Пока без названия

Когда несмешно пошутил, а она рассмеялась звонко © — Але? — Арс, ты больной? Звонишь зачем — я ж тебя вижу? — Шаст, помоги, я тут что-то… С возрастом думаешь, что приобретаешь смелость. Все менее страшно набирать незнакомые телефонные номера и просить помощи консультанта в магазинах, все реже думаешь о том, как смотрят на тебя прохожие или что думают о тебе операторы техподдержек — но все дороже при этом дается другая отвага, безбашенного толка. Та, с которой легко пускаешься в путешествия с пятьюстами рублями в кармане, или подставляешься под иглу пирсинг-мастера, или вусмерть пьяный врешь вахтерше. Та, которая нужна после многолетнего молчания, когда кажется, что пришло, наконец, время открыть рот. Арсений ничего не прокалывал и никогда не жил в общаге, но он все еще помнит ощущение, когда залезаешь в попутку, кидаешь свой потрепанный рюкзак на заднее сидение и осознаешь, что впереди — сотни километров, и если повезет, то водитель не зарежет тебя в каком-нибудь пролеске, и поселяется в тебе счастье двигаться вперед, и где-то там в перспективе — море, и только фонарные столбы и указатели будут отмерять твое время, а большого бутерброда хватит на три города. Когда стоя перед десятком внимательных глаз, делаешь вид, что замечательно вжился в роль, и подходишь для нее лучше, чем целая коридорная очередь из таких же, как ты — чтобы выйти потом с гордо поднятой головой — и туго завязанной косой — и выбирать, куда нынче пойдешь вечером пить дешевое вино и вести на кухне разговоры столь же важные, сколь и бесцельные. Когда впервые позволяешь себе скользнуть рукой под свитер, и, почувствовав чужое смущение, но не отторжение, сжать горячую кожу пальцами и, наклонившись, задержать дыхание и заглянуть в глаза. Все это, конечно же, было, и было оно, конечно же, с Арсением, но теперь ему кажется, что он — лишь инопланетянин, подселенный в тело некой знаменитости, которая пашет по восемь дней в неделю, разрываясь между попытками поддерживать определенный лукавый образ и жить жизнь простого смертного. Смертного, который устает от работы, от шуток, от людей, который хочет иногда вспомнить, что ему уже не двадцать, и просто лечь на песке у воды и закрыть глаза. На каком песке?.. У какой воды?.. — Арс, — Антон обеспокоенно трогает его за плечо или, скорее, сминает это плечо в длинной своей ладони, — тебе что, плохо? — Я, — Арсений хихикает на выдохе, и взгляд Антона смягчается, — я искал, где тут туалет — и запутался. Не выказывая ни малейшего удивления, хотя Арсений изъясняется, как пятилетний, Антон приобнимает его и ведет к малозаметной двери в углу, ловко огибая стайки разговаривающих. Это не вечеринка, помещение они пришли смотреть исключительно в рабочих целях. Вскоре предстоит переезд из старого офиса, поскольку в их здании будет проходить капитальный ремонт, и, быть может, в новом они и останутся с концами. Здесь собралось много людей, коллеги из соседних офисов, какие-то местные, знакомые и не очень лица. Все начиналось по-деловому, и задерживаться никто не собирался — хотели прикинуть, как поделить переговорки, съемочные комнаты и гримерки и убедиться, что всё помещается. Но вышло, как это всегда бывает, иначе — слишком долго ждали основного риелтора, кто-то устал, кто-то проголодался, кто-то принялся заказывать пиццу, а где пицца, там появляется и повод смочить горло. — Ты совсем в ноль? Давно тебя таким не видел. — А были времена! — театральным голосом заявляет Арсений, расстегивая ширинку. Антон хмыкает, доставая телефон и бегло глядя в экран, — кто там тебе пишет? Впрочем, не важно. По дороге от писсуаров к раковине он едва не поскальзывается на плитке, и Антон снова ловит его за локоть. Антонова рука — золотисто-коричневая на фоне его светлой рубашки, как и весь он, впрочем, после Бали. — Как можно так с пива нажраться… — Бебур принес виски. — Врешь ты все, — отмахивается Антон, — ты только пиво и хлестал. — Не ел ничего с утра, — Арсений смотрит на свое отражение. Антон высится за ним сутулой башней с ярко-блондинистой верхушкой. Знающей зачем-то в точности, что Арсений в себя заливал. — Дурак, что ли? Там пицца еще осталась… — Я на диете, — ледяная вода, попав на лицо, заставляет мысль бежать быстрее, но не делает ее ход умнее, — Шаст, — говорит он, разворачиваясь, — а, Шаст? — Ну? — Ты со Стасом все это свое обсуждал уже? Лицо Антона меняется неуловимо — он все еще спокоен, но Арсений видит, как напрягаются на нем мелкие мышцы — те, что отвечают за выстраивание границ, видимо. У Арсения они от рождения с ботоксом, ну, или он предпочитает так считать. Ведь не его можно подловить залипающим, сделав скриншот буквально на каждом втором кадре, и сколько уже об этом шутили, и никогда это не было всерьез. Никогда оно не было всерьез. Просто Антон такой вот, ну, восторженный человек. Сейчас это выражение, впрочем, далеко от восторга, и Арсений замирает. Что будет произнесено? «Я взрослый человек и сам принимаю решения», «Стас тут при чем», «Мне тридцать два года, и я делаю адекватные этому возрасту шаги в своей личной жизни»? Просто отмахнется? Или пойдет дальше? «Арсений, ты ведь и сам женат»? Антон смотрит теперь совсем тяжело — исподлобья. Страшно. Хочется выйти из помещения. И в противовес этому хочется протянуть руку вперед. — Я не буду это обсуждать. Арсений опускает глаза. Холодные струйки воды стекают по его бровям и ресницам, бегут ниже и капают на рубашку. — Хорошо. — Приведи себя в божеский вид и съешь уже что-нибудь, — говорит Антон и выходит из туалета. ** Вечер длится бесконечно, и давно надо было уехать. Арсений наливает воды у кулера — он не понимает, что здесь делает, но мысль о том, чтобы сесть в такси, вызывает у него приступ тошноты. По крайней мере, вокруг много пространства и можно сидеть в комфортном углу и ни о чем не думать — но пока он ищет, куда выкинуть стаканчик и уворачивается от чьей-то включенной камеры, у него случается идиотский флэшбек в далекий март, воспоминания о котором вообще-то лучше и палкой не трогать. Тогда он тоже был — у белой обшарпанной стены — зажат, хотя никто его и не трогал. Сухое красное из такого же пластикового стакана разъедало небо, и было как-то совершенно нельзя уйти, а все вокруг хохотали, пели и громко обсуждали разное, бегая с темы на тему. Не бегал только взгляд Антона. Восторженный. Впрочем, Арсению было плохо видно, какой он был именно. Ирина прическа загораживала. Тогда он увидел ее впервые — и поразился почему-то, насколько она маленькая. Из этого флешбэка надо было срочно выплывать, поэтому он с благодарностью вздрагивает, ощутив рядом чужое присутствие. — Что планируешь на весну, Арс? Кос радушен и вежлив, и, как обычно, настроен на общение в приподнятом ключе. Обычно Арсений теряется рядом с ним, ведь он, честно говоря, безнадежно плох в смолтоке, не имеющем под собой конкретных целей. — На весну? — переспрашивает он глухо. Кос располагает на диване подле Арса свое массивное тело, туго затянутое в очередной щегольский пиджак. Арсений переводит взгляд на так и не выброшенный стаканчик. — Ты же в отпуск не ездил еще в этом году? Он просто хочет пообщаться — наладить базовую дружбу, которая между ними до сих пор клеилась не очень. Рома тот человек, который не может принять и мысли о том, что не все хотят приятельских отношений. А Арсений, вообще, что бы там кто ни думал, терпеть не может огорчать людей в моменте. Однако болтать сейчас с Косициным нет никакого желания. Да и что ему рассказывать? Что январь был плотно занят съемками, но они собирались с Аленой и детьми поехать кататься на лыжах дня на четыре? Что звал отдыхать куда-то совсем в другую сторону и в другом смысле Саша? Что Арсений всем говорит, что не устал, но на самом деле заебался сверх возможного, и плюнул бы на все и исчез с радаров на пару недель, но ему неудобнейшим образом страшно оставаться одному в своей питерской квартире, и поэтому он постоянно бегает, как розовый зайчик на последнем издыхании батареек? — Отпуска для ленивых. Вот ты сколько сегодня шагов прошел? — Что? — переспрашивает теперь Кос, и Арсений осекается. Возможно, он плохо оценивает количество уже выпитого. — Невнятно говорю? — улыбается он одними губами. Кос хлопает его по плечу: — Нормально, просто скажи еще раз, — и улыбается в ответ, только гораздо шире. Господи, какой. Арсений снова думает о такси, и к горлу снова подкатывает. — Нет, в субботу я не смогу, — голос Дарины звучит не очень громко, но Арсений все равно морщится. Кучка разговаривающих переместилась, очевидно, поближе к их дивану, — мась, да у меня дел пипец сейчас сколько, я и здесь-то не знаю, что делаю. Какое совпадение. — Так мы же потом должны заехать же еще на Фрунзенскую, забыла? — Да помню я все. Но в субботу точно нет. Мы с Иришкой шопиться идем, ей надо как следует все померить, не на бегу — так что вы меня до вечера не ждите. Демка пусть Леву позовет в гости, он давно хотел. В конце концов, ну стошнит его в такси — и стошнит. Все лучше, чем в кругу коллег. Неловко махнув рукой что-то начавшему дальше спрашивать Косу, Арсений выходит из помещения. ** С возрастом думаешь, что приобретешь смелость — ту нужную смелость, не бытовую и не адреналиновую, а самую важную, которая позволит не проебаться на ключевых развилках. Но появляется вместо нее, главным образом, необходимость визитов к стоматологу, много старых зарядных устройств во всех ящиках и список людей, которые в тебе разочаровались. «Мы договорились с Петей ехать». Он выключает экран и трет висок. Ну, логично. Алена ждала его ответа почти неделю, а он так и не смог решить, готов он на эту поездку или нет. Ничего — дети любят Петю. Сам он его никогда не видел и знакомиться не собирается, но пусть, конечно, едут с Петей. Арсений приезжал к дочкам не так давно — они провели тогда вместе целый день на горке, собрали половину этой горки за шиворот, наорались и насмеялись, так что ничего страшного. Ничего страшного. Он устал, но ложиться еще не хочется. Встав из-за кухонного стола, он бредет в спальню, осматривает свою кровать и морщится — надо бы поменять простыни. Клининговая дама, которая приходит по вторникам, периодически это делает, но в этот раз Арсений забыл оставить ей чистые. Ничего критичного — но он все равно лезет в шкаф и принимается перестилать постель сам. Кровать у него огромная, поперек себя шире, больше чем кингсайз, сделана на заказ в финской фирме, разумеется, уже ушедшей из России. Фирму ему посоветовал Шаст, потому что заморочился в кои-то веки и изучил вопрос вдоль и поперек (а ты хоть и врешь про рост, Арс, но все-таки тебе тоже надо для длинненьких). Везли в итоге через Москву. И теперь, глядя на нее, Арсений каждый раз прежде всего думает об Антоне. Чрезвычайно тупо, но нейронные связи не обманешь — это как с ушами. Одна девушка в далекой юности, целуя его по-всякому, сказала вдруг, что у него левое ухо больше правого. Теперь, когда он моется в душе, или трогает свои уши еще по какой-нибудь причине, то всегда вспоминает ее — хотя ее фамилия и черты лица давно уже стерлись из памяти. Постель, наконец, перестелена. Гуси с узора пододеяльника пристально смотрят на застывшего в нерешительности Арсения. Ложись, намекают гуси, время к двум уже идет, тебе вставать завтра рано. Он знает, что когда ляжет и закроет глаза, его снова будет мучать то самое, не дающее покоя уже которую ночь, и поэтому оттягивает время, как может. Скроллит инстаграм, заваривает себе какой-то чай без кофеина, вспоминает, что не поливал кактус уже месяц, и тратит пару минут еще и на это. Но в конце концов гуси призывают его к себе, и он ложится, гасит свет, закрывает глаза, и видит, как становится Антон на одно колено — прямо в горячий песок. ** Сапсан у него совсем вечером, но зайти в офис — не столько необходимость, сколько бесцельное желание увидеть знакомые лица. У него еще и куртка там осталась, Сережа забрал ее для Арсения из химчистки и привез на работу с месяц назад, а у Арсения все не доходили руки забрать — вот как раз и заберет. — Ебать, — вырывается у него, едва он выходит из лифта. Снаружи он как-то не оценил масштабы бедствия. — Арс, это ты, что ли? Антон выходит навстречу ему из переговорки, и Арсений быстро строит какое-то сосредоточенное выражение на своем лице. Как же невовремя. — Я что-то не осознал, насколько тут на самом деле ремонт. Антон кивает и делает неопределенный жест рукой: — Да, прикинь, лестницы даже сломали. — Как можно сломать лестницы? Они же бетонные. — Сам посмотри. Он обходит кучу плинтусов и через толстое стекло в дверном окошке смотрит на лестничный пролет. Антон, почесывая шею, подходит сзади. — Ну это охуеть, — в окошко видно не все, но лестница действительно сломана, и опасный провал на ее месте огорожен только какой-то невнятной лентой, — зачем они так сделали? Разве здание не рухнет от такого? — Может, они-таки снести его собираются. Там мутное что-то с договором. Стас говорил, помнишь? Поэтому и такая спешка с переездом. — Тогда надо все вещи нахер отсюда забирать. А лифт как работает? Пиздец, и я на нем еще ехал, как ни в чем не бывало! — Ну вот я за вещами и пришел. Ребята почти все свое разобрали, но тут мои шмотки остались какие-то и старый мак. Тут формально даже ходить нельзя, по-моему. — Формально, — фыркает Арсений, скользя взглядом по Антону. Тот в очередном своем мешковатом худи и выглядит довольно уставшим — впрочем, это обычное его состояние. Светлая стрижка чуть отросла, и в ней отчетливо видны темные корни. — А ты что тут? — спрашивает Антон. — Пофоткаться приехал на фоне развалин. Хмыкнув, Антон разворачивается в сторону комнаты с реквизитом и задумчиво оглядывает коридор. — Ладно, я тебя понял. Забирай свои яды, или косметику, или что ты тут еще секретно хранишь, и погнали отсюда. Здесь пиздецки неуютно. Ты вечером в Питер? И будто и не было ничего никогда. А ведь ничего никогда и не было. Не отвечая, Арсений начинает поиски куртки — она оказывается не в гримерке, а в помещении, которое служит им второй кладовкой. На рукаве отпечаталась пыльная полоса, и он морщит нос, отряхивая ткань — обычно из химчистки вещи возвращают в полиэтилене, что, кто-то носил ее тут, что ли? — Прикол, смотри, тут рога! — Какие еще рога? О-о… Рога, видимо, оленьи — большие и ветвистые. Антон немедленно прикладывает их на лоб и шипит — колючее основание царапает кожу. — Антон Шастун в своем естественном виде. А ведь даже еще не полнолуние! — У тебя тогда козлиные должны быть. — Ну вот и поцарапался, дебил. — Что? — Антон откладывает рога и рассеянно проводит рукой по лбу, размазывая выступившее пятнышко крови пальцем. Арсений оглядывается на открытую полку, где раньше хранилась их импровизированная аптечка в виде пластикового контейнера из икеи. В ней, правда, лежали только бесконечные пачки таблеток с фурацилином, потому что никто не знал, зачем он был нужен, а всякие пластыри и средства от головной боли расходовались быстрее, чем достигали своего пункта назначения. В любом случае, сейчас нет и самого ящика — видно, кто-то забрал его с остальными вещами. Шаст уже трет лоб слюнявым пальцем. — Все? — доверчиво подставляет он свою физиономию на осмотр. Арсений давит вздох. — Царапина осталась, но неглубокая, — он сглатывает, ловя взгляд Антона, и делает шаг назад, — пошли отсюда. — Ага. У меня тут ощущение, что пол подо мной вот-вот провалится. У меня тоже, думает Арсений, но только по другой причине. С возрастом думаешь, что приобретаешь смелость — но нет, нет, ты все тот же жалкий трусишка. Он перехватывает свою куртку подмышку и достает телефон. — Можешь мне такси вызвать? Тут не ловит. — Хочешь, довезу? — добродушно предлагает Антон. — Нет, спасибо. — Окей. Погоди, у меня тоже связи нет. Давай на улице попробуем. Арсений кивает. Они доходят до лифта и останавливаются около него, синхронно оглянувшись еще раз на офисный коридор. — Скучать не буду, — говорит Антон, — честно, у меня тут основная ассоциация — что я ебать как не выспался и опаздываю, а уже надо на грим срочно. Арсений снова кивает. Делиться своими ассоциациями он не собирается, но Антон их и не ждет. — Ты кнопку что не жмешь? — Я нажал. Арсений тыкает в кругляшок сам, но красная лампочка в его центре остается темной. — Может, просто индикатор не работает, а лифт едет, — беспомощно говорит Антон, глядя на Арсения так, будто тот не только по трудовой книжке монтер, но и действительно сейчас авторитетно определит проблему механизма и тут же ее и разрешит. — Не слышу ничего, — бесцветно отвечает Арсений. Выдерживать такие взгляды сейчас — выше его сил. Антон, нахмурившись, подходит к двери с окошком, ведущем на лестницу, и толкает ее. — Там же сломано все. — Ну, не настолько сломано… Да сука, дверь не открывается. — Она должна быть открыта, это же пожарная безопасность. — В рот здесь сейчас выебана вся пожарная безопасность. Дверь заклинило. Арсений медленно переводит взгляд от злоебучей кнопки к Антону. Нет, только не это. — Арс, мы, похоже, застряли тут, — говорит тот.