мира контекст понимает, плавится, ёрзает на полу и начинает двигать головой. Самого ведёт и кроет жёстко от вкуса и жара, от того, как Мага начинает несдержанно толкаться и фиксирует затылок уже обеими руками. Когда Мира уже не складывает один плюс один и вообще не соображает ничего кроме «как сделать охуенно», за дверью звучат шаги и раздаётся Димин голос: — Есть идёте? Замерев на середине члена, Мира хочет слезть, но ладони не дают, вжимают сильнее, заставляя насадиться до основания. Захлебываясь возмущением вперемешку с явно нездоровым удовольствием, Мира покорно держит широкий ствол, вглядывается в острую линию челюсти из-под упавшей чёлки и ждёт. — Мы позже, — голос Маги звучит резче обычного, настойчиво и безапелляционно, а у Миры, расплывшегося по полу, глаза закатываются от этого уверенного «мы». Дима с радаров исчезает, Мага отлипает спиной от поверхности, зачёсывает тёмные волосы со лба и начинает насаживать Миру до сверхновых перед глазами. Тот подстраивается, царапает ягодицу короткими ногтями, чувствует, как стирается несчастное горло, течёт слюнями себе на подбородок и огромные штаны, знатно натянувшиеся стояком. Одна рука скатывается к яйцам, жмёт их, катает, нежно гладит в перерывах и вызывает неконтролируемый стон, отскакивающий от стенок черепной коробки гулким эхом. Мира то ли мычит, то ли урчит, вибрируя от удовольствия и тянется второй к себе, с горем пополам спуская мешающие слои на бедра. Зависает ладонью над жмущимся к животу членом и следит за реакцией вмазанно, умоляюще. — Да, — хрипло отзывается Мага и добивает Миру следующей репликой без шанса на отсроченный конец. — Дрочи. Стон вырывается громкий, глубокий, смыкающий кольцо из губ и глотки плотнее, теснее. Пальцы ложатся, сразу же размазывая литры смазки, дрочат активно, подстраиваясь под темп собственных движений. Вздохи, всё ещё отчаянно пытающиеся быть тихими и плохо справляющиеся с этой задачей, сливаются, спаиваются в единое шумное нечто. У Миры пиздец и в голове, и на голове, по которой гуляют ладони, садящие на член без жалости и сомнений. В животе вязкое тепло вспыхивает бесконтрольными вспышками и постепенно затягивается, наматываясь на крупный клубок. С каждым звуком, раздающимся над макушкой, в груди что-то подтягивается наверх и опадает тут же приятной ощутимой тяжестью. Сосёт Мира добросовестно, мокро и глубоко, чмокает и чавкает, почти мурчит и упивается. Перекатывает Магу на языке, пробует как в первый раз, лакомится, плюет на отказывающие, занывшие мышцы и щекотное першение. Тревожные мысли и воспоминания о днях разделения, недопонимания, ругани и беспокойства о публичности из ума буквально вытрахивают, остаётся выжженная пустошь, на которой с каждым толчком и движением кулака к собственным яйцам прорастают цветы. — Сука, Мира... я... Был бы у Миры не занят рот, он бы ответил, что тоже, но вместо этого просто ускоряется везде, жмурится, брови хмурит от ебанутой координации действий и того, как, наконец, охуенно. Понимает, что Мага замирает и затихает, напрягаясь всем телом, и глотает стреляющую сперму, еле сдерживая зубы, норовящие сомкнуться в накрывшей разом судороге. Сам кончает на свои же штаны, на стёртый его острыми коленками ковёр и отстраняется, смиренно вобрав все горькие капли. По-порнушному облизывает краснющие саднящие губы и принимает крайне отъебанный, довольный вид. Мага тянет наверх за руку, помогает встать на отсиженные дрожащие ноги, обнимает за бёдра и тычется носом в шею довольным котом. Нежно целует в родинку на плече и бормочет что-то про какой-то корень, но Мира не слышит ничего, кроме громко стучащего за рёбрами сердца и собственного струящегося по венам счастья. — Надо предложить б-больше не пикать Марса, — говорит Мира позже, бережно упакованный в плотный кокон из белого одеяла, выглядывая из укрытия лишь сытыми глазёнками и мокрыми после душа волосами. — Почему? — Заебусь сосать. — Тогда тебе на бабке больше рапиру тоже не даём. — Почему? — Заебусь тебя трахать. Мира глухо смеётся и начинает думать о том, как доказать Айрату, что новая мета — это пик бабки в каждую карту.