Преступление Кхорна

В покои императора Юнги проходил не спеша, осторожно. Он понимал, что при себе у него нет оружия, а опасность в этом дворце он чувствовал на каждом шагу. И сейчас, в отличие от других дней, проведенных здесь, ему действительно страшно. Юнги видел этого альфу, разглядывал крепкое тело и рельефные мышцы, от взора Мина не ушло и то, как легко он передавал ему меч в ножнах. Этот мужчина силен и в равном бою несомненно одержит победу. Поэтому Анеш рисковать не хочет, учитывая превосходство врага действовать напрямую не будет. Пребывая в собственных мыслях, омега не заметил, как оказался в центре богатых комнат, по своему размеру превосходивших даже покои Хэсуна. Юнги сразу заприметил несколько дверей, за которыми явно скрывалось продолжение и так большого помещения. Помпезности и величия у Кхорна не занимать. Все огромное, все красивое и чересчур богатое. Анеш, понимая, что в покоях он совершенно один, разглядывает их очень внимательно, проходится взглядом по массивной кровати, красивой черной кушетке в конце комнаты, думая, что именно на ней он будет встречать императора. Долго ждать не пришлось — только Юнги красиво расположился на подушках, раскинув рядом края одеяний, как двери, ведущие на балкон, распахнулись, и в покои зашел мужчина, перед которым омега совсем недавно танцевал в тронном зале. Лицо Мина вновь закрыто полумаской, но и без нее его видно крайне плохо из-за малого количества зажженных свечей. Но Юнги видит все; на Кагане лишь черный халат, словно тот только вернулся из купальни, а на лице красуется довольная улыбка, больше напоминающая оскал. — Ты все же пришел, — усмехается Чонгук, проходя дальше в покои, а после усаживается в кресло недалеко от омеги. — Вы ждали, — давится захлестнувшим польщением своей персоны Юнги. — Несколько часов назад ты уже осмелился разговаривать со мной без особого уважения, так что продолжай, если бы мне не понравилось, твоя голова в эту минуту находилась бы на плахе, — томно произносит альфа, смерив Юнги таким взглядом, что омега в реальности представляет себя поделенным на части. — Ты пытаешься запугать меня, — коварно улыбается Мин, не дает страху загнать себя в угол. Однако тот делится на части: мало бояться Чонгука, стоило бы побояться близости с ним. Юнги прекрасно понимал, куда шел, но осознание этого в полной мере посетило его лишь сейчас. Отступать было некуда, бояться, в общем-то, тоже. Не съедят же его. Наверное. — А ты — показаться очень смелым, — кивает Каган. Омега после его слов слышит музыку, доносящуюся с балкона, мысленно радуясь тому, что мужчина и об этом побеспокоился. Юнги не медлит, в такт мелодии ложится на спину, по очереди плавно поднимает ноги вверх, драматично скидывая с каждой мюли. Омега слабо прогибается в спине, ладонями поглаживает открывшиеся для взора Кагана мягкие бедра и голени, кружит ими в воздухе, а после опускает их на пол, мелодично отталкивая руками колени. Парень поднимается с кушетки, волнообразно покачивает бедрами и ставит одну ногу на низкий столик, разделяющий его с Чонгуком. Тот, откинувшись на спинку кресла, жадно очерчивает взглядом все то, до чего ему хочется докоснуться уже сейчас, сжать, укусить, но в данный миг он лишь рассматривает — танцу, которым омега старательно дразнит его, мешать не хочется. Юнги видит, как на дне чужих глаз взрываются вулканы, как густая лава покрывает поверхность всего его тела и, кажется, стремится прямо к омеге. Мин не робеет, пропитывается чужим наслаждением и нежно поднимается ладонью вверх от колена до конца бедер, отодвигая края одежд, и полностью поднимается на столик. Омега, подняв одну ногу чуть выше пояса, ведет ею в сторону мужчины, касаясь сначала крепкой груди, а после медленно спускаясь ниже. Лишь за секунду до момента, когда Каган уже готов был не сдержаться и просто схватить Мина, унеся в спальню, Юнги ведет ножкой ближе к себе и опускает ее на кресло между колен альфы, затем повторяя это и со второй. Плавно развернувшись, омега методично развязывает ленты на груди, заставляя Кагана нервничать из-за того, что удовольствия увидеть это действо ему никто не предоставил. Юнги скидывает с плеч верхнюю часть своих одежд, роняя ее точно в руки мужчине, после опускается на пол и, присев в воздухе, кружит бедрами, отчего пояс на нем с длинными нитями из капель жемчуга едва ли не касается лица альфы. На Юнги остались лишь тот самый пояс из различных драгоценных камней и такое же ожерелье, к которым крепились подвязки с этими же кристаллами, напоминая подобие хоть какой-то одежды. Однако стеснения в нем не было, омега видел восхищение в глазах Кагана, понимал, что прекрасен, и даже не пытался прикрыться. Медленной поступью омега обошел альфу, словно уплывая от него в центр комнаты, где продолжил свой танец в более вместительном пространстве. Чонгук же вместо того, чтобы просто пересесть на другое место для лучшей видимости, поднялся и хищными шагами будто наступал на Юнги. Но тот уворачивался, как только оказывался слишком близко к альфе. Игры в догонялки пробудили в омеге нечто похожее на азарт, и тот, не прекращая танцевать, умело избегал мужчину, обходя его по кругу. — Может, такая добыча тебе все же не по зубам? — смеется Юнги, нарочно подходит слишком близко и вовремя успевает увернуться от загребущих лап Кагана. Однако в какой-то момент омеге не хватило ловкости на очередной маневр, Чонгук рывком прижал того к себе, заставив почувствовать не только жар чужого тела, но и то, как хорошо у Юнги все же получилось его раздразнить. — Ты быстро бегаешь, но от меня не убежишь, — клацает зубами рядом с носом Мина альфа, а затем тянется рукой к краю маски, чтобы снять ее и наконец-то поцеловать этого невыносимого омегу. Однако до того, как их губы успели соприкоснуться, Юнги, не теряя азарта, резко кусает мужчину за подбородок, надеясь ослабить его хватку. Не получилось. — В следующий раз кусаю я, и не уверен, что тебе понравится. Чонгук закидывает хрупкого омегу на плечо, не замечая его возгласов и вырывающегося смеха между ними, и несет в спальню, зайдя в которую почти сразу же скидывает парня на кровать и нависает сверху, перед этим не забыв ударить его по одному мягкому месту. Юнги же, как оказывается на кровати, вздрагивает. То ли от собственных ощущений, то ли от исследующего его лицо Кагана, ему становится не по себе. Мужчина его облик, хоть и в тусклом свете, разглядывает внимательно и не может вспомнить, откуда так отчетливо в его сознании эти черты узнаются. Но много времени альфа этому уделять не стал. Зато Юнги заметно побледнел — в этот раз не от чужих действий. Мину много раз объясняли о связи с альфами, как с ними разговаривать, как развлекать, как дарить нужное удовольствие, в какую сторону направлять мужское желание, вот только со своим собственным он сталкивается впервые. У Юнги и влюбленности подростковой-то не было, он, может, и слышал где-то о романтическом подтексте отношений между альфами и омегами, но только в незаметно ото всех спрятанной книге, где картинно описывали каждое ощущение и действие, однако в реальности ничего из этого он не испытывал. И сейчас совершенно непонятно, что он сам чувствует и как ему вести себя с Каганом, ведь общепринятые правила для того не писаны, и тактику подхода к альфе Юнги придумывает на ходу. Там, в зале, были всего лишь игры, а здесь и сейчас реальность, в которой омега теряется. Или растворяется, но не в ней, а в мужчине сверху. Анеш чувствует желание, жажду подвинуться ближе, позволить альфе дотронуться до каждого сантиметра своего тела, но что самое сокровенное для омеги — тоже самое он читает в глазах напротив. Чонгук видит смятение Юнги, понимает, что для него это все новые ощущения, поэтому, переборов собственные испепеляющие желания, он касается губами шелковой шеи парня, спускается ниже, к груди, с которой пытается аккуратно снять украшения — не получается. — Порвешь, — облизывается омега, чувствуя, каким обходительным пытается быть Каган, но того надолго не хватает — он действительно срывает с Юнги все эти камни, откидывая на пол. Мин в эту же секунду испытывает не стеснение оголенного тела, а вожделение, которое волной накрывает неопытного омегу. Чонгук больше не пытается быть нежным, он делает так, как хочет его зверь, нашедший добычу и не желающий отпускать ее от себя ни на миллиметр. Альфа упрямо, страстно трогает и целует все, что находит под собой: мягкие бедра, впалый живот, плечи, щеки. Юнги задыхается — с такой жаждой близости он встретился лицом к лицу впервые, но с Каганом ему не страшно, тот словно чувствует каждый порыв юного тела, касается, гладит, сжимает именно так, как хочется омеге. Чонгук выдерживает долгую прелюдию, а, подходя к самому желанному моменту, напористо целует Юнги. Жажда наконец-то берет верх, соединяя тела подобно двум тесно сплетенным ветвям деревьев. Омега рассыпается прямо в руках у альфы, собираться обратно совсем не хочет, он горит, сжигает вокруг себя все. Он не осознавал, что с ним происходит, ему было то хорошо, то плохо, он словно впадал в реку, чье течение переменчиво уносило его к разным берегам, однако в один момент все свелось к одному — к Чонгуку. Приоткрыв глаза, он видит в чужих то, что испепеляет его до конца. Каган пробовал много юных тел, в его постели были и самые красивые, и самые стройные, но Юнги был такой один. То, как он дразнил его за стеной этой спальни, как заставлял бегать за собой, как играл взглядом и бедрами, призывая смотреть лишь на него и желать лишь его, заставлял возводить себя в культ восхищения и преклонения перед собой, и то, каким неимоверно открытым перед альфой и совершенно беззащитным он был сейчас, не складывалось у Чонгука в единую картину. Юнги был пазлом, собирать который для Кагана оказалось тем, что он доселе никогда не пробовал, а остановиться уже не мог. Он хотел испить это тело и эту душу до самого дна, узнать все тайны, секреты и сокровенные мысли омеги. Он хотел его съесть. Сожрать. Они, не останавливаясь, испытывали друг друга: Юнги постепенно возвращал себе образ, который оставил за дверью спальни, в то время как Чонгук заставлял того раз за разом о нем забывать. Он стремился вкусить еще раз ведомого и жаждущего большего омегу. Ощутив вкус происходящего, Анеш не мог насытиться. Он раз за разом собирал себя по кусочкам на этой постели, чтобы после вновь распасться на еще меньшие из-за альфы, который все детали чужого вздоха распознавал и окунался все глубже. Юнги кусался, царапался, в некоторые мгновения переходил грани дозволенного, после чего получал не наказание, а возможность все чаще одерживать верх в только ему известной игре — довести Кагана до того, что доселе он не испытывал. И у омеги получалось. Чонгук впервые чувствовал азарт там, где до этого его никогда не было. Игры, что устраивал ему Юнги некоторым временем ранее, возобновились, но правила были другие — альфе себя сдерживать больше не нужно было. Он и не пытался. — Хватит! — сквозь смех кричит Анеш, закрывая лицо руками, когда в него летят очередные брызги воды. Купальня в покоях Кагана уникальная, с огромной по размерам ванной, больше напоминающей неглубокий бассейн или водоем, с множеством свечей и, что самое главное, с большими окнами от потолка до пола, через которые открывался вид на звездное небо, а сегодня и на огни, которые рассыпались по всему небу, словно звезды. — Когда я тебя просил, ты что делал? — возмущается Каган, смешно выгибая брови. Юнги все еще смеется, любуясь красотой неба. Чонгук выходит из воды первым, выжимая волосы. Он вытирает оголенное тело, покрытое маленькими капельками, при свечах напоминающими жемчуг, лишь после надевая на свое тело халат. И в эти мгновения омега совершенно забывает происходящее часом ранее, в памяти словно стирались моменты, как Юнги настойчиво забирался на альфу, как сам тянулся за поцелуями и укладывал чужие руки на свое тело. Он видит Чонгука таким, каким до этого не видел ни одного альфу, и в нем вновь загорается желание, но уже не такое, как прежде, а совершенно незнакомое — то ли прижаться как можно ближе, то ли бежать от него как можно дальше. Вместо ответа на придуманные им же вопросы омега драматично опускается глубже в воду, окуная голову полностью, но воздуха надолго не хватает, и в реальность все же приходится возвращаться. В этой реальности Чонгук настойчиво просит Юнги выбираться из ванной и укутывает его в чистый халат. Не дожидаясь, пока ноги омеги ступят на сухой пол, Каган неожиданно для самого себя хватает его на руки, вынуждая Мина вновь засмеяться. И этот смех для альфы кажется глотком прохладной воды в жаркой пустыне; Чонгуку в суматохе водружения короны на собственную голову не хватало именно этого — легкости и детского веселья, будто немного погодя и он выбежит в сад, а тонкие руки папы поднимут его вверх прямиком в облака. — Меня несет на руках сам император, я уже могу называть себя главным омегой? — обнимая альфу за плечи, важно улыбается Юнги. Ему хорошо так, как никогда до этого. Он смеется, впадает в детство и не перестает улыбаться. Впервые за последние восемь лет. — Захотел моей метки? — Захотел подольше почувствовать себя тем, с кого сдувает пылинки грозный Чонгук Каган Кхорн, — мечтательно произносит Юнги, но вскоре его ценную персону усаживают на диван перед камином, отчего до конца проникнуться в свои фантазии у него не получается. Юнги тепло и мягко, он укутан в халат из тончайшего шелка, перед ним полный стол самой вкусной еды и приятный свет огня, а совсем рядом садится мужчина, который за одну ночь успел привести омегу в то состояние, из которого выходить совсем не хочется. Но придется. — Как тебе сегодняшний праздник? — поглаживает плечи омеги Чонгук, любуясь его чистым лицом и красивыми без макияжа глазами. — Я особо ничего не видел, но масштабность зала и количество людей меня поразило, — слабо улыбается Юнги, растворившись в объятиях альфы. — Но я не видел твоего отца. Чонгук напрягся. Юнги это сразу почувствовал, мысленно ударив себя по голове за неосторожность, и отсел подальше. Последнее, о чем хотелось бы сейчас разговаривать Кагану, так об отце, но тема затронута, и уйти от нее сложно, особенно когда омега напротив смотрит своими сожалеющими глазками и пытается собраться с духом, чтобы извиниться. И Юнги просит прощения, на что Чонгук откидывается на спинку дивана и берет того за руку, мягко поглаживая нежную кожу. — Мой отец — плохой человек. Он великий император, но на этом его достоинства заканчиваются. Я больше не подпущу его ни к себе, ни к своей семье, — тихо, но уверенно произносит Каган, уже желая закончить разговор, но Юнги смотрит выпытывающе, и продолжить приходится. — После войны с Манной он сильно изменился. Отец и до этого никогда не был примерным семьянином и порядочным человеком, но после тех событий кардинально поменялся. Он избегал любых собраний, запирался в своих покоях и никого, кроме прислуги, не впускал. Время от времени он выходил из комнаты, но вел себя как сам не свой, во время совета он мог просто подняться и уйти, ничего никому не сказав. Из-за этого государственными делами стал полностью заниматься я, нередко приходилось его запирать в покоях специально, потому что он сходил с ума. Отец превратился в безумца, придумал себе, что построит корабль и улетит к звездам. Я мог свергнуть его еще тогда, но не решался, он все еще оставался моим императором, которому я принес присягу верности. Однако год назад он сделал то, за что я его никогда не смогу простить, — Чонгук запинается, отводит взгляд к камину и долго молчит. Юнги понимает, что тому сложно рассказывать о таком, накрывает его руку своей второй и сразу же встречается с ним взглядом. — Я всегда обедал с папой и братьями, часто приходил раньше всех и подолгу разговаривал с папой, тот день не был исключением. Но когда я вошел в покои, то увидел лежащего без сознания папу на полу, под его головой была кровь, а рядом стоял отец, держа в руках бутылку из-под вина. Стража недосмотрела, он вышел из своей комнаты и пришел к самому ценному, что есть в моей жизни. Я хотел убить его и убил бы, если бы не голос Чимина, который просил меня остановиться. Мы с братьями сутками сидели у кровати папы в надежде на то, что он откроет глаза, а когда это произошло, я пошел к отцу. Я сказал ему, что либо его сын свергнет его, а после заживо похоронит в помойной яме, либо он красиво завершит свое правление и уйдет на покой во дворце в Итакле. Он выбрал второе. Просидев в своих покоях все время, пока я вел войну против Курана, он окончательно выжил из ума. Не дожидаясь, пока он снова сотворит то, что сделал с папой, с кем-либо еще, я выслал его, как и обещал, во дворец на другой конец Империи, поэтому ни ты, ни я его больше никогда не увидим. Юнги молчит. Он хочет поддержать Чонгука, но вместо слов только гладит его по руке и не может собраться с мыслями. Тот, кого он должен убить, мало того, что не находится во дворце, так еще и оказался выжившим из ума стариком, которого отослали непонятно куда. И вместо того, чтобы думать, как добраться до него, омега сидит на одном диване с его сыном и держит его за руку. — Ты очень сильный и смелый, я не знаю, как поступил бы на твоем месте, но защита семьи всегда должна стоять на первом месте. За свою семью я готов убить и убью, — произносит Юнги, но вовремя приходит в себя. — Если потребуется. Кхорн падет. Не Итар, так Чонгук.