Преступление Кхорна

В свои покои Юнги вернулся лишь поздним утром, успев поспать всего несколько часов, однако по прибытию он ложиться в кровать не стал. Он достал из потайного места свой клинок и очень долго думал о том, что произошло ночью и как ему действовать дальше. С Чонгуком омеге было слишком хорошо, альфа стал первым из числа немногих, с кем было комфортно и приятно разговаривать, с кем было весело и вовсе не хотелось примерять лживые образы, хотелось оставаться собой. Юнги понимал — он не должен чувствовать что-то к Кагану, но он чувствовал. Омега мечтал побыть в мире, где не было всех тяжелых событий прошлого, и просто окунуться в реку, которая бы вела его по жизни. — О чем ты задумался? — в момент, когда пришел Джен, Юнги вновь спрятал клинок и лежал на кушетке напротив окна. — Ни о чем таком, что было бы достойно рассказа, — выдыхает омега, пока солнце приятно согревало кожу. — Зато можешь рассказать о прошедшей ночи, — Джен тихонько присаживается рядом с Мином, любопытно вглядываясь в чужие глаза. — Могу, но после обо всем узнает советник в мельчайших подробностях, — кратко улыбается Юнги. Он действительно хотел уже хоть с кем-нибудь поделиться всем, что скопилось у него на душе за прошедшую неделю, но доверять Джену опасно. Тот все еще находится на крючке Намджуна, а альфа — последний, кто должен знать о душевных переживаниях Анеша. Ким не поймет, так еще и проведет очередной урок о том, что Юнги себя так вести не должен, а может, и сделает чего похуже. — Я ничего не скажу, честно, — стыдливо опускает глаза омега, действительно веря в то, что сможет удержать свой язык за зубами. И Юнги, пусть и верит не до конца, но делится со светловолосым почти всем, что было этой ночью. Джен часто хлопает глазами и даже несколько завидует Мину, однако зависть вмиг пропадает, стоит ему увидеть грустный взгляд омеги. Джен многого не знает об Анеше, тот и не делится, однако тревогу в чужих глазах он замечает и осознает, что ничего с этим сделать у него не получится. Юнги всю сознательную жизнь мирился с разорванной душой и сердцем, будет делать это и дальше. Вот только что-то в нем все же поменялось, что именно — непонятно даже ему самому. Внутри парня зародилось странное чувство, непохожее ни на одно другое, а что делать с ним — вовсе не ясно, ведь и дураку понятно, что ничего, кроме своей цели, он перед глазами видеть не должен. Оставшийся день омега провел у Хэсуна, который усердно готовился ко второму дню праздника, что проводился уже в гареме. Этот день многим отличался от предыдущего, поскольку все государственные чины уже были заняты работой, и пир продолжался лишь на улицах столицы, на некоторое время задержавшись в гареме. Для омег были подготовлены угощения, напитки и музыка, главный зал, в котором жили парни, красиво украсили. Каждый из омег надевал к вечеру самые красивые свои наряды, они сами делали себе макияж и укладывали волосы. Этот вечер обещал быть прекрасным, но даже не столько из-за праздника, сколько из-за того, что в это же время Хэсун по традиции должен был выбрать омегу, который отправится в покои его сына, поэтому каждый из них стремился оказаться самым красивым и надеялся, что взгляд папы императора упадет именно на него. Юнги знал, что он в списке этих омег не состоит, поэтому особых надежд на встречу с Каганом не питал. Однако он понимал, что та ночь пробудила чувства не только у него, но и у императора. Во всяком случае, он хотел бы верить в это и в то, что увидит альфу вновь. У самого Чонгука день начался куда раньше. С самого утра он отправился на заседание совета, на котором должны были присутствовать самые главные государственные мужи. Сам он восседал на широком диване, в то время как позади него ястребом стоял Хосок. Тот не имел никаких должностей и званий, но, несмотря на это, всегда был подле императора. — Я приветствую всех вас и с позволения Кхорна открываю заседание, — коротким движением руки Чонгук позволяет мужчинам опуститься на свои места. — По традиции нашего государства каждый из вас должен отдать мне свои печати и самостоятельно отстраниться от обязанностей, однако я беру в учет тот факт, что на этом месте я много лет вместо своего отца проводил все встречи. Именно поэтому практически все останутся при своем звании, кроме нескольких лиц. Каган почувствовал, как накалилась обстановка, но понимал, что это неизбежно. — Кванджон, я отстраняю тебя от должности своего главного военачальника, — произносит альфа и протягивает ладонь, в которую через несколько мгновений пожилой мужчина вкладывает свою печать и покидает зал. — На его место я назначаю Намджуна, — продолжает Чонгук, переводя недобрый взгляд на Кима. — Я снимаю с тебя звание своего советника, с этого момента ты являешься командующим армией Кхорна. Альфа, не до конца осознавая происходящее, всматривается в безразличное лицо императора, а после, поднявшись, отдает свою печать и принимает ту, что вернул Кванджон. Намджун не мог поверить, что его лишили главной должности во дворце, и, что самое главное, не понимал причин, но, несмотря на это, опускается на место военачальника и помутневшим взглядом сверлит кресло напротив, в котором он просидел почти четыре года. — Своим главным советником и ведущим делами дворца я назначаю тебя, Хосок, прими печать. Каган даже не смотрит на брата, лишь поднимает вверх небольшой мешочек и ждет, пока его заберут. Атмагрул же не понимает совершенно ничего, на ватных ногах подходит к Чонгуку и принимает печать, заглядывая в глаза брата и пытаясь выведать ответы в них. Не получается. Каган лишь коротко улыбается и направлением руки указывает альфе на место, занимаемое ранее Намджуном. Последний же затаивает глубоко в себе непреодолимую злость. Заседание длится чуть больше часа, в ходе которого Чонгук дает всем ясно понять, что совсем скоро грядет новая война. Против кого и как близок тот час, он не озвучивает в угоду собственным целям, понятным лишь ему. — Намджун, останься, все остальные могут быть свободны, — Каган не говорит, а режет, смотрит на застывшего Кима и, после того как зал опустел, велит тому подойти ближе. — Я знаю, ты в смятении. Объясняться перед тобой я не собираюсь, таково мое решение, и обсуждению оно не подлежит. — Господин, я никогда не выказывал Вам неуважения, и так будет всегда. Если Вы сочли это разумным, значит, я совершил ошибку, — кланяется альфа и, с позволения, покидает комнату. Но где? Где ты просчитался, чертов Ким Намджун? Что ты сделал, что тебя пинком отсылают из дворца? Бывший советник рвет и мечет, он запирается в своей комнате и не может не отдаться гневу, который окутал его подобно волнам, сбил с ног и заставил опуститься на колени. Он ненавидит Кхорн, ненавидит себя, ненавидит всех. Он не понимает, почему, выжимая из себя все силы для службы во имя государства, его раз за разом опускают лицом в грязь. Да, он все еще остается одним из главных мужей империи, но что военачальник против советника? В комнате Намджуна, прежде красивой и аккуратной, царит полный хаос — всюду разбросаны книги, вся мебель, исключая кровать и шкаф для вещей, нещадно опрокинуты на пол. Альфа смотрит на себя через разбитое зеркало и не верит, что так низко пал. Так низко, что даже не смог возразить или хотя бы выведать причину понижения. Намджун уверен, Хосок ошибется, он сам подставит себя и тогда самолюбие Кима восторжествует, он будет давиться приятным чувством победы в придуманной им битве. — Господин, не отвлекаю? Чонгук возвращается в свои покои ближе к полудню, уже хочет отправиться на балкон и набрать в легкие свежего воздуха, как что-то внутри него просит остановиться. И он задерживается, оглядывает большие комнаты беглым взглядом и гулко вдыхает. Его запах еще здесь. Или он пропитал самого Кагана? Забрался под кожу, смешался с кровью и устремился в легкие. Все, чем дышит Чонгук, — аромат чужого тела, волос, все, что видит перед собой, — взгляд лисьих глаз кадмеи, угольные волосы и улыбку, что заставляет альфу раз за разом возвращаться к моменту, когда этот безумный омега был перед ним, а не просто оставлял свои образы в памяти, разбрасывая в мыслях Кагана звонкий смех и пылкие танцы. Чонгук смотрит в сторону кровати, переводит взгляд на кушетку, затем на камин. На минуту альфа забывается, представляя, как Юнги поселился в этих покоях и изо дня в день встречает его после тяжелого дня, обнимает и улыбается так, как может только он. Прерывает пребывание в грезах настойчивый стук в дверь, а после и Хосок, который идет сразу к Чонгуку. — Брат, почему я не знал обо всем? — тяжело дышит альфа, будто не шел к Кагану, а бежал в попытках узнать ответы на мучающие его вопросы. — Я долго думал над этим решением, моей первостепенной задачей было отослать Намджуна как можно дальше из дворца, но сильно понижать его в должности не хотел — он умный и смелый альфа, достойный важного чина и очень полезный для Кхорна, однако никого другого более подходящего на это место я не нашел, — грузно выдыхает Чонгук, вглядываясь в открытые двери, ведущие на террасу, а затем резко поворачивается к Хосоку. — Никого, кроме тебя. Ты мой брат, моя опора, самый близкий и верный мне человек, ты единственный, кто не только способен заменить Кима, но и превзойти его. Не говорил раньше, потому что сомневался. Назначить тебя советником — значит отпустить от себя, но в конечном итоге это принесет пользу государству, поэтому бери в руки эту власть и сделай все во благо Кхорна. Кто бы мог знать, что единственная ошибка Намджуна не была связана с его решениями в роли советника. Ей оказалась любовь, которую не получилось сделать тайной. И пусть между ним и Чимином ничего, кроме коротких бесед и несмелых взглядов, не было, сути это не меняло: омега, как глупый мальчишка, был безмятежно влюблен в того, в кого влюбляться было нельзя. Да, Намджун прекрасный альфа и мудрый советник, однако мужем он никогда принцу не станет. Ким — сын Манны, раб Кхорна, и выше головы прыгнуть не смог бы. Чимин предназначен только для того, кого породил своей милостью кровавый бог, того, кто не только был рожден на территории государства, но и является верным союзником и мощной опорой для императора. Кто-то, но не Ким. И это понимали все, однако до конца отпускать пребывание в собственных мечтах ни омега, ни альфа не могли. Чимин Анемон Кхорн родился чуть больше чем семнадцать лет назад, но уже тогда все знали точно: этому ребенку суждено испытать все, кроме любви к своему будущему супругу. — Сынок, у тебя все в порядке? — обеспокоенно произносит Хэсун, пытаясь выведать причину такого состояния младшего принца, но всё впустую — Чимин бледный, бродит по дворцу словно тень и пустым взглядом прожигает тарелку перед собой, в которой со времени начала трапезы количество еды не изменилось. Совместные семейные обеды были традицией дома Кхорн, три брата и их папа всегда собирались в одно и то же время не только чтобы поесть, но и желая провести ценное время в кругу родных. Однако в этот раз все не так — Каган оглядывается по сторонам в поисках чего-то или кого-то, Чимин вяло перебирает мясо утки вилкой, ни разу не отправив ее в рот, Хосок напряженный, не может смотреть ни на кого, лишь разглядывает голубое небо через окна напротив. — Так, — Хэсун звонко и очень сердито опускает руки на стол, останавливаясь взглядом на каждом своем сыне, а затем упирается голубыми глазами в самого старшего. — Чонгук, что происходит за этим столом? Не лги мне, предупреждаю сразу, ты знаешь, что будет после этого. — Папа, один твой сын стал императором, второй — его главным советником, что плохого могло произойти? — Каган пожимает плечами, а затем набирает полный рот еды. Хосок, понимая, что следующий в допросе он, ускоренно поступает также, а Чимин в это время даже не слушает разговора, проклиная тот день, когда родился. — Отлично, мои собственные дети что-то от меня скрывают, — театрально возмущается Хэсун, а после вновь возвращается взглядом к Чонгуку. — Я счастлив, что ты сделал брата своей правой рукой, однако что с Намджуном? Чимин слышит это имя и выгибается в спине, пронзая Кагана той же болью, что испытывает сам. — Ким Намджун отныне командующий моей армией, — быстро, словно пускает стрелу, говорит Чонгук и мысленно просит папу не задерживаться на этом разговоре. Тот все сразу же понимает, чувствует напряжение между сыновьями и тяжело выдыхает. Все прояснилось, но легче от этого не стало. У Хэсуна болит сердце за каждого из сыновей, но за Чимина особенно — он единственный, на чью долю выпали муки ростков чистой любви, которым не суждено прорасти. Обед они заканчивают в относительной тишине, которая каждому из присутствующих сдавливает ребра и мешает свободно дышать. Чонгук любит брата и хочет для него только лучшего, но не Намджуна. Также считают Хосок и Хэсун, однако младший признавать чужое мнение не хочет. Он и без того знал, что ничего не будет, что его любви суждено покинуть этот мир, словно цветку, так и не распустившись. Но он держался, видел Кима и успокаивался, и так день за днем. Но что сейчас? С этого дня он тень собственного тела, без души, без сердца. И так будет отныне всегда. Время близится к вечеру, пока Чонгук и Хосок усердно работают, Юнги помогает Хэсуну с оставшимися приготовлениями, а после и сам наряжается, в чем ему спешно помогает Джен. Мин почти весь день пробыл в садах рядом с дворцом, где вместе со слугами главного омеги выбирал цветы для грядущего праздника. Вот только Джена рядом не было, тот словно испарился, и Анеш знал наверняка, где именно он был. Поэтому, во время того, как светловолосый красил его и укладывал волосы, Юнги усердно молчал. Но продолжаться так и дальше все не могло — Мин готов взорваться на месте. — Закончили, посмотрись в зеркало, ты похож на ангела, — улыбается Джен, разглядывая проделанную им работу. И улыбается он именно так, как будто был у Намджуна. — Что-то не так? — Где ты пропадал сегодня? Ты исчез после того, как я отправился к господину, — наступает на омегу Анеш. — Ты ходил к нему, верно? — Юнги, я должен держать связь с ним, он дает мне информацию, которую я сразу же передаю тебе, — быстро бормочет Джен, вот только его прерывают, грубо хватают за подбородок и сжимают так, что после этого, очевидно, появятся красные следы. — Если ты все рассказал ему, я больше никогда тебе не доверюсь. Ты поклялся, не забудь об этом. Если ты решил нарушить клятву, тебя покарают, не Бог, так я, — Юнги резким движением отталкивает от себя омегу и отправляется в покои Хэсуна один, пока Джен, осознав произошедшее, закрывает глаза и с силой прикладывает ладонь к губам, мешая себе плакать слишком громко. По его щекам льются слезы, он рыдает и хочет кричать. Он слабак, слабее всех в этом дворце, но пытается казаться сильным. Не выходит. Юнги его не простит. Он сам себя не простит. В зале гарема играет красивая восточная музыка, танцуют омеги, низкие столики заставлены различными блюдами и напитками, все отдыхают и веселятся, празднуя восхождение Кагана на трон. Только Чимин, сидящий рядом с папой на пышных диванах, не может выдавить из себя ни одной даже слабой улыбки. Юнги опускается на подушки рядом со столом главного омеги и принца, перед этим не забыв выразить почтение поклоном и поздравить в очередной раз Хэсуна с великим для него и всего государства праздником. Анеш только собирается заговорить с Чимином, как рядом с ними оказывается невысокий омега и глубоко кланяется. — Господин, я каждый день молюсь за Ваше здоровье и за грядущее правление нашего императора, — парень с русыми длинными волосами вновь кланяется и, увидев кивок от главного омеги, опускается напротив Юнги, смерив того самым отвратительным и презрительным взглядом из всех, что когда-либо встречал Анеш. От такой наглости омега даже подавился напитком, но говорить ничего не стал. Как минимум потому, что совершенно не знает, кто этот парень такой, однако по его богатым одеждам и дорогим украшениям, а также свите, что пришла следом за ним, можно было понять, что тот совсем не прост и явно занимает высокое место среди всех омег гарема. — Это Юан, фаворит императора, — шепчет Чимин, опускаясь ближе к Юнги. И тот бледнеет, кажется, даже проваливается сквозь подушки под землю. Получается, у Чонгука уже есть любимый омега, и не просто наложник, а фаворит, самый главный из всего многочисленного гарема. Сложно было представить состояние Юнги, сложнее понять его чувства, которые растоптали в тот же миг, что Юан сел напротив него. Тот еще и улыбается до дикого самодовольно, все слышит и видит. От его взгляда не ускользает пустота в глазах напротив, он назло мило беседует с Хэсуном, показывая, кто здесь кто. Анеш не хочет плакать, не хочет запереться в своих покоях и упасть камнем на землю, громко зарыдав. Ему бы только вспомнить, что он делает в этом дворце, и все эмоции уйдут. Нет. Не уходят. Юнги понимает — так не должно быть, не так он себе все представлял. Он даже и не думал о том, что вместо стремлений поскорее разделаться с Итаром, он будет оправдывать себя незнанием его местонахождения и морально разрывать свое сердце на этом самом месте. Мысли Юнги прерывает слуга, что проходит мимо него и сквозь музыку шепчет что-то главному омеге. Тот, чуть нахмурившись, кивает в сторону Анеша. Этот же парень, подойдя уже к Мину, вновь наклоняется и говорит то, чего услышать сейчас он не то чтобы не ожидал, а даже и не хотел. Потому что больно до тошноты. — Император зовет Вас к себе, мне велено проводить. Юан, несмотря на музыку, все прекрасно слышит, улыбка сменяется удивлением, плавно переходящим в непомерную злость. Хэсун, разглядывая лицо Анеша, на котором отпечаталось смятение, не понимает, почему сын пренебрег традицией выбора омеги, а после слабо улыбается. Понимает. Мин на ватных ногах поднимается, кланяется главному омеге и следует за слугой. Еще несколько мгновений назад он мечтал вновь увидеть Кагана, сейчас он даже голоса его слышать не хочет. Да, ему нужно сблизиться с императором и добраться до его отца, но внутри ураган, органы сплетаются в один узел и тянутся, внутри боль и гнев. Внутри бес, от которого Юнги не уйти, а в глазах застывшие слезы. И пусть Вселенная вздрогнет еще раз, потому что Чонгука Юнги видеть не может.