Быстрого решения нет

Родители Эмери, которые лишь изредка навещали его после смерти Андреа и никогда не принимали приглашения уехать из дома на какой-либо праздник, с радостью согласились, когда Оливия сказала, что они должны приехать к ней на Рождество. Эмери чуть не упал в обморок. «Что в этом такого?» спросил я, наблюдая за тем, как он расхаживает из одной части нашей спальни в другую. «Ты шутишь?» - спросил он, широко раскрыв глаза, размахивая руками и совершенно непроизвольно произнося слова, которые пытались вырваться наружу одновременно. «Что самое худшее, что может случиться?» Ответное хныканье было чертовски забавным. Ноябрь был насыщенным. В день выборов я официально стал новым шерифом Урсы, а шериф Томас неожиданно заявил, что немедленно уходит в отставку. Он был готов уйти, я был готов занять его место, а его сын и невестка хотели, чтобы он переехал к ним до праздников. Я подозревал, что ему понравится жить на Мауи. Все свои зимние пальто он отдал на благотворительность. Несмотря на то что у меня уже был дом, я купил квартиру шерифа Томаса с одной спальней и поселил в нем Хака. Я сказал ему, что если ему понравится квартира, он сможет вносить платежи, пока она не станет его. Поскольку он полюбил это место с первого взгляда - думаю, все дело в солнечной террасе и виде на горы, - он отремонтировал его и платил мне понемногу каждый месяц. Изначально я сказал Эмери, что собираюсь отдать его Хаку, но он предостерег меня от этого. «Зная Хака совсем недолго, я все же могу сказать, что его гордость - серьезная вещь». Он был прав, так и есть. «К чему ты клонишь?» спросил я. Он провел пальцами по моим недавно подстриженным волосам, ему понравилось, что они короткие по бокам и сзади, но сверху все равно длиннее. Я не считал, что шериф должен выглядеть как хипстер, и он с этим согласился. «Думаю, ты должен позволить ему вносить платежи в течение, скажем, шести месяцев или года, а потом сказать, что все выплачено, и подписать акт. Таким образом, его гордость будет защищена, и вы оба окажетесь в равных условиях, вместо того чтобы он был должен тебе не только за свою жизнь здесь, но и за свой дом». Оценив его проницательность, я согласился с его планом. Перемены в Хаке были приятными для него и раздражающими для меня. Он был здоров, регулярно питался, занимался спортом, вел занятия по самообороне в додзё с сенсеем Озуми и, конечно, поскольку он уже был сертифицирован для преподавания крав-мага, занял место, которое первоначально предлагалось мне. Однако больше всего меня беспокоили ежедневные визиты женщин со всей Урсы. Каким-то образом стало известно, что Хак немного сладкоежка, и внезапно офис наводнился выпечкой. Постоянно появлялись женщины, чтобы принести Хаку пирог, кексы, банановый хлеб или печенье. Так много чертового печенья. Наш офис больше напоминал пекарню, чем тюрягу. «Почему это плохо?» - спросил он, запихивая в рот макарун. «Я думаю, это потрясающе», - поддразнил он меня, говоря с набитым ртом. Я с отвращением вскинул руки. Нам пришлось нанять двух новых помощников, потому что курорт, который Энн строила на земле Эмери, был одобрен единогласно городским советом, и в Урсу хлынул поток строителей, которым нечем было заняться по вечерам, если их не устраивало бинго в епископальной церкви. В ответ на это на окраине города появились два новых бара и пивоварня. Мне нравилась пивоварня «Айронвуд», но бары были немного скандальными, и мы получали много жалоб. Мы с Хаком по очереди ездили туда и заходили в бары, также как и два новых помощника - Симоне Келлер, которая также служила добровольцем в пожарной охране и обладала серьезным крученым ударом, и Гаррет Накама, муж учительницы Оливии, который, как выяснилось, до их переезда в Урсу работал врачом скорой помощи в Денвере. Я предложил ему поговорить с начальником пожарной охраны, но он сказал, что предпочитает работать в правоохранительных органах. Остановить кровь, пока она не началась, - таков был его новый девиз. Поскольку бумажная работа - не моя сильная сторона, я нанял Дженни Рубио в качестве секретаря и делопроизводителя, и она быстро освоилась с работой. Она с особым пониманием относилась к женщинам и мужчинам, которые приходили сюда, чтобы сообщить о ссорах с супругами, сожителями или отвергнутыми любовниками. К сожалению, был наплыв запретительных судебных ордеров, которые нужно было вручать, и мне пришлось войти в личное знакомство с судьей окружного суда в Уайтфише. Единственная хорошая часть этого - мы с Хаком в чьем-то доме, мужчины или женщины, объясняющие, какие подводные камни могут подстерегать людей при проверке, укрепляли нашу и без того сильную связь. Он всегда мне нравился, я любил его, но почти сразу понял, что он мне больше брат, чем что-либо еще. Когда я впервые представил его в таком виде, то увидел, как он притих и как заблестели его глаза. Когда его навещала мать, проверяя его, и брала с собой сестру Хака, они были в восторге и облегчении, видя его таким здоровым, счастливым и вовлеченным в жизнь общества. Обе женщины были очарованы бесконечным ассортиментом десертов. «Неудивительно, что ты постоянно занимаешься спортом», - сказала ему сестра, разглядывая разнообразные баночки, декоративные канистры и сковородки, обвязанные лентой. «Я бы за несколько дней стала большой, как дом». Интересно, что единственным человеком, с которым я видел, как он ужинал, ходил в кино или посещал фестиваль урожая, была Энн Стрэттон. Это было неожиданно - потрясающе элегантная пожилая женщина и грубоватый «морской котик» в отставке, ставший заместителем шерифа. Я не притворялся, что понимаю их взаимоотношения, но мне было приятно приглашать Энн на ужин в те несколько раз, когда она сопровождала его, потому что она потрясающе ладила с девочками, и Эмери всегда с удовольствием рассказывал ей о курорте. У нас с Эмери установился новый распорядок дня: он отвозил девочек утром, а я забирала их после школы. Они с удовольствием садились в круизер, а я делала это до тех пор, пока новизна не улетучилась. Я подозревал, что, как только Эйприл перейдет в среднюю школу, мне придется все изменить. После школы я оставался за старшего, если только не возникало чрезвычайных ситуаций, и тогда на палубе оказывался Хак, Мал или Джулс, и даже Энн, когда нужно было выбрать платье для Эйприл на зимний конкурс песни. Пели все классы, и Эйприл выбрали солисткой. В глубине души я беспокоился о том, что стану открытым шерифом-геем в маленьком горном городке в Монтане. Но, насколько я мог судить, об этом не шептались. У Эмери был один родитель, который хотел, чтобы его дочь перевели из его класса английского языка, когда он рассказал, что собирается пожениться с шерифом, но когда директор вызвал девочку в кабинет вместе с ее родителями, чтобы объяснить, что может произойти, она сошла с ума от зачетных единиц и среднего балла в колледжах и в общих чертах объяснила им, что Йель не принимает предметы из ее школы, которые не преподает Эмери Додд. Он публиковался в научных изданиях, они знали? После этого больше не было разговоров о переводе детей из его классов. У Эйприл и Оливии было несколько вопросов от знакомых детей, но ничего страшного, только недоумение, а один мальчик, который решил выместить на Оливии гомофобию своего отца, в итоге упал лицом в траву на перемене. У нее уже был синий пояс по карате. Я отправился с Оливией в дом мальчика, чтобы встретиться с его отцом-одиночкой, и в итоге пригласил его на ужин со всеми нами, включая, как обычно, Хака. Я договорился с Оливией, чтобы его сын занимался карате, а Эмери проконсультировал отца по поводу потери его жены от рака груди за год до этого. Мальчик, Крю Маркхэм, вскоре стал одним из лучших друзей Оливии. Эмери сказал, что я должен записать это в графу побед. Когда мы с Эмери и девочками приехали в Чикаго на осенние каникулы, я сводил их на Морской пирс, в Музей Филда и аквариум Шедда, а также в Чайнатаун, чтобы отведать мой любимый дим-сам. Мы поужинали с моим приятелем Энтони, и Эйприл была рада увидеть его лично, а когда на следующий день он предложил провести для нее экскурсию по больнице за кулисами, Эмери сделала это с ней, пока мы с Оливией обедали с Джаредом Колтером. Было удивительно, какие вопросы Оливия могла ему задавать - такие, на которые у меня никогда бы не хватило смелости, например, служил ли он когда-нибудь в армии, как я? Он был очень терпелив с ней и рассказал о «черных операциях» , о том, что ЦРУ делает для защиты ее свободы, и о том, почему важно голосовать, когда она станет старше и будет выдвигать свою кандидатуру. «Кем я должна быть?» - спросила она с интересом. «Я думаю, из тебя получится отличный прокурор, потому что, похоже, тебе нравится докапываться до истины. Как и все, кто когда-либо встречался с Джаредом Колтером, она приняла его слова как евангелие и отправилась на поиски фактов, чтобы понять, действительно ли это может стать целью ее жизни в шесть лет. Я сказал ей, что у нее есть время обдумать все варианты, ведь за день до этого она планировала стать астронавтом. Мне позвонил Локрин Барнс, который попросил о встрече в последний вечер, когда мы были там. «Знаешь, ты мог бы поехать», - сказал мне Эмери в тот вечер, когда мы вместе лежали в постели, а девочки находились в соседней комнате, наша дверь была закрыта и заперта, а их - открыта с другой стороны. «Что?» «Локрин Барнс», - напомнил мне Эмери, проведя рукой по моей груди и прикоснувшись ко мне, как он всегда это делал. «Ты мог бы пойти к нему». «Я знаю это». «И я бы не стал настаивать на том, чтобы поехать с тобой», - тихо сказал он, наклоняясь ближе, чтобы поцеловать меня в грудь, а его рука скользнула вниз по тому, что он назвал моим бугристым животом. «Я тоже это знаю». Я вздохнул, мое дыхание перехватило, когда его рука скользнула ниже под одеяло к моему члену. «Но мы с Локрином Барнсом не друзья, поэтому сегодня мы ужинали с Купером, а не с ним». «Мне понравился Купер. Надеюсь, он приедет на ту рыбалку, которую хочет устроить». В данный момент меня волновал только Эмери и его рука под моими яйцами, лениво ласкающая меня, пока он не сжал в кулак мой уже твердеющий член. «Да, он замечательный», - пробормотал я, прижимаясь к его всегда идеальному захвату. Этот человек довел работу с руками до совершенства. «Я просто хочу сказать тебе, - прошептал он в темноте, поглаживая меня, доя меня, его большой палец размазывал вытекающую смазку по головке моего члена, - что ты волен встречаться с кем хочешь». «Ты не обязан трахать», - простонал я, подавляя звук, и посмотрел на дверь, чтобы убедиться, что она закрыта с нашей стороны. «Ты уверен, что она заперта?» «Да, заперта». Мы могли слышать их, а они могли слышать нас, если бы мы говорили нормально, поэтому мы так горячо шептались и сглатывали звуки, которые могли быть очень, очень громкими, когда нам везло, и девочки обе ночевали у своих друзей в одну и ту же ночь. «Бранн?» - хрипло произнес он мое имя, откидывая одеяло и проскальзывая между моих ног. «Согни колени». Я сделал все, как было велено, и был вознагражден: сначала его язык провел по истекающему концу моего члена, а затем он медленно, уверенно, глубоко проглотил меня, заглатывая по всей длине, пока не овладел каждым дюймом. Это был рай. Я и не подозревал, что у него есть смазка, пока палец не вошел в меня, и я задохнулся, выплеснув немного в его горло. Когда он добавил еще один палец, проталкивая оба глубоко и одновременно посасывая мой член, я выгнулся на матрасе, потеряв дар речи, потому что так и должно было быть, и единственное, о чем я мог умолять, - это выгибать бедра и задыхаться. Эмери Додд был красивым, сексуальным мужчиной, но если вы не делили с ним постель, то никогда не узнаете, что его кожа похожа на горячий шелк, когда скользит по вашей, или что его стройные мышцы двигаются плавно, томно, пока он не захочет большего. А потом была сила и власть, и восхитительные манипуляции, когда он сгибает тебя пополам, прижимает к себе и берет то, что хочет - твою покорность, свое удовольствие. Его руки находились под моими коленями, и он выгнулся надо мной, хищный и непреклонный, широкая головка его члена упиралась в мой вход, давя внутрь, мои мышцы напряглись вокруг него, а ноги задрожали в его хватке, когда я заскулил, и этот заглушенный звук стал еще более развратным и отчаянным. Не то чтобы меня это волновало, вся моя гордость была отброшена. Он забрал ее у меня, фасад, контроль, который я демонстрировал всем, лишил меня всего этого, когда мы были в постели, и когда он снял с меня всю броню, тогда он трахнул меня, как делал это сейчас, вбиваясь в меня, весь я полностью принадлежал ему. Я выгибался, проталкивая его глубже, и его глаза сверкали в темноте, а затем сузились до щелей, которые было трудно разглядеть. «Бранн», - прошептал он, толкаясь в меня только для того, чтобы откинуть бедра назад, почти освободившись от моего тесного отверстия, прежде чем он вошел в меня снова и снова, неустанно, без колебаний, ясно давая понять, что я принадлежу ему. Я потянулся к нему, и только тогда карающий ритм ослаб, когда он выгнулся надо мной, чтобы подарить жестокий поцелуй, неистовый, пожирающий, одной рукой вцепившись в мои волосы, когда он вошел в меня, перебирая мои яйца, когда я кончил в порыве страсти, забрызгав его живот и грудь, дергаясь и содрогаясь под ним. Он впился в мое тело и кончил вот так, зарывшись в него, закрепившись, сделав все внутри горячим и скользким, прижавшись к моей груди, и звук его хрипловатой усмешки поплыл по моим венам, прежде чем он снова поцеловал меня, на этот раз мягче, но с тем же требованием губ, языка и зубов. Мне пришлось повернуть голову, чтобы отдышаться. «Ты всегда такой внимательный, когда ревнуешь», - прошептал я, прижимаясь к его блестящей коже, улыбаясь, довольный телом и душой, готовый уснуть в его объятиях. «К чему ты... к чему я должен ревновать?» - спросил он, отстраняясь от меня, как делал всегда, медленно, нежно и очень осторожно. «Не знаю», - хмыкнул я, наблюдая, как он натягивает на нас одеяла, и нас обоих не волновало, что мы были липкими от спермы. «А почему ты?» «Ты занимался с ним любовью». «Поправка. Я его трахал. Разница есть». «Я не хочу, чтобы ты трахался с кем-то, кроме меня». «Не волнуйся об этом. Этого никогда не случится». Я притянул его к себе, прижав к груди и крепко сжав. «Я умнее, чем кажусь, ты знаешь». «Я хочу пожениться, когда мы вернемся. Я не хочу ждать до января. Мы идем в мэрию». «Девочки захотят устроить свою вечеринку», - поддразнил я его, и мои глаза закрылись раз, два, прежде чем я просто забыл их открыть. «И все с цветами. Мы обещали, что будем стоять на кухне у люстры». «Это серьезный разговор», - сообщил он мне. «Открой глаза». Я застонал, но тихо. «Сейчас». Я сделал то, что мне было сказано. «Мы можем получить все, что хотят девочки, и все равно сделать это в следующие выходные. Я скажу Малу, когда мы вернемся домой. А ты скажи Хаку». «Кольцо не сделает меня более твоим, чем есть сейчас», - пообещал я ему. «Я знаю», - согласился он, глубоко целуя меня, прежде чем остановиться и заглянуть в мои глаза. «Но тогда мне не нужно будет вытрахивать тебя в матрас каждый раз, когда я буду ревновать». «Я знал, что ты ревнуешь». «Да, ты очень умный». Я насмешливо хмыкнул, и он улыбнулся. «Я хочу, чтобы ты всегда знал, кто тебя любит, и мне кажется, что если я запечатлею это на каждом сантиметре твоей кожи, то ты ни за что не сможешь забыть». «Я никогда не смогу забыть, так что в следующий раз я соглашусь на властный трах без двойной порции страхов и ревности, хорошо?» «Договорились». Мы поженились, когда вернулись домой, и я никогда не видел Локрина Барнса. *** И сейчас, когда я стоял у кухонной стойки, пил кофе, переодевшись в джинсы, серую футболку и голубой кардиган на молнии, который так любил Эмери, после того как принял душ и побрился, готовясь к скорому приезду Эмери и его родителей из аэропорта, мне следовало бы нервничать, но я не нервничал. Я надеялся, что понравлюсь им. Я бы из кожи вон лез, чтобы им понравиться, но если они не захотят, это тоже нормально. Эмери был безумно влюблен в меня. Я видел это по его лицу, когда он смотрел на меня, чувствовал по его рукам, когда он прикасался ко мне, и слышал это в его голосе, когда он произносил мое имя. Я чувствовал то же самое. Девочки любили меня, хотя я доводила их до безумия, а Уинстон не любил меня с тех пор, как я стала чистить ему зубы электрической зубной щеткой. Это было намного проще и быстрее. Меня любил мой лучший друг, а также все новые друзья, которых я завел в Урсе, и я чувствовал, что у меня есть благословение Андреа, поскольку, когда мы поженились, свет проникал через окно и падал на люстру, заливая комнату радугой цветов. Лучше не бывает. Я услышал, как машина подъехала к подъездной дорожке и направилась к гаражу за домом. «Они здесь!» крикнула Оливия, пробегая мимо меня к задней двери. «Подожди, пока твой отец припаркует машину», - предупредил я ее. «О, Бранн», - заскулила она, потому что я явно был смешон. «Ты слишком много волнуешься». «Я никогда не могу слишком много волноваться», - сказал я ей, когда она подошла к двери. «Я люблю тебя». Она повернулась и улыбнулась мне через плечо, а Эйприл подошла ко мне и взяла за руку. «Я тоже тебя люблю, Бранн», - сказала мне Оливия. «Но ты это знаешь». «Знаю». «Я тоже тебя люблю». Эйприл вздохнула и сжала мою руку, не отходя от меня ни на шаг. «Я тоже», - сказал я, вынужденный сделать быстрый вдох, потому что они издевались надо мной, заставляя меня все ..... «Что, черт возьми, происходит?» Я зарычал на них, потирая глаза. «Просто хотела, чтобы ты знал», - хмыкнула Оливия, открывая дверь и выбегая на улицу. Я услышал, как женщина выкрикнула ее имя. Эйприл в последний раз сжала мою руку, прежде чем последовать за сестрой. Я перевел дыхание, увидел цветную призму на потолке от люстры и направился на встречу с остальными членами семьи. «Вот он», - услышал я слова Эмери. Это было все, что мне было нужно.