Папина дочка

— Как вы могли так поступить? Омер влетел в кабинет главы разведки, открыв дверь едва ли не с ноги. После разговора с дочкой, который длился порядка двух часов, у него не осталось сомнений: информацию о событиях в жизни девочки за последний год скрыли от него намеренно. И открыли только сейчас, когда Горбатый захватил Эбру в заложники. — Слушаю тебя, Омер, — глава разведки поднялся с места. — Вы специально это сделали? Специально скрыли от меня информацию о дочери? Вы использовали девочку как приманку для Горбатого? Омер тяжело дышал, его сердце колотилось от осознания страшных вещей. Он не мог поверить в то, что его дочь была брошена на произвол судьбы в самый трудный момент. Если бы он, Омер, только знал раньше, что этот ублюдок Бурак задумал выдать его девочку замуж за какого-то старика! Если бы знал, что Эбру после смерти мамы полгода жила одна с отчимом-алкоголиком! Если бы знал, что она была вынуждена выживать в Стамбуле, работая где попало и скитаясь по хостелам и общежитиям! — Омер, послушай, остановись, — глава жестом велел ему сесть, и Омер подчинился. — Послушай, все не совсем так. Все эти годы мы приглядывали за Лейлой и знали обо всем, что происходит в их с Эбру жизни. Да, когда вы с Зехрой отправлялись на последнее задание, я узнал, что Эбру пропала. По своим каналам мне удалось выяснить, что девочка в Стамбуле. Ради твоего же блага, чтобы не травмировать тебя еще больше после того, что случилось с Зехрой, я дал задание сделать так, чтобы информация об Эбру была недоступна всем. Потому что ты тогда был в таком состоянии, что мог наломать дров. Омер все еще тяжело дышал, переваривая услышанное. Как он и думал, его дочь специально лишили его помощи. Когда он слушал рассказ Эбру о том, как на нее напал хозяин кафе, у него сжимались кулаки. Если бы только он мог оказаться тогда рядом с девочкой! — Омер, я же говорил — мы всегда были рядом. Если бы Эбру угрожала реальная опасность, ей бы тут же оказали помощь. А так она сама прекрасно справлялась… — Глава, это не экзамен на выживание ведь! А она не разведчик, а подросток! — Омер, я понимаю. Но она и правда молодец — сама нашла хостел, где жила первое время. Затем увидела объявление о работе в ресторане — охранник там был наш человек, следил, чтобы всякие ублюдки не цеплялись к ней. И когда хозяин начал приставать к Эбру, он готовился вмешаться, но Миран Асланбей успел это сделать немножечко раньше. А когда Эбру нашла комнату в общежитии, как ты думаешь, кто помог пятнадцатилетней девочке без документов снять жилье? — он сделал паузу. — Вот то-то же. Да, я понимаю, тебе, как отцу, было бы проще, окажись Эбру в тепличных условиях. Но у нее не такой характер. Характером она точно в тебя пошла. Она и от Асланбеев сбежала. Правда, мы помогли госпоже Рейян найти ее, позвонили в фонд, сообщили координаты общежития, где Эбру сняла комнату. И со своей стороны посодействовали тому, чтобы она оказалась в их семье. — Она сменила фамилию… — Это было ее решение — и ее можно понять. Девочка не хотела, чтобы что-то связывало ее с прошлым. Ведь под этой фамилией ее мог найти отчим и выдать замуж. Знаешь, сколько денег ее несостоявшийся муж пообещал Бозкурту после первой брачной ночи? Омера едва не вырвало. — Даже не говорите мне об этом. Когда ему наконец удалось успокоиться, глава сказал: — Скорее всего, у Горбатого был доступ к каким-то старым данным, где обозначено, что Эбру — твоя дочь. В Компании тоже умные люди работают, они и разузнали, где сейчас учится Эбру. Горбатый догадался, что ради дочери ты сам примчишься к нему в лапы. Впрочем, хорошо, что все закончилось удачно. Горбатый наконец-то за решеткой, а ты обрел дочь. — Да… Только, боюсь, строить с ней отношения будет сложно. И… Надеюсь, теперь ей ничего не угрожает? После этих слов Омер впервые за долгое время увидел улыбку главы: — Твоя дочь устроила Горбатому сеанс психотерапии — а ты спрашиваешь, не угрожает ли ей что-нибудь… По-моему, это ее нужно бояться. Далеко пойдет девочка.

***

После разговора с отцом Эбру долго бродила по городу в своих мыслях. Утром она шла на занятия, даже не думая о том, что за следующие несколько часов ее жизнь кардинально изменится. Что она побывает в заложниках у террориста, а родной отец — разведчик и герой страны — спасет ее из плена. «Обычно детям врут, что их отцы герои и погибли на боевом задании, хотя на деле это не так. А мой и правда оказался героем», — думала Эбру и почему-то испытывала чувство гордости. Теперь ей многое стало понятно. В частности, то, почему она была такой. Безбашенная, безрассудная, отчаянная — так ее называли с детства. И когда она забиралась на деревья, чтобы спасать бездомных котят, и когда спорила с учителями и взрослыми, и когда покупала у барыг в районе алкоголь, чтобы отчим, напившись, спал как можно дольше, ибо, протрезвев, он мог и поколотить девочку. Ей не было страшно жить с отчимом — было мерзко, противно, когда он напивался, непредсказуемо, но не страшно. И когда ее несостоявшийся муж Ферхат лез к ней с поцелуями, она чувствовала брезгливость, но не страх. И когда Горбатый касался ее виска пистолетом, было не страшно — только думалось: «Это же не по правде?» Теперь-то ясно: бесстрашие передалось ей от отца. Впрочем, к гордости примешивалась и обида на Омера за то, что он не был рядом с ней, когда был так нужен. Если бы только папа мог наподдать этому уроду Бураку! Или скрутить хозяина кафе. Или хотя бы разобраться с тем парнем из одиннадцатого, который почему-то решил, что Эбру его девушка, — хотя Миран с ним уже разобрался, когда увидел, как тот хватает Эбру за руку перед зданием школы. Но обида на папу была не такой уж и сильной — в детстве Эбру наверняка обижалась бы сильнее. Ведь папа-разведчик — это значит папа, который отсутствует на ее днях рождения, семейных праздниках, который не ездит в отпуск, не ходит на школьные спектакли, не знает об оценках в дневнике и первой любви. Ребенку вряд ли объяснить, что у папы такая работа. Но Эбру было шестнадцать, и она понимала, что ее папа по-другому не может. — Я бы очень хотел как-то восполнить то, что мы не общались столько лет, — сказал Омер в конце их двухчасового разговора. — Конечно, у тебя есть семья, опекуны, они тебя очень любят, и я никогда не смогу стать для тебя таким же близким человеком хотя бы потому, что не был с тобой, когда тебе нужна была поддержка. Но все же я рад, что ты есть и мы нашлись, пусть и в таких странных обстоятельствах. — Эм… Я… Даже не знаю… — Эбру, ошарашенная от всего, что услышала, теперь не знала, как реагировать. — Я в первый раз в такой ситуации. Можно я немного подумаю? Ты… не переживай, я просто хочу собраться с мыслями. — Я понимаю, Эбру. Это очень сложно, и я не хочу на тебя давить. Но и я буду рад, если мы продолжим общение, и твоя бабушка, Саджиде султан. — Вау… У меня никогда не было бабушки. Мать Бурак бея не считала меня внучкой, а родители мамы давно умерли — впрочем, ты, наверное, знаешь это. Но сейчас я правда хочу подумать, как быть дальше. — Конечно, я не давлю. Обо всем этом Эбру думала, до вечера слоняясь по стамбульским улицам. Когда она пришла домой, солнце уже скрылось за горизонтом. — Эбру, ну наконец-то! — воскликнула Рейян, обнимая девочку. — Где ты так долго была? Я слышала, что случилось в школе… — Я гуляла, — стягивая школьный пиджак, сказала Эбру. — Захотелось побыть одной. — Ты голодная? — тут же сменила тему Рейян. — Хотя чего я спрашиваю. Идём ужинать. Есть Эбру не хотелось, но и волновать Рейян не хотелось тоже. Поэтому пришлось садиться за стол. — А у нас завтра уроков не будет, — похвасталась Гюль. — Везет, — улыбнулась Эбру, продолжая думать о своем. — Сестра, давай завтра сходим погулять на аттракционы? Помнишь, ты мне обещала? — Давай, — Эбру никогда не отказывала девочке. Это самое малое, что она могла сделать для семьи, принявшей ее как родную. На следующий день, пока сестренка каталась на карусели, Эбру думала об отце. Бурак даже не пытался стать для нее папой. Хотя в старой школе ее семью воспринимали едва ли не как образцовую: оба родителя работают, дома все есть. Не то что у других ребят, которые жили в бараках без света и продавали платочки, чтобы заработать на кусок хлеба, пока родители валяются в пьяном угаре! Теперь же у Эбру есть шанс узнать, что это такое, когда рядом отец. Правда, девочка опасалась: а если ему, не привыкшему к существованию дочери рядом, надоест такая жизнь? «А с другой стороны, что ты теряешь? — спросила себя она. — Твоя проблема в том, что ты не меркантильная. Вон Мерве уже два года у своего отца деньги тянет, прикинувшись, что страдает по бросившей их матери. Даже мачеху почти выжила, зная, что отец станет на ее сторону». — Сестра, идем за мороженым, а потом вон на тот аттракцион? — дернула ее за руку Гюль. — Да, идем. «Может, устроить отцу проверку, чтобы понять, готов ли он быть рядом? Надо воспользоваться методами Мерве… Хотя нет, я не умею манипулировать, как она. К тому же, есть ли смысл, Омер не выглядит лгуном. А если его Красная голова будет против меня? Хотя если она мне что-то скажет, я точно прибегну к методам Мерве». — Сестра, а теперь идем вместе на «Клоуна»? — Гюль вышла с уже пятого по счету аттракциона и была готова к новым приключениям. — Ой, нет, спасибо, я лучше тебя тут подожду, — Эбру осторожно относилась к аттракционам, такие забавы ей не нравились. А уж эта, где половину времени болтаешься вниз головой, тем более. — Ну пойдем! Пожалуйста! Там вдвоем надо. Видишь, как раз два места осталось? Пойдем! — Ладно, — согласилась Эбру, молясь, чтобы ее не вырвало. Однако молитвы не сработали — выйдя после трехминутной тряски, Эбру поняла, что ноги ее не держат, а желудок возмущается и готовится вернуть обратно съеденный утром завтрак. «Вот черт», — мелькнуло в голове. — Гюль, подожди меня тут, на скамеечке, никуда не уходи, — попросила малышку Эбру, убегая в кусты. После приступа она вернулась не сразу — понадобилось время, чтобы прошла чернота перед глазами, а голова перестала кружиться. И когда Эбру вышла, то увидела, что Гюль на лавке нет. Сердце упало в пятки. И вот теперь она поняла, что такое настоящий страх. — Гюль! Гюль, ты где? — громко позвала Эбру, хватаясь за дерево. Голова начинала болеть. «Что делать?» — стучало в висках. Звонить Мирану и Рейян? Точно нет — Рейян никогда в жизни не простит, если что-то случится с Гюль по вине Эбру. — Девушка, вам плохо? — спросили сбоку. Эбру обернулась и расплывающимся зрением увидела девушку чуть старше в ярко-красном парике. — Красная голова, — пробормотала она и тут же поняла, что делать дальше. Выхватив телефон, она отыскала в контактах сохраненный вчера номер. — Алло, привет, помоги мне, пожалуйста, мне больше не к кому обратиться…

***

Утро Неслихан началось с приступа тошноты. Едва она села на кровати, как к горлу тут же подкатил ком. Она мигом бросилась в туалет. «Вот и наступило прекрасное время под названием токсикоз», — подумала она, сплевывая и спуская воду. Совсем скоро она не сможет скрывать свое положение от других. А Омер все так же не знает — вчера она до вечера ждала, что он приедет поговорить, но этого не произошло. Оно и понятно — наверняка ему хотелось провести время с дочкой. К глазам подступили слезы — теперь она, Неслихан, отойдет на второй план для него. — Неслихан! — послышалось с первого этажа. Неслихан вздрогнула — Омер все-таки пришел и, видимо, не сумев достучаться в дверь, попал в дом через балкон. Неслихан мигом сполоснула рот, вытерла лицо мокрыми руками и вышла из санузла. — Я тут, Омер. Он мигом взлетел по лестнице и оказался рядом с ней: — Что случилось? Ты почему не открывала? — Все в порядке, я в ванной была. Омер всмотрелся в ее лицо. — Ты бледная… Все хорошо? Как ты себя чувствуешь? — Нормально, Омер. Все в порядке, правда. Я просто плохо спала. — Давай я завтрак приготовлю? За едой поговорим. При слове «завтрак» Неслихан почувствовала, что ее снова вот-вот стошнит. Она сделала глубокий вдох, чтобы мерзкое ощущение отступило. — Ты можешь приготовить себе, я ничего не буду, — сказала она. — Не хочу есть совсем. — Ладно, — вздохнул Омер. — Я буду ждать внизу. Одеваясь, Неслихан провела ладонью по своему животу и улыбнулась. Она уже безумно любила эту кроху внутри и больше всего на свете ждала ее появления на свет. Теперь она должна сосредоточиться только на малыше и сделать все, чтобы он появился на свет здоровым. «Так будет лучше всего», — сказала она, расчесывая волосы. Омер ждал ее внизу. Он все-таки приготовил завтрак на двоих — выложил на тарелки бутерброды, овощи и турецкие сладости, заварил чай. Неслихан, несмотря на мерзкое ощущение в желудке, решилась съесть немного. — Неслихан, я хотел с тобой поговорить, объяснить, почему не говорил тебе о дочери, — начал Омер, крутя в руках чайную ложку. — Понимаешь, я пробовал искать ее, когда вернулся из Боснии, но ее не было ни среди живых, ни среди мертвых. Я просто не мог о ней говорить ни с кем. Поэтому и сложилось, как сложилось. Омер слово за словом выложил ей все, что узнал вчера от главы. И Неслихан поняла, что зря обвиняла его, не разобравшись. Омер был слишком ранен потерей Зехры и дочери, он предпочел молчать и уйти в работу, пряча свои травмы. У нее так не выходит… Сколько слез было выплакано на плече у Омера! Ведь только на него она может опереться. А он? — Омер… Мне очень жаль, что все так сложилось… — она положила свою ладонь на его руку. — Я читала про Эбру… У нее очень сложная жизнь была. Я понимаю, что ты чувствуешь. Но у тебя теперь есть дочь, и ею можно гордиться. — Да, я знаю, — Омер улыбнулся. — Она вчера Горбатому сеанс психотерапии устроила под дулом пистолета. Мы ее развязываем, а она говорит: «Да все нормально, еще чуть-чуть — и он бы меня отпустил». Неслихан усмехнулась. — Она вся в тебя, наверное. Такая же бесстрашная. — Я вас обязательно познакомлю, — пообещал Омер. — Я вчера вдруг подумал, что хотел бы такую семью: я, ты, Эбру, моя мама… И тут Неслихан поняла: сейчас самое время раскрыть ее секрет. — А что, если… — начала было она, но у Омера снова зазвонил телефон. Извинившись, он ответил на звонок. — Слушаю… Эбру? Что произошло? После этого он подскочил и устремился к выходу. — Что случилось? — крикнула ему вслед Неслихан. — Эбру нужна моя помощь. Будь дома. — Ну уж нет. Я поеду с тобой.