Не смогу рассказать

Проходит две недели, две мучительные недели, за это время Синяки и почти все следы пыток медленно, но верное заживали, кроме тех что были на руках, видать Скуратов и в правду со звериной силой сжал их тогда… А Фёдор даже близко не подпускал своего отца к себе, почти ничего не ел, не улыбался, часто и подолгу смотрел в одну точку и… и почти не спал. Кошмары изводили со страшной силой, снилось разное, например, что угроза Малюты стала реальностью или то, что Скуратов снова надругался над ним, снилось и про царя – в общем ничего хорошего не происходило. Состояние Басманова вызывало беспокойство у всех, кого он хоть как-то волновал, ну и без радости врагом не обошлось. Царица после «беседы» с Иваном, как тень ходила, бог знает, что Грозный ей такого сказал, но на Федю она смотрела не с отвращением или может как раньше завистью, а с лютой ненавистью. Если бы взгляды убивали, то ему в могилке бы лежать сейчас, так она на него смотрела. Слава Богу Скуратов не спешил рассказывать другим опричникам, о том, что себе позволил сделать, но поведал им о том, что прекрасную возможность отодрать Фёдора они упустили. Так и провожали Басманова взглядами, раньше он радовался этому, ведь на него все смотрят, а позволить что-то сделать не могут, но сейчас, сейчас могут всё, в коридоре зажмут, никуда не денешься. Сейчас глубокая ночь, во дворце не спят, наверное, только царь, какие-нибудь слуги, стража и то не факт да Федя. Спать просто боится, снова кошмары, проснётся посреди ночи от сна срамного или чего ещё хуже от того, что покойная мать приснится, после того, как она один раз уже ему в кошмарах привиделась, больше сны с Катериной Михайловной он видеть не желал, не потому что не любил, потому что боялся, Басманов то живой, а она мёртвая. Несмотря на то что он всегда говорил: «Живых бояться надо, а не мертвецов», сейчас, когда ему покойница во сне сказала: «Живи пока здесь», жути и холода по спине нагнало неслабо. Вот Фёдор лежит на кровати, смотрит на еле-еле видное звёздное небо, там далеко они сияют, как солнце или может быть даже ярче, его ведь тоже сравнивали со звездой, искорки в глазах да блеск, звон серёжек материнских, одежда яркая, смех живой и улыбка лучезарная, раньше он был звездой, Ваниной звездочкой. Но ведь они тоже тухнут и падают, вот и он упал, втоптали в грязь, с землёй сровняли. Света души в нём больше нет. Кажется, что по кусочку его разберут, ничего не оставят, но как же Басманов хотел, чтобы это было лишь опасением, а не реальностью. Дверь тихонько отварилась, в комнату кто-то зашёл, холодок пробежал по спине парня, но он не обернулся, всё так же лежал. - Феденька, ты спишь? – спросил Грозный, тоже смотря в оконце. Можно было выдохнуть с облегчением, по крайней мере, его не собираются прикончить. – Федь? - Нет – сухо прошептал Басманов, поворачиваясь к царю лицом – Зачем пришёл в столь поздний час? - Проведать хотел, со мной не видишься, отца к себе не подпускаешь, моих посыльных прогоняешь, может расскажешь что-то? Почему так делаешь? – взор царя привлекла нетронутая тарелка с пищей – Почему не ешь ничего? - Не хочу – в действительности Фёдор худел почти на глазах, почему не ел понять не мог, не хотел и всё – Рассказывать мне тоже тебе нечего. Голос прозвучал не убедительно, с надрывом. - Точно? Например, про синяки на запястьях? – не умеет Грозный аккуратно о чём-то поговорить, всё в лоб спрашивает, а не может Басманов рассказать, не может, боится, ведь тогда видеть никто хотеть не будет, никто… - Остаются такие, когда к полу прижимают, что б двигаться – Фёдор понял, что только что ляпнул и испуганно обернулся, смотря на царя – Не мог… Сейчас выражение лица Ивана было загадкой, из-за кромешной тьмы, лика было не видно, но вот боящиеся глаза Басманова Грозный прекрасно видел. Наконец тишина была нарушена. - Зачем говоришь тебя держали? – с непонятной интонацией спросил царь, медленно подходя, Фёдор почти перестал дышать – Феденька? - Ни зачем, я в шутку – заблестевшие от слёз глаза и дрожь в голове выдавали враньё с головой – меня… я … Ваня! Басманов не успел ничего сделать, потому что оказался в объятьях Грозного, но вырываться ни сил, ни желания не было. - Федюша, что он с тобой делал? – но вместо ответа Фёдор прижался к груди Ивана, трясясь и мотая головой. – Ну скажи, Федь? - Не могу… - единственное что смог выговорить Басманов, уже захлёбываясь – Не могу… - Скуратов запугал тебя, неужели ты думаешь, что у меня с ним сил справиться не хватит? Федь? – Иван гладил его по голове, зарывался в темные кудри. Когда же Фёдор наконец успокоился, он всё равно не смог рассказать о насилие совершённом Малютой, а Грозному ничего не осталось, кроме как ещё подождать, но теперь он был уверен, кроме пыток было что-то ещё, и он даже догадывался что… Но к своему большому сожалению Иван Васильевич был вынужден вскоре покинуть слободу на один день, думаю говорить, о том, что Басманов сожалел ещё больше говорить нужды нет. - Они убьют меня, пока царя не будет, все мои враги из нор вылезут и меня прикончат – бурчал себе под нос Фёдор – Мне конец, а я даже не знаю, откуда ждать удар… - Федь? – неожиданно для Басманова в монолог влез Вася, тем самым до полусмерти напугав его – Ты уверен, в том, что тебя хотят убить? - Тебя стучать не учили, Вася, вы с царём меня скорее в могилу сведете, чем яды или вражеский кинжал! – вскрикнул Фёдор – И дело это не твоё, сам разберусь, себя только в это не впутывай… - Ладно, ладно, но ты это, если помощь какая нужна, только свистни, что смогу, то сделаю – заявил Васька, от чего на лице Басманова ненадолго появилась столь редкая в последние время улыбка – я пойду тогда… - Спасибо тебе, Вася, за всё, но боюсь, что перед моими врагами, ты бессилен – Фёдор посмотрел будто не на Грязного, а сквозь него – им только царь угроза, а остальные нипочём, растопчут и не заметят, как муху или жука. - Непобедимых не бывает, на всех своя смерть сыщется, это я тебе точно скажу, но буду более тебя отвлекать от раздумий, я пойду – Василий вышел, а Басманов провожал его взглядом. Хотя бы один товарищ и защитник есть, уже не плохо. Да конечно был отец и Вяземский, хотя с последним были довольно странные отношения, но он не стал от Фёдора отворачиваться, чем вызывал доверие, ну а отец, про него лучше промолчать, всё равно ничего хорошего не скажешь, защитник только на поле боя, а во дворце только и может, что поддакивать и говорить, как лучше сделал бы он, но такие советы быстрее Фёдора к плахе подведут, чем к чему-то хорошему. Наступил день отъезда. Считай судный день для Басманова, ему предстояло прожить день со своими врагами один на один, потому что отец уехал вместе с Иваном. «Вот же черт, отца взял, меня нет, хорошо Вася и Афоня остались, надежда на спасение есть» - думалось Феде. Когда царя проводили, Фёдор поспешил в свою комнату и уже было хотел закрыться там на замок и сидеть, как узник, но голос Афанасия из коридора помешал его плану. - Федь, Федька открой, я тебе еды принёс, от царя – раздался голос за дверью и стук в дверь. Делать нечего, Басманов открыл, его смутило только то, что никогда ранее Иван еду ему не присылал, но в последнее да, только сам приносил, вечером… сейчас его нет, видимо Вяземскому поручил… - Проходи – буркнул Фёдор, открывая дверь и запуская гостя – Еду можешь оставить на столе. - А я думал вместе поедим, мы что чужие что ли друг другу – снова слова эти и действия смутили Басманова, но прогонять Афанасия он не стал, сели есть вместе, но его гость почему-то к еде даже не притронулся. Фёдор тоже особо есть не спешил, съел всего понемногу, настолько сильно понемногу, что на вид к еде даже не притрагивались. - Ну чего ты так, больше ешь, давай, царь передал, чтобы ты хотя бы одно что-то полностью съел – Басманов презрительно посмотрел на Афанасия. - Афоня, а если я не хочу больше? – высокомерное поднятие брови по-видимому было одной из множества фишек Фёдора. - Ешь! – с злостью и приказным тоном сказал Вяземский. Как же хотелось воспротивиться, но раз уж Иван решил «позаботиться» о своём любимце оставалось только терпеть. Но когда Басманов уже на половину доел кашу, всё перед глазами начало плыть и заиграло яркими красками, ориентация в пространстве исчезла полностью, и он упал на спину, в глазах потемнело, а сами они покрылись белой дымкой, как бы говоря, что их хозяин не в здравом уме. Афанасий лишь ехидно улыбнулся и приблизился к Фёдору, поняв одно из век и увидев закатившееся глаза всё сразу стало понятно. - Надо же, она говорила эффекта ждать придется, а ты смотри-ка, как его отрубило. Ну и кто же тебя от меня защит, Федюша, царя нет и отца твоего, мой ты сейчас, а когда очнешься и не вспомнишь ничего – Вяземский поднял Басманова на руки и кинул на кровать, начав медленно и с наслаждением раздевать, кусать за шею, оставляя засосы, целовать ключицы, от чего Фёдор сквозь негу простонал, не понимая, что с ним происходит. Вот остался он почти нагой, в одной рубашонке, и Афанасий себя раздевать начал, но на это потом решив время не тратить толкнулся в него, вошел постепенно, но во всю длину. Басманов застонал, его бесчувственное и податливое тело так и манило своей белизной. Толчок, второй, третий, мыслив кучу. Неужели сейчас Афанасий Вяземский исполнил своё сокровенное желание, завладел манящим телом, которое казалось недоступным, но после рассказа Скуратова, что все могли бы отодрать Фёдора, коварный план созрел в его голове. Это же просто гениально, подсыпать тому во всю еду дурман траву, чтобы его вырубило, взять его силой, пока тот без чувств лежит и не понимает, что с ним делают, а потом убрать все и уйти, оставив теряться в догадках, что же произошло, а потом навряд ли бы, зная боязнь Басманова потерять доверие и любовь Ивана, тот бы рассказал царю что-то. Но эту «идиллию» нарушил скрип двери и голов Васьки. - Федь я тут тебе… Что за?! Вяземский?! – Василий застыл в дверном проеме, наблюдая следующую картину: полуголый Фёдор, а точнее в одной рубахе, отвернув голову к стене, что лица особо не видать, лежит под Афанасием, который двигается в нём, сказать, что Вася был в шоке, значит ничего не сказать – что здесь мать вашу происходит!?!?!

***