1
— Я в порядке, — говорит Вокс, сидя на краю кровати. Вокруг кромешная темнота, рассеиваемая только светом его экрана. Валентино щурится, пока пытается всмотреться в встревоженное выражение. Вокс цепляется пальцами за плечи в защитном жесте и кажется меньше, чем обычно. То есть он, блять, всегда мелкий, ему не хватает метра, чтобы можно было бы его нормально целовать, но Валентино обычно не жалуется на это. В конце концов, их разница в размерах – ебанутый фетиш, чертовски приятно иметь доступ туда, куда Вокс только с возмущением забирается. И ещё чертовски приятно, что ему хватает силы, когда у Вала настроение быть противным и желать, чтобы его носили на руках и со всей злостью втрахивали в стол. Сейчас Вокс неприятно маленький. Подавленный. Защищающийся. Но угрозы Валентино в упор не может рассмотреть, всё вокруг молчит. Они в безопасности. Вокс всё ещё сидит дам далеко и, кажется, его потряхивает. Валентино хочет протянуть к нему руку – хуйня, ему не должно быть дела до тупых заёбов, которыми страдает его деловой партнёр. У него слишком много тупых заёбов. — Спи, — бросает Вокс, не поворачиваясь. Он шуршит постельным, когда поднимается на ноги. Валентино наблюдает, как его ведёт в сторону и пожимает плечами. В порядке, так в порядке.2
Электричество – это горячо. И устрашающе, но только для их врагов. Валентино считает это пиздец каким сексуальным, особенно когда его главным источником становится Вокс. Тот искрит и гудит, как перенапряжённый компьютер. И крепкие когти разрывают плотные подлокотники кресла. Валентино смотрит, как ток мечется между пальцев, заставляя неон светиться будто бы еще ярче. Вокс зол, как никогда. Вокс не отрывает взгляда от рябящих белым шумом экранов. Вокс абсолютно ненавидит этого своего радиодемона и это так невероятно очаровательно: видеть его настолько злым. Валентино хищно облизывается. — Убирайся, — рычит на него Вокс, так и не поднимается с места, хотя его слишком очевидно тянет прямо сейчас набить морду его оленю. Валентино качает головой и только подходит ближе. Эта опасность заводит так, что он малодушно задумывается, как бы протиснуться в этой узкой телевизионной коробке на место вечного врага. Как развести Вокса на эти эмоции. Лицо на экране дергается среди помех. Вокс взбешён, его электричество практически воет. Коснуться -- не останется ничего, кроме поджаренной туши. Интересно, если хорошо его попросить, засунет ли он искрящий язык Валентино в задницу? — Я, блять, сказал тебе убираться, — Вокс где-то на грани нервного срыва, потому что у него случилась опять какая-то заёбистая хуйня. Вал пропускает большую часть из них мимо, потому что с этим можно и разобраться без его участия. Но почему-то сейчас Вокс кажется ему не просто злым, а уязвленным. Его хочется успокоить. А потом, конечно же, спросить про электростимуляцию. — Вокси, ты слишком нервничаешь, — Вал тянется к его плечу, почти что касается прохладной ткани пиджака, но тот пропадает из-под пальцев слишком стремительно. Вокс оглядывается на него и среди выражения крайней степени гнева проскальзывает его эфирная улыбка. Он пытается взять контроль над собственными эмоциями, будто он не просто разозлился, а перебил током весь пиар-отдел. Он, наконец, выглядит почти нормально. Всё ещё искрит, но подконтрольно, он даже выдавливает искажённым голосом: — Я в порядке, — Валентино не верит ему и этим взбешенным глазам, пока Вокс с нажимом повторяет: — убедился? А теперь иди. Про электростимуляцию они говорят в первый раз где-то через неделю. Валентино заводит разговор издалека, подумывая потом объяснить этому крайнему тупице, что ему не нужно прятать кипящий гнев. Они говорят только про электричество.3
Валентино в постели – царь и бог. Никакое уёбище не осталось им недовольно. А те, что допустили даже такую мысль в свои головушки, очень быстро остались без этих самых головушек. Валентино – тот, о ком можно слагать легенды. Да ему на Круге Похоти поклоняться должны и вылизывать ступни. Он тут, блять, главный. И всё это, чтобы одно конкретное уёбище показалось ему таким задетым, перевернулось на живот и сонно задышало в подушку. То есть Вокс был охуителен в постели. Исцарапал спину своими когтями так, что должен был бы извиниться за это утром. Текущий, узкий, просящий. Пиздец какой хороший мальчик, спустя долгие годы позволивший забраться к нему в штаны. И ещё долго сопротивлявшийся до того, как позволить не просто в них забраться, но и притереться сзади. А потом брякнувший посреди процесса то, что Вал – первый, кому стало можно покуситься на эту охуительную задницу. Вокс вообще своей плоской башкой не думал, когда говорил это и ожидал следом ничего. Конечно, Валентино понесло ещё активнее, чем обычно, выбивая кроме стонов слабое шипение. Воксу нравилась боль, он почти светился от неё и утекал с восторженным выражением. Он был покруче любой шлюхи. Он был там внизу таким нуждающимся, покорным до ужаса, слабым. Валентино, конечно, сказал ему об этом. Горячим шепотом прямо в изгиб шеи и уловил во взгляде что-то знакомое. Этот придурошный выглядел обиженным. Сука. Насколько же надо иметь хрупкое эго. Валентино чувствовал, что злится. Лучше злость, чем упавший член. Но всё равно это был ебучий пиздец. Вокс еще пробормотал свое привычное “в порядке”, когда Вал решил поинтересоваться, что это за взгляд был тогда. Пробормотал и завалился спать. Стоило отдать должно, обычно Вокс гордо съёбывал, хер знает куда, а тут мирно гудел совсем рядом. Вот язык у него волшебные вещи творить может, а мозгов сказать что-нибудь другое этим языком явно не хватает. Валентино вздыхает, чувствуя, что воспоминания его даже не злят. И что он может позволить себе в следующий раз быть чуть мягче, даже если зад уже и не девственный. Пусть привыкнет, больше прятаться у него всё равно не получится. Как и не получится улизнуть из постели, раз уж Вал может его в четыре руки удержать и даже перевернуть, устроив под боком. Вокс не сопротивляется ему. Вокс следующим утром повторяет, что он в порядке, когда Вал очень благородно пытается спросить, задело ли его что-нибудь. А потом явно смягчается и говорит, что не против повторить. Разговоры отходят на второй план сразу после этого.4
Вокс идет нахуй. Вокс так мерзко не в порядке, а все равно утверждает обратное. Да с него бежит вода в сотню ручьев и спасибо Аду, что это вода, а не кислота. Валентино очень хочет взять его плоскую голову и хорошо побить об ближайшую стену, чтобы не слышать подобной хуйни, когда она очевидна лживая. Вокс вваливается на его, Валентино, этаж мокрый и встревоженный. Его коротит. И это так очевидно, что заряды тока не кажутся знакомо возбуждающими. Вокс мог бы запереться у себя и там никому не показываться, но он здесь. И Валентино наливает ему выпить и требует полотенце, чтобы стереть всю лишнюю влагу. Пошел Вокс нахуй, но только когда он будет сухим, блять. Валентино не заботится о всякой хуйне, а Вокс вообще-то – невероятный представитель всякой хуйни. Как столько в его дурной голове уживается, знать не хочется. Он, вроде как, водонепроницаемый. Было бы слишком тупо – ну точно по-воксовски – загнуться от короткого замыкания. Но он водонепроницаемый, а если избавить его от влаги, даже не будет жаловаться на головную боль. А ещё он кажется виноватым и покорным. Правильно, нахуй. Таким и должен быть, пока Валентино избавляет его от мокрой одежды. В этот раз совсем без умысла, он слишком сосредоточен, чтобы думать про то, что мог бы выебать душу из тела вместо наказания. Потом разберется. Валентино не нежничает со всякой хуйней, но Вокса потом заключает в объятья всех четырех рук и прижимает его к груди, позволяя устроить голову на плече, а ещё шипит, когда этот болван пытается вывернуться и уйти к себе. Раз приперся, то должен сидеть: — Да я в порядке уже, перестань, — Вокс пытается ткнуть острым локтем в бок. Валентино в наказание кусает его за теплеющее плечо и раздраженно добавляет: — Я вижу, ты можешь заткнуться.5
Вокс пьян. И это какой-то тупой прикол, но Валентино это нравится. Пьяный Вокс перестает отрицать очевидное, а еще перестает отрицать, что ему нравится пиздец, когда его касаются везде и так нагло. И даже когда это прилюдно. Пьяный Вокс тыкает палкой свою спящую вечно ревность и так по-собственнически укладывает руку Валентино на бедро, стоит только посмотреть вслед какой-нибудь сносной дырке. Пьяный Вокс любит рычать, а еще говорить какую-то хуйню. Когда он не говорит про их общее величие, деньги и свои дурацкие эфирные приколы, а еще когда он не говорит про ебучих акул, маскирующийся нёрд. В такие моменты, Вокс говорит какую-нибудь сентиментальную ерунду. Милую до одури, даже Валентино кроет. Но кроет желанием засунуть ему в рот язык. Он и засовывает и получает ответ. И когда через несколько часов Вокс падает в их большую кровать, Валентино весело смеется и ведёт вдоль его позвоночника. Они все ещё одеты, потому что, честно говоря, ебаться в этот приятный вечер влом, а раздеваться тем более. Вокс ворчит что-то не очень разборчивое и его взгляд плавает. Валентино щёлкает по чувствительной матрице и тянет его к себе ближе за руку. Вокс любит спать на животе, но ненавидит на самом деле лежать экраном в подушку. Зато чертовски сильно любит возможность растянуться на Валентино сверху, прижимаясь к груди лицом, и обнять руками, типа как медведь. Это было бы мило, если бы они не были собой. Вал чуть трезвее, потому что следить за пьяным Воксом - удовольствие, которое хочется запомнить. Может быть, потому что до такого состояния он напивается крайне редко. Только если волнуется или типа того. Именно поэтому Валентино поддевает край экрана и заставляет его поднять взгляд, чтобы спросить: — Ты как? Вокс мотает головой и снова жмется к груди, чтобы отчеканить знакомое: — В полном порядке. Валентино не собирается на него давить и требовать ответ. Вокс придурок, конченный уебан, Вокс вообще-то стабильно ходит на хуй, но он имеет право на заёбы. А Валентино имеет право побеспокоиться из-за этих заебов достаточно, чтобы спросить: — Ты врешь сейчас? Вокс издает протяжное мычание, его хватка становится немного крепче, когда он отзывается глухим, но таким простым: — Да.+1
Вокс лежит изогнутый под каким-то отвратительным углом, плавно возвращаясь в свою более-менее нормальную форму. Кажется, будто он уже мёртв, Валентино чувствует себя отвратительно напуганным от мысли, что прямо сейчас должен подойти к нему и оттащить подальше от эпицентра битвы. Та гнилая чёрная хрень, которая у Валентино вместо сердца болезненно сжимается, когда он наклоняется к Воксу – на самом деле, это происходит быстро и порывисто, потому что у них нет времени, но все равно вокруг будто толща воды – и всматривается в помехи на экране. Вокс издает тихий стон, когда чувствует прикосновение. Этот мелкий мудак всё ещё жив. Остается только поднять его на руки и наблюдать, как знакомые глаза прорываются через слой искажений. Вокс кажется совсем хрупким, он даже не дёргается, как дёргается обычно, если забирать его среди драки. Вокс любит блядские битвы, хотя иногда кажется для них не совсем подходящим: кресельный дипломат-шантажист. Но только кажется. Особенно, когда на него хочется ругаться за оставшиеся на коже рубцы. Валентино не ругается, но это не значит, что он не хочет ругаться. — Ты в порядке? — спрашивает он, когда битва далеко, когда можно совсем немного выдохнуть. Вокс нехотя шевелится, ему все, наверное, хочется сжаться, но боль и положение не дают. В порядке. Пусть мудак это скажет, чтобы Валентино смог разозлиться и швырнуть его на землю. Пусть скажет, как обычно это говорит. Пусть хоть что-нибудь скажет и перестанет выглядеть, будто сейчас сдохнет. — Давай, Вокси, поговори со мной, тебе нельзя отключаться. Вокс издает что-то очень искажённое, голос неприятно бьёт по ушам, Валентино невольно морщится от этого, а потом прислушивается, чтобы различить среди шума статики: — Мне слишком хреново, чтобы говорить, Вал. — Неужели, — выходит слишком ехидно, но Валентино невольно прижимает его к себе плотнее, просто чтобы напомнить самое важное: его не бросили, все будет в норме. Он не хочет издеваться сейчас на самом деле. Всё действительно невероятно хреново, если Вокс может это наконец признать. Валентино медленно выдыхает и пытается пообещать: — Скоро снова будешь говорить, что всё в порядке.