***
Всю жизнь Феликса приучали ложиться не позже 22:00 и вставать не позже 6:00. Поначалу мальчишка, естественно, не мог привыкнуть к такому распорядку, ведь какому ребёнку не захочется понежиться в кровати после сна или поспать столько, сколько требует организм? Но когда со временем он понял, что его «не хочу» никому и никуда не влезли, начал подниматься сквозь стоны и кряхтения, буквально ненавидя всех и вся в утреннюю секунду. Ну, понял он это ровно в тот момент, когда его окатили ледяной водой после первого «не хочу», а потом после второго и третьего, и четвёртого раза. На пятый день юноша проснулся раньше, чем в его комнату зашла служанка, не желая больше испытывать этот невероятный холод, ощущение липкости одежды к телу, а также нахождение на мокрых, холодных простынях. Занятия начинаются в восемь утра, дом Феликса находится примерно в сорока минутах езды от учебного заведения, так что самым правильным решением было просыпаться в 6:30–7:00 утра. Ну, так было бы правильно у всех, но не в доме Ли. На часах было 5:45, и Феликс, уже стоя и чистя зубы, сонно хлопал ресницами, смотря на хрупкую, фарфоровую куколку, что глядела на него в ответ из отражения. Самым безграничным счастьем в жизни Феликса было то, что помимо своей, отдельной комнаты у него также была личная ванная. Именно благодаря ей он мог удовлетворять свои плотские желания, мог слушать ту музыку, которую запрещали родители, а также мог ходить обнажённым. Феликс благодарен диетологам и тренерам, что были наняты его матерью, потому что благодаря им, а после уже и собственному желанию и терпению, он не кривился каждый раз, становясь перед зеркалом обнажённым. И ему хотелось стоять именно таким, потому что мозг, словно повёрнутый на сексе, не позволял уйти из фантазий и разглядывания собственного тела. Без сомнений, «игрушек» у него было предостаточно, но Феликс ведь видел, как в порнофильмах люди касаются друг друга, как целуют, трогают, кусают и лижут. И ему было интересно узнать, каково это? Когда тебя касаются, когда трогают, когда облизывают каждый сантиметр, и когда целуют. И поэтому он часто стоял перед зеркалом и разглядывал свое обнажённое тело, думая: «А понравится ли кому-то касаться меня? Понравится ли кожа, мои пропорции, мои твёрдые и мягкие части тела? Понравится ли вкус и запах кожи? Понравится ли держать меня за ноги, за талию или за руки? А где он может коснуться? Где ему захочется? А где должен касаться я? Пока трогают меня, что должен делать я? Понравится ли целовать мои колени, мои плечи и мои лопатки? Понравится ли смотреть, как я сижу перед ним на коленях? А как я буду выглядеть снизу? Мои скулы будут красиво выделяться? А мышцы пресса и груди будут выступать или идти тонкой линией? А будет ли виден мой стоящий член? Как будут смотреться мои поалевшие губы вокруг головки его члена?» ― множество и ещё раз множество подобных мыслей посещали юношу, когда он просто стоял и вот так смотрел на себя. Так как не было ни детского сада, ни школы, соответственно, не было и друзей, а у тех друзей других друзей, с которыми Феликс мог знакомиться и познавать подростковую влюблённость и первый опыт в различных вещах, начиная от поцелуя в щёку, заканчивая оргазмом с членом в заднице. Не мог, не знал, не пробовал, но хотел. Правда, сейчас он понимает, что тогда хотел не так сильно, как сейчас. Ведь сейчас, в его девятнадцать, мозг и тело юноши работают лучше, отчего и желания становится больше. Ведь фантазии рождают немыслимые сцены, созданные из многих разных, ведь телу часто становится одиноко только с «игрушкой», ведь хочется почувствовать на себе чьи-то руки, дыхание, чью-то власть и вовлечённость, а иногда хочется так, что аж выворачивает, что приходится брать несколько «игрушек», чтобы успокоиться. Почистив зубы и сделав несколько масок для лица, юноша сушит волосы, сразу укладывает те по совету мастера: чтобы были слегка волнистые, чтобы чёлка лёгкой небрежностью спадала на брови и была чуть приподнята, и чтобы нижние пряди касались шеи и не завивались на концах наружу, ― и выходит из ванной, начиная одеваться. И ровно в шесть утра с лестницы спускается самый, что ни на есть, настоящий принц, одетый в классические, идеально выглаженные брюки, и в белую рубашку с длинным рукавом, поверх которой надет чёрный жилет с V-образным вырезом. Мама, садящаяся за стол, сразу обращает внимание на внешний вид ребёнка и, подметив, что всё в порядке, всё, как на кукле, дёргает уголками губ. ― Доброе утро, ― произносит ребёнок и садится на своё место. ― Доброе утро, сынок, ― кивает миссис Ли и берёт чашку с кофе, отпивая. Никто и никогда не начинает завтракать, пока не придёт отец и не начнёт есть первым, поэтому несколько минут, пока Феликс и Юджон ждут главу семьи, они сидят, смотря либо в газету, что принесли с утра, либо на стол, заставленный различными блюдами, обычно подаваемыми на завтрак. ― Всем доброе утро! ― говорит даже с небольшим позитивом мистер Ли, спускаясь с лестницы. ― Доброе, дорогой, ― откладывает газету на соседний пустой стул. ― Отец, ― привстаёт, кланяясь. И как только мистер Ли откусил первый кусок от только приготовленного сырника, остальная часть семьи начала также кушать, пребывая в молчании. Все, кто обычно находился в доме, уже привыкли к тому, что во время любых трапез в столовой звучат либо диалоги о работе или о каких-то важных, явно не бытовых моментах жизни, либо стук вилок, палочек или ложек о тарелки. Не сказать, что сегодня у Феликса плохое или хорошее настроение, оно… Обычное, скажем так. Обычное, где он молчит, кивает или отвечает на вопросы. Он уже и не помнит, когда у него появлялось желание с кем-то вот прям сесть и поболтать, отчего уже перестал печалиться по этим временам. Время пусть не лечит, пусть калечит, но всё равно помогает забывать то, чего в жизни не было достаточно давно. Доев свой тост, пару фруктов и выпив апельсиновый свежевыжатый сок, мальчишка осторожно прикасается салфеткой к губам, тем самым стирая крошки или остатки сока, и встаёт из-за стола, кланяясь и желая родителям хорошего рабочего дня. Выйдя на улицу и увидев водителя, что стоит за воротами, юноша достаёт телефон и, включив тот, подмечает, что до занятий ещё полтора часа, а значит, когда он будет в университете, то ещё примерно минут сорок или пятьдесят проведёт в библиотеке, изучая новый материал или повторяя старый. Езда тоже всегда была в тишине, либо прерывалась классической негромко музыкой. Вся жизнь Феликса, по сути, была либо в тишине, либо прерывалась чем-то классическим, научным или полезным. Вероятно, он должен был иметь свои хобби, свои вкусы и предпочтения, вероятно, он и сам не раз об этом задумывался, но после вспоминал, где и как он живёт, вспоминал, зачем он вообще родился, и всё как-то само по себе вставало на места. ― Молодой господин, ― звучит голос водителя спустя какое-то время, и Феликс, сначала подняв голову на него, а затем повернув ту в сторону окна, понимает, что уже приехали. Его приучили, что выходить из автомобиля самостоятельно не нужно. Естественно, первым этому учил отец, затем мать, а после уже сами сотрудники начали просить его оставаться в машине до того момента, пока они сами не откроют ему дверь. Не важно, что этому Феликса учили всю жизнь, что он всегда рос только в таких условиях, мальчишка просто не мог привыкнуть к тому, что другие люди даже открывают перед ним чёртову дверь. Сейчас он уже такого не делает: покорно ждёт, ― но всё же испытывает некую неловкость, когда, словно действительно настоящий принц сидит и ждёт своего слугу. ― Я буду ждать вас здесь в 15:30, ― говорит мужчина и, поклонившись, садится в машину, уезжая. ― А лучше бы не ждал, ― со вздохом говорит Ли в пустоту, смотря на уезжающий транспорт. Повернувшись к воротам университета, пару минут Феликс стоит и молча смотрит на прутья и штыки, идущие в несколько метров вверх, а затем, показав охраннику пропуск, заходит в ещё пустующий двор. «Времени только семь утра, естественно, здесь никого не будет. Какой идиот припрётся сюда в такую рань?» ― бурчит юноша мысленно, направляясь ко входу в здание. «Наверное, такой, как ты», ― договаривает с небольшим недовольством, еле сдерживая зевоту: руки заняты, а рот прикрыть будет нечем. Некультурно. Показав на входе свой пропуск, Феликс проходит в холл, а затем сразу же направляется в библиотеку, что, кажется, открыта и ночью, и днём: когда бы Феликс не пришёл или не уходил бы из университета ― та всегда работала. Осторожно открыв дверь, юноша заходит в помещение и, оглядев всё пространство, выдыхает: пусто, тихо и свободно. Чаще всего, когда он приходил сюда утром, здесь уже бегали либо уборщицы, либо сами библиотекари, расставляя книги, моя полы или выполняя какие-то рабочие обязанности, что, на самом деле, очень отвлекало. Но всё же иногда случались такие моменты, когда Феликса не ждало в библиотеке ничего, кроме пустых стульев и столов, стеллажей с книгами и больших чистых окон, через которые идеально проходит солнечный свет, освещая всё и вся. Он не был заучкой, который чуть ли не возбуждался от того, что перед ним лежит какая-то научная книга, но если его жизненный путь таков, чтобы учиться и ещё раз учиться, он предпочтёт делать это в тишине, чтобы была хорошая возможность всё понять и запомнить. Присев за стол, что был ближе всего к окнам, а также к стеллажам, юноша достаёт книгу по экономике из рюкзака и раскрывает, ориентируясь на закладку. Конкретно в этой теме Феликс, на самом деле, не смог найти ничего, что могло хотя бы на каплю зацепить его и подбить какой-то интерес, отчего чтение этих ста страниц проходило лишь с подпёртым под щёку кулаком, уставшим взглядом и мыслями: «Когда же там последняя страница?». И, казалось бы, сегодняшний день мог начаться если не обычно, то хотя бы немного лучше, чем другие вследствие тишины в библиотеке, но и здесь его утро, словно на зло, решили испортить: Во время того, как мальчишка дочитывал одну из страниц, его слух неожиданно одарил непонятный звук. Немного подумав и прокрутив этот звук в своей голове, юноша понял, что это была книга. Книга, которая упала. Медленно сведя брови к переносице, он ведёт взглядом в сторону, словно смотря за свою спину, и пытается понять, как могла упасть книга, если в библиотеке он один? Но буквально в следующую секунду Феликс, не веря своим ушам, чувствует, как внутри всё резко падает вниз, отдавая словно эхом по всему организму: кто-то тихо простонал. Феликс отчётливо услышал растянутый, вперемешку с придыханием стон, звучащий позади. И это выбило из колеи. Он человек, буквально никогда не занимавшийся сексом с другими людьми. Он человек, желающий этого, видящий это во снах и в своих фантазиях при любых занятиях. Он человек, изучивший каждую частичку секса «от» и «до», отчего он ни в коем случае не мог ошибиться. «Стон», ― теперь в его голове, в его органах, в венах и в его паху. Но, честно говоря, сначала Феликс не поверил: посчитал себя законченным извращенцем, ― отчего, оторвавшись от книги, он выпрямился в спине, убрал руку от лица, поднял голову, вытягивая шею, словно лебедь, и продолжил смотреть в книгу, попутно стараясь услышать, что происходит там, сзади, среди книжных стеллажей. И как только Феликс услышал очень краткий звук расстёгивающейся ширинки, расширил глаза, приоткрывая губы, и сосредоточил всё своё внимание на этом, просто смотря в одну точку на страницах. Он слышит, как падает ещё одна книга: вероятно, кто-то, кто там находится, столкнул её своим затылком или рукой. А после, спустя несколько секунд, слышит громкий вздох, который наполняет лёгкие даже не того человека, а самого Феликса. Это мужской вздох. Там, за стеллажами есть мужчина, дышащий так часто и с наслаждением: ему хорошо, его члену хорошо, он трогает кого-то или себя, он сдавливает полки с книгами, а его костяшки белеют от сильного сжатия, потому что держаться крайне тяжело, чтобы не издать громкий звук. Он сдерживается, старается не поддаваться чувствам и эмоциям, пока вокруг его члена находится чей-то рот, руки или другой половой орган. И Феликс плавится. От дыхания, от, вероятно, покусанных губ, от закатанных глаз, от его наслаждения, желания и терпения. Феликса буквально разрывает от его фантазий, смешанных с тем, что происходит прямо сейчас, позади него. Это вживую, это настоящие люди и Феликс так завидует им, одновременно с тем возбуждаясь донельзя сильно и даже до боли. Медленно прикрыв глаза, юноша, всё ещё держа руки под столом, медленно кладёт одну кисть на свою промежность и едва слышимо выдыхает, потому что ощущает, что собственный член уже стоит, а чувствительность повышена до пика, словно такой никогда и не было. Естественно, он не будет снимать штаны прямо здесь и начинать дрочить, но он просто не может не сделать хотя бы что-то. «Что-то» ― это слушать дыхание мужчины, это представлять, и это гладить себя, периодически сжимая член. Ещё никогда Феликс не кончал от простого поглаживания, но вот его мозг начинает понемногу превращаться в какую-то кашу, вот губы сами по себе становятся донельзя влажными от частых неконтролируемых облизываний, и вот глаза уже жмурятся, а голова опускается, пока сам юноша, продолжая слышать его буквально за стеной, уже разводит ноги и собирается кончить от такой едва понятной и чувственной стимуляции. И Феликс ненавидит этот грёбаный день! Нет, он его, конечно, теперь просто обожает, потому что впервые ему удалось услышать что-то подобное вживую, но он всё равно его ненавидит! Во время того, когда Ли уже собирался кончать, дверь в библиотеку неожиданно открылась, и в помещение начали входить студенты с разных курсов и групп, разговаривая и смеясь, отчего юноша, дёрнувшись, машинально поднял руки, схватился за книгу и закинул нога на ногу, желая скрыть такое крайне некультурное зрелище от других. «Сука», ― матерится Феликс редко, но, как говорится, метко. Здесь действительно кроме нецензурной, ну, или же, литературной лексики ничего другого не могло подойти. Он буквально ненавидит этот день, этих студентов, своё не ушедшее возбуждение, а также того парня, что вообще заставил его заняться всеми этими непристойностями. Конечно, кончи Феликс, вероятно, он бы влюбился в этого парня, даже не видя того и не зная, но, увы, пошло оно так, как пошло. А точнее, не пошло вообще никак. В библиотеке собиралось всё больше и больше студентов, Феликс с каждой минутой начинал отходить всё сильнее, но его до сих пор интересовало: кто там был? Ему не важно, знает ли он этих людей, видел ли их в университете или же те лишь незнакомцы. Ему просто интересно посмотреть на того, кто заставил его чуть ли не кончить, даже не дроча. Он не мог смотреть в открытую в тот проём, из которого доносились звуки, но ему было до невозможного нужно увидеть и узнать, кто из него выйдет. Ему нужно было знать, кого представлять во время своих выходных «игр», вспоминая стоны и вздохи. Именно поэтому юноша сел полубоком на стул, хотя такое для их семьи и для него самого вообще не приемлемо: сел на стул, сиди ровно, не крутись, словно юла, не порть осанку. И, вновь принявшись делать вид, что он что-то там читает, начал следить боковым зрением за проёмом, ожидая. Ждал минуту, две, пять, даже десять, но когда парочка всё так и не выходила, Ли начинал конкретно психовать. Его раздражало это томление и ожидание, у него даже всё возбуждение давно спало из-за этой нервотрёпки. Тут у Феликса, можно сказать, был первый раз, а он даже не может увидеть своего героя! Плюнув на это дело и проклянув всех, кого только можно, Феликс встаёт из-за стола и начинает собирать вещи, потому что замечает, что до начала пары остаётся пятнадцать минут. И только Ли, с психом накидывая рюкзак на своё плечо, выходит из-за стола и начинает двигаться в сторону дверей, он замечает, как из того проёма неожиданно выскакивают… «Два парня?..», ― и Феликс останавливается, не в силах пошевелиться или подумать хотя бы о чём-то. О том, что, например, он мешает другим людям, стоя посреди дороги, о том, что может опоздать на пару, да и вообще обо всём. Это были два парня, два мужчины, два члена. И они делали друг другу хорошо, делали так, что чуть не кончил третий. Феликс не мог поверить, что когда-то в своей жизни встретит подобное, но вот они здесь, и вот Феликс в шоке. Но пусть он и был в некой прострации, он всё же не забыл о своей изначальной цели: узнать, из-за кого он возбудился. Как Феликс уже выучил и проверил, между парнями есть «активы», «пассивы», а также «универсалы». Феликс, судя по всему, тот самый «пассив», потому что нравится принимать, нравится, чтобы кто-то был сверху, был главнее. И Феликс очень надеется, что возбудил его именно «актив» из этой пары, потому что таким образом его фантазии станут ярче и лучше, а оргазмы насыщеннее. Начиная всматриваться, Ли видит, как друг за другом в ускоренном шаге идут два парня, смеясь, о чём-то болтая и постоянно либо оборачиваясь, либо смотря в ответ, и начинает анализировать: Первый парень, что бежал вприпрыжку, выглядел довольно опрятно: рубашка нигде не помята, все пуговицы застёгнуты и на месте, только волосы чуть взъерошены. На самом деле, он не был во вкусе Феликса: худощавое тело, невысокий рост, русые волосы и при улыбке щель меж зубов, что вроде было и милым, а вроде и вообще не туда куда-то. И, честно, Феликс не хотел, чтобы «активом» или тем, кто стонал, был именно он. Ли представлял какого-то чуть ли не Аполлона, кого-то более симпатичного, да или хотя бы без щёлки меж зубов! Феликс же не сможет нормально дрочить или удовлетворять себя как-то иначе, ведь в голове будет этот образ. Это ему не по вкусу, такое ему не подходит. Именно поэтому он пытается высмотреть второго парня, что идёт позади первого и, соответственно, никуда не поворачивается. Смотря со спины: он явно выше первого, его волосы какого-то странного то ли бордового, то ли тёмно-коричневого цвета, а задняя часть рубашки выправлена из штанов. Но вот наступает секунда, буквально спасающая положение Феликса: этот юноша спотыкается о чью-то сумку, резко разворачивается к девушкам, что сидели за столом, и, улыбаясь, начинает искренне извиняться перед ними. Феликс замирает, снова, но как-то иначе. «Оно», ― хочет, чтобы «активом» был он, хочет представлять именно его. Хочет, чтобы его длинные пальцы обхватывали талию Феликса, пока сам Ли держится за предплечья, обрамлённые татуировками ― большими и маленькими; хочет, чтобы эта короткая чёлка непонятного цвета спадала на лоб, глаза и брови, прилипая из-за пота, пока он нависает над Ли. Хочет держаться за широкие плечи, хочет смотреть в эти глаза-щёлочки, трогать пирсинг в брови и целовать пухлые губы, нижняя из которых разбита в уголке. Сглотнув, Феликс начинает быстро осматривать этого парня с ног до головы и подмечает, что его одежда выглядит плачевнее, чем у первого: рубашка не заправлена не только сзади ― она вообще вынута из брюк, однако заметно, что ранее она была там: низ мятый, а верх глаженный ― такое может произойти, только если ткань находилась в брюках. Оба рукава подвёрнуты в три четверти, но только вот один из них норовит опуститься. И даже брюки перекошены: ширинка и шов находятся не ровно по строению тела ― не так, как должно быть обычно, а словно те надевали в спешке и нормально не… «О Боже», ― и Феликс готов умереть. Если он даже не «актив», то именно его штаны явно были спущены, и, если посмотреть на волосы того парнишки, то становилось понятно, где был член этого парня, а также — было ясно, за что он держался помимо полок. Пусть не «актив», Феликсу плевать; вздохи, стоны, наслаждение принадлежали этому парню. Он красивый, Феликсу такое подходит, отчего и дрочить, и насаживаться на резиновый член Ли будет с большим удовольствием. Как только эти парни выходят из библиотеки, юноша словно «просыпается» и начинает функционировать, как здоровый, нормальный и кукольный человек. До звонка остаётся десять минут, в этот момент он должен уже сидеть в аудитории и готовиться к лекции, но вот он только бежит на второй этаж и попутно прокручивает в своей голове сразу несколько вещей: утреннего парня, которому отсасывал другой парень, а также то, как он облопошился со временем и впервые сбился со своего привычного графика и плана. Забежав в аудиторию, Феликс сразу садится на своё место и едва слышимо выдыхает. Сегодняшний день идёт не по плану. Пусть приятно и неожиданно, но не по плану. В любом случае, мальчишка понимает: этого парня он больше не встретит, у него точно не будет того, что было между ребятами в библиотеке, так что можно не забивать этим свою голову. Феликс получил то, что хотел ― фантазии для игр, и теперь он может забывать об этом происшествии. ― Доброе утро! Звучит голос преподавателя, и Феликс, слыша миссис Ча, тут же поднимает голову, встаёт, кланяясь, и присаживается на место. Когда в поле его зрения появляются люди старше, особенно учителя, в юноше словно что-то щёлкает, и он снова становится послушной, умной и правильной куклой, готовой только впитывать знания, не думая ни о чём другом. И не удивительно, что все учителя знали о том, кем является Феликс, а точнее, чьим сыном он был. Сам мистер Ли лично просил буквально каждого преподавателя о том, чтобы они нагружали ребёнка больше, чем остальных, чтобы давали задачки, примеры и задания посложнее, тем самым развивая его умственные способности. Не каждый этого хотел, но потерять работу им хотелось ещё меньше. И Феликс знал, что такое будет, и Феликс не удивился, когда услышал, а также увидел различие заданий между его и другими студентами на, кажется, третьем занятии. Смиренно качнув головой и хмыкнув, он принялся решать, но, поняв, что застрял уже на четвёртом задании из пятнадцати, принял решение начать заниматься дополнительно, попутно покупая отдельные сборники и книги и учась самостоятельно. Он даже почти разозлился и обиделся, ведь время, проводимое за учёбой, Феликс мог потратить на что-то своё, но когда понял, что, по сути, ничего «своего» у него и нет, разочарованно усмехнулся, почувствовал какую-то новую трещинку внутри и продолжил учить. ― Мистер Ли, ― зазывает преподаватель, и Феликс тут же переводит взгляд с доски на неё. ― Вы принесли выполненные задания? ― Да, ― отвечает спокойно, сразу же открывая прорешанный сборник. ― Сделал до половины, ― протягивает тетрадь подошедшей женщине. ― Но… ― хмурится, начиная бегать глазами по страницам, быстро листая те. ― Я же говорила только об одной теме… А тут решено целых три, ― переводит вопросительный и, как показалось Феликсу, жалостливый взгляд. Но она видит, что тот смотрит в ответ с абсолютным спокойствием и некой усталостью. Видит, что не спешит оправдываться, хвастаться заслугами или делать хоть что-то, чтобы объяснить свой поступок, и понимает, что нечего тут объяснять. Их занятие было пять дней назад, а у Феликса за эти дни было пять разных репетиторов. Был отец, который всех нанимал, всех заставлял и стоял чуть ли не над душой, приговаривая: «Одна тема за день? Я воспитывал тебя настолько тупым?». ― Хорошо, мистер Ли, ― вздыхает, закрывая тетрадь. ― Принесите мне её, пожалуйста, по окончании пары, я проверю её дома и завтра вам верну. ― Можете, пожалуйста, проверить сейчас? ― она вскидывает брови, а он смотрит всё так же спокойно. ― Сегодня мне нужно изучить ещё две темы, поэтому тетрадь нужна мне сегодня. У миссис Ча пока что не было детей, но, смотря на Феликса, анализируя его ответы и его жизнь в целом, которую она знает чуть ли не по крупицам, понимает: как точно не будет относиться к своему ребёнку. Не хочет, чтобы её дочь или сын смотрели на всё и всех с такой же усталостью, принятием и разочарованием. ― Да, конечно. Постараюсь проверить её во время занятия, ― едва заметно дёргает уголками губ. ― Спасибо, ― кивает, опуская взгляд. В оставшееся время занятие проходило как обычно: преподаватель рассказывал новую тему, повторял что-то из старой, отвечал на вопросы, задавал их, а студенты либо слушали, либо писали, либо максимально взаимодействовали, как Феликс, либо и вовсе не обращали внимания. ― Эй! ― но вдруг Ли неожиданно получает несильный толчок в спину, а, правильнее сказать, просто касание пальцев и слышит шёпот какого-то парня. Для него это непривычно. С ним ни разу не общались и вообще никак не взаимодействовали за эти три недели, а тут позвали и даже коснулись. Честно, Феликс не понимал, что делать. Если повернётся, то не уверен, что сможешь заговорить с этим подростком нормально, ведь, во-первых, он не понимает, как общаться с ними краткими фразами, да ещё и шёпотом, чтобы преподаватель не услышал. А во-вторых, есть шанс, что отец или его помощники проверяют все камеры, что находятся в здании, отчего, если они увидят, как Феликс отвлекается от занятия, пареньку будет совсем плохо. Ну, а если не повернётся… Он не знает, что будет. Может, просто махнут на него рукой, а может, потом прицепятся и будут пальцем тыкать за подобную невежливость. Феликс не знал, что отвечать и что делать, но всё же он рискнул слегка повернуть голову вбок, словно показывая: «Я тебя слушаю», ― но старался всё равно не отвлекаться от темы, которую он выучил ещё в школе. ― У тебя есть карандаш? ― снова звучит шёпот, но более разборчивый. Вероятно, этот парень привстал и приблизился. Феликс никогда и ни с кем не делился личными вещами, отчего не понимает, нормально ли это? Что он будет чувствовать, отдай он свой второй карандаш этому парню? Ему будет жалко вещь или же, наоборот, будет приятно, что его вещь оказалась в чьих-то руках помимо прислуги, преподавателей и родителей? Рискнув, Феликс всё же медленно тянет руку к пеналу, достаёт из того идеально заточенный карандаш зелёного цвета и осторожно протягивает тот через плечо, чувствуя, как вещица тут же ускользает из пальцев. ― Спасибо, бро, ― звучит ответное, и Феликс распахивает глаза, смотря на невидимую точку в тетради. «Бро?..», ― мысленно «разжёвывает». «Бро это… Это как брат?» ― хмурится, чувствуя, как зашевелились шестерёнки в голове. «Мы же не родств… А… Вон оно что…». Он не привык к подобным обращениям. Обычно все разговаривали с ним верными и полными словами в прямом, а не переносном значении. Но, благо, Феликс мог быстро ориентироваться в ситуации и обрабатывать информацию. Он вспомнил, что в фильмах, которые он смотрел втайне от родителей ― обычных, подростковых, лишенных интимных сцен; в которых есть мат, пошлые шутки, неправильные поступки и любовь, — произносились подобные слова, означающие что-то обыденное и правильное. И нет, Феликс вовсе не был забитым человеком, который вообще не умеет общаться с людьми, который не понимает шуток или который может растеряться от простого взгляда в свою сторону. У парня было отличное чувство юмора, которое он перенял от разговоров прислуги, когда те думали, что их не слышно на первом этаже; он мог постоять за себя словесно, буквально опустив соперника ниже плинтуса не силой, а мозгами; а также мог чувствовать себя расслабленно среди незнакомых ему людей, не контактируя с теми. Но подобное проявлялось очень не часто: он мог перекидываться шутками только с Хисын, которая заходила к нему раз в три-четыре дня, ведь каждый день его посещали разные люди; мог общаться с коллегами отца, с их детьми, при этом не опускаясь даже на половину уровня ниже из-за растерянности или незнания чего-то; а также мог, вот как эти три недели, спокойно сидеть на парах, при этом ни с кем не контактируя, но и не трясясь, словно осиновый лист. Просто сегодня произошёл особый случай: с ним заговорила не Хисын и не сын или дочь коллеги отца, а обычный подросток, что живёт как множество других детей в среднестатистической семье, у которого есть друзья, который, возможно, матерится, курит, выпивает, и у которого, также возможно, бывают половые связи с разными людьми, просто потому что он так захотел. «Приди в себя», ― бьёт, словно кувалдой по голове. «Это обычные дети. Такие же, как и ты», ― насчёт этого можно усомниться, но суть всё равно верная. «Не относись к ним, словно к каким-то пришельцам. Тут скорее главный пришелец всего университета ― это ты сам, а вот они самые настоящие и нормальные дети», ― вздыхает, потому что так оно и есть. Оставшееся время Феликса больше никто не трогал, а сам он, отвлёкшись на лекцию, позабыл об этих размышлениях, начиная успокаиваться. Следующей парой должна быть высшая математика, темы которой Феликс снова знал, но продолжал смиренно учить и повторять для закрепления. Очень радовали перемены, что длятся десять минут, потому что за это время он успевал сходить в кафе и купить себе свежевыжатый сок, после наслаждаясь тем оставшееся время. Кроме свежевыжатого сока никакого он больше и не пробовал, на самом деле, но и не жаловался, потому что это было вкусно. Из чаёв пил исключительно полезные, травяные, а не из магазинов, что были либо в пакетиках, либо рассыпные. Кофе не пил, потому что врач посоветовал, а мать проследила, но Феликс уверен: если бы и пил, то только такой, который пьёт мама ― свежесваренный и из самых хороших и дорогих зёрен. И вот наступает перемена, вот Феликс, к счастью, забирает свою тетрадь и теперь выходит на улицу, сразу же направляясь в кафе за уже любимым напитком. Как только юноша подходит обратно к кабинету, он ставит рюкзак на лавочку, опирается спиной о стену и осторожно обхватывает губами трубочку, начиная медленно втягивать напиток, мысленно отсчитывая секунды до звонка. Он знал, что осталось пять минут, но ничем, кроме этого, себя занять не мог, поэтому принялся считать. И, вероятно, сам Бог решил сегодня наказать Феликса за его утренний проступок в библиотеке, потому что пока юноша стоял, опершись о стену, из-за угла резко вылетела компания парней: сначала один, а за ним и остальные, ― а затем прошла секунда, и Феликс почувствовал, как в районе его груди и рук почему-то стало слишком мокро. В него врезался этот парень. Точнее, тот разворачивался, выходя из-за угла и о чём-то очень активно рассказывая друзьям, из-за чего шёл спиной вперёд. Сначала его пятка столкнулась с носком обуви Феликса, а потом уже и вся спина пошла назад, прямо на напиток парня. Ну, а что было дальше ― понять несложно. Сначала Феликс резко дёрнулся и прикрыл глаза, немного отходя в сторону и чувствуя, как нога упёрлась в лавочку, а затем замер. Стоял так секунд десять, не меньше. Медленно открыв глаза, юноша облизывает губы, полностью пропитанные апельсиновым соком, опускает взгляд и просто обомлевает: его рубашка, жилет и руки полностью испачканы, а также подбородок и шея. Он это почувствовал. ― Блять, ― тоже литературное слово, когда-то даже означало глагол, так что тут можно даже сказать, что и не сматерился вовсе. Подняв взгляд выше, стараясь найти ту самую «блять», он встречается со слегка напуганными, смотрящими на него в ответ карими глазами, и снова чувствует ещё одну шоковую волну, мешанную с разочарованием. «Да ну блять», ― промолчал, потому что сказать ничего не смог. Перед ним стоял тот самый парень, что утром выбегал из библиотеки. И нет, не с щёлкой меж зубов, а с татуировками и пирсингом. ― Ой, ― поджимает пухлые губы парень. И если бы Феликса не мотали туда-сюда всё детство, если бы заботились о нём должным образом, если бы воспитывали подобающе, он бы, вероятно, был менее агрессивным. Когда его бил или на него кричал отец, юноша не смел сказать и слова. Единственное, что он мог, это съедать всю злость и обиду, а также все свои ответы на причитания или действия старшего. Но сейчас перед ним стоит не отец, отчего Феликс буквально взрывается: ― Ой? ― повышает тон, сжимая полупустой стаканчик в руке и делая шаг вперёд. — Ой, блять? ― смотрит на парня со злостью и конкретным психом, отчего тот, поднимая руки в примирительном жесте, хмурится и начинает пятиться назад. ― Тебе тут что, площадка для бега? Или ты решил податься в танцы, раз накручиваешь тут, как плясун недоделанный?! Какого чёрта вообще? ― повышает голос Ли, наступая всё активнее. ― Ты понимаешь, что сейчас начнётся занятие? Понимаешь, что я не смогу пойти туда в таком виде? Чем ты думаешь, когда сюда приходишь? Вообще понимаешь, в какое место заявляешься? Или приходишь только с друзьями пообщаться, по коридорам поскакать да в библ… И Феликс замолкает. Замолкает, потому что, во-первых, его резко толкают в стену, а во-вторых, потому что сам понимает: о последнем пункте его причитаний вряд ли нужно было говорить. И как только спина Ли встречается с каменной стеной, он едва слышимо шикает, хмурится и, слегка оступившись, вновь поднимает взгляд на этого парня: теперь в чужих очах видит не растерянность и ту самую забавную «ой», он видит, как там начинают плясать огоньки злости, бунтарства и ещё большего психа, чем у Феликса. Ли ребёнок правильный, чистый и культурный, пусть ест свои обиды, пусть отмалчивается, но он сам понимает: никогда его псих не перебьёт псих ребёнка, росшего не в такой семье, как его, росшего не с теми людьми, с какими он, и не получающий всего того, что получает он. ― А ну-ка рискни договорить, ― этот парень неожиданно быстро подходит к юноше и берёт того за воротник, прижимая к стене. ― Давай, тихоня ты наша, договори, ― и он скалится, словно самый настоящий, только вышедший из клетки, зверь, но Феликсу не страшно, он знает зверьё похуже. ― Не трогай, ― уже плюнув на всё, Ли бросает стаканчик, из-за чего оставшийся сок разливается по полу, и отталкивает от себя парня, смотря с той же злостью. ― Тебе никто не разрешал трогать меня, научись быть более тактичным. И, если договорю, то что? Ударишь меня прямо здесь? Убьёшь? Угомони свой псих и прекрати этот цирк. В данной ситуации виноват ты, а моя реакция абсолютно нормальна, ведь ты, мало того, что испачкал мою одежду, так ещё из-за тебя я не смогу пойти на занятие, ― огрызается Феликс, сбрасывая с себя руки незнакомца и не сводя с того взгляда. ― Нельзя считать нормальным то, что ты начал наезжать на меня, заводясь с полоборота, ― больше Феликса не трогает, но и не отходит. ― Это была обычная случайность, за которую я мог просто извиниться, но ты же, сука, развел тут драму. Не сможешь пойти на занятие? А в чём проблема? Твой папочка надаёт тебе по попке? ― корчит гримасу парень, чуть наклоняясь к Феликсу, и усмехается. ― Какой же ты урод, ― вздыхает с невероятным разочарованием. ― Напомню ещё раз свои слова, вдруг, не расслышал: ты приходишь сюда учиться, а не заниматься непонятно чем, так что перед тем, как тыкать пальцем в мою «драму», разберись с тем, что творишь ты. ― А что я творю? ― и Феликс видит, что его начинают буквально провоцировать, он видит, что этот татуированный придурок начинает просто играть с ним. ― Боже, уволь, я не стану продолжать это, ― Ли лишь хмыкает и отходит от этого парня, желая поднять стаканчик и позвать уборщицу. Правда, когда Феликс обходит этого парня, он, либо по ошибке, либо непонятно почему, задевает того парня плечом, ну, а юноша, в свою очередь, считает это ещё одним «вызовом на раунд». ― Нет, блять, ты договори, ― и снова Феликс чувствует, как его прижимают к стене, только ещё сильнее, отчего в лопатках сразу отдает болью. ― Да угомонись! ― срывается на крик и с силой отталкивает парня. ― Тебе одной ссадины на губе мало? Хочешь получить ещё? ― с вызовом смотрит Феликс, видя, как в другом буквально всё взрывается. ― Ах ты сука мел… ― Хван! И весь коридор оглушает мужской голос, заставляющий даже пригнуться и дёрнуться. Все ученики разом поворачиваются на кричащего, а Феликс сбоку от себя слышит тихое: ― Блять. ― Хван! Я сколько раз говорил тебе прекратить устраивать драки?! ― мужчина начинает подходить всё ближе, и Феликс видит, как в его глазах плещется недовольство. ― Что в школе устраивал концерты, что здесь! Ты мне как проклятье достался или что? Как только мужчина подходит к юноше, Феликс делает шаг в сторону, не желая попадать под горячую руку, а также видит, как этот самый «Хван» со вздохом и недовольством опускает голову, толкаясь языком за щёку. ― Мистер… ― Что мистер? Что мистер, Хенджин? Я не пойму, эти еженедельные драки нужны тебе, чтобы поддерживать физиологические процессы в собственном организме или что? Снова задрал какого-то мальчишку! Снова… ― и, как только этот мужчина поворачивается на Феликса, его губы тут же плотно смыкаются, глаза расширяются, а ком в горле громко проглатывается. ― Мистер Ли?.. И тут уже оседает Феликс. Боже, как ему неловко. Из-за его отца и его приказов теперь мальчишку боятся даже взрослые люди. Он не знает, преподаватель это, или, может, ректор, а может просто работник. Но факт остаётся фактом: ему стыдно. Ладно, пусть с таким страхом смотрят ребята его возраста, но точно уж не взрослый человек. ― Мистер Ли?! ― но тут, подняв голову, снова встревает этот парень, удивлённо смотря то на мужчину, то на Феликса. ― Это придур… ― Тихо! ― затыкает его резко старший, смотря серьёзно. ― Мистер Ли, ― вновь обращается к Феликсу, ― извините за эту ситуацию. Хенджин… Он не хотел… ― Кхм, ― прокашливается Феликс, стараясь вежливо перенять на себя внимание и показать, что он хочет прервать его монолог. ― Вам не стоит извиняться. Не спорю, произошла крайне неприятная ситуация, но это ничего страшного. Не волнуйтесь об этом, пожалуйста, и не извиняйтесь, ― мягко улыбается Феликс, стараясь привести старшего в чувства и показать, что он не враг, он не расскажет отцу и ничего плохого не случится. ― Но ваша одежда… Его прерывает звонок, оповещающий о начале пары, и внутри себя Феликс буквально сжигает этого Хенджина на костре, попутно тыкая палками и бросаясь камнями, но снаружи, к счастью, продолжает улыбаться. ― Ничего страшного. Сейчас я пойду в раздевалку, приведу себя в порядок и подыщу что-то другое. Это не проблема, ― улыбается шире, но краем глаза замечает, как в аудиторию уже зашёл учитель, а также все студенты. «Чтоб ты…», ― не договаривает, но очень хочет, смотря на профиль этого Хвана или Хенджина ― сам ещё не понял, как его называть. «Сука редкостная ― вот как тебя называть», ― всё же выплёвывает мысленное. ― Подождите, пожалуйста, здесь буквально минутку, ― говорит мужчина, смотря на Феликса, и удаляется в аудиторию, не закрывая дверь. ― Чего, блять? ― тут же получает Феликс недовольное в свою сторону. ― Мистер Ли? ― усмехается. ― Истеричка ты недоделанная, а не мистер Ли. Вы посмотрите, честь какая: мистер Ли! ― уже начинает кривляться парень, а Феликс уже мысленно колотит его камнем. ― Итак, ― снова выходит мужчина, закрывая дверь, а Феликс смотрит на это, словно перед бедным щенком затворили дверь в дом, оставив того на улице в ливень. Ему нельзя пропускать занятия, а тут его буквально выперли с пары. ― Феликс… Могу я называть вас так? ― Да, конечно, ― улыбается юноша. ― Я сообщил миссис Чхве об этой крайне неприятной, ― смотрит с недовольством на Хенджина, ― ситуации и отпросил вас с Хенджином с её пары, чтобы вы оба привели себя в порядок. Феликс чувствует, как его глаз начинает буквально дёргаться, чувствует, как внутри всё загорается, а волна тошноты, желания закричать и, возможно, даже избить кого-то подкатывает к горлу. Если сегодня он пропустит занятие, пусть даже и одно, то дома будет мало того, что отрабатывать все десять, так ещё и получать от отца. Он будет слышать лишь: «Ты мог быть сдержаннее! Мог промолчать и успеть всё вытереть до начала занятия! Безмозглый ребёнок, не умеющий держать себя в руках!». Феликс может согласиться с этими словами. Может ответить: «Да, мог перетерпеть и привести себя в порядок поскорее». Но также он понимает, почему сделал это, почему не смог промолчать: дома доконали настолько, что сил терпеть уже не было. Оно просто вылилось, словно из бочки. Честно, сам юноша даже не знал, чего ожидать после подобной перепалки. Пусть он и был до ужаса грязным и липким, не знал, как сидел бы на паре, но факт, что он точно пошёл бы туда, остаётся фактом. Вытерся бы салфетками на крайний случай. А тут его просто выперли. Просто захлопнули дверь, можно сказать, перед носом. Пусть причина уважительная, и, возможно, даже сам преподаватель не отметит его, как отсутствующего, но он всё равно не на паре, он не там, где должен быть. Этот грёбаный Хван буквально обосрал его день так, как не обсирал ещё никто. До этого Феликс молился, чтобы именно его стоны шли из-за книжных стеллажей, а теперь он мечтает свалить на него один из таких стеллажей да ещё и прыгнуть сверху, чтобы уж наверняка. ― Но почему я не могу пойти на пару?! ― этот голос вырывает Феликса из мыслей, и он, стиснув челюсти, медленно поднимает испепеляющий взгляд на парня, буквально представляя, как разбивает его голову о стену. ― Хенджин, ― слышит усмешку от мужчины и переводит взгляд на стену, что была как раз между этими двумя, ― во-первых, за эти три недели ты впервые пришёл на занятия, хочу напомнить. Голос мужчины звучит без недовольства, а Феликс хмыкает внутри себя, мол: «Теперь понятно, какой ты фрукт». В принципе, после этого понимания большинство вопросов об этом парне отпало. Он хулиган или что-то вроде того, отчего и не удивительно, что его губа разбита, всё его тело напичкано чем-то инородным, он, без угрызений совести, занимается непонятно какими делами в стенах учебного заведения, а также лезет в драку, не пытаясь договориться словесно. ― У меня была причина, ― слышит ответ Феликс, но ему даже не интересна эта причина пропусков длиною в три недели, ему просто хочется его придушить. ― Знаю, но это не меняет того факта, что ты нечастый посетитель каких-либо занятий, ― Хенджин лишь хмыкает, а Феликс продолжает «сверлить» дыру в стене. ― А во-вторых, раз уж ты привёл Феликса в такое крайне плачевное положение, будь добр, проводи его до раздевалки, а также подожди, пока он приведёт себя в порядок. ― Он что, ребёнок какой-то малый? ― вскидывает брови парень, удивлённо и с неким смешком смотря на мужчину. ― Сам не сможет справиться? Я ему мамка, что ли? «Мамка…», ― задерживается на этом слове Феликс, опуская взгляд. «Нельзя же так называть родителей. Как связаны я и его мама? Да и к тому же: некультурно и неуважительно говорить такое про… А… Боже», ― он вспоминает утреннее «бро», отчего пусть не самый понятный, но пазл складывается в голове. ― Феликс справиться может, в этом сомнений нет, но раз ты виновник сего происшествия, будь, пожалуйста, добр: помоги ему, ― Феликс решает всё же поднять глаза на мужчину и, заглянув в чужие очи, видит, что тот смотрит на этого парня с неким раздражением, мольбой и чем-то ещё, чего не мог понять Ли. ― Боже, ― лишь вздыхает Хенджин, а мужчина дёргает уголками губ и поворачивается к Феликсу. ― Мистер Ли, Хенджин проводит вас до раздевалки, а после посидит и подождёт вместе с вами начала следующей пары. ― Чего? ― Хенджин подождёт, ― процеживает сквозь зубы, смотря на парня с улыбкой, ― вместе с вами окончания этой пары и начала следующей. ― Хорошо, спасибо вам, ― улыбаясь, Феликс кланяется мужчине, и, как только тот уходит, видит, как мимо него проходит этот парень в сторону раздевалки, как раз в тот коридор, из которого изначально он и вышел. Феликса приучили к тому, что даже в самых непонятных, неприятных, тошнотворных, до боли смешных или просто болезненных ситуациях ему нужно согласиться, поблагодарить, улыбнуться и поклониться. Не нужно выяснять отношения, пытаться доказать свою точку зрения, отказываться от чего-то и всё тому подобное. Нужно лишь выполнить эти четыре действия. Естественно, всегда и везде у Феликса было своё мнение на каждую ситуацию, но он рос не с теми людьми, с которыми мог высказать его. Всё, что ему разрешали ― уже сказано выше. И сейчас, идя следом за парнем и смотря ему в спину, Феликс не чувствует этого «хорошо, спасибо вам», нет. Он не хочет идти с ним до раздевалки, не хочет, чтобы его ждали там, не хочет ожидать пару вместе с ним, а также вообще не хочет как-либо контактировать с этим человеком. И ещё один момент, который загадил Хенджин: теперь Феликс не сможет дрочить или вставлять в себя резиновый член, представляя этого парня. Даже все те охи и вздохи не перебьют той ненависти, которую Ли сейчас испытывает к нему. Это ещё сильнее разочаровывало Феликса, потому что до сих пор он мог представлять только актёров или каких-то героев романов, но никак не живых людей, потому что те не цепляли, и тут вроде почти появился тот первый живой человек, но и он всё обосрал. «Господи, какой же ты идиот», ― вздыхает юноша, заворачивая за угол. Desire (Hucci Remix) (Mega-Slowed) — Meg Myers Как только Феликс проходит в раздевалку за парнем, он тут же прикрывает дверь и выдыхает, закрывая глаза. «Уйди в другой конец комнаты, уйди…», ― но Феликс не успевает мысленно допричитать и выгнать его кабы не в другую страну, потому что, открыв глаза, он распахивает те шире и приоткрывает рот, замирая и, кажется, даже переставая дышать. Хенджин, стоя около одного из шкафчиков, вероятно, своего, начал расстёгивать пуговицы своей рубашки. ― Т-ты чего делаешь? ― продолжая стоять, буквально прилипнув к двери, Феликс не может свести взгляда с постепенно оголяющихся участков кожи. ― Раздеваюсь. Слепой что ли? ― посмотрев на юношу в ответ, парень лишь дёргает бровью, а после снова опускает голову, из-за чего его чёлка, да и большая часть волос спадают вперёд, перекрывая лоб, брови и глаза. Феликсу нужно продолжать злиться и желать убить этого придурка, но он просто не может свести взгляда с парня, который раздевается перед ним. Перед ним вообще впервые кто-то раздевается, отчего все чувства, эмоции и всё, что только есть в этом юноше, мгновенно обострились, словно у какого-то голодного зверя. Пусть у Феликса и был здесь свой шкафчик, пусть он знает эту раздевалку, но ведь сам юноша никогда не ходил на физкультуру ― отец запрещал. Он всегда говорил, что не стоит находиться в одном месте с потными и грязными, да к тому же ещё и голыми парнями. Что не стоит находиться рядом с теми, кто «не его уровня». У них нет персонального тренера, поэтому пусть толпятся в этом, как выражался отец, загоне для скота, а вот Феликс такого делать не будет. Феликс чище, выше и богаче. Именно поэтому во время физкультуры мальчишка пропадал либо на дополнительных, либо на занятиях по курсу выше, либо и вовсе его забирал водитель и вёз в спортзал, где его уже ждал тренер. Всё это, естественно, также было обговорено с ректором и преподавателями, отчего и вопросов никогда и ни у кого не возникало. Но сейчас он стоит здесь, и сейчас Хенджин снимает свою рубашку. Феликсу кажется, что ещё секунда, и он либо задохнётся, либо кончит в свои же штаны. Тело Хенджина подтянутое, стройное, а ещё так же, как и руки, усаженное татуировками. У Ли уже глаза начинают слезиться из-за того, что он не моргает, всё тело немеет, а также… «Вот же блять», ― встал член. Такого Хенджину точно видеть не нужно. Пусть тот тоже, судя по всему, «не по ту сторону корабля», что привило общество, но будет как минимум странно, если Хенджин повернётся и увидит колом стоящий член, заметит, как смотрит Феликс, и поймёт, что они здесь одни, а значит возбуждаться больше не от кого. Выйдет крайне неловко и даже некультурно. Кое-как сдвинувшись с места, Феликс быстро идёт к своему шкафчику, что был на противоположной стороне от шкафчика Хвана, и снова выдыхает. ― Соберись, твою ты… ― открыв дверцу и опершись рукой о полочку, юноша сгибается в корпусе и опускает голову, начиная тихонько шептать себе под нос, при этом стараясь спокойно и размеренно дышать, чтобы успокоиться. Сейчас ему нужно просто привести себя в порядок, просто выйти из этой чёртовой раздевалки и просто уйти в кафе до начала следующей пары, чтобы успокоиться. Нужно просто сделать всё по плану. В планах никогда нет ошибок, там всё понятно и чётко, там нет запутанности и излишних мешающихся мыслей. «Первое, что нужно сделать ― раздеться и принять душ», ― проговаривает первый пункт для себя, но и на нём здорово проседает. Во-первых, Феликс никогда не принимал общий душ. С людьми или в одиночку ― никогда. Пусть отца и камер здесь нет, но он просто… Ему неловко, непонятно и запутанно. С одной стороны, он понимает, что мужская раздевалка создана для того, чтобы по надобности принимать в той душ, что для всех это норма, и что никто не ворвётся просто так и не начнет тыкать пальцем, но это только с одной стороны. С другой же: неловкость, страх, потерянность, стыд. А во-вторых, Феликсу нужно переодеться во что-то. У него здесь нет вещей, что как бы и не удивительно, но ситуация начинает становиться крайне проблематичной. Сев на лавочку, что стояла около металлической конструкции, юноша, опершись спиной о чей-то закрытый шкафчик, принялся думать и пытаться понять, как выпутываться из этой ситуации: «Если ты пришёл сюда, то нужно сделать хотя бы что-то, чтобы пойти в приличном виде на остальные занятия. Ладно, искупаться… Искупаюсь, Бог с этим. Как-нибудь, но сделаю это. Далее… Одежда. Что делать с одеждой… Джухён! Можно позвонить Джухёну, чтобы тот привёз форму. Да, можно сделать именно так», ― и своему гениальному плану Феликс даже слегка усмехается, пока его слух не одаривает звонкий удар бляшки ремня о пол. А Феликс даже успел позабыть, что, вообще-то, чуть ли не за его спиной раздевается парень. «Стоп». ― А зачем ты раздеваешься? ― не встаёт с лавочки, лишь поворачивается голову вбок, смотря через плечо на шкафчик, но явно обращаясь к парню. ― Я уже разделся, ― и Феликсу эти слова бьют словно под дых. Он голый или в белье, но он раздетый. Другой человек практически раздет перед Феликсом, к тому же это парень и… Хорошо сложенный и прекрасно стонущий парень. Всё ещё стараясь держать себя в руках и не погружаться в ступор и фантазии, Ли вновь подаёт голос: ― Мой вопрос остаётся открытым, ― звучит грубовато, но Феликс и не старается быть мягче. ― Перед этим здесь была физкультура, я не успел принять душ и… ― парень на секунду замолкает, а Феликс хмурится, прислушиваясь. ― Какого хера я вообще отчитываюсь перед тобой? ― вновь звучит за спиной, но уже более громкое и даже с неким психом. ― Не отчитываешься, а отвечаешь на вопрос, ― спокойно говорит юноша, вставая с лавочки, и достаёт телефон, желая написать водителю. ― К тому же, ― одновременно и говорит, и печатает, ― как я понял, ты в моей группе, но перед этим у нас не было физкультуры, ― отправляет сообщение, сразу же видя, как две галочки заливаются синим цветом. ― А ещё ты мог услышать, что я не люблю ходить на пары, поэтому своё первое занятие в этом году решил встретить в своё удовольствие. И вдруг Феликс слышит, что чужой голос становится чётче и громче, отчего резко поднимает голову и замирает, забывая даже заблокировать телефон. Он видит, что этот парень, ранее стоявший около своего шкафчика, теперь находится на «его стороне», опираясь об угол конструкции и смотря то ли с ухмылкой, то ли со всё той же игрой, которую они не закончили в коридоре. И он в белье. Только в одном грёбаном белье. Разлохмаченные волосы спадают то на глаза, то на брови; пирсинг отблёскивает на солнечном свету, идущим через небольшое окно; его подкачанная грудь медленно вздымается, а правую часть рёбер и бок покрывает какая-то татуировка то ли с драконом, то ли со змеёй. Одна рука, находящаяся на углу конструкции, также держит на себе татуировки: там их несколько, но Феликс не может разглядеть их. Чёрные боксеры обтягивают бёдра и нестоящий член, а длинные, также подкачанные ноги были снова одарены чёрной жидкостью, вгоняемой под кожу. Точнее, одна нога: всё левое бедро, начиная от, вероятно, бедренной кости ― из-за боксеров не понятно ― и заканчивая началом колена, хранит на себе большие пионы с исходящими лепестками, а также другими маленькими цветочками, некоторые из которых были с закрытыми бутонами. И Феликс, стоя и смотря на этого парня, буквально чувствует, как уши закладывает, во рту выделяется слюна, руки начинают потеть, сердцебиение ― учащаться, а член… «Да сука!» ― резко опускает взгляд Феликс. Этот чёртов орган пытался встать уже два раза, и, вероятно, наполовину у него всё же удалось, но Ли старался вовремя прервать это, чтобы не попадать в конфузную ситуацию. ― Так и будешь стоять? ― вновь его голос разрезает слух, но Феликс уже не смотрит, лишь подходит к своему шкафчику, дверца которого была всё ещё открыта, и кладёт телефон на полку. Честно, сейчас Феликс чувствует себя законченным извращенцем. Вроде его поведение понять можно, но вроде всё равно всё это выглядит так по-идиотски, когда Ли начинает прокручивать в голове свои действия и мысли. Но именно сейчас извращенцем он чувствует себя потому, что в порнофильмах, когда один мужчина говорил то, что сказал Хенджин, второй тут же либо целовал его, либо падал на колени, либо вёл к кровати. Феликс понимает, что сейчас вообще не тот случай, что такого точно не произойдёт, но отголоски памяти и этот парень, стоящий в одном нижнем белье, очень сильно всё портят. ― Как… ― прокашливается Ли и опускает голову. ― Как пользоваться таким душем? Он не смотрит на Хвана, но буквально чувствует, как на его пухлых губах начинает медленно натягиваться улыбка, означающая явно не умиление, скорее насмехательство. ― А, ― и из его уст выходит смешок, на что Феликс стискивает зубы, прикрывая глаза. Вот ещё над ним не смеялись такие недоумки, ещё он помощи у них не просил. Господи, как же унизительно и раздражающе. ― Ты же у нас принцесса, живущая в королевском замке, ― усмехается ещё громче, опуская голову. ― Я уж и забыл. ― Как ты вообще мог такое помнить? ― не сдерживается Ли и поворачивает к нему голову. ― Тебя здесь даже и не было до сегодняшнего дня. ― Но у меня есть друзья, взгляд которых не мог зацепить такой цветочек, что вечно одет, словно с иголочки, ― начинает корчить гримасы Хван, ― чьи волосы всегда идеально уложены, кожа лица просто светится, а сам он знает чуть ли не больше самого преподавателя, ― облизывает губы, буквально возбуждаясь от игры, которую снова начинает вести. ― Так ещё и манеры! ― вскрикивает показушно, чем ещё сильнее злит Феликса. ― Какие у него манеры! Словно он питается не листом салата и апельсиновым соком, а книгами по этикету! ― договаривает Хенджин с явным удовольствием и насмехательством, а Феликс снова убеждается, что готов забить эту суку камнем. ― Ты палку не перегибай, ― с громким хлопком Феликс закрывает дверцу шкафчика и разворачивается к парню. ― А то что? ― чуть склоняется Хенджин, продолжая улыбаться. ― А то до конца всей своей жизни ты будешь работать грёбаным дворником, но даже не на главных улицах, а в каких-то подворотнях, ― ухмыляется Ли, ступая на шаг вперёд. ― Я такое устроить могу, даже не сомневайся. И тут Феликс чувствует, как его снова резко хватают за воротник рубашки, нити которого норовят уже разорваться, а после он вновь ощущает, как лопатки встречаются с чем-то твёрдым и холодным. Хенджин, притянув к себе, прижимает Феликса к «корешку» самой конструкции, где как раз не было ни шкафчиков, ни лавочек. ― Каждый бьёт тем, чем может, ― дёргает уголком губ Ли, чувствуя, как воротник натягивается из-за сжимающихся пальцев. ― Я тебя сейчас так могу ударить, что мать родную потом не вспомнишь, ― рычит в ответ, не сводя взгляда с карих глаз. ― И это будет явно не словестно. ― Ну, рискни, ― усмехается теперь Феликс. ― Только помни о том, что если моя идеальная мордашка пострадает хотя бы на каплю, то твою потом будут собирать по асфальту. Феликс видит, как Хенджин буквально взрывается, как хочет оторвать ему голову, запинать ту ногами, словно футбольный мяч, а потом ещё и тело сбросить со второго этажа, но он держится. Не делает ничего. Вероятно, не настолько тупой и понимает, что Феликс не шутит и не кичится своим положением. Такое действительно может произойти. ― Сука, ― лишь плюёт Хван, а затем с силой отталкивает Феликса, сразу же беря своё полотенце и направляясь в душевую. ― Заходи сюда и мойся, больше инструкций нет! ― кричит уже с дальнего расстояния, а Феликс выдыхает. Боялся ли получить по лицу? Ну, не прям что бы очень, но явно беспокоился об этом. А также он чувствовал что-то неприятное внутри от того, что впервые так некрасиво воспользовался своим положением. Снова подойдя к своему шкафчику, юноша всё же начал раздеваться. Неуверенно, медленно, стыдливо, но начал. Где его ванная? Где место, в котором он находился в одиночестве и покое? Тут нет людей, но из-за большого пространства и лишних деталей по типу шкафчиков и всего подобного он чувствует, словно на него смотрят тысячи глаз. Словно он раздевается не в положенном для этого месте, а посреди университета на виду у всех. И только дело доходит до того, что он остаётся в одних боксерах серого цвета, Феликс понимает, что нужно двигаться в душевую. Туда, где Хенджин, туда, где он, вероятно, уже голый, туда, где и Феликсу нужно быть голым. Боже, как же неловко и страшно. Только наступила ещё одна проблема, которой не предвидел Феликс ранее: у него нет полотенца. ― Да блин, ― шикает, сжимая челюсти. Этот день начинает раздражать не на шутку. Ну, без полотенца он точно быть не собирается, потому что сейчас было важно даже не вытереться, а просто прикрыться, отчего он снова, унижаясь и прогибаясь, подходит к углу, за которым находится душевая. ― У тебя не будет второго полотенца?.. ― Феликс слышит, как сквозь шум воды идёт какой-то неразборчивый мат, потом ― как вода утихает, а после он уже слышит шлёпанье босых ног по плитке, отчего прижимается к стене и начинает выжидать. ― Господи, какой же ты проблемный, Ли, ― слышит слева от себя через несколько секунд Феликс и, повернув голову, чувствует ещё один удар по всем органам сразу: Хенджин вышел из душевой, верно. Он пошёл в сторону чьего-то шкафчика, тоже верно. Но… Его бёдра уже были обёрнуты полотенцем серого цвета; по его рельефной спине, ногам и рукам стекала вода; а когда он повернулся и кинул недовольный взгляд на Феликса, Ли увидел, как его мокрая чёлка чуть ли не попадает в глаза, как она липнет ко лбу, и… «Пухлые и мокрые», ― словно эти губы кто-то облизывал, кусал, или словно они полностью покрыты слюной после хорошего… «Нет!» ― уже буквально начинает ругаться с собой Феликс, резко опускает руки и перекрывает ими торс, стараясь незаметно прикрыть и пах. ― На, ― но тут же он получает полотенцем, кажется, жёлтого цвета по лицу, отчего словно просыпается и хмурится. ― Надеюсь, Джисон не будет против, ― бросает конечное и снова заходит в душевую. ― Джи… Джисон? ― переспрашивает Ли, заглядывая за угол, но не смотря на самого парня. ― Ты дал мне чужую вещь? ― Нет, ну если Вашему Величеству так угодно, можете ходить голым, щеголяя всеми своими прелестями! ― перекрикивает шум воды Хван, бросаясь явным психом. И Феликс затыкается, понимая, что его недовольства тут точно не к месту. Снова подойдя к своему шкафчику, юноша, скрипя сердцем, зубами, да и всеми органами и чувствами, медленно снимает с себя бельё, кладёт то на полочку, а после быстро натягивает полотенце, так же обматывая бёдра, и выдыхает. «Господи, когда этот день закончится?» ― чуть ли не плачет мысленно, задирая голову. Медленно подойдя и осторожно ступив на прохладную плитку, Феликс сглатывает и, вновь тихо вздохнув, начинает двигаться вперёд, стараясь не обращать внимание на… «Твою ты Господи…», ― на Хенджина. На Хенджина, что стоял у стены под душевым шлангом, из которого, по всей вероятности, шла либо очень тёплая, либо горячая вода. Парень был повернут лицом к стене, по его волосам, шее и спине стекала вода, периодически закрывая это паром; стройные, длинные ноги были слегка расставлены, а также… Верно, Феликс впервые увидел чьи-то обнажённые ягодицы. Ягодицы парня. Хенджина. Сейчас он чувствует, как член встаёт, как голова кружится, но он не останавливает это, потому что понимает: во-первых, помещение освещается только светом, идущим из окон, то есть, тут очень темно. А во-вторых, Хенджин отвёрнут, значит он не увидит всего того, чего видеть ему не нужно. Нет, Феликс не собирается здесь дрочить, Боже упаси, но ему ничего не мешает стоять и рассматривать это словно и Дьявольское, и Божье творение. ― Просто подходишь к одному из шлангов, ― из фантазий, мыслей и тайного разглядывания Феликса вырывает голос Хвана, что кричит буквально в стену, слегка задрав голову и отведя ту от напора воды, ― прокручиваешь кран и начинаешь мыться. Ничего сложного. Вроде, и короли, и бедняки купались всегда одинаково, ― усмехается, а Феликс хочет стукнуть его по этой мокрой макушке за подобные подкалывания. Стоять рядом с Хенджином он точно не будет, потому что, во-первых, ему будет просто неловко находиться в таком положении рядом с другим человеком, а во-вторых, он может не заметить, как снова засмотрится на парня, что будет просто не позволительно, исходя из их ситуации, да и даже обычного приличия. В помещении было двенадцать душевых шлангов, что торчали из стен: шесть находились как раз параллельно выходу, а другие шесть были сбоку, с правой стороны, как раз перпендикулярно первым. И, естественно, Феликс выбрал подойти к тем, что были на другой стороне. Таким образом он отвернётся от Хенджина, а также будет как можно дальше от него. Подойдя к шлангу, что находился буквально в углу, Феликс нехотя, стыдливо и медленно снимает полотенце, вешает то на крючок, что нашёл неподалеку, а после выкручивает один из вентилей, сразу же чувствуя, как на грудь полилась вода. Ему нельзя мочить волосы, потому что потом он не сможет нормально уложить те, из-за чего парень, задирая голову, делает маленький шаг назад и сильнее выпячивает грудь, чтобы на неё и на шею попадала вода. На самом деле, это было не так противно и не так страшно: вода горячая, чистая, нет неприятных запахов ни от неё, ни от помещения в целом, на него никто не тычет пальцем, а также он не чувствует на себе пару чужих глаз, из-за чего неловкость и тревожность слегка попускают. ― У тебя там гель есть? ― снова голос Хенджина, и Феликс, распахнув глаза, молча смотрит в потолок, буквально чуть ли не молясь всем Богам, чтобы тот спросил, но не смотрел. ― В том месте обычно купается Чан, но приходит он редко, а также никогда не оставляет своих вещей. Феликс, всё же решая опустить голову, осматривает полочки, что были прикручены к стенам, и не обнаруживает даже чёртового мыла. «Блин». Вроде, можно искупаться и без геля, но от кожи всё равно исходит уже неприятный запах апельсинового сока, отчего начинает чуть ли не корчиться и сам Феликс. ― Нет, ― лишь бросает это и, честно, даже не понимает, чего ждать. Тут даже его фантазия не помогала что-то придумать или предугадать. Хенджин, вновь устало и с раздражением вздохнув, берёт тюбик со своим гелем и, повернувшись направо, на пару секунд замирает, вскидывая брови. Принц принцем, но задница у того была, что надо. Начиная медленно подходить, Хван был буквально не в силах отвести взгляда от столь хрупкого, нежного и зажатого создания: блондинистые, словно ненастоящие волосы, почти достающие до плеч, неширокая спина с небольшим рельефом, подтянутые ягодицы и стройные, но недлинные ноги, что периодически переминались с одной на другую. «Ладно, твой идиотский характер спасла твоя задница, Принцесса», ― мысленно хмыкает Хван, облизывая губы. ― Держи, ― и Хенджин видит, как эта особа резко вздрагивает, сразу же обнимая себя руками и стараясь не поворачивать голову. Подойдя ближе и собираясь уже протянуть тюбик, чтобы блондин просто вытянул руку и забрал его, Хенджин решает не мелочиться и встать чуть ли не вплотную, прямо позади юноши. И не совсем понятно: то ли Хван хотел поиграться, и это был его ещё не сошедший псих, то ли парень заинтересовал его своей неплохой задницей. ― Ты! ― и Феликс больше не смог ничего сказать, когда буквально над своим ухом он почувствовал горячее дыхание, а слева увидел, как ему протягивают гель для душа с ароматом розы. «Садовник сраный». ― Я? ― ухмыляется Хенджин и, опустив взгляд, видит, как его полу-вставший член почти касается поясницы другого. ― Не обязательно было подходить так близко, ― всё же рискует ответить Феликс, смотря на стену и продолжая обнимать себя руками, словно защищаясь. ― Помни о личных границах, пожалуйста, ― шумно сглатывает. ― В вашем королевстве все так вкусно пахнут? ― словно мурчит Хенджин, а после Феликс чувствует, как его плеча чуть ли не касается кончик чужого носа. ― Тебя купают словно в кремовой пудре, ― Феликс слышит, как другой вдыхает сильнее. ― Такой сладко-нежный и свежий запах… Это мурчание заставляет Ли прикрыть глаза, потому что это просто невозможно. Невозможно чувствовать за своей спиной тепло обнажённого тела, невозможно чувствовать едва заметные касания парня, слушать его мурчания, и при это при всём знать, как он выглядит, как стонет и как злобно смотрит перед желанием ударить или укусить в ответ. ― Прекрати, ― и он буквально выдавливает из себя это, трясущейся рукой забирая гель. ― Спасибо за помощь, но теперь отойди, пожалуйста, ― выдыхает, смотря в стену. ― Остаёшься гордым лебедем, даже когда испытываешь удовольствие? ― ухмыляется словно по-дьявольски. ― Не нужно называть меня так ― это во-первых. А во-вторых, ничего я не испытываю, ― сжимает тюбик сильнее, закусывая губу до боли. Не хочет сдаваться, хочет выдержать свою честь до конца. ― Тогда повернись и скажи мне это, смотря прямо в глаза, ― звучит более напористо, отчего Феликс слегка вздрагивает, чувствуя, как член начинает вставать. Никогда с ним не говорили подобным тоном и особенно в такой обстановке, отчего эти новые, но такие интересные ощущения просто сбивают его с толку. ― Хенджин, ― но не может. Просто не может. Этот парень играется, Феликс знает, он не дурак. Пусть возбуждённый, желающий и чуть ли не молящий, но не дурак. Неизвестно, что случится, повернись он. Может, как раз то самое и желанное, а может ― смех и победа в чужих очах. Феликса учили не рисковать попросту зря, учили с самого детства, а он ученик хороший, понимающий, отчего такое не позабудет и не будет вестись на поводу у секундных чувств. ― Я сказал прекратить, ― начинает басить, но не поворачивается, а Хван вскидывает брови в удивлении и интересе. ― Спасибо за помощь ещё раз. Если ты закончил, можешь идти. Гель я либо оставлю здесь, либо верну тебе на какой-нибудь паре, ― договаривает чётко, уверенно и спокойно, подправляя басом, как учил отец, гордо задирая подбородок и смотря в стену. Пусть не смотрит на Хенджина, но знает: тот его слушает. ― У Принцессы есть коготки? ― но в ответ он слышит лишь смешок, отчего сжимает челюсти. ― Ну, хорошо, ― отходит на шаг назад. ― Оставь гель здесь, как закончишь. Думаю, где купался я, ты запомнил, ― бросает неоднозначное Хенджин и, развернувшись, идёт к своему месту, забирает полотенце, выключает воду и уходит из душевой. А Феликс в шоке. Правда, сам не понимает отчего: оттого, что так смело и уверенно ответил человеку в такой крайне необычной и даже тяжёлой ситуации, или от того, что сказал Хван в конце. Неужели, видел? Неужели, чувствовал взгляд Феликса? А может, просто сказал это специально? Устало прикрыв глаза, Феликс слышит, как хлопает дверь шкафчика, а после и сама входная, отчего выдыхает и продолжает свою процедуру, но в более ускоренном темпе: неизвестно, через сколько Джухён приедет в универ и постучит в раздевалку.Часть 1
11 мая 2024 г. в 18:30
Всю жизнь Феликса учили быть правильным. А точнее: покладистым, хорошим, умным. В его теле, внешности, характере и поведении не должно было быть ни единой ошибки или изъяна. Юношу растили вроде бы как настоящего, живого человека, но иногда он всё же ощущал себя маленькой куколкой, когда решался посмотреть в зеркало перед походом в душ.
Его блондинистые волосы всегда были осторожно и красиво уложены; ни разу за все его девятнадцать лет не было такого, чтобы его голова была грязной. Всегда в чистоте. Корни всегда были осторожно и качественно прокрашены, а если мама замечала, что там что-то отросло хотя бы на один сантиметр, то она могла вызвать мастера даже в три часа ночи, чтобы тот привёл волосы её сына в порядок. Не было сухих кончиков, отросших волосков, неприятного запаха. Волосы, словно на кукле Барби, ей Богу. Иногда даже сам Феликс так шутил, а мама лишь поддакивала, но почему-то не смеялась.
Зубы, зрение, кожа ― всё это было вновь идеальным, вновь кукольным.
Была бы возможность у мистера Ли, он бы с радостью поставил Феликсу виниры, чтобы его улыбка была прекрасной всегда, но, к счастью, собственные зубы мальчишки были хорошими и красивыми, поэтому стоматологи лишь проводили чистки, что совершались довольно часто.
Феликс не знает, что такое «носить очки или линзы», ведь не знает, как зрение вообще может испортиться. С детства он читал лишь книги, но только три часа в сутки и при дневном свете, а также ежедневно делал упражнения для глаз, чтобы те «отдыхали». У него не было личного телефона или другой техники, а также мама и папа не давали ему поиграться в своих гаджетах.
«Телефоны предназначены, чтобы звонить другим людям. Больше в них ничего интересного нет!» ― такой вердикт выносил мистер Ли маленькому Феликсу, прикрикивая и смотря со злостью.
Всё детство Феликс провёл в книгах, в умении учиться вязать, шить, лепить из глины; учился даже реставрации книг, рисованию, пению и игре на пианино; но с последним, к сожалению, не вышло ― пальцы коротковаты оказались. Также юноша изучал всех творческих личностей: их биографию, их картины, книги или скульптуры. В общем, он изучал всё, что любила его мама. И в раннем возрасте это даже нравилось Феликсу, ведь было интересно, необычно, не как у всех.
«Сомин ходит лишь на танцы, а у меня целых двенадцать занятий на неделе! И все разные!» ― безусловно, это повышало самооценку ребёнка и держало на плаву, чтобы не перегореть и не прийти к пониманию, что большинство занятий для него даже не интересны.
Помимо творческих занятий Феликс также изучал экономику и предпринимательство, ведь отец был бизнесменом, и он не мог допустить, чтобы сын не стал рядом, а то и выше него.
Вся комната Феликса была всегда заполнена всем, чем угодно, но главное не тем, что нравится ему самому.
В первых двух ящиках стола лежали книги с биографией художников, русская классика, переведённая на английский язык, спицы, пряжа, набор для реставрации, папка с нотами, айпад исключительно для рисования и словари трёх языков: французский, японский и итальянский.
В третьем и четвёртом находились книги и тетради по экономике, по конституционному праву, по изучению финансов и бюджетного дела. Над столом висела карта мира, сделанная из дерева, чтобы Феликс во время отдыха от учёбы мог изучать страны и города. Лежали записные книги и дневники отца, в которых был описан путь мужчины к тому, что он имеет сейчас.
Комната всегда была в идеальном порядке: кровать педантично застелена, подушки — разложены; стол всегда чистый, в ящиках — также; шторы, подоконник и горшки с цветами никогда не держали на себе ни единой частицы пыли; в шкафу-купе одежда висела исключительно по цветам, а также была идеально выглажена. И даже нижнее бельё.
Это была комната словно из кукольного домика, ведь последние не настоящие, не живые, они не могут мусорить, ведь это просто игрушки. Ими лишь управляют.
И, признаться честно, в самом детстве Феликсу это даже приносило удовольствие: жить, не как все, жить, словно во дворце. И мысли о дворце подправлялись тем, что Феликс жил в трёхэтажном особняке, расположенном на огромной территории, в которой помимо дома был большой сад, бассейн, конюшня и место для стрельбищ. Также там присутствовал обслуживающий персонал: три повара, девять служанок, садовник и конюх. Действительно ― дворец, действительно ― волшебный домик, которые часто описывают в сказках. Какому ребёнку не понравится жить в подобной обстановке?
Феликсу нравилось, и даже очень: у него всегда были друзья в виде служанок, всегда была вкусная еда, и только та, которую пожелает он, всегда были развлечения любого характера, и всегда было чувство, что он, благодаря своим навыкам и знаниям, может управлять миром.
Но только вот у каждого ребёнка наступает переходный возраст в годах так тринадцати-четырнадцати, где, естественно, каждая особа хочет показать себя миру, хочет установить свои правила, хочет слепить свой собственный характер, собственный мир и собственное его восприятие.
Естественно, захотел и Феликс, когда ему было четырнадцать лет. В эти года он начал понимать, что большинство занятий, которые навязывали родители, ему не нравятся: на лошадях он кататься не любит, ему больше нравится просто приласкать животное, покормить да и уйти; вязание давалось с трудом не зря ― тоже не нравилось; с лепкой из глины та же история; пальцы действительно короткие для пианино, это он наконец-то понял и сам. Из всего этого в приятном и желанном осталось только изучение биографии художников и писателей, а также ― реставрация книг. Это действительно было интересно.
Но из отцовских интересов Феликсу, к сожалению, не нравилось абсолютно ничего. Он человек, как сам понял, скорее творческий. Политика и бизнес его не манят.
Но ведь у каждого «бунтующего» подростка всегда будут родители, не идущие на поводу у юного чада. Не важно: хотел Феликс или нет, ― он продолжал заниматься всем, что ему давали, потому что иначе он не мог. Мама грозилась отобрать все деньги и отправить спать к лошадям, отец иногда бил или кричал, а иногда он начинал бить тех же служанок или лошадей, из-за чего Феликсу становилось ещё хуже. Поэтому он продолжал учить, изучать и заниматься, мечтая о том, чтобы всё это поскорее закончилось.
Пусть у него и не было желания изучать всё это, но так как его мозг с самого детства был приучен адаптироваться под новое и быстро запоминать всё, что в него засунут, то у Феликса не возникло проблем с дальнейшим обучением, пусть он даже этого и не хотел.
Но вот Феликсу уже девятнадцать лет, вот он уже не «бунтующий» подросток, вот он смог вырасти прекрасным, умным и невероятно красивым юношей.
Теперь он напоминал не куклу, а настоящего принца, ведь именно принцы из сказок всегда донельзя красивые, умные, начитанные, интересные и интеллигентные.
Верно: из того, что ему давали родители, Феликс не прекратил заниматься ни одним делом, скорее, наоборот, он даже пополнил список того, что умеет или чему учится. Список действительно есть ― мама за ним следит и пополняет.
Не сказать, что Феликс полюбил что-то из всего этого, нет. В какой-то момент он просто принял свою судьбу, принял будущее, отчего и перестал биться в истерике, ругаться с родителями, пытаться жить по-своему и стараться что-то доказать. Ребёнка сломали ― это факт. Грустный, но факт. Но Феликс, пусть и был перекрошенным изнутри, снаружи всегда выглядел превосходно.
Он не любил своих родителей, не любил всё, что есть в его жизни, но понимал: иначе просто никак. Отчего и стал показывать всем лишь то, что от него ждут: скромность, покладистость, умственные способности и наипрекраснейшую оболочку.
Но и не сказать, что жизнь Феликса была настолько ужасна, что ему хотелось буквально умереть, чтобы прекратить эти мучения. У него всегда были деньги на все его «хотелки», всегда был свой тёплый и комфортный уголок, была хорошая еда и одежда. Он не был глупым, не выглядел плохо и имел большие шансы на поступление в любой университет даже не страны, а чуть ли не всего мира.
Его жизнь не сказка в эмоциональном плане, но в физическом ― всё достаточно прекрасно, чему Феликс рад.
Из-за того, что подбили «эмоциональное», теперь юноша не мог выражать всех чувств к «физическому». Он просто благодарен и доволен, но где-то внутри себя, на деле же он скажет «спасибо», улыбнётся и продолжит заниматься своими делами. Эмоции сильно обесценили, из-за чего ценность физического пусть не упала, но перестала одариваться слишком ярко и чувственно.
Сейчас Феликсу девятнадцать лет, он учится в университете на специальности «Организация предпринимательской деятельности», но сам ведь понимает: это не конец. Потому что после окончания университета, а может быть даже и во время учёбы он начнёт заниматься ещё какой-то работой, что даст ему отец, чтобы начать медленно приближаться к делу мистера Ли и после занять его «пост». Феликс понимает, что вся его жизнь будет наполнена исключительно учёбой и работой, и заняться чем-то своим он сможет лишь тогда, когда станет на один уровень с отцом. Но даже здесь он пусть и переживает, иногда плачет, грызёт себя разными мыслями и постоянно проклинает отца, всё равно понимает: это не самое плохое, что могло случиться с ним.
Если так задуматься, все люди всю жизнь только учатся и работают, а время на дела, которые им действительно нравятся, оставляют на «потом». Конечно, невероятно прекрасно, если человек зарабатывает на том, что ему нравится, но чаще всего случается именно так, как сказано выше. И вот именно здесь Феликс находит свой плюс: пусть он так же, как и все, будет всю жизнь учиться и работать, но у него хотя бы действительно есть стопроцентный шанс добиться всего, чего ему захочется. Ведь за его спиной стоят отец, мать и их деньги, а на его плечах сидят годы обучения и повторения. Это важный факт, который разрушает истерики Феликса, подводя его к тому, что всё не очень-то и плачевно, жить можно уж точно.
И ещё один аспект, которому безумно рад Феликс: когда мальчишка пошёл в университет, родители разрешили ему учиться очно, а не заочно или вообще на домашнем обучении. Ведь ни в садик, ни в школу он не ходил, потому что, ну, а зачем? Няню, воспитателя, учителя можно нанять, а также можно нанять психолога, тренера и врача. Это даже лучше, чем в школе. Какой бы школа не была хорошей, элитной и дорогой, там всегда найдутся дети или взрослые, что с лёгкостью смогут пошатнуть мир ребёнка, заставив его изменить либо отношение к себе, либо своё мировоззрение. Родители Феликса этого, естественно, не хотели, отчего и приняли решение, чтобы с ребёнком всегда были проверенные люди, чтобы он всегда оставался правильным и «чистым».
Но когда парню стукнуло восемнадцать, а позже и девятнадцать лет, мистер и миссис Ли поняли, что разум и характер Феликса уже полностью сформированы так, как нужно им; что ребёнок не начнёт «перекраивать» себя из-за других людей, а даже если и захочет, то поймёт, что ничем хорошим это не закончится. Они знали, что он их не любит, но всё равно на первый план ставили будущее своих компаний и всего бизнеса в общем, ведь оно может держаться десятки, кабы не сотни лет, а человек… Люди сменяются другими людьми; люди сложные, непонятные и глупые ― с таким неинтересно и муторно возиться.
И именно поэтому они спокойно отпустили мальчишку в универ, зная, что ничего плохого с ним не случится. А если и случится, они немедля это поправят.
― Как дела на учёбе? ― впервые за тридцать минут проходящего ужина звучит голос отца, и Феликс, подняв взгляд, видит, как мужчина, сидящий за другим концом длинного стола, разрезает стейк.
― Прошёл всего месяц, ― спокойно отвечает юноша, накручивая пасту на вилку. ― Ничего нового и интересного пока что не узнал, ― больше не смотрит на отца, но чувствует, как смотрит мама, и слышит лёгкую усмешку от мужчины.
― Надо было тебя сразу переводить на третий курс, ― снова звучит твёрдое, пусть и не злое. ― Зря потеряешь два года. Ты эти темы выучил ещё в четырнадцать, ― Феликс не отвечает, но мысленно соглашается с отцом.
Соглашается про выученные темы, а не про потраченное время.
На самом деле, ему до невозможного непривычно, но так интересно находиться среди обычных подростков, которые закончили детский сад, школу, может, даже колледж. У которых есть друзья, прогулки и встречи, как в фильмах; есть какие-то секреты, общие темы, долгие переписки или разговоры в мессенджерах. У него не появилось друзей за этот месяц, но ему не особо-то и печально. Знал бы, каково это ― дружить, вероятно, печалился бы, а тут, по сути, он даже не знает о чём переживать и горевать.
Ему нравится наблюдать за этими детьми: как они громко и ярко смеются, не прикрывая рот рукой; как комкают свои тетради или вырванные листы и, не глядя, запихивают те в рюкзаки; как кушают покупную еду, смахивают крошки рукавом одежды или просто рукой. Также ему нравится слушать их разговоры. Но нет, Феликс не подслушивает, ему просто нравится, как звучит их речь: они матерятся, они коверкают или сокращают слова, они говорят шутками из Интернета.
А ещё ему нравится наблюдать за их внешностью и одеждой: у кого-то есть пирсинг, а бывает даже не один, у кого-то ― татуировки, иногда ― цветные волосы, а длина прядей у всех разная, что тоже интересно. Кто-то любит носить классику, но не всегда правильно сочетает одежду ― это Феликс смог заметить после длительных лекций своего стилиста. Кто-то любит носить только джинсовую одежду, кто-то ― всё совмещать, кому-то нравится только спортивная одежда, а кому-то ― всё очень нежное и иногда даже «мягкое».
Иногда Феликс ощущал себя инопланетянином, находясь среди этих людей, не иначе. Но ему нравилось. Нравилось находиться в обществе таких разных и интересных личностей, пусть он с ними никак не контактировал.
― А за эти три недели… ― звучит голос мамы, и Феликс, откладывая вилку, берёт бокал с красным вином, не поднимая взгляда на женщину. ― Ты познакомился с кем-то?
Нет. В любых из случаев ― нет. Если даже познакомился бы, всё равно нужно было бы сказать: нет. Феликс знает, что этот вопрос с подвохом, отчего уже заранее продумал свой ответ ― правдивый или ложный.
Однажды он говорил с родителями о том, что в университете заведёт друзей, но как только на него обрушилась просто буря и самый настоящий шквал эмоций, криков, цензурных, нецензурных и даже скатологических слов, он понял, что если у него и будут друзья, то родители об этом точно никогда не узнают.
«Они украдут! Обманут! Предадут! Ничего, кроме твоих денег им нужно не будет!» ― и все подобные слова и предложения летели в сторону юноши, пока он сидел и понимал, что открывает новый «ящик», куда будет складывать ещё один свой секрет от родителей.
Феликс прекрасно осознавал, что это всего лишь мировоззрение родителей, это их травмы в отношении друзей, отчего и не принимал ни одно из слов на свой счёт, но ещё он понял, что не будет договаривать то, из-за чего может возникнуть чуть ли не ядерная война.
― Нет, ― отставляя бокал, медленно поднимает взгляд на маму. Пусть сказал правду, но была бы возможность, с лёгкостью соврал бы, даже не поведя бровью.
― Хорошо, ― звучит вроде спокойное, но Феликс буквально чувствует, как оно отдаёт чем-то язвительным, усмехающимся и победным.
«Не пытайтесь обмануть обманщика», ― эта фраза, наверное, стала главной и пожизненной фразой Феликса, относящейся к его жизни в этом доме.
― А как же девушки? Не испытываешь симпатию ни к какой? ― голос отца, и снова Феликс, поправив тканевую салфетку на своей шее, берёт вилку и накалывает какой-то овощ.
Также нет. Правда или ложь ― нет. Феликс не раз слышал, что если он и женится, то только на дочери друга своего отца: такого же бизнесмена, банкира и всему подобное.
«Негоже всяким побирателям меркантильным быть в нашем доме! Не за твою внешность, тело и характер они будут любить тебя», ― снова боль жизни отца, снова Феликс вздыхает, лишь кивая.
На самом деле, любимой девушки или девушки, которая ему нравится, у Феликса не было. Но если бы и была ― для родителей её не существовало бы. По крайней мере, пока Феликс не станет полностью самостоятельным.
Только тема, касающаяся отношений и любви, хранится в Феликсе под самым крепким и непробиваемым замком, ведь юноша уверен: узнай родители о его ориентации, они в буквальном смысле убьют его. И это не шутка.
Ещё в годах так шестнадцати парень понял, что к девушкам у него нет абсолютно никакой симпатии, будь та в книге, в фильме или какая-нибудь молодая служанка. Просто не нравится. Зато ему очень и очень нравилось, как авторы всегда описывали мужчин в тех же книгах, или как выглядели актёры в фильмах. При представлении или виде них у Феликса что-то приятно тянуло в желудке, а спина и руки покрывались мурашками.
Так как Феликс и без того был частично побит этой жизнью, то новость о том, что ему нравятся мужчины, не принесла особой паники или истерики. Всё равно у него не будет парня, всё равно будет женат на дочери друга своего отца, зачем же тогда устраивать драму?
― Нет, ― спокойно отвечает Ли, после перенося продукт в рот и начиная медленно жевать.
Родители редко общались с ним, но он знал, что в какой-то момент должен настать подобный допрос, чтобы убедиться: не сломалась ли игрушка?
― Через четыре месяца у тебя будет свадьба, ― говорит отец, отпивая из бокала и смотря на сына. Ждёт хотя бы малейшей реакции, чтобы понять: погладить по голове или же ударить по ней.
― Хорошо, ― безэмоционально, спокойно и не смотря в ответ.
― Их дочь очень хорошенькая, ― встревает мама, на что Феликс, подняв взгляд, дёргает уголками губ, кивая.
― У нас хорошие отношения с этой семьёй и с компанией, которой управляет Джиун, так что из вас выйдет отличная пара, а после ― семья.
Феликс давно перестал задаваться вопросом: «Как это связано между собой?» Потому что понял: мир бизнеса живёт по совершенно иным правилам.
― Хорошо, ― переводит взгляд на отца, после снова опуская тот в тарелку.
― Только ты же помнишь…
― Секс после свадьбы? ― прерывает отца, продолжая ковыряться вилкой в пасте. ― Помню.
― Сын? ― он слышит, что голос мужчины стал на тон выше, отчего понял, что со своей интонацией немного оплошал.
― Пап, ― смотрит в ответ, создавая представление самого любящего и понимающего ребёнка. ― Не беспокойся об этом, пожалуйста. Я помню, о чём мы говорили, и буду следовать этому. До свадьбы только целибат и ничего более, ― кивает, дёргая уголками губ и стараясь успокоить накалившуюся атмосферу.
― Прекрасно, ― хмыкает мужчина.
― Когда у вас… ― снова звучит голос мамы. ― Когда у вас с Соён… Когда вы будете готовы к этому, сообщи мне, будь добр. Я позвоню семейному психологу и сексологу, чтобы они рассказали вам, как нужно проводить и первую, и последующие ночи.
И Феликсу хочется смеяться.
Он знает, что его родители ненормально умны, что в их головах умещается столько, сколько не уместится даже в десяти людях разом, но иногда он просто хочет смеяться от того, какую глупость они говорят.
Феликс ещё не знаком с этой Соён, но он уверен, что девушка либо уже, либо в скором времени самостоятельно узнает, что такое секс и все его прелести в различном проявлении; которая будет также скрываться от отца и послушно кивать на слова о сексологе и психологе.
На самом деле, в их семье тема секса самая запрещённая. Для родителей это соитие означает лишь продолжение рода, для них оно точно не ради интереса и удовольствия. Именно эту позицию они и пытались привить и мальчишке. Никогда в этом доме не звучало подобных слов, и лишь сегодня был один из единичных случаев.
С Феликсом никогда ни мать, ни отец не говорили о сексе, не рассказывали, как вообще появляются дети, как происходит процесс и всё подобное. Да, спасибо учителям биологии, которые объясняли это научным языком, но у Феликса никогда не было человека, который рассказал бы, как это происходит именно в жизни, именно между живыми людьми, а не картинками «пестиков и тычинок».
Но раз Феликс и решил стать «бунтующим» подростком, а потом и просто юношей, скрывающим свой «бунт», то он самостоятельно, зайдя в Интернет, изучил всё, что только можно и нельзя о подобном, после чего стал словно просветленным.
До пятнадцати лет у парня не было ни смартфона, ни Интернета, да и в принципе ничего, кроме того, что давали родители: книги о бизнесе, классика без намёка на отношения и биография творческих лиц. Но когда в шестнадцать лет ему всё же решили подарить первый телефон и сразу же ноутбук для дальнейшего развития в пользовании техникой и изучении большего объёма информации, тут-то Феликс и пошёл в «разгул», как говорится.
Когда родители были на работе, а его занятия заканчивались, он тут же бежал к ноутбуку, желая изучить всё и вся. Организм был на пике роста, требовал многого, а Феликс не понимал, как с ним сдружиться, чтобы хотя бы немного унимать непонятные спазмы в области низа живота, желудка или той же головы и непонятных мыслей. Иногда ему даже снились чрезмерно непристойные сцены с героями из книг, он просыпался мокрым, потным и холодным, словно ледышка, и не понимал, почему в районе паха так приятно печёт, почему его орган в таком твёрдом состоянии и почему бельё влажное.
На самом деле, иногда он даже думал, что обмочился во сне, отчего чувствовал неловкость и даже стыд. К счастью, об этом никто не знал, потому что Феликс сразу же кое-как застирывал своё бельё — утром или в ночи — а потом дальше ложился спать или надевал другое бельё и готовился к занятиям.
Это ломало голову, ломало организм, и вот когда юноша впервые забил в Интернете: «Обнажённые мужчины и женщины», ― тут-то вся его энергия, что томилась под замком, вырвалась наружу, окутывая весь разум и тело.
Нет, он не был подростком, который дрочил днями и ночами, смотря тысячи видео с порно ― он поступал немного иначе:
Без сомнений, просмотры порно входили в его еженедельный ритуал, словно по графику, но также он сидел и часами изучал всё, что могут делать обнажённые люди друг с другом: как могут удовлетворять себя или партнёра? Чем? Каким способом? Какими предметами? Изучал, как и на что может реагировать тело? Почему так происходит? Что на это влияет?
Но ведь дело ещё было в том, что Феликсу нравились мужчины, отчего, спустя полгода изучения всех видов удовлетворения разных полов, он решил рискнуть и сместиться только на один из них. Смотрел, читал и изучал, как парни удовлетворяют себя или другого орально или анально; смотрел, как стимулируют член или анус, и не мог остановиться.
Собственный член, на самом деле, даже болел от того, что Феликс смотрит, фантазирует, но не касается, потому что сам юноша ещё смущался и стеснялся. Но когда боли стали невозможными, он всё же, принимая ванну, решил попробовать удовлетворить себя самостоятельно, после чего почувствовал, что в нём словно открылось какое-то второе дыхание, новая чакра и всё подобное.
И нет, после этого он не стал маниакальным «дрочером». Он начал относиться к этому процессу как-то по-особенному: юноша специально всю рабочую неделю не заходил на подобные сайты, но как только наступали выходные, он садился и читал, смотрел, представлял, а после набирал для себя ванну или же подготавливал чистые простыни, открывал окно, пропуская свежий ветерок, и удовлетворял себя, попутно изучая своё тело и его реакции на касания.
Спустя ещё полгода Феликс, уже наученный всему, что только можно, понял, что можно открывать новую страницу своей жизни ― попробовать анальный секс. Не настоящий, естественно, ведь он из дома почти не выходит, а если и выходит, то только с охраной.
Не раз в видео или на картинках он замечал, что помимо собственных тел и органов у людей присутствуют дополнительные предметы в виде, как вычитал Ли, «игрушек». И он тоже захотел. Секс с парнем у него вряд ли когда-то будет, отчего можно побаловаться подобным и, если понравится, оставить себе на будущее, периодически пополняя. Ведь у него будет жена, а ему будет хотеться совсем не этого. Не того, что делают именно с женщинами.
И, естественно, в первое время с этим были невероятные проблемы, а самой главной из них являлась покупка «игрушки».
Без сомнений, Феликс мог что-то заказать, мог оплатить со своей банковской карты, но вот проблема наступает с тем, как и где это забирать? Он никогда не ходит куда-то один, как уже упоминалось ранее, и даже если он зайдёт со своим охранником в пункт выдачи, то помощник отца будет обязан проверить наличие посылки. Будет крайне неловко, если так подумать.
Если Феликс решит заказать эту вещь на дом, то её снова проверит либо персонал, либо кто-то из родителей, что будет ещё хуже. Он буквально был связан по рукам и ногам, не понимая, как выпутываться из этой ситуации.
И неизвестно, кто или что услышал Феликса либо сверху, либо снизу, если уж склоняться к теме, о которой ведётся речь, но был в доме один человек, с которым у Ли были отношения немного выше, чем просто «хозяин и прислуга». На самом деле, Феликс не любил этих слов, их значения или любых других аналогов, относящихся к чему-то подобному, отчего всегда относился к персоналу пусть не как к друзьям, но уж точно с вежливостью и уважением.
И одна из молоденьких служанок повелась на отношение Феликса к ней и её коллегам. Нет, не влюбилась, не захотела его и всему подобное, она просто начала относиться к мальчишке не как к очередному человеку, дающему ей деньги, а немного теплее и понимающе.
Однажды Феликс рассказал ей, что хочет заказать одну вещь с интернет-магазина, но не имеет возможности или не понимает, как получить подобное самостоятельно, чтобы не отобрали и не отругали. Естественно, про резиновый член рассказать он не мог, поэтому упомянул любовный роман, кои хранились в их доме под запретом. Девушка не глупая, не злая и не такая же противница всего подобного, как и его родители, отчего согласилась принять посылку от курьера, сделав вид, что проверит содержимое и, если спросят, скажет, что там всё хорошо, мол, была какая-то вещица по учёбе.
Вот с тех пор Феликс и начал заказывать себе всякого рода «игрушки», пользуясь помощью и добротой прислуги. Почему же «игрушки» упомянуты во множественном числе? Потому что после покупки первой он не смог остановиться.
Его первый раз также прошёл в ванне: лубриканта, наверное, стоило использовать меньше, но он не понимал, как с ним правильно управляться, а также боялся боли, отчего и лил, словно в последний раз. Юноша много читал о подобном, знал, что в первый раз чаще всего бывает больно, отчего желательно во время этого как-то успокаивать себя, но не попивая ромашковый чай и закидываясь валерьянкой, а успокаивать себя также физически: стимулируя орган, соски, касаясь тела или фантазируя. Нужно, чтобы приятное мешалось со слегка неприятным, чтобы уменьшить боль.
Как только головка резинового члена, что был сиреневого цвета, погрузилась в анальное отверстие, Феликс, без сомнений, почувствовал что-то неприятное, но вытаскивать тот не спешил, решил подождать. Ждал минуту, две, пять, и как только решил медленно вытащить тот, почувствовал, как головка скользит по стенкам, отчего ощутил некий приятный всплеск внутри себя. Не понял, что это было, но решил попробовать ещё раз: вытащив член до конца, а после снова вставив только головку, он также ощутил что-то неприятное, но одновременно с тем почувствовал, что это интересно, это возбуждающе, что внутри начинает что-то гореть, а собственный член дёргаться.
Первый раз был не прям, что бы «вау», ведь парень только привыкал, но на следующей неделе, когда всё «зажило», немного отошло и успокоилось, он попробовал снова. Здесь это «вау» начинало перевешивать боль уже со второй минуты, а не как в первый раз ― с пятнадцатой или двадцатой.
И вот с тех пор Феликс начал развлекаться «игрушкой» по выходным, иногда удовлетворяя себя даже с двух сторон: садясь на сиреневый член, одновременно стимулируя свой.
Спустя два месяца он понял, что только с одним членом ему скучно, хочется нового: новых ощущений, эмоций, изучений. Снова полез в Интернет, снова начал читать, снова сделал заказ на две вещицы: также член, но уже с вибрацией, и обычный вибратор. Уже не хотел самостоятельно двигать органом в себе, желал, чтобы тот двигался в нём, словно кто-то трахает юношу. А также хотел поэкспериментировать с собственной головкой и мошонкой, подставляя к тем вибратор среднего размера.
Вот так месяц за месяцем, и к девятнадцати годам Феликс собрал целую коллекцию игрушек для секса, что теперь хранятся в коробке, стоящей в его шкафу. Там много коробок с дорогой обувью: какие-то пустые, какие-то ― с ещё нетронутой парой, ― отчего Ли понял, что ещё одна брендовая коробка, стоящая там, не смутит никого. Из неё Феликс давно достал свои туфли, и та стояла просто пустующей: забыли выбросить, ― и поэтому теперь она также не будет никому мешать или вызывать вопросов и каких-то сомнений.
― Когда у вас должны начаться каникулы? ― прерывает мысли Феликса отец, заставляя посмотреть на другую сторону стола.
― Примерно через месяц или полтора, точно не помню, ― снова натягивает маску безразличия, при этом стараясь не подавать вида, что он возбудился, думая обо всём, что лежит в брендовой коробке чёрного цвета, украшенной золотыми узорами.
― Отлично, ― заключает мужчина, но никто не спешит спрашивать или договаривать за него. Все в этом доме уже выучили: перебивать или договаривать за мистером Ли равняется смертной казни.
Сейчас Феликс перебил его насчёт темы секса, но сам мальчишка понимал, что вряд ли отец смог бы даже произнести это слово, отчего не получил за подобное.
Ли-младший, уже закончив с ужином, кладёт нож и вилку на тарелку, направляя те в сторону отца, и берёт бокал с вином.
― В ноябре мы договорились с семьёй Чон съездить в горы, чтобы отдохнуть и обсудить рабочие моменты. Он сообщил, что Соён едет с ними, отчего ты, соответственно, тоже, ― смотрит на сына исподлобья и лишь замечает, как тот осторожно ставит уже пустой бокал рядом с тарелкой, а после медленно поднимает взгляд и кивает.
― Хорошо.
― На следующей неделе мы с Юджон улетаем в командировку, ― Феликс переводит взгляд на мать и видит, что та кивает. ― Нас не будет неделю, весь персонал будет в твоём распоряжении. Знаю, что ты не решишь творить что-то бездумное, но на всякий случай предупреждаю: если произойдёт хоть малейшая оплошность, хоть что-то, что не случается в нашем доме и в нашей семье обычно ― я оторву тебе голову.
Заканчивает мистер Ли твёрдо и чётко, а Феликс понимает: тот не шутит.
На самом деле, Ли и не собирался творить что-то подобное, что обычно показывают в фильмах или описывают в книгах. Даже эта новость не вызвала у него каких-то эмоций. Обычно они с семьёй встречаются только за ужином и то ― не всегда, либо же, при разговорах о будущем Феликса, и на этом всё. Большую часть времени Феликс не видит своих родителей, потому что те либо проводят дни и ночи на работе, либо он сам не выходит из комнаты.
Так что эта новость… Ну, ему ни горячо, ни холодно от неё. Он продолжит так же ходить в универ, так же делать домашние задания, дела помимо учёбы и развлекаться по выходным со своими «друзьями».
― Хисын! ― звучит громкое и чёткое, отчего Феликс и миссис Ли понимают: ужин окончен.
Осторожно сняв салфетку и убрав вторую с колен, Феликс кладёт вещи на стол, попутно наблюдая, как Хисын и другие сотрудники начинают активно, при этом очень чисто и профессионально убирать со стола.
И да, Хисын ― та самая служанка, часто помогающая Феликсу с посылками. Юноша иногда даже начинал задумываться, что за два года, что Хисын приносит ему пакеты, она могла догадаться, что заказывает он явно не книги и не что-то для учёбы. Но пока она молчит ― будет молчать и он. Продолжат играть в игру: «Я ничего не понимаю, а я очень люблю читать и учиться».
Медленно и осторожно встав из-за стола, Феликс бросает краткий взгляд на Хисын, что уже убегала с посудой на кухню, а после уходит к себе в комнату, что находилась на втором этаже, желая отдохнуть перед очередным учебным днём. Все уроки выучены, остальные дела также сделаны, поэтому сейчас можно понежиться в ванне, а затем лечь спать.