Он увидит только меня

Когда Вейдер убивает Кеноби, удовольствия расплата, как ни странно, не приносит. А ведь именно поквитаться он и хотел вот уже два десятилетия подряд: возмездие служило главной целью, источником ярости и неисчерпаемой ненависти. То было превыше всего в его жизни. Убить Кеноби. Отомстить. И всё же, когда Кеноби умирает — безвременно постаревший, немощный старик — Вейдер испытывает одно лишь… опустошение. Он смотрит на поношенную джедайскую мантию — всë, что осталось от Кеноби — и чувствует… чувствует себя обманутым. Гложущий голод, который годами вынуждал преследовать Кеноби, остаётся неутолённым. Странно всё это. Он же одолел Кеноби. Наконец-то ему отплатил. Ему бы ликовать. Кеноби больше нет. Больше нет. Нет. Дарт Вейдер цепенеет, и что-то в его изувеченной груди болезненно сжимается и съёживается. *** Время идёт. Проходят месяцы, затем годы. В жизни есть приказы, которые нужно выполнять, повстанцы, которых нужно давить, убивать и запугивать. Появляется Люк, его сын, от взгляда на которого становится тесно в груди и вместе с тем радостно на душе, ведь он так похож на них обоих: на безрассудного молодого джедая, которым когда-то был Вейдер, и на мать. Даже неудивительно, что в поединке он уступает первенство сыну. Он же не хочет с ним биться. И уж тем более убивать. Да и сил, если честно, гораздо меньше, чем прежде. В противном же случае никакого триумфа Люк бы в дуэли не добился. Он, конечно, силён, но до Анакина Скайуокера ему ещё далеко: ни опыта не хватает, ни выучки. Но Вейдер — не Анакин Скайуокер. Черпать силу у Светлой Стороны уже не получается. Да и с Тёмной Стороны много не возьмёшь. Со смерти Кеноби ярость и ненависть будто приглушены, поверхностны, недостаточно сильны. Подпитывать его они уже не могут. Вся правда в том, что от прежнего Вейдера осталась одна бледная тень. В расцвете лет он одерживал победы в дуэлях одной только Силой. Даже не зажигая клинок, играл в поединках с Ривой, как с юнлингом. Без труда тормозил взлетающий космический корабль и стирал его в порошок. Однако теперь у него такое чувство, что это происходило совсем в другой жизни, а не всего лишь тринадцать лет назад. Ведь тогда Кеноби был ещё жив, и в своей ненависти и ярости Вейдер стал самым могущественным Лордом Ситхов в истории. Но Кеноби больше нет, и Вейдер уже не умеет ненавидеть. Вернее, злобу он ещё питает, но та лишь жалкое подобие ненависти настоящей, ничего похожего на неистовое чувство к Кеноби. В груди у него будто чёрная дыра. Без ненависти он пустое место. И когда он спасает сына, а костюм и его переломанное тело получают такие повреждения, что уже не восстановишь, Вейдер почти обмякает от облегчения. Можно, пожалуй, и продержаться с помощью Силы, пока Люк не подключит его к системе жизнеобеспечения, вот только Вейдер даже не пытается. Не хочет. Он устал. Устал безмерно. Устал жить в этой металлической клетке, устал ничего не иметь, ничего не чувствовать и проживать бесконечный день сурка. Убивать, убивать, убивать без надежды на просвет. Ведь он уже много лет полутруп. Когда он умирает, смерть приносит ему облегчение. Хорошо, если дети проживут жизнь так, как ему самому не довелось. На свободе. *** Посмертного пробуждения он не ждёт. Хотя он отвергал учения джедаев, в одно из них верить всё же хотелось: что после смерти все пользователи Силы становятся её частью. Честно говоря, эта мысль ему нравится. Загробная жизнь его не прельщает. Не хочется, чтобы его судили за всё, что он успел натворить. (Он говорит себе, что ни о чём не жалеет, но это неправда. Иногда они приходят к нему во сне, когда он спит в бактокамере. Смотрят с укором на маленьких лицах. «Мы тебе доверяли», — говорят они.) Если это и впрямь загробная жизнь, то она весьма странная. Он в длинном коридоре с причудливо блестящими стенами. Каждый раз, когда он прикасается к стене, по всему его телу пробегает рябь — мощная дрожь проходит по его связи с Силой. — Чего ты хочешь? — спрашивает голос. В голосе этом слышится эхо, нечто потустороннее: вряд ли говорящий — смертное существо. — Чего ты хочешь? — спрашивают снова. — Я не понимаю, — говорит Вейдер. И вздрагивает при звуке механического голоса. Отчасти он ждал, что будет говорить голосом Анакина Скайуокера, но если всё вокруг нереально, логично, что он будет тем, кем считает себя. Ведь он же Вейдер. И пробыл ситхом гораздо дольше, чем джедаем. — Мы выбрали тебя, — говорит существо. — Мы сделали тебя тем, кто ты есть. Ты должен был привести Силу в равновесие, но этой цели ты не достиг. Тёмный Лорд ещё не повержен, и мир очень скоро снова погрузится во тьму. Вейдер замирает. Сидиус ещё жив? Он впадает в раздумье. По правде говоря, новость не очень его взволновала. Он так и не научился видеть общую картину. Его волновали одни только люди, любил ли он их или же ненавидел. Сидиус его уж точно не волнует. Он питает к нему глубокую неприязнь — как к своим рабовладельцам и Совету Джедаев — за кандалы, которые они на него надели. Но эта ненависть далека от истинной. Ему настолько наплевать, что никак не выходит разбудить в себе ненависть к Сидиусу или что-нибудь предпринять по поводу его возвращения. Он верит, что Люк с Леей справятся с проблемой куда быстрее него. Уж они-то видят общую картину гораздо лучше, чем он. — Что же тогда тебя волнует? — спрашивает голос. Перед мысленным взором вспыхивает лицо Кеноби. — Я хочу отомстить, — медленно произносит он, когда его наконец осеняет. — Отомстить настоящему Кеноби. Убийство того старого пня совсем не порадовало. Я хочу большего. Хочется наказать отнюдь не чахлого старика, а настоящего Оби-Вана Кеноби — приводящего в бешенство вероломного мастера-джедая, который предал его. Создание — Сила? — проникает внутрь — вглубь его разума — и всматривается в него. Будто все его чувства враз обнажаются. Становятся очевиднее некуда. Но скрывать ему нечего. Он показывает Силе бездну, которая разверзлась у него в груди с тех пор, как умер Кеноби. Показывает ненасытную жажду мести, так и не утолённую. Сила говорит: «Вот оно что». А потом она подёргивается рябью, и Вейдер просыпается. *** Вейдер смотрит во все глаза на лицо Анакина Скайуокера. Лицо это смотрит из зеркала в ответ. Он делает глубокий вдох, потом ещё один — просто потому, что может. Сила. Он занят этим вот уже час, и всё же ему отчасти ещё не верится, что тело его больше не искалечено. Возвращение к расцвету сил попросту не укладывается в голове, когда двадцать три года жил в агонии и зависел от металлического костюма и клаустрофобной бактокамеры. В кои-то веки он дышит сам. Он молод и здоров, тело в отличной физической форме. Он уже и забыл, каково это — не мучиться каждую секунду. И волосы снова есть — золотисто-каштановые волосы до плеч, которые ясно дают понять, сколько же лет этому телу. Он выглядит в точности так же, как Анакин Скайуокер до Приказа 66. Глаза у него голубые, что несколько удивляет, хотя поражаться этому глупо: глаза его не были жёлтыми уже много лет — с тех пор, как он полностью подчинил себе Тёмную Сторону. С виду его и не отличишь от Скайуокера в двадцать два года. И всё же он чувствует себя самозванцем, когда наконец покидает свою каюту на «Решительном». Сердце бьётся так быстро, что почти кружится голова. Не от волнения. От радостного предвкушения. Он чувствует Кеноби, его отражение в Силе, которое маяком сияет на корабле. Как же не терпится его убить. Вейдер усиливает ментальные щиты и глубоко вздыхает, проходя мимо клонов, которые отдают ему честь. Беспокоиться не о чем. Никто ничего не заподозрит. Он выглядит точной копией Скайуокера. Сидиус десятки лет пудрил джедаям мозги, скрываясь у них прямо под носом. Уж на несколько минут Вейдер клонов одурачит. — Хорошо, что вы вернулись, генерал. Скайуокер был на задании? Вейдер кивает, не забывая улыбаться. Что кажется странным. Как и всё остальное вокруг. Возвращение на этот корабль, улыбки на лицах солдат, дружеские приветствия — всё происходит точно в некой фантасмагории. И раздражает. Ему не нравятся эти напоминания, что Скайуокера любили и уважали его солдаты. За годы, прошедшие с падения Республики, Вейдер привык, что его боятся. И никто не любит. Но в любви он и не нуждается. Он хочет только лишь одного — убить Кеноби. Тогда он решит, как распорядиться этим вторым шансом, подаренным Силой. Он марширует по кораблю к Силовому отражению Кеноби, и рука его лежит рядом с мечом. Клинком Скайуокера, который Кеноби самым что ни на есть подлым образом выкрал после того, как оставил гореть заживо. Отражение в Силе приводит его в комнату Кеноби — или, скорее, в каюту, которую тот всегда занимал, когда оказывался на «Решительном». Вейдер замирает перед дверью и смотрит на неё. А потом открывает. Кеноби сидит на полу с закрытыми глазами. Медитирует. Он выглядит... так, как и должен выглядеть. Блестящие рыжие волосы, безупречная кожа, идеально подстриженная борода и безукоризненная одежда. Образцовый джедай. Один в один с тем Кеноби, который предал его — и предаст опять, если ничего не предпринять. Вейдер сжимает пальцы вокруг меча, и сердце у него колотится так быстро, что к щекам приливает кровь и его бросает в жар. Две секунды, и Кеноби падёт бездыханным. Даже и не поймёт, что произошло. Нет. Слишком уж быстро. Слишком милосердно. Надо заставить его страдать. Так, как страдал сам Вейдер. Может, сперва отрубить ему руки? Или ногу. Или ожечь лицо мечом. Или... — Ты когда-нибудь научишься стучать или нет? — с напускной укоризной спрашивает Кеноби, открывая глаза и улыбаясь многострадальной, нежной улыбкой. У Вейдера перехватывает дыхание. И иссякают все слова. Он просто смотрит на Кеноби, разрываясь между приливом яростной, ядовитой ненависти и не менее яростной, ядовитой жаждой, сжимающей грудь. Жаждой мести. Улыбка Кеноби исчезает. Он вскидывает брови. — Анакин? Что-нибудь случилось? Какие же добрые у него глаза. И какие лживые. Хочется ударить его. Уничтожить. Обхватить руками это бледное горло и задушить. И всё-таки Вейдер не двигается. — Нет, — слышит он свой деревянный голос. Кеноби хмурится и поднимается на ноги. — Анакин, я же вижу: что-то не так, — говорит он со своим невыносимо пижонским корусантским говорком. Металлическая рука Вейдера сжимается в кулак. Он хочет убить, но не в силах и шевельнуться. — Всё в порядке, — выпаливает он, настороженно следя за приближением Кеноби. Тот хмурится ещё сильнее. — Тогда почему отгородился в Силе? Я едва тебя чувствую. — Неужели нельзя побыть со своими мыслями? — огрызается Вейдер, внимательно наблюдая за руками Кеноби. Пусть только попробует его коснуться... Тот и касается. Ладони ложатся ему на плечи и сжимают. Вейдера прошивает дрожь. Нужно убить его. Прямо сейчас. — Анакин, — мягко говорит Кеноби, глядя ему в глаза. — Я за тебя переживаю. Пусть я тебе уже не учитель, но я чувствую, насколько ты измотан и напряжён. Я же хочу помочь, родной мой. Вот бы ты... — Замолчи, — выдавливает Вейдер. Кеноби сводит брови вместе. — Что, прости? Вейдер бросает на него свирепый взгляд, разворачивается и выходит из каюты, а то ещё натворит что-нибудь, о чём потом пожалеет. «Родной мой, — эхом отдаётся в ушах, когда он шагает по коридору. — Родной». Криффову ж мать, а. Вот бы сорвать свою ярость на клонах, но в обличии Анакина Скайуокера, конечно, нельзя. Ведь прежним он быть уже перестал. И не позволит нелепой ласке из детства Скайуокера сломить его решимость. Он убьёт Кеноби. Обязательно. Реванш всего лишь вопрос времени. «Родной мой, — снова звучит в ушах голос Кеноби, тёплый, ласковый и успокаивающий. — Родной, родной, родной». Как же тошно оттого, что грудь настолько переполняется чувствами, и впервые за два долгих десятилетия бездонная жажда внутри утолена. Что же это значит? Он отказывается верить, что желал вовсе не мести, гоняясь за Кеноби по всей галактике. Этого просто не может быть. Он ненавидит Кеноби. Да ещё как. Он поистине не выносит этого предателя. «Родной мой», — снова звучит в ушах нежный голос Кеноби. — Заткнись, — рычит Вейдер сквозь стиснутые зубы. Завтра. Он попытается убить Кеноби завтра. «Никаких попыток», — словно насмехаясь, говорит голос Йоды у него в голове. Вейдер преисполняется ненавистью. Он питает её к Йоде и особенно к Кеноби — ненависть лютую, ненависть жгучую. А ещё он впервые за долгие годы — десятилетия — чувствует себя таким живым, таким пронизанным мощью Силы. Оно и понятно. Почти четверть века ему недоставало половины тела — и половины мидихлорианов. Сильным настолько Вейдер не чувствовал себя ещё никогда. Сила, она... опьяняет. Он по ней скучал.