strawberry chainsaw

      Наверное, думает абстрагировано Аки, прислушиваясь к громкому шебуршанию и мокрым хлопкам порывисто сталкивающихся губ, стоило бы подумать над уровнем собственной разборчивости и приемлемостью подобного поведения. Но для чего?       Он все понимает про Денжи, про несвязный поток его желаний и мыслей, про подавляющее разум чувство силы и злости и запрятанный страх, что здесь все и закончится, и он так и не успеет расстаться с девственностью. Денжи верит, что все впереди, но поношенное жизнью мясо, пусть и обретшее регенерацию и бензопилы, все еще принадлежит подростку. Гормоны у него бушуют через край и сбивают с ног, стоит только поманить. Не то, чтобы Аки считал себя настолько привлекательным, да и Денжи, казалось, одержим обычными для своего возраста и пола фантазиями о фигуристых девушках, но вот как все обернулось.       Ну и не последнюю роль сыграла, конечно, нашпигованная никотином и кофеином кровь.       Стоит признаться, бушует не только у Денжи. Аки, честно постаравшийся выкинуть из головы проклятый эпизод с ванной, все равно постоянно к нему возвращался. Сначала с возмущением. Потом, привыкнув, со странным чувством комфорта. В этом было что-то очень нормальное. Они, как студенты, делили на троих квартиру, вместе ели, отдыхали и спали. Если выдвинуть за скобки работу, Аки по вечерам почти не чувствовал себя приговоренным мертвецом.       И непосредственный Денжи в ванне со своим испачканным спермой животом и поджатыми пальцами ног тоже был частью настоящей жизни. А еще он выглядел в этот момент очень красивым, если такое понятие вообще применимо в отношении человека, состоящего из сплошных углов, зубов и клубничного джема.       Аки вываливается из мыслей и приглушенно ахает от неожиданности, когда Денжи не рассчитывает с укусами где-то в опасной близости к яремной вене, но тут же забывается в усиленном наплыве напористых ласк. Распахнувшиеся было глаза закатываются обратно, пальцы зарываются в густые выгоревшие волосы. Невыносимо тугой узел в паху закручивается еще сильнее.       Красивым.       Неловкая возня с пуговицами закончена, Рубикон перейден. Денжи, судя по слабой подсказке запотевшего сознания Аки, сейчас примерно в том же состоянии что и он сам, только не один на один с безотказной ладошкой, а взаимодействует с живым, во всяком случае пока что, человеком. Даже ухо у него горячее, Аки почти обжег искалеченную губу, когда Денжи невпопад поднял голову. В глазах припорошенная долей растерянности похоть, и она так не вяжется со всеми известными характеристиками, что он пытливо вглядывается в неугомонные радужки и для чего-то хоронит это знание на дне души.       Еще Аки смутно помнит, что вообще-то был какой-то план, и он бы даже пустил все на самотек и посмотрел, как Денжи будет выкручиваться, но не получается, рассудок требует действий, желательно быстрых и конкретных. Кружится голова, поцелуев не хватает, а чужое нетерпение только разгоняет собственное. О том, куда оно заведет, думать щекотно. — Это… — Аки собирается с силами, позволяет сползшему дальше некуда Денжи сжать свой бок до синяков и оставить на ребре будущий засос. — А что…       Денжи поднимает лицо, оголяет, облизнувшись, клыки. Его растрепанные волосы подметают грудную клетку, задевают сосок; Аки сдавленно вздыхает. Денжи улавливает звук и весь озаряется. Он привстает и сипло шепчет: — А еще так сделай? Аки с ужасом понимает, что щеки у него краснеют. — Не могу. — честно отвечает он. Денжи приоткидывается на удобно оказавшиеся за его поясницей колени, хмурится, приоткрыв рот. Аки снова вспоминает, что как-то так он выглядит, когда кончает, и откашливается, отвлекая себя изо всех оставшихся сил.       Какой же, сука, тяжелый стал на домашней жрачке. — Пожалуйста?.. — странным голосом выдает Денжи, трет косточкой пальца между бровей. Аки в очередной раз поражается ходу его мыслей и выгоняет непрошенные свои. — Это так не работает. — продолжает спокойным тоном. Чтобы сгладить встрепенувшеюся неловкость, грозящую все уничтожить, подцепляет ногтем крышку пряжки и ремень распускается, затем вытягивает освободившуюся узкую ленту из форменных брюк, проталкивает пуговицу сквозь петлю. Денжи провожает взглядом его руки, слегка наклоняется вбок, чтобы было удобнее. Затем просто стаскивает рубашку через голову и бросает куда-то за плечо. Чувствуя себя непривычно голым, хмыкает и теребит стартер, чешет под ключицей. Ему хочется и боязно примерно в равной пропорции, но здоровые потребности побеждают. И еще хочется опять достать из Аки тот тонкий нежный звук, от которого по бедрам бегут разряды.       Аки вдруг ловит дикое чувство дежавю и, повинуясь порыву, обхватывает Денжи за шею и роняет на себя, остервенело целуя, захлебываясь, едва успевая делать вдохи. У него ощущение, что это единственное возможное, что он может сейчас сделать, и интуиция награждает сполна. Денжи млеет, совсем не каменея уступчиво, как тогда в пивной, а берет, сколько и как пожелает. Скоро привыкнет, с едва заметным уколом ревности думает Аки, но тут же мысленно дает сам себе подзатыльник. Это все не имеет никакого значения в сравнении с тем, какой покладистый и при этом буйный Денжи сейчас. С ним. Или…       Аки разрывает поцелуй, выворачивается из-под цепких губ, засучивает рукава так и не снятой рубашки. Денжи, не отвлекаясь, переключается на уши, снова облизывает, засасывает мочку, мычит от удовольствия, снова прижимается, царапая расстегнутой молнией. Аки чувствует, как по его прессу прокатывается легкая судорога, дергается кадык. Его вдруг начинает душить смех. — Что у тебя с моим ушами? — вполголоса спрашивает, покрывая вытянувшуюся перед собой шею, переходящую в плечо, чередой быстрых поцелуев. Кожа под ними тут же покрывается мурашками, Денжи издает что-то, напоминающее отдаленный рокот мотора, дергает локтем, лезет в глаза вихром на затылке. — Лучшие уши. — осипший голос так близко, словно внутри головы. — И от твоих волос пахнет вкусно. И сильно — пепельницей. — Громко шуршит, лижет, дышит прямо в чуткую раковину.       Аки зажмуривается. От этих бесхитростного поведения его захлестывает чудовищной жаждой. Он бежит ладонями по поджарой голой груди над стартером, по загорелым в до-Общебезные времена плечам, по раздающимся при каждом вдохе ребрам, вонзает коротко остриженные ногти под ходящие ходуном лопатки. Денжи всхрипывает и выгибается, в обратку оставив здоровый засос прямо под подбородком. Штаны от бесконечных движений туда-сюда с него почти сползли. — Аки, — говорит он, — я запутался.       Аки прикусывает губу, чтобы не сказать лишнего, потому что на мозги давит дико; целует раз, два, три, гладит поясницу, твердую спину, обратно по лопаткам и зарывается пальцами в волосы. — Что?       Денжи вздыхает, берет тайм-аут и доверительно бормочет, приподнявшись на локте: — Я не понял, кто кому будет дрочить. — Иногда мне так хочется тебя задушить, — откликается Аки почти с нежностью, — только работу из-за такой псины терять не хочется.       Денжи сопит, сжав челюсть, смотрит на Аки внимательно. Ему не обидно, но Аки хочется ебнуть, правда чтобы он в этот раз попросил еще. Будь Денжи не собой, а кем-то другим, он бы над этим поразмыслил на досуге. И Аки, раз такой умный, пусть потом над этим подумает. А пока у Денжи есть конкретная картинка перед глазами, в которой Аки стонет, потому что, по загадочной причине, именно это заставляет Денжи чувствовать себя так же, как когда он превращается в бензопилу: охуенно.       Сделать это будет не так уж и сложно. Не сложнее, чем дома. Не сложнее, чем себе.       Денжи встряхивается, приникает к припухшим губам, с разгона забирается языком, старается изо всех сил не укусить; пальцы вслепую вскрывают ремень-пуговицы-молнии. Хорошо, что Аки не девчонка и не носит миллион одежды и лифчики, которые нереально расстегнуть на ощупь.       Тело Аки под ним встряхивает при первом же прикосновении. Глаза у него закатываются, и Денжи становится хорошо, будто они поменялись местами. Член мокрый, как мордашка Пауэр после того, как нетопырь сожрал ее кота. Денжи незаметно обтирает руку о простыню, потому что слишком много смазки тоже нехорошо, ощущения не те. Он уже все знает, поэтому действует наверняка. Лучше всего — кулак, сбитый темп, разогнаться, пауза, дать отдохнуть и по новой. Сколько, интересно, Аки выдержит?       А пока он поверхностно дышит и разводит шире колени, можно продолжать его целовать, только очень медленно. Типа контраст, как паштет на сладком тосте. И еще можно очень осторожно прижать за горло. Денжи про такое слышал, что некоторым девушкам нравится, особенно тем, у кого была непростая жизнь, а у Аки сплошной пиздец был, а не жизнь.       И стоит Денжи слегка надавить в основание шеи, где сильно-сильно бьется кровь, как Аки выгибается и наконец-то стонет. Наконец-то. Член его дергается, внутри под шелковистой кожей перекатывается и ширится, Денжи хорошо знает это чувство, поэтому прижимает его ладонью и успокаивающе шепчет: — Не-не-не, погоди, рано еще. И действительно рано. Видимо, работа ему вместо всего в этой жизни. — Бляяяяяядь, — говорит Аки, закидывает руки за голову, чуть не заехав Денжи в глаз, сцепляет в замок и закусывает запястье. Денжи понимающе кивает, затем целует в угол губ, осторожно проводит большим пальцем по головке, стягивает кожу, сжимает. Аки сглатывает, окидывает потолок бессмысленным взглядом. Денжи вкусно на это смотреть, но нет радости без яда. — Ну че, берешь слова назад? — спрашивает ехидно, кулак с хлюпаньем скользит вверх и замирает, мелко сокращаясь. Аки охает, но тут же тает; подается бедрами вверх, Денжи позволяет, но потом все равно сбавляет свои алчные ласки. Аки раздраженно морщится. — Нет. — на более конструктивную фразу у него не хватает фокусировки. — Ты бы променял вот это, — Денжи совершает серию быстрых фрикций и расплывается в ухмылке, видя, как Аки снова захлебывается стонами, — на свою сраную работу? Серьезно? — Откуда ты всего этого набрался? — вместо ответа спрашивает тот и, расцепив руки, запускает их в свою челку, неистово зачесывая вверх. Попутно он думает о том, чем занимаются все остальные, и каков шанс, что…       Кажется, стены вибрируют от чавканья мокрой кожи и тяжелого дыхания. — У меня отличное воображение. — с достоинством отвечает Денжи и Аки с сомнением косится на него, но тут же получает такой заряд ощущений, что все мысли сдувает.       Денжи не ласковый, движения у него не мягкие, в каждом действии сквозит прямолинейность и безыскусность, но вместе с тем Аки никогда такого не испытывал. Его затапливает стыдом, выкручивающим возбуждение до предельных значений, но Денжи вновь все обламывает, лижет сосок шершавым языком, шмыгает носом, отвлекает новыми идиотскими вопросами. — Вот прямо задушил бы? Или лиса бы вызвал? Ты знаешь, что в поединке я тебя разъебу, как в первый раз?       Ему нравится эта внезапная власть над человеком, всегда стоящим выше. Нравится быть причиной этих вздохов, охов и, наверняка, адски болящих по ряду причин яиц. Денжи нравится причинять удовольствие, впервые со смерти Почиты. И пусть сейчас он отдает не самую свою большую ценность, а всего лишь немного практики, радует это не меньше. Поделенный с демоном бутерброд из мусорки не заставлял зубы скрипеть от желания, чтобы Аки сделал с ним все те же вещи, потому что теперь-то они оба знают, что именно нравится Денжи наравне с клубничным тостом. — Ну конечно. — бормочет Аки, изворачиваясь, чтобы заткнуть Денжи рот ладонью и не слышать больше этот беспощадный бред, и, может быть, этот болван наконец-то сосредоточится на чем-то более существенном.       Словно поняв его, Денжи заходит на новый пыточный круг. Аки уже успел усвоить нехитрый паттерн и ожидание подступающего блаженства пронзает всю нервную систему, ладони потеют, коленями хочется хорошенько хрустнуть, чтобы снять тянущую боль. Он чувствует эту сладкую пружину, сворачивающуюся ниже живота, и кусает в ожидании губы, позволяя Денжи упереться лбом себе в плечо, сумбурно гладя его свободной рукой по волосам и накручивая их на пальцы.       Больше тянуть нельзя, иначе Аки все-таки откроет глаз и скажет волшебные три буквы и это будет вовсе не «еще», поэтому Денжи прикладывает весь свой недюжинный талант к тому, чтобы отобрать у него любые поводы об этом задуматься. Он вбирает в рот подергивающиеся пальцы, концентрируется на том, чтобы повторить так же хорошо, как было (спасибо, Макима!), исподтишка поднимает глаза на Аки и внутренности екают: ему нравится. И Денжи так сильно нравится, что ему нравится. Переполненный, Аки слой за слоем сбрасывает печаль, одиночество, тревогу, страх, и остается просто собой, и эмоции у него становятся простые и понятные, как у самого Денжи. Теперь главное не потерять темп, говорит себе Денжи, прислушиваясь с перестуку сердца под собой.       Ладонь у Денжи уже почти онемела, но даже тут Аки не подкачал — он несколько раз глубоко вдыхает, выгибается, мышцы его конвульсивно сокращаются; Денжи отклоняет голову, выпуская пальцы изо рта, осушает о плечо слюну и подрывается, чтобы в последнюю секунду успеть заглушить поцелуем расслабленный громкий стон.       На всякий случай Денжи еще раз осторожно чмокает абсолютно ошарашенное и пустое лицо, чистой рукой убирает с глаз разлетевшиеся волосы. Встает, оценивает результаты трудов и довольно хмыкает, стирая прозрачно-белые потеки краем покрывала.       Аки беззвучно матерится и переворачивается на живот, выпутываясь из скомканной простыни.

***

— Один раз, — говорит Денжи, поднимая с пола рубашку и крутя ее в руках, тщетно ища куда просунуть голову, — я так феерично кончил, что приложился головой о бортик ванны. Потом шишка на башке размером с апельсин была. Аки садится на край кровати и, заторможено переваривая услышанное, вдевает ремень в шлевки; прищуривается, соображая, затем брови его сходятся, и он яростно выплевывает: — А я все думал, откуда там скол!       Денжи скалится и непринужденно проводит кончиком языка по зубам.       И вид у него абсолютно блядский.