Оголяя зубы

Бутылка мгновенно опустошается, когда Фёдор на восторженный гул толпы открывает её и опрокидывает над собственной головой, заставляя тёмные локоны намокнуть. Кто бы что ни говорил, а завести фанатов брюнет определённо умел, компенсируя подобными выходками свои, чуть подавляемые, эмоции. Однако и всему хорошему когда-нибудь приходит конец, поэтому Достоевский прощается с залом особенно полюбовно, напоследок берёт высокую ноту и убегает со сцены даже слегка неохотно. Всё-таки люди любят своего кумира, а Фёдор обязан ответить им взаимностью, даже если та будет не настоящей, просто хорошо отыгранной. Пятернёй волосы назад зачёсывает как только скрывается со сцены. Шибусава так искренне восторгается и обниматься лезет, что Фёдора аж передёргивает. Со стороны тот всегда казался ещё более закрытым, чем сам брюнет, зато фанатов как детей любит. Может, Достоевский ему даже слегка завидовал, хотя, с другой стороны, что же будет с ним после окончания контракта? О печальном айдол старался не думать. —Фёдор! — окликает его второй из участников, на что тот, конечно, сразу же вопросительно оборачивается, —Припоминаешь, что нам сегодня менеджер обещал сюрприз? Контракт подписывать вновь будешь? —Будто ты не будешь, Гончаров, не раздражай, — цокает брюнет и глаза закатывает, перекрещивая руки на груди. Иногда участники собственной группы заставляли Достоевского вскипать на пустом месте, хотя и, признаться честно, ничего плохо парень им никогда не желал. Они ведь тоже его как-то терпят. Конечно, «сюрпризом» называли будущее изменение состава, о котором знали абсолютно все, а, так скажем, прозвище просто привязалось. В любом случае, со стороны участники второй группы выглядели обычно, прилично, как и полагается артисту подобной индустрии. Только вот Фёдор в живую впервые с ними проконтактиует. А ещё брюнет практически молился, чтобы те оказались просто спокойными и на нервы лишний раз не действовали, ведь ему хватает и своих двух «дураков».

* * *

Гоголь вальяжно рассиживает на мягком диване со стаканчиком апельсиново-морковного фреша, неторопливо потягивая яркий напиток из прозрачной трубочки. По обе стороны коллеги, Дазай и Сигма, тоже нетерпеливо ожидающие встречи с «пополнением». Их предупредили слегка поздновато, потому разновласый более молодой парень слишком заметно нервничает. Осаму же, вроде, абсолютно по боку. Достоевский со всеми здоровается вежливо, сначала вроде и порывается просто пожать руки, кивками обменяться может, однако когда один из участников неизвестной группы лезет в объятия сразу, то и сопротивиться не успевает, поэтому на секунду покоряется. Вот и нашёлся третий инфантильный дурак. Что ж, славненько, покоя в увеличенном составе Федору точно не видать. Ничего нового. Брюнет на диване между двумя белокурыми сидит, сразу пытаясь закрыться скрещенными на грудной клетке руками. Внимательно пытается менеджера слушать, хотя и так понимает, что правила у их компании максимально стандартные, а подобный инструктаж нужен лишь для галочки. Чтоб времени не терять, Достоевский незаметно каждого участника осматривает: первый миловидный, даже на альфу не особо похож, зато, наверное, фанатам с таким же полом нравится; второй — уже интереснее, слишком нетерпеливый и улыбается постоянно, видимо, самый активный в группе; ох, ну вот и третий, а по совместительству претендент на место самого инициативного в коллективе, хотя и сейчас выглядит как обычный шатенчик. Фёдор ручку меж пальцев слегка прокручивает, но подпись собственною ставит без промедления. Если судьба даёт шанс — нельзя его упускать. Тем более Шибусава пытается брюнета максимально успокоить, за руку берёт, а Достоевский не сопротивляется. Только Гончарову и второму светленькому разрешалось Фёдора просто так трогать, по крайней мере, минимально. Да и они трое — обычные альфы, для которых подобное выглядит по-детски, не более. —Извиняюсь, а как мы по-новому располагаемся в общежитии? Конечно, мы там бываем не так часто, но всё же, — и к менеджеру брюнет обращается, облокотившись на коленки. Конечно, Фёдор всегда предпочитал ночевать в номере один, а Шибусаву с Гончаровым в одну комнату спихивал. Там они и находили общий язык. А без них… брюнет спокойно мог выпить подавители перед концертом, ведь неизвестно, сколько там будет омег и альф, и кто в каком вообще состоянии будет, а после старался не до конца распластаться на любой мягкой поверхности от побочных эффектов в виде сонливости. Вроде на своих лекарствах никогда не экономил, покупал чуть ли не подпольно, а в поездках прятал по сумкам, доставая блистер уже где-нибудь отдельно, подальше от людских глаз. Да и даже если кто-то что-то замечал, ссылался на обычную простуду. Больше не лезли. Точнее, больше не лезли все, кроме Шибусавы с Гончаровым. Те всегда начинали переживать, к себе в номер затаскивали, пытаясь выяснить причину плохого самочувствия, а Достоевский начинал бояться практически по-животному, ведь он один, в преддверии течки, в одной комнате с двумя альфами. Да и, в любом случае, брюнет омега, хоть и ростом походил больше на альфу, с чем ему неимоверное повезло, а вокруг него альфы. Хоть и довольно наивные и добрые. Может, успокаивало только это. Словно кошмар, из которого не выпускают. К счастью, конечно, все артисты в к-поп индустрии пьют подавители на постоянной основе, так что и переживать, на самом деле, Фёдору было не о чем. Если постоянно принимают обе стороны, то ни одного запаха феромона не пробивается, все живы, здоровы и никак подозрений не вызывают.

* * *

Всё-таки в общежитии пришлось жить чуть дольше, чем изначально мог предположить сам Фёдор: участники хоть и не стажёры, однако привыкнуть друг к другу им ещё предстояло. И, как назло, всем удалось это слишком уж быстро. Один Достоевский шёл с другими на контакт туго, нехотя. Может, только с Сигмой слегка смог наладить отношения, потому что характером тот парень отличался совсем несложным: мягкий, достаточно скромный и потдатливый — куда ему до альфы? Хотя Достоевский собственными глазами видел на тумбочке разновласого блистер с подавителями именно для альф. Это уже было неоспоримым фактом. Свои же таблетки хранил по собственным сумкам да закромам. Не дай Бог увидеть кому — скандала будет не избежать. Вот сейчас, например, брюнет внимательно следит за собеседником в виде Гоголя, когда они по случайности остаются в комнате наедине, внимая речи достаточно, чтобы уловить общей сути. Где-то нить повествования обрывалась, где-то вновь возвращалась, давая о себе знать. И, к сожалению для омеги, подобное не было обычной усталости или чем-то подобным. Это состояние сложно было спутать с чем-то иным. Чёрт же побрал и природу, и общие комнаты, пока Фёдор быстрым движением пытается удалиться подальше от альфы, легонько отталкивая того за плечо, хоть и получалось в ослабленном состоянии совсем уж невесомо. Ещё несколько движений — блистер скрывается в ладони, а парень в проходе скрывается, перед этим лишь спешно бросив: «Николай, извини», совсем уж формально, зато всё равно успел извиниться. И почему впервые так невовремя?