Снежный

С самого раннего утра в замок стали стекаться приглашенные танцоры, музыканты, артисты. Хёнджин из покоев не выходил, а стражник послушно стоял у двери. Всё было, как прежде, за исключением тихого плача, что доносился из-за двери с тихим ирбисовым воем. Хёнджину было плохо; Сынмин помочь не мог. Не мог себе позволить войти в императорские покои, не мог себе позволить обнять омегу и утешить. Хёнджин, не в силах справиться с чувствами, кусал подушку длинными клыками. Как так вышло и почему они стали длинными, омега думать не хотел. Сейчас он думал только об альфе, его феромоне и о нестерпимой боли, что доставили какие-то четыре слова. «Моё сердце уже занято…» Внутренний омега не понимал что, как и почему, но точно знал, что этот альфа — именно то, что им нужно. Хёнджин, заглушая себя подушкой, тоненько взвыл, тычась носом в мягкую ткань. Колью в сердце отзывался оставшийся на ханьфу запах альфы. Такой манящий, вкусный. Идеальный. Низ живота болезненно стянул спазм, заставив поджать колени к груди; Хёнджин притих, прислушиваясь к новым внутренним ощущениям, к новой боли и странному теплу, скручивающемуся узлом жара внизу живота. Он инстинктивно втянул чужой феромон со своей одежды и едва слышно заскулил, прижимая уши к голове. Тоненькая ниточка манящего запаха уходила за дверь и омега, вновь доверяясь инстинктам, кое-как встал с постели и вышел за дверь. Встретившись взглядом с золотыми глазами, он заурчал и обвил чёрный хвост своим. Сынмин едва заметно улыбнулся, рассматривая сплетённые хвосты. Пушистые серые ушки дёрнулись и встали торчком, чёрные зрачки в небесных глазах максимально расширились, почти полностью заполняя радужку. В нос пантеры ударил сладкий запах сочного персика; его глаза отреагировали так же, как омежьи, выдавая невероятный интерес. Хёнджин почувствовал острую боль внизу живота и, заскулив, прижался к крепкому телу воина, тычась носом в такую манящую шею. Было больно. Слишком больно, чтобы просто терпеть. Хотелось лезть на стену, хотелось выть. Хотелось… Альфу. Сынмин, оглядев пустые коридоры, опустил глаза на белую ткань омежьего ханьфу, когда тот повернулся к нему спиной. Внимание привлекло небольшое красное пятнышко под ягодицами омеги и воин, желая спрятать омегу от посторонних глаз, прижал его к себе. Уперевшись ягодицами в чужой пах, Хёнджин притих и, обмякая в сильных руках, замурлыкал, инстинктивно потираясь об такого необходимого сейчас альфу. Сынмин вытаращил глаза, осознав в секунду, что происходит. «У омеги течка. Первая. Твою ж мать…» Желание взять омегу боролось с осознанием сиюминутной казни за содеянное. Ониксовые зрачки альфы плясали свой особый танец, чуткий нос жадно втягивал персиковый нектар, а в штанах с каждым движением омежьих ягодиц становилось всё теснее. Сынмин зарычал, инстинктивно прикусив открытую шею и быстрым движением заткнул омежий рот, из которого донёсся ответом полный наслаждения стон. Хёнджин, повернувшись, накрыл его губы требовательным поцелуем, впечатывась в мягкие губы намертво с громким урчанием. Схватив грубоватую ткань воина, он толкнул его в свои покои и на удивление тихо запер дверь, кое-как обвязав вокруг ручки чёрный шнурок с пушистой кисточкой. Сынмин обхватил ладонями тонкую талию, рычанием отзываясь на тонкий скулёж. Омега, поджав уши, скользнул языком по приоткрытым губам и, встретившись с языком альфы, замурлыкал. — Сынмин… Помоги мне, прошу… Мне так больно… — Заскулил ирбис, прижимаясь всем телом к нему. — Омега… — Низко прорычал воин, задыхаясь от ощущений. — Ты так вкусно пахнешь… Альфа с силой ткнулся носом в его шею, вдыхая сладкий персик и, услышав призывный вой, вырвавшийся, вероятно, случайно, провёл языком по месту для метки у загривка. Хёнджин, не зная, что делать, куда себя деть, и что вообще происходит, дрожащей рукой накрыл ощутимую выпуклость в чужих штанах и мягко погладил. Сынмин замер и, будто его окатили ледяной водой, отскочил от разгорячённого омеги. — Стой. — Фыркнул он, хватая губами воздух. Угольные уши прижались к голове, прячась в волосах. Зрачки почти полностью заполнили радужку, грудь часто вздымалась от тяжёлого дыхания, пальцы дрожали, как и кончик поджатого хвоста, а из-под приоткрытых губ виднелись длинные клыки. Внутренний зверь хотел этого омегу, отзываясь на его желание. Это пугало. Сынмин не был невинным цветочком, у него к двадцати двум годам был опыт, но раньше он никогда не чувствовал ничего подобного. Ещё никогда ему не удавалось почувствовать омегу. Не телом. Сознанием. Добивало осознание того, что император спокойно может войти в любую комнату, какой бы шнурок ни висел на двери, хоть вся дверь будет увешана ими. Хёнджин, не чувствуя внимания альфы к себе, вновь призывно завыл и потянул к нему дрожащую руку. Сынмин, глядя на тонкие пальцы, задержал взгляд на императорском кольце и отвёл глаза в сторону. — Я не могу, Хёнджин. Извини. — Как можно мягче проговорил воин, тщетно подавляя звериное рычание в голосе. Внутренний омега, чувствуя того самого альфу, особенного, сходил с ума от непонимания, почему он не может. — Ты не хочешь меня? — Спросил Хёнджин, прижав ладонь к животу. Услышав жалобный голос, альфа прижал уши к голове, борясь с самим собой. «Хочу, омега. Конечно, хочу, неужели не видно?» — Подумал тот, опустив глаза на свои штаны, частично скрывающие твёрдое желание. — Это из-за того, что у тебя уже есть омега… — Заключил ирбис, опустив глаза. Низ живота с новой силой прострелила острая боль, заставив его присесть и ткнуться лицом в колени, тихо завывая. Внутренний омега рассыпался на части. Его променяли. Его не любят. Не хотят. Предали. Он не нужен… — Нет. Не из-за этого. — Прорычал Сынмин, чувствуя его душевную боль и переживания. — Мы расстались. Конечно, никакого омеги не было вовсе, но Хёнджину это знать не обязательно. Чтобы не расстраивался из-за пустого вранья. Он слишком невинный и наивный, чтобы понять. — Я не привлекаю тебя… — Отозвался скулежом барс, сжимаясь от боли. Пантера шумно выдохнул и медленно опустился на колени напротив него. «Привлекаешь. Больше, чем можешь представить. Сильнее, чем могу сказать…» Хёнджин поднял глаза, наполненные слезами, на альфу. Сынмин, любуясь голубыми переливами, едва виднеющимися из-за зрачков, медленно утопал в собственных чувствах. Хёнджин, смаргивая слёзы, медленно потянулся к его лицу, но, заметив, как золотистые глаза опустились, замер. — Прости меня за мои чувства к тебе. Я не виноват. Если бы я мог, я бы прекратил всё это… — Дрожащим голосом проговорил омега, роняя на нефрит крупные капли слёз. — Ты не должен извиняться за это. — Прорычал альфа и, подавшись вперёд, захватил его губы напористым поцелуем. Хёнджин на секунду опешил, но, поддавшись, с тихим скулежом раскрыл губы для глубокого, голодного поцелуя. Сынмин громко замурлыкал, покусывая припухшие губы и наваливаясь на горячее, будто кипящая лава, тело. Омега под натиском альфы, покорно сдался, опускаясь спиной на холодный камень и, почувствовав тяжесть его тела, в голос застонал, выгибаясь в пояснице. Сынмин сжал одной рукой тонкую талию, вжимаясь пахом в чужой; Хёнджин, чувствуя лёгкое трение, впился пальцами в его спину, нехотя прерывая поцелуй. — Я хочу тебя. Пожалуйста, Сынмин… — Сбивчиво прошептал он, заливаясь краской и припадая губами к манящей шее и месту метки. Сынмин, почувствовав касание губ к чувствительному месту, тихо застонал. — Опиумный. С ума сводишь. Знаешь? Хёнджин улыбнулся, погладив его по щеке. — Будь моим, прошу. А я буду твоим. — Умоляюще прошептал омега. — Давай сбежим? Пантера нежно поцеловал обе мокрые от слёз щеки и прикрыл глаза. — У тебя через неделю свадьба. Представляю, как это страшно, ты ведь даже его не видел… Я не могу. — Я стану императором и отменю старый указ, только скажи, пожалуйста, ты чувствуешь ко мне хоть что-то?.. Дверь омежьей спальни отворилась; Сынмин едва успел отскочить от омеги и принять наиболее выгодное положение, чтобы всё выглядело так, будто он помогает омеге подняться. Вошедший император строгим взглядом оглядел обоих, остановившись на сыне. — Снежинка, я позову омегу. — Произнёс он и покинул комнату. Хёнджин, выдохнув, поднялся и дрожащей рукой погладил гладкую щёку воина. Сынмин отошёл на шаг, незаметно для омеги коснувшись его пальцев губами. Ирбис, поняв по-своему, отвёл глаза и, прикрывая испачканный в крови подол ханьфу, опустился на постель. Спустя всего несколько секунд ожидания, наполненного явным желанием с обеих сторон что-то сказать, в покои вошёл лев-омега. Сынмин, бросив последний взгляд на ирбиса, вышел и, как и всегда, встал за дверью, охраняя своего господина. Следующие два дня Хёнджин не выходил из покоев. Сынмин слышал его призывный вой, слышал, как тот плачет, но не мог войти. Всё это время он смотрел на повязанный на ручке двери красный шнурок, переплётенный с белым, означающий, что за дверью течный омега. Пробивающийся из-за двери манящий персик заставлял пантеру держать себя в ежовых рукавицах и надевать одежду на один-два размера больше, чтобы скрыть слишком явное желание. Внутренний зверь просил омегу. Просил взять, сделать его своим, пометить, но Сынмин терпел и молился, чтобы это закончилось как можно скорее. Просил именно Хёнджина. Снующие по коридору приглашенные актеры и певцы атмосферу не разбавляли. Иногда они замедляли шаг у резной двери и принюхивались, тогда воин обнажал клыки и меч, а те сразу уходили, поджав хвосты. Хёнджин был в безопасности с ним, но никто не мог гарантировать, что сам воин сдержится. Император появился ещё пару раз, но в покои сына не зашёл. Он вызвал омегу, что смотрел за ним, и справился о самочувствии. Из разговора Сынмин узнал, что Хёнджин относительно в порядке. Омегу беспокоят сильные боли, а постельное бельё меняется каждые два часа. О последнем он догадался и так, видя, как часто бегают служанки с корзинами от его двери к прачечной. Ему было жаль Хёнджина, кроме естественного желания. Но у него не было возможности даже пообщаться с омегой. Ночью, когда служанка, видимо, засыпала, Хёнджин подходил к двери и тихо его звал, но Сынмин ни разу не отозвался. На третий день Хёнджин перестал подходить к двери, решив, что ему на эти дни сменили охрану. Мысль, что за дверью не Сынмин, немного помогала отвлечься. Внутренний омега чуть успокаивался. Он хотел альфу, но не любого, а одного конкретного. Любопытная служанка, заметив, что омега стих, решила спросить: — Ваш омега выбрал этого воина? Пантеру? — Тихо спросила она, застилая постель. Хёнджин прижал уши к голове и отвернулся к окну, размышляя и над ответом, и над собственными чувствами. — Нет. Просто мы давно знакомы. — Сухо ответил он и, сжав челюсти от боли, лёг на чистую постель, поджимая ноги к груди. — Я заметила, вам легче, когда он рядом. — Как бы невзначай, бросила служанка. — Тебе показалось. Оставь меня, а не то без головы останешься. — Зашипел ирбис и нырнул под одеяло. Лев собрал в корзину мокрую ткань и выставил её за дверь. Сынмин опустил глаза на мокрое постельное бельё и, сжимая челюсти, отвернулся к окну. Внутренний зверь вновь проснулся, объявляя о своем желании ноющей болью внизу живота. Сынмин на секунду прикрыл глаза и, выдохнув, вновь уставился на снежные пейзажи, стараясь отвлечься от боли. Сладкий запах, исходящий от корзины, превращал мозг в кашу; твёрдый орган больно упирался в ткань, а низ живота одновременно горел и скручивался узлом. Пантера тихо фыркнул, сжимая рукоять меча. Из-за двери донёсся тихий вой. Зрачки альфы расширились, клыки удлинились, внутренний зверь кричал всё громче. Казалось, это какое-то изощрённое испытание, но с другой стороны, его за язык никто не тянул и он сам сказал, что не реагирует на омегу. Приходилось терпеть. Знакомство с женихами по понятным причинам было отложено и теперь эти павлины ходили по дворцу в ожидании, скрашивая свои скучные будни прогулками по длинным коридорам. Пантера с каждым посетителем императорского этажа раздражался всё больше. Каждого из них хотелось выпроводить отсюда пинком под зад, а особенно наглых оставить без головы. Но таких приказов, к сожалению, не поступало. Хёнджин вышел на четвёртый день, когда служанка отошла. Сынмин, увидев голубые глаза, заполняющиеся чёрными зрачками, коротко мурлыкнул и опустил глаза на обвивающие друг друга два хвоста. Хёнджин молчал, рассматривая золото его глаз и поглаживая хвост. Он протянул руку и в нерешительности замер; пантера склонил голову и ткнулся в его ладонь, позволяя омеге коснуться прижатых к голове угольных ушей. Играя с его ушами, Хёнджин впервые за три дня улыбнулся, пропуская между пальцами мягкие волосы и задевая острые кончики округлых ушей. Тихое мурлыканье альфы успокоило его и он, услышав голос своего смотрителя, быстро поцеловал мягкие губы альфы и скрылся за дверью. Сынмин, коснувшись пальцами своих губ, улыбнулся и, тихо вздохнув, вновь уставился в окно, приняв серьёзный вид. Служанка, бегло оглядев его, нырнула в покои. Напряжённая обстановка сохранялась ещё два дня, включая этот, но утром шестого дня Хёнджин вышел из покоев, улыбаясь и сверкая. Изумрудного цвета ханьфу легко окутывал стройную фигуру, подчёркивая бледность кожи и ясность глаз. Сынмин, насколько позволяло положение, осмотрел его, любуясь каждой чёрточкой омежьего лица и, поклонившись, пошёл вслед за ним. Они остановились у зала совета и Хёнджин, повернувшись к нему, попросил воина остаться за дверью. Сынмин спорить не стал, но омега, будто почувствовав от него что-то вроде обиды, мягко улыбнулся и пояснил: — Хочу поговорить с отцом. Он, вероятно, будет очень зол. Не хочу, чтобы ты слушал всякое. Хёнджин оглядел двух смутно знакомых стражников и зашёл внутрь. — Снежинка. — Кивнул император в знак приветствия. — Рад, что тебе лучше. — Здравствуй, отец. Я пришёл поговорить с тобой, не как наследник с императором, а как сын с отцом. Господин Дасон кивнул, давая разрешение говорить. — Я не хочу выходить замуж за кого-то из них. Могу я выбрать себе в мужья кого-то другого? — Сразу начал Хёнджин, прямо глядя в голубые глаза, что тут же задумчиво сощурились. — И за кого же, например? — Спросил император, с едва заметной улыбкой. — Этого я тебе пока не скажу. Просто ответь. Я могу выйти за кого-то, кто, скажем, ниже меня по статусу? — Можешь, конечно. — Шире улыбнулся он. — Только этот кто-то должен иметь что-то за своей спиной, кроме меча и формы охраны императора. Хёнджин отвёл глаза. Конечно, отец сразу всё понял… — Неужели он так нужен тебе? Нет, конечно, он хороший альфа, мы знаем его уже давно, но он даже не дворянин. Представляешь, что начнётся, когда все узнают? — Он мой истинный. — Тихо ответил Хёнджин. В зале воцарилась минутная тишина. Омега поджал хвост и уши, медленно поднимая глаза на отца, что сидел с крайне задумчивым видом. — Ты уверен? Может, это из-за… Твоего особого периода? — Спросил император и стрельнул взглядом на закрытую дверь. — Уверен, отец. Я чувствую его. Его настроение, самочувствие, его эмоции… — Ответил Хёнджин, опустив глаза. — И его запах… Он особенный. — Позови его сюда. Чего спрятал-то? Думаешь, не достану? — Усмехнулся Дасон. Хёнджин прижал руку к груди, чувствуя, как подскочило испуганное сердце, но отец покачал головой, улыбаясь. — Не трону. Пока. Хёнджин, закусив губу, неуверенно подошёл к двери и, отперев, позвал в зал пантеру. Оказавшись внутри, он оглядел обоих и остановился, как и положено, рядом с Хёнджином. — Чем могу служить, великий император Дасон? — Спросил Сынмин, низко поклонившись. — Служить? Ничем. Сына моего охраняй, вот и всё твои обязанности. — ответил император. Хёнджин прижался к тёплому боку воина и, наткнувшись на удивлённо-напуганный взгляд, качнул головой. — Хёнджин говорит, ты его истинный. Это правда? — Спросил император, смотря на парочку. — Отвечай честно, пантера. Нам, альфам, проще ведь понять. — Да. — Ответил Сынмин, стойко выдерживая долгий взгляд сразу с двух сторон. — Значит, обманул меня, когда сказал, что ничего не чувствуешь к моему сыну? Пантера поджал уши и опустил голову. — Да. — Я понимаю, зачем ты это сделал. Не волнуйся, не накажу за это. Ты всё это время хорошо держался для истинного. Сынмин поднял на него глаза. Хёнджин недоуменно хлопнул глазами. — За вами следили. С того дня, как мы тут разговаривали. — Улыбнулся император. — Я подумаю. Если не найду по-настоящему достойного кандидата, свадьбе быть! Хёнджин, улыбнувшись, потащил воина к выходу и, едва скрывшись от надзора отца, крепко обнял. Пантера, поджав уши, обвил тонкую талию руками, тихо мурлыча ему в шею. — Зачем рассказал? Он мог бы запретить нам видеться или вообще поставить тебе другого воина в охрану. — Тихо проговорил Сынмин, целуя мягкие щёки. — Не хочу выходить замуж за того, кого не люблю. — Серьёзно ответил Хёнджин, тихо мурлыча от нежных поцелуев. — Да? А если кого-то вдруг полюбишь? Меня выкинешь? — Спросил альфа, от чего-то улыбаясь. Хёнджин, замахнувшись, отвесил ему подзатыльник и поцеловал в кончик носа. — Поживём, увидим. — Смеясь, бросил он и скрылся за дверью в свои покои, уворачиваясь от протянутой руки. Поздним вечером они вновь встретились. Сынмин проводил его до опушки заснеженного леса и там, поддавшись омежьему призывному вою с усмешкой, долго прижимал стройное тело к дереву, забвенно целуя мягкие губы. А с первыми лучами солнца, стоя под резной дверью, долго кусал губы, всё ещё чувствуя сладкий терпкий феромон персика, смешанного с древесной вишней.