6 мая 1944 г.
Дорогой Сэм, Новостей о том, когда мы выдвигаемся во Францию, к сожалению по-прежнему нет, но теперь мы расквартированы в крупном портовом городе рядом с кораблями Группы O, так что похоже уже скоро. Теперь уже кажется быстрее бы — я устал без конца ждать. Мы с ребятами Джо и Бенни скучаем до такой степени, что репетируем боевые условия — а мы здесь всего три дня. Все с ума сходят от скуки. А еще и лейтенант наш… Я же тебе рассказывал про Новака? Я вижу, что одним своим видом его раздражаю, но честное слово, я не нарочно. Как-то само получается. Он уже дважды ставил меня дежурить по уборной, а мы тут всего третий день, как я писал. Конечно, он делает свое дело… и писсуары кому-то надо мыть, а я лезу на рожон, вот и выходит… Хотя избежать его внимания сложно. Серьезнее него я еще никого не встречал, и он все замечает. Адам попытался провезти с собой в город немного выпивки из магазинчика в Слэптоне, но как выяснилось, даже звание старшего сержанта не спасает, когда Новак настроен играть по правилам. Но я добьюсь того, что он их нарушит, дай мне время. Так или иначе рад, что у тебя все хорошо. Не переживай из-за задир в колледже, ладно? В армию не попали, вот и хорохорятся… Вы только начали, и они уймутся со временем. Может, даже окажутся неплохими ребятами. Давай шанс каждому — по меньшей мере этого каждый человек заслуживает. Не ссорься ни с кем — ясно? Я теперь тебя из передряг вытаскивать не могу. Ну хоть профессору ты нравишься — хотя ты всегда был любимчиком учителей. Не знаю — может не умничай так! И наверняка она… В общем, не загружай ее слишком своей историей языков. Пока что. Покуда я тут, думаю, смогу писать регулярно. Так что скоро еще пообщаемся. Следи за собой. Сцуко. T-4 сержант Винчестер 91W1O, рота B, 116-й пехотный полк 29-я пехотная дивизия Армия Соединенных Штатов9 мая 1944 г.
Местечко не так уж плохо в сравнении, но месяц, который рота Бейкер проводит в Фалмуте, — самый скучный из всех, что выпадал на их долю. Учения окончены, и делать теперь нечего, кроме как ждать, когда начальство решит запустить операцию. Свободного времени тьма; занять его нечем. Кадровый офицер батальона майор Сингер оборудует в тентах кинотеатры, где вдобавок к транслируемым без перерыва фильмам имеются бесплатные конфеты и попкорн. Есть и палатка-библиотека, но книги разбирают быстро, и к тому времени, как до нее добирается Кастиэль, хороших почти не остается. Он берет, что осталось, и читает все равно: по книге в неделю. Спортивный инвентарь распределяют, и солдаты за него дерутся: Энди Галлагер с улыбкой уверяет, что врезался в дверь, но фингал у него под глазом имеет отчетливую форму кулака. Как-то капитан Милтон собирает лейтенантов, чтобы раздать новое снаряжение: форму, защищающую от атак ядовитым газом. Разработана она явно не для комфорта: материал холодный, липнет к телу. Все солдаты без исключения морщатся, когда сложенная форма падает им в руки, но никто не комментирует. К несчастью, того же нельзя сказать о процедуре раздачи лейтенантами презервативов. — Сэр, кто бы мог подумать?! — Сержант Барнс разражается хихиканьем, беря цепочку презервативов из коробки, которую держит Кастиэль. — Вот уж не подозревал, что вас настолько интересует моя половая жизнь… — Они для защиты от влаги, — отвечает Кастиэль устало, понимая, что придется повторить эту фразу не один раз, однако его слова уже тонут в гуле комментариев, передаваемых в конец очереди. — Что… что происходит? — У Новака — половая жизнь?! — Нет, умник, там презики… — Нам дают презики?! Вялая упорядоченная очередь разбивается, и солдаты напирают вперед, перешучиваясь и заглядывая друг другу за плечи, чтобы увидеть, что происходит. — Они для защиты от влаги, — повторяет Кастиэль, повысив голос. — В них можно будет сохранить сухими личные вещи во время штурма. Также полезно надеть один на ствол винтовки, чтобы вода… — О, не волнуйтесь, лейтенант, я надену их на ствол своей винтовки, — ехидно замечает рядовой Фицджеральд, забирая горсть. — Только попробуйте… — Уймись, Гарт, твоя винтовка даже не заряжена! — Твоя мама не жаловалась! По очереди прокатывается ребяческое «у-у-у-у!», и кто-то в дальнем конце уже подначивает драку, но, к счастью, Иниас, стоящий рядом с Кастиэлем с еще одной коробкой, разряжает обстановку: — Вы только посмотрите на это: куда ж вам без резинок, когда вы так озабочены друг другом! Фицджеральд ухмыляется, а рядовой Миллер, которого он оскорбил, покрывается румянцем. — Я не пидор, ясно?! — огрызается он. Но по крайней мере, угроза драки отведена. Иниас бросает быстрый взгляд на Кастиэля — видимо, переживая, не задело ли того это замечание, но Кастиэль ведет себя как ни в чем не бывало. Он раздает презервативы оставшейся очереди, повторяя, как мантру: «Для защиты от влаги — нет, это для защиты от влаги», после чего берет несколько себе. — Да-да, запасите побольше, сэр! — вдруг выкрикивает Дин, когда Кастиэль рассовывает презервативы по карманам куртки — так что тот аж роняет половину от неожиданности. Он наклоняется, чтобы подобрать рассыпанные презервативы, и, выпрямившись, хмуро смотрит на Дина, но Дин уже не спеша — прогулочным шагом — направляется прочь, от души смеясь над чем-то вместе с капралом Харвеллом. Отсмеявшись, Дин качает головой, и, сворачивая за угол, пролистывает свою коллекцию презервативов, как колоду карт. Его пальцы на пластике — легкие, проворные. Кастиэль раздавливает пустую картонную коробку с большим усилием, чем требуется. Отголоски собственных слов — «Они для защиты от влаги» — эхом звучат в его голове. Им выдают новое оружие, и они часами торчат на стрельбище, пристреливаясь к мишеням, привыкая к новым винтовкам и — в случае капрала Лоуэлла — непрерывно жалуясь о том, что пошли прахом все его полезные модификации старой винтовки, которую забрали. Они получают любопытные наборы выживания в жестяных коробочках: металлические напильнички, которые можно крепить изнутри куртки, значок со встроенным компасом на штаны, шелковые шарфы с картой Нормандии и чертову кучу карманных франков. Кастиэль подозревает, что немногие из этих франков попадут во Францию в карманах их изначальных владельцев: он всю неделю наблюдает, как солдаты звенят монетами и швыряют их на стол за игрой в карты. Зато к презервативам все относятся подозрительно бережно.12 мая 1944 г.
С появлением солдат других полков 29-й дивизии, теперь собранной вместе на огромном пространстве, компания становится разнообразнее. Пара полков уже побывала в Северной Африке и не очень-то привечает «девственников» 116-го, пытающихся состроить из себя крутых пацанов. Кастиэль устает вытаскивать старшего сержанта Миллигана и капрала Харвелла из потасовок, и синяк, полученный во время одного подобного вмешательства, все еще болит. Сам Кастиэль по большей части уживается с африканскими ветеранами: ему интересно их мнение, опыт и рассказы о боях. — Что я могу посоветовать? — со смехом переспрашивает один из них в ответ на вопрос Кастиэля и оценивает его взглядом. — Дружище, советы вам нахуй не сгодятся! — Не попадите под пулю, — вставляет другой очевидное, что все ветераны почему-то находят уморительным. — Не, это все хрень — все равно вас подстрелят, — кривится в задумчивости первый. — Черт, я не помню никого в своей роте, кого бы не подстрелили. Ну что посоветовать… принимать решения быстро. Лучше тупые решения, чем никаких решений, потому что, пока будете сидеть и планировать, как посрамить Клаузевица, противник дремать не станет. И повышать тех, кому доверяете. От младших офицеров зависит все. — Ага, если бы! — фыркает второй. Они и сами сержанты, выслужившиеся из рядовых, но Кастиэль знает, что они говорят правду, а не просто хвастаются заслугами. — Хорошо, — кивает он. Ему не дает покоя желание все это записать, но ветераны и так уже дразнят его за вопросы. — А, и вот еще: поначалу ребята всегда пугаются артиллерии, но со временем учишься высчитывать, где упадет снаряд. Грубо говоря: если ты снаряд слышишь, все окей. — Сержант наставляет на Кастиэля палец и предупреждающе поднимает бровь. — А вот если ты не слышишь снаряда — дело дрянь. Кастиэль мнется. — Ладно… Звучит устрашающе, но он рад, что узнал это сейчас. У него есть и еще вопрос, но, открыв рот, он замечает капитана Милтона, стоящего в дальнем углу столовой. Тот погружен в разговор со старшим помощником лейтенантом Ширли, но при этом оба посматривают на Кастиэля. От этого неспокойно. Кастиэль чувствует медленно ползущие по позвонкам мурашки, как будто грядет что-то ужасное. Наконец капитан Милтон отворачивается и говорит что-то лейтенанту Ширли настойчивее: теперь по движению его губ совсем ничего не понять — и после они уходят. Кастиэль вновь поворачивается к ветеранам, извинившись за то, что отвлекся, но теперь он позабыл свой вопрос.17 мая 1944 г.
Столовая всегда полна в девятнадцать ноль-ноль, когда открываются двери и военные — офицеры и солдаты, выстроившиеся в очередь длиной в полмили, — наконец прорываются внутрь за едой. Кастиэль обычно избегает этого часа, но сегодня в двадцать ноль-ноль командирам взводов назначено явиться на брифинг с майором Сингером, так что выбора нет: приходится встать в очередь вместе со всеми. С ним Иниас, но даже при этом Кастиэля не прельщает перспектива втиснуться в одно маленькое помещение со всеми солдатами лагеря. Очередь движется мучительно медленно — даже на то, чтобы перешагнуть порог и снять пилотки, уходит минуты три. К этому времени столовая уже полна под завязку. Шум внутри встречает их стеной, и они протискиваются мимо людей, подгоняемые лишь мыслью о свежем ужине. Кастиэль первым получает свою порцию и отходит в офицерский отсек, чтобы найти место для них с Иниасом. Однако уже по пути к знакомой перегородке между отсеками он видит, что все столы заняты. Голодные офицеры, прорвавшиеся в столовую раньше, уже заняли все места и сгрудились по углам столов, а двое офицеров из 115-го полка даже ютятся на одном местечке на скамье. Затея найти место была, мягко говоря, амбициозной. Оказавшись в неловком положении с подносом посреди зала, Кастиэль начинает осматривать столы солдат, ища взглядом кого-нибудь из роты Бейкер. Через несколько секунд он находит горстку людей из своего взвода, за столом у которых еще есть свободное место, и направляется к ним. Рядовой Галлагер замечает его приближение и с удивлением поднимает глаза. — Все в порядке, сэр? — спрашивает он, завладев при этом всеобщим вниманием, и все взгляды обращаются на Кастиэля, стоящего в торце стола с подносом в руках. Кастиэль прочищает горло и обводит взглядом собравшихся за столом. Энди Галлагер, Кевин Тран, Бенни Лафитт, Джо Харвелл, Дин Винчестер, Чарли Бредбери — подойдет. — Ничего, если я здесь сяду? Мужчины переглядываются, не ожидав такого поворота событий, но в итоге лишь пожимают плечами: — Да, конечно. — Они сдвигаются на скамье, чтобы освободить место для Кастиэля, и еще дальше, когда замечают идущего вслед за Кастиэлем Иниаса. Иниас останавливается в конце стола, хмурясь. — Что, в офицерской опять битком? — спрашивает он у Кастиэля, оглядываясь через плечо в дальнюю часть помещения, где не видно даже намека на то, чтобы кто-то собирался освободить место. — Угу. — Кастиэль сдвигается на лавке, чтобы освободить место для Иниаса. — Не волнуйтесь, лейтенанты, мы ваши друзья! — бодро восклицает капрал Харвелл, размахивая картошкой на вилке. — Да, у вас всегда есть мы! — вставляет Бредбери с улыбкой. — Благодарю вас, — отвечает Иниас с неизменной вежливостью и улыбается, осматривая сидящих за столом. — Как дела, господа? Солдаты отвечают наперебой всевозможными «все хорошо, сэр!», и «такую мозоль на пальце натер, но не беда!» Иниас удовлетворяется этими ответами и начинает расспрашивать солдат о том, как они провели день: так как заниматься в Фалмуте особенно нечем, каждый день — новое упражнение в поиске занятий. Надвигается турнир по футболу между ротами, и большинство тренируется в его преддверии — за исключением капрала Лафитта, которому больше по душе баскетбол, и Галлагера, который поднимает руки, признавая, что координация у него никудышная. — На ваше счастье, во фрицев мячи пинать не придется! — успокаивает Бредбери. — Ну, не знаю… — протягивает Тран. — Гранату пнуть вполне можно. — Шутишь? Пни — и без ноги останешься! — отвечает Харвелл скептически и дергает головой в сторону Дина. — Даже умелые пальчики нашего чудо-доктора не помогут. Кастиэль, слушающий разговор, хотя и не участвующий в нем, переводит взгляд с Харвелла на Дина и с удивлением замечает, что Дин тоже не вовлечен в беседу: вместо этого он смотрит прямо на Кастиэля, сведя брови, словно усиленно над чем-то размышляет. Кастиэль слышит, как кто-то пошло пошутил про «умелые пальчики», но не уверен, кто и каков контекст шутки. Дин вдруг поднимает подбородок, словно стремясь скорее проглотить пищу во рту, и без предисловий спрашивает: — Лейтенант Новак, как вас зовут? Разговор за столом мгновенно стихает: все переключаются на происходящее между Дином и Кастиэлем. Харвелл вмешивается, широко улыбнувшись Кастиэлю: — Его зовут «сэр». Кастиэль сдержанно ухмыляется. — Верно, — говорит он, кивая на Харвелла. — Вот он знает. — У-у, да ладно вам, сэр! — Нижняя губа Дина обиженно выпячивается. — Ну скажите? — Нет. Под смешки и утешительные «Попытка — не пытка, приятель!» от окружающих солдат за столом Дин отклоняется назад, словно признавая поражение. Но потом, несколько секунд бесцельно погоняв ножом кусок мяса по тарелке, он снова выпрямляется. — Кастиил — так ведь? Кастиэль с подозрением вскидывает взгляд на Дина. Он оценивает выражение в глазах Дина — кажется, вполне искреннее, простое любопытство — и раздумывает, стоит ли сделать ему выговор за неподобающее поведение. В конце концов он ограничивается простым «Вы хорошо осведомлены». Дин улыбается. — Это по моей части! Кастиэль поднимает брови, но не отвечает. Прежде чем он успевает придумать, что сказать, в разговор со смешком вмешивается Лафитт: — О, сэр, пощадите его! Он нам нравится. Кроме того, мы же все видели ваше имя в журналах и списках. — Только правильно «Касти-эль» — поправляет Иниас, наклонившись мимо Кастиэля к дальнему концу стола. Кастиэль со вздохом пожимает плечами, сдавшись, но тычет Иниаса кулаком в живот. — Я вообще не пойму, как еще до конца не лишился авторитета в твоем присутствии, — ворчит Кастиэль. Иниас подобострастно улыбается и толкает Кастиэля плечом — так, что у того чуть не слетает еда с вилки. — Ну-ну, малыш, не дуйся. Ты же меня любишь! — Ты невыносим, — отвечает Кастиэль, предусмотрительно отнеся вилку подальше, и неодобрительно смотрит на Иниаса. Тот, как ни странно, не спорит, а только прячет смешок в тыльную сторону ладони. Зато Дин, похоже, не закончил с вопросами, так как в этот момент кладет вилку и заглядывает за рядового Галлагера, чтобы поймать взгляд Кастиэля. — И почему это ему вас «малышом» называть можно, а мне «солнышком» — нельзя? — жалуется он, не подавая виду, что замечает хихиканье и присвист за столом. Он внимательно смотрит через стол на Кастиэля, игнорируя всех вокруг: на его губах едва маячит намек на эту идиотскую кривую усмешку, но в остальном вид у него серьезный. Кастиэль даже недоумевает, неужто это и в самом деле для него важно. — И ему нельзя, — отвечает Кастиэль. Он смотрит на Иниаса — конечно, страшно довольного собой — и снова на Дина. — Но на том основании, что он еще в первом классе переехал в дом напротив, сидел передо мной за партой, помогал мне на всех контрольных по химии, держал мою голову над унитазом, когда я блевал в старшей школе, и с тех пор, фигурально выражаясь, держит мою голову над унитазом… ему прощается. Никто на эту историю не реагирует: большинство собравшихся за столом — родом из Бедфорда и слышали ее тысячу раз. Бредбери просит кого-то передать ему кувшин с водой. Иниас рядом с Кастиэлем качает головой, усмехаясь. — Честное слово, Новак, с каждым рассказом об этом ты все больше в меня втюриваешься, — дразнит он. — Ты засранец… Иниас смеется. — Значит, вы вместе выросли, — говорит наконец Дин. Иниас пожимает плечами. — Да здесь почти все вместе выросли. У нас в Бейкер сколько — человек тридцать-сорок из Бедфорда? — Он смотрит на Кастиэля, нахмурив лоб и пытаясь припомнить точные цифры. — Тридцать семь человек, как я слышал, — подсказывает Галлагер. — Только Рована перевели в 47-й, да? То есть, видимо, теперь тридцать шесть. Кастиэль кивает. — Да, тридцать шесть. У Дина слегка приоткрывается рот. Он с изумлением смотрит на них по очереди. — Что, серьезно? — Абсолютно. — Иниас кладет вилку говядины в рот и прижимает палец к губам, пока жует и глотает. — Да, я даже знаю шестерых, кто ходил в нашу школу — хотя мы уже ее окончили к тому времени. — Нет, Зеддмор только пришел в девятый класс, когда мы были в выпускном, — рассеянно поправляет Кастиэль и тянется за стаканом с водой. — Это так странно… — Дин тяжело отклоняется на скамье, обводя взглядом стол. — Боже, да тут практически инцест… Кастиэль сурово смотрит на него. Любопытство Дина еще можно стерпеть — почти все новички любопытны, — но грубость — это уже лишнее. Он чувствует вспышку раздражения и даже не пытается ее подавить. — Что ж, поздравляю, вы нашли эффективный способ оскорбить почти всю роту разом. Но, наверное, можно и так сказать. Дин удивленно фыркает. — Вы не находите это странным? Рядовой Тран наклоняется к нему и, скорчив гримасу, заговорщически шепчет: — Немного, да. — А что в этом странного? — спрашивает Кастиэль. — Это довольно крупный город. Почти никто из нас не был знаком до того, как мы пошли на службу — за редкими исключениями вроде меня и лейтенанта Уолласа. По большей части присутствующие здесь не пересекались до армии. — Да но… из одного и того же города! — Дин качает головой. — Вы ж, там, наверное, ходили в одни магазины, гуляли по одним улицам, и не знали об этом. Даже, небось, спали с одними бабами! — Он указывает пальцем на всех за столом по очереди. — Теперь вы знаете: если у нее что-то было — вы все попали! Кастиэль награждает Дина максимально презрительным взглядом. — Спасибо за заботу, но с нами все в порядке. Рот Дина изгибает дерзкая усмешка, кончик языка показывается меж зубов. Он складывает руки на груди. — Ну с вами-то конечно, — говорит он самоуверенно. — Вы, небось, ни разу ни с кем не перепихивались, а? Слышится глухой удар: кто-то пнул Дина под столом. Кто бы это ни был, Кастиэль благодарен ему за эту попытку привести Дина в чувство. Однако, некоторым, видимо, не поможет уже ничто. Дин только уворачивается и усмехается: «А что? Я просто спросил», — без тени раскаяния. «Просто» или не просто, но Кастиэль уже чувствует, как кровь угрожающе стучит в висках. Он не разрывает зрительного контакта, глядя на Дина холодным суровым взглядом. — Это не ваше дело, Винчестер. Фыркнув, Дин говорит только: — Сочту это за подтверждение. Рука Кастиэля сжимается на вилке. Он смотрит в свою тарелку — он больше не голоден. Как ни странно, ему вспоминается тот последний вечер в Слэптоне, когда все они отправились в Плимут выпить и повеселиться — когда они с Дином большую часть вечера общались по-людски и, казалось, совершенно безо всяких усилий. Кастиэль уж было подумал, что грубый неуважительный подонок, каким Дин показался ему поначалу, исчез. Очевидно, он ошибся. — Винчестер! — резко одергивает Дина Иниас — тоном, которого Кастиэль не слышал от него уже много лет. — Рекомендую помолчать. Дин наклоняется вперед, все улыбаясь, как будто он главный клоун на планете, и смотрит на Иниаса. — А что, он для вас себя бережет? Капрал Харвелл пихает его в плечо. — Старик, заткнись уже! Кастиэль кладет вилку и нож — очень медленно, так что слышно клацанье металла о поднос. — Винчестер, — произносит он тихо, поднимая глаза к глазам Дина. — Помните, я сказал вам, когда вы поступили в мой взвод, что вы испытываете запас моего терпения? — Он мерит Дина взглядом сверху вниз, стиснув челюсть, словно приглашая того рискнуть отпустить еще какое-нибудь замечание. — Ну так вот: он иссяк. Дин поднимает бровь, не прекращая улыбаться во весь рот. — Так вы сказали той бабе, с которой не переспали? За столом воцаряется мертвая тишина — и кажется, будто она растягивается на вечность. Она совершенно отчетлива на фоне шума и звона посуды вокруг. Кастиэль не шевелится. Он даже не моргает. — Вон отсюда. Дин смотрит прямо на него непонимающе. Через секунду-другую его брови сходятся вместе. Какое-то мгновение он сидит в абсолютной тишине, пристально глядя на Кастиэля, словно пытается понять, серьезен ли тот. — Что? Кастиэль так и сидит, не шелохнувшись. Лишь смотрит на Дина с абсолютным спокойствием. — Вон отсюда. На какую-то леденящую душу секунду кажется, что Дин начнет спорить — и Кастиэль не знает, что тогда делать: разве что составить рапорт капитану Милтону, но это всегда погано выглядит. Но потом Дин коротко выдыхает, сдавшись. Он смотрит на свой незаконченный ужин, но ничего не говорит. После чего поднимает глаза и, снова встретив взгляд Кастиэля, отвечает: — Есть, сэр. — Без дальнейших препирательств он встает, забирает поднос и уходит. Никто не решается заговорить. Вот поэтому офицеры и солдаты не ужинают вместе — слишком велик риск неподобающего поведения, хотя Дин вышел далеко за рамки «неподобающего». Теперь всем неловко. Галлагер с преувеличенным вниманием принимается за еду, зачерпывая дрожащей вилкой огромные горсти. Бредбери указывает на пятно соуса возле рта Харвелла, которое Харвелл нарочито шутливо пытается слизать языком. Рядовой Тран громко выдыхает и произносит: «Картошка, значит…» Кастиэль делает глубокий вздох и, чувствуя себя виноватым перед солдатами, чей ужин испортил, извиняется. Все тут же наперебой уверяют, что это не его вина и что Винчестер не умеет вовремя заткнуться. Тишина, которая повисает после этих ответов, все еще явственная, но уже не столь неловкая. Солдаты молча продолжают есть, пока тишина не нарушается снова — на этот раз тихим присвистом капрала Харвелла. — Е-мое, — говорит он, развернувшись на лавке к очереди за едой. — Вы только гляньте! Все поднимают головы, прослеживают его взгляд и тут же видят, о чем он. Состав цветных полков пехоты зашел в столовую за ужином и в ожидании выстроился вдоль стены, переговариваясь меж собой и подчеркнуто игнорируя тот факт, что все белые офицеры и солдаты притихли и смотрят на них. — Боже правый… — Им вообще можно сюда? Галлагер первый отворачивается, морщась. — Черт, скоро уже педиков пускать начнут… — Какого хрена — пусть в своей войне воюют… Кастиэль не спеша обводит взглядом людей в очереди, после чего молча возвращается к ужину. Еда к этому времени уже остыла, да и аппетит после перепалки с Дином у Кастиэля пропал. Он до сих пор чувствует пульс гнева в крови и звон в ушах и даже не пытается участвовать в разговоре. — Черт меня подери, вы рассуждаете прямо как тот товарищ… — вдруг произносит Иниас негромко — но все тут же замолкают, чтобы расслышать его. Он смотрит в потолок в явно притворной задумчивости, постукивая вилкой по тарелке. — Как же его зовут… Примерно такого росточка… — Он проводит вилкой линию на уровне своей головы. — Куцые усы, ждет нас со своей армией по ту сторону пролива? Тут все солдаты понимают, о ком он, и начинают наперебой возражать: «Но, сэр…» — «Мы просто…» — «Да ладно, вы же понимаете…» — «Ну вы же знаете…» — «Да это шутка…» — «А вы считаете, им должно быть позволено?..» Иниас какое-то время кивает этим репликам, после чего поднимает руку, давая сигнал замолчать. — Уж не знаю как вы, а я всегда полагал, что мы воюем за свободу. — Я думал, мы воюем, потому что мистер Гитлер вторгся в Польшу, — саркастически вставляет Бенни Лафитт. Рядовой Бредбери закатывает глаза. — И почему это не проблема Польши? — Ну, потому что Польша не справится без помощи величайшей в мире державы. — Кто на это возразит… — Я возражу! — обвинительно заявляет Тран. — Я сейчас мог бы быть дома! Следует смех и шутки над негодованием Трана по поводу призыва в армию, но Кастиэль слушает вполуха. Он гоняет остатки еды по тарелке и рисует узоры в соусе. Вдруг в него врезается локоть, который приводит его в чувство. — Что? — Я спросил, что вы думаете, сэр? — переспрашивает Харвелл. Кастиэль моргает, пытаясь сосредоточиться на разговоре за столом. — О чем? Харвелл смотрит на него несколько мгновений, потом озадаченно поворачивается к остальным. — Ну, не знаю — обо всем этом? — Да, конечно, — рассеянно отвечает Кастиэль, поглядывая на часы на стене столовой. Время — девятнадцать тридцать пять. Двадцать пять минут до совещания у майора Сингера, а ему еще надо вернуться на квартиру и забрать необходимые вещи. — Простите, извините меня… Все озадаченно кивают, и, в последний раз окинув взглядом стол и поблагодарив солдат за то, что пустили его сесть с ними, Кастиэль забирает поднос и уходит. Дин Винчестер стоит за дверями столовой, сжимая в зубах незажженную сигарету. Кастиэль даже не смотрит на него.21 мая 1944 г.
Обещание, что все новинки американского кино будут доставлять прямиком в импровизированные кинотеатры Фалмута, обращается разочарованием: выясняется, что в данный момент новинок выходит совсем мало. Те немногие, что появляются, вроде «Идти своим путем» и «Газовый свет», крутят без остановки до тех пор, пока рота Бейкер не начинает цитировать их дословно. Порой ставят и классику: старые танцевальные фильмы между роликами пропаганды. Кастиэля танцы не интересуют, но идет «Время свинга», и это хоть какое-то да развлечение. В местной библиотеке не осталось ни одной непрочитанной им книги, а в кинотеатре наверняка найдется еще кто-то, кому скучно и с кем можно пообщаться, так что фильм можно и не смотреть. Сам по себе фильм неплохой. Всякий раз, когда на экран выплывает Джинджер Роджерс, в аудитории раздается пронзительный свист, и Кастиэль притворяется, что смотрит с интересом. Он выдавливает смешок, когда кто-то в переднем ряду выкрикивает грубый комментарий, одобрительно кивает, когда Джинджер кружится в длинном блестящем платье и ее изящные ноги просматриваются сквозь ткань, — он играет свою роль. Фрэд Астер дурачится в чьей-то гостиной — Кастиэль не знает в чьей, но, с другой стороны, он не очень-то и следит за сюжетом, — и Кастиэль осматривает зрителей вокруг, пытаясь понять, не скучает ли кто-нибудь так же, как он. Справа от него — Иниас, который обожает танцевальные фильмы и шипит на Кастиэля всякий раз, когда тот мешает. Слева сидят рядовые из взвода лейтенанта Эстера. Прямо перед Кастиэлем — несколько человек, которых он не узнает, за ними слева — капрал Харвелл, а дальше за ним — Дин Винчестер. Глаза Кастиэля тут же возвращаются на экран. На экране Джинджер Роджерс наклонилась над раковиной и намыливает волосы, собирая их на макушке. «Счастливчик?» — Голос у нее высокий и пронзительный. — «Счастливчик!» Фрэд Астер садится за рояль. Кастиэль все еще зол на Дина. От одного воспоминания об инциденте в столовой им вновь овладевает раздражение и зубы невольно сжимаются. Видит бог, он устал от выходок Дина: его жизнь была бы в сто раз лучше и в тысячу раз легче, если бы Дина в ней не было. Он не хочет иметь с Винчестером ничего общего. Кастиэля хватает еще секунды на три, после чего его взгляд вновь оказывается на запретной территории. Дин поглощен фильмом: его губы приоткрыты, взгляд прикован к экрану. Мерцающий белым экран освещает слабым светом его лицо: мягкий изгиб ресниц, резкую линию носа. Дин сглатывает. Кастиэль собирается отвернуться, собирается сосредоточиться на фильме, но взгляд против его воли прослеживает гладкую линию горла, плавное напряжение мышц, когда дрогает кадык Дина. Он без куртки — она небрежно наброшена на спинку его стула. Воротничок идеально облегает его шею, рубаха безупречно накрахмалена и выглажена, так что натянута на плечах и спине, как вторая кожа, и вообразить его без нее совсем несложно. Черт… Кастиэль отводит взгляд. Тем временем Фрэд Астер начинает петь, и Кастиэль пытается переключить внимание. Во рту вдруг стало сухо. Он щурится на экран, заставляя себя сосредоточиться на музыке вместо безответственных реакций вроде пульсирующего жара под кожей или мыслей о том, как Дин Винчестер выглядел бы без этой парадной формы. Какой-то рядовой слева начинает тихонько подпевать песне мимо нот, и Кастиэль цепляется за этот фальшивый аккомпанемент как за напоминание о том, что музыка еще играет, фильм идет, и нельзя смотреть в сторону, как бы ни был велик соблазн. Он смотрит прямо перед собой, впившись пальцами в колени до белых костяшек. Уже ясно: Дин Винчестер — худшее, что с ним когда-либо случалось.29 мая 1944 г.
В понедельник рота Бейкер отправляется на стрельбище по два взвода за раз, чтобы от нечего делать попрактиковаться в стрельбе по мишеням. Кастиэль отдает команду первому взводу разобрать со склада оружие и ждет у выхода, беседуя с лейтенантом Эстером. — Не думаю, что будет так уж страшно, — уверенно говорит Эстер об атаке на пляж Нормандии, хотя его пальцы на прикладе винтовки неопределенно дергаются. — Мы же отрабатывали это сто раз, и всегда все получалось — за исключением упражнения Тигр, но там было просто плохо сработано… — Не хочется этого говорить, но то, как будет сработано, вероятно, будет зависеть не от вас, — замечает Кастиэль мрачно, глядя на проходящих мимо солдат. — Не говоря уже… Корбетт! Это прицел, а не ручка! Не говоря уже о том, что тренировались мы исключительно в Англии. Сержант Миллиган останавливается перед лейтенантами. — Я последний, сэр. Кастиэль кивает: — Спасибо. Миллиган уходит вслед за остальными солдатами. Эстер поворачивается к Кастиэлю и уверенно хлопает его по плечу потным снисходительным хлопком. — Не волнуйтесь, Новак! Доверьтесь нам: у нас с кэпом все схвачено! — Голос у него чересчур высокий, смех чересчур звонкий. Кастиэль хмурится. Они колонной отправляются на полигон: офицеры — по бокам строя, откуда легче отдавать приказы и следить, чтобы все вели себя как подобает. К этому моменту, когда операция Нептун пусть еще не объявлена, но уже неизбежно близка, все вымуштрованы идеально. Даже те, кто тихо переговаривается в строю, умолкают и устремляют взгляды вперед по первому замечанию. Колонна идет в ногу, с оружием поперек груди — словно по велению инстинкта. Разделившись на отделения, а затем на команды по типу орудий, они ждут своей очереди на стрельбище, растянувшись на гравии. Команда Кастиэля с винтовками идет первой: он лежит с дальнего края линии огня, уперев M1 в ложбинку плеча. Голос Эстера прямо за ухом заставляет его вздрогнуть: — Обойму в восемь патронов заряжай — готовсь — и в свою очередь по цели — огонь! Движения Кастиэля плавны, отработаны: предохранитель, затвор на себя, обойму внутрь, щелк, дуло вверх — и он плавно спускает курок, приготовившись к отдаче в плечо. Он расстреливает обойму, взводит предохранитель и ждет. Остальные еще стреляют. И затем, когда Эстер велит убедиться, что все расстреляли обойму, и командует отходить, палец рядового Блейка справа от Кастиэля соскальзывает на спусковую скобу и, так как предохранитель еще не взведен, выпускает в тишину запоздалый оглушительный выстрел. Кастиэль испуганно оборачивается и ловит взгляд Блейка — тот поднимает глаза в абсолютном ужасе, пытаясь понять, насколько большую беду натворил. Несколько мгновений они лишь пялятся друг на друга в молчаливом согласии: «Ты долбаный идиот!» Однако даже Кастиэль оказывается не готов к реакции Эстера: слишком нервничающий из-за своей роли заместителя командующего, боящийся подвести роту, оказаться недостойным, тот просто слетает с катушек. — Кто это был?! — рявкает он — даже не таким тоном, каким кричат инструктора на строевой подготовке, а настоящим криком, так что у него срывается голос. — Кто это, блядь, был?! Кастиэль смотрит прямо перед собой, ни мускулом не выдавая, что он знает кто. Краем глаза он видит, как Блейк съеживается, готовясь признать вину, — но ему даже не представляется такой возможности, потому что Эстер не унимается: — Кто из вас такой кретин, что не может выполнить простой приказ?! «Предохранитель» означает поставить орудия на предохранитель, а не продолжать стрелять! — Он кричит, продвигаясь вдоль ряда солдат, как одержимый. — Вы должны быть натренированы, вы должны быть готовы к бою, но вы, пидоры, даже задницу свою вытирать пока не готовы!… Кастиэль сжимает губы. «Не вмешивайся, — приказывает он себе. — Ни при каких обстоятельствах нельзя подрывать авторитет другого офицера. Не — вмешивайся». Блейк сбоку от Кастиэля напрягается, и слышен шорох его ноги, как будто он готовится сесть и сознаться. — Так будет и через неделю? И через месяц?! А окажись перед вами какой-нибудь бедняга — медик, помогающий вашему другу, или офицер, ведущий за собой взвод — так вы и его нахуй пристрелите?! А если вы, не дай бог, спустите курок в засаде, своим гребаным идиотизмом выдав врагу всю операцию?! — Лицо Эстера краснеет. — Честное слово, я, блядь, жопу этому кретину порву и отправлю родителям с письмом «Простите, ваш сосунок даже с ебаным предохранителем не справился, не то что с нацистами…» Кастиэль убеждает себя не вмешиваться. — Так, ну кто из вас, сраных пидоров… Блейк делает глубокий дрожащий вдох для храбрости. Кастиэль поднимает руку. — Лейтенант Эстер? — Боковым зрением он видит, как Блейк замер. Следует пауза. — Да? — Я сбился со счета, стреляя. Полагал, что расстрелял обойму, но, очевидно, ошибся. — Кастиэль смотрит на мишень вдали, стараясь никак не провоцировать своим поведением конфликт. Он прижимает к плечу приклад винтовки, держа другую руку поднятой. Так как Кастиэль не смотрит на Эстера, он не видит его реакции, но следует еще одна долгая пауза. Блейк вообще перестал дышать. В тишине Кастиэль чувствует собственный пульс в висках. — Лейтенант Новак, встаньте! Он встает, оставив винтовку на гравии, и поворачивается к Эстеру, вытянувшись по стойке смирно. Он смотрит вперед без выражения, пока Эстер медленно приближается. Лицо у того по-прежнему красное, и дышит он слишком часто. Кастиэль даже беспокоится за его здоровье — но лишь мимолетно: по большей части он чувствует раздражение. Одно дело сломаться под давлением, другое — повести себя при этом так непрофессионально и выставить себя таким подонком. Однако, прежде чем Эстер успевает открыть рот, их прерывают: — Лейтенанты, в чем дело? Рядом с Эстером обнаруживается недовольный капитан Милтон. Эстер разворачивается на месте, чтобы вытянуться и отдать честь; Кастиэль остается стоять неподвижно, терпеливо ожидая, когда на него обрушится гнев небес. Он пытается расслышать, что Милтон и Эстер обсуждают на пониженных тонах, но без особого успеха. В голосе Милтона слышна твердость, в голосе Эстера — дрожь; они беседуют с полминуты, пока солдаты первого и второго взводов лежат, замерев. Наконец Милтон обращается к ним: — Кто-то из стрелков еще не взвел предохранитель? Никто не отвечает, и, приняв это за отрицательный ответ, Милтон командует им вынуть магазины, встать и отступить с линии огня, уступив место следующей команде. И все. Милтон на ходу обращается к Кастиэлю, кратко предупредив его, что нужно быть гораздо аккуратнее на учениях, после чего отправляется дальше обсуждать что-то со своим персоналом в хижине позади полигона. Эстер начинает угрюмо инструктировать следующую команду, а Кастиэль поднимает с земли винтовку и отправляется по-новому ждать своей очереди. И больше ничего не происходит. От этого даже как-то неуютно, но Кастиэль решает, что это лучше, чем получить разнос от начальства. Когда мимо Кастиэля спешит Блейк, они кратко встречаются глазами, но Блейк ничего не говорит — видимо, из страха спугнуть удачу и быть разоблаченным. Кастиэль, тем не менее, останавливает его, обратившись к нему тихо, чтобы не вызвать подозрений: — Я сделал это не ради вас, рядовой. Если допустите еще одну ошибку, вы должны рапортовать об этом немедленно. И я говорю это, ожидая, что больше ошибок не будет. — Есть, сэр! — отвечает Блейк поспешно. — Больше такого не случится, обещаю. — По сути то, что сказал Эстер, верно, — продолжает Кастиэль. — Случись такое в Нормандии, вы подвергли бы риску много людей. У нас нет времени на глупые ошибки — я ожидаю от вас лучшего. — Есть, сэр! — Свободны. Блейк отдает честь и, покраснев от стыда, молча возвращается к своей группе. Глядя ему вслед, Кастиэль поправляет ремень винтовки и старается выбросить из головы все произошедшее: еще паранойи на эту тему ему не хватало. Он идет разыскать лейтенанта второго взвода Иниаса Уолласа и опускается перед ним, скрестив ноги и уперев винтовку между колен. Иниас замечает, как подавленно выглядел Эстер, когда его отозвал капитан Милтон, но потом сразу же переводит разговор в более безопасное русло, подальше от оскорблений, еще висящих в воздухе, как слезоточивый газ. Они обсуждают погоду, технику стрельбы тех, кто в данный момент у линии огня, планы на выходные, грядущее выдвижение во Францию — но Кастиэля трудно отвлечь. Капитан Милтон за ним следит.30 мая 1944 г.
— Лейтенант Новак? Кастиэль замедляет шаг и останавливается. Поспешно отступив в сторону с тропы, чтобы не преграждать никому путь, он оборачивается. Позади него в нескольких шагах — капитан Милтон; Кастиэль ждет, пока он подойдет ближе, после чего вытягивается и отдает честь. — Сэр. Милтон салютует в ответ, затем кивает Кастиэлю в качестве неформального приветствия. — Куда направляетесь? Тяжело выдохнув, Кастиэль расставляет ноги в более удобную позицию. — Да никуда толком. Хотел посмотреть, нет ли новых книг в библиотеке, но это неважно, — говорит он, пожав плечами. — Я нужен? — Вообще я хотел с вами кое о чем поговорить, — отвечает Милтон. Как ни нелепо, первое, что приходит в голову Кастиэля, это образ Дина Винчестера с печатью «МЕНЯ РАСКРЫЛИ» большими кровавыми обличительными буквами. Потом он вспоминает, что ничего не сделал — и никогда не сделает, — и если он порой и смотрит на другого мужчину, когда делать этого не подобает, это не преступление… Вот только преступление, и сердцебиение в груди не унимается, что бы Кастиэль себе ни говорил. — Конечно, сэр, — отвечает он еле повинующимся языком. — О чем речь? Милтон преувеличенно беззаботно сцепляет за спиной руки; Кастиэль нервничает. Милтон прочищает горло. — Новак, что скажете на назначение заместителем командующего роты Бейкер в атаке на Дог-грин? Кастиэль толком не знает, чего он ожидал, но уж точно не этого. — Сэр, — начинает он, — я, конечно, сочту за честь… Простите, но я думал, эта роль отведена лейтенанту Эстеру. — Была отведена, но… — Милтон умолкает, явно тщательно выбирая слова, — планы изменились. — Он встречает взгляд Кастиэля серьезным взглядом. — Я обсудил это со штабом полка, и мы пришли к выводу, что под давлением вы покажете себя лучше. Кастиэль вспоминает сцену, которую устроил Эстер всего день назад, и невольно мысленно соглашается. — Вы — хороший лидер, хороший тактик, — продолжает Милтон. — Вы более чем компетентны, и я думаю, вы лучший кандидат. Справитесь? Чувствуя каждой клеточкой взгляд Милтона, оценивающий все нюансы его реакции, Кастиэль усилием воли старается не выдавать волнения. Заместитель командующего. В теории вполне несложная должность — но если что-то случится с капитаном Милтоном… Он сглатывает. — Что ж, я никогда еще не высаживал морской десант на оккупированное побережье, так что по опыту сказать не могу, но я верю, что справлюсь. Губы Милтона сжимаются в линию. — Мне нужно чуть больше, чем вера, Новак. Кастиэль расправляет плечи. — Я справлюсь, сэр. — Вот и хорошо, — кивает Милтон. Он смотрит в сторону и несколько мгновений наблюдает за какими-то молодыми капралами, спорящими за настольной игрой на обочине тропы. Потом снова поворачивается к Кастиэлю. — Сегодня в двадцать ноль-ноль будет брифинг в кабинете майора Сингера. Обсудим некоторую свежую информацию — вчера королевские ВВС сделали несколько хороших фотографий, пока небо было ясным. Там и на карты внимательнее сможете посмотреть. — Есть, сэр. Что-нибудь еще, сэр? — Нет, это все. Они вытягиваются для салюта — сначала Кастиэль, затем капитан Милтон — и расходятся каждый своей дорогой. Кастиэль направляется дальше в библиотеку — просто ради поддержания иллюзии, что все так же, как было пять минут назад, но эта иллюзия неуклонно ускользает.2 июня 1944 г.
Кастиэль никогда не был большим поклонником мясного бульона, так что, когда батальон приглашают на ужин в штабную столовую, он не горит энтузиазмом. Перед этим у него совещание с капитаном Милтоном по поводу завтрашней реорганизации войск для выдвижения на запад, и он не сильно переживает, что опаздывает на ужин. Однако, зайдя в столовую и увидев спагетти, хот-доги и мороженое, он замирает, гадая, уже не упала ли на базу бомба и не попал ли он раньше времени в рай. Какое-то время он стоит в дверях, оторопело вдыхая теплый жирный запах этого пиршества, пока его не отталкивают в сторону нетерпеливые рядовые из штаб-квартиры — «Простите, сэр» — «Извините, лейтенант» — «Это хот-доги?» — и он наконец понимает, что да, еда настоящая и он голоден. Пройдя прямиком в очередь, Кастиэль накладывает себе спагетти с горкой, после чего медленно направляется сквозь хаос и гам столовой мимо рядов солдат, от души набивающих лакомством желудки. Офицеры отужинали в первую очередь и к этому времени уже разошлись курить или планировать грядущий день — хотя планировать особенно нечего, так как общий распорядок на завтра — это выдвинуться из Фалмута и загрузиться на огромные крейсеры, которые доставят их из Англии в оккупированную Францию. Так что к этому моменту офицерская столовая уже приятно пуста, и Кастиэль может сесть и спокойно поесть спагетти за любым столом. Он успевает положить в рот две вилки, когда напротив гремит поднос. — Слыхали про последний ужин перед казнью? — беззаботно спрашивает Дин Винчестер, погружая ложку в неприлично большую порцию клубничного мороженого. Кастиэль не поднимает глаз от тарелки. — Слыхал. — Он рассеянно наматывает спагетти на вилку: виток, второй, третий. Потом поднимает вилку ко рту, растеряв при этом половину макарон. — А что? — Да нет, ничего. Кастиэль поднимает скептический взгляд на Дина. Тот многозначительно вздергивает брови. — Хорошее мороженое, вот и все, — говорит он и, словно в качестве демонстрации, сует огромную ложку с горкой в рот. — Овечки, убой… Сами понимаете. Кастиэль выдыхает и кладет вилку и нож. — Вы не офицер, — замечает он. — Нет, сэр, — подтверждает Дин жизнерадостно. — Это офицерская столовая, — говорит Кастиэль. — Что вы здесь делаете? Дин пожимает плечами, явно не смущенный замечанием. — Мне показалось, вам не помешает компания. — Вам показалось. Звякнув ложкой по мисочке, Дин невзначай спрашивает: — Не обижайтесь, сэр, но вам никогда не говорили, что вы паскудный тип? Конечно. Типично. В душе Кастиэля вспыхивает раздражение — честное слово, большего он не вынесет. — Не говорили, — отрезает он, сверкнув глазами, — потому что я не паскудный тип. А вот вы, напротив, — грубый, нетактичный, заносчивый и не уважаете ни меня, ни мой взвод, ни наши цели и задачи. — Кастиэль указывает зубцами вилки Дину в лицо. — Я — не паскудный тип, Винчестер. Я просто не терплю людей, которые тратят впустую мое время! — Он наматывает на вилку еще один осыпающийся моток макарон и сует в рот. На несколько мгновений растягивается напряженная тишина. Кастиэль ест ужин с большим негодованием, чем, вероятно, оправданно. Дин же, насколько он может судить, свое мороженое есть перестал. В конце концов Дин спрашивает: — Вы думаете, я вас не уважаю? Кастиэль поднимает голову, удивленный — отчасти словами Дина, отчасти его неожиданно искренним тоном. Он медленно дожевывает. — А что, не так? — спрашивает он резко. Дин только смотрит на него невозмутимо и ровно. Кастиэль полагает, он не ответит: выражение в его глазах такое спокойное и понимающее, что Кастиэль может истолковать его лишь как пренебрежение. Но потом Дин заговаривает: — Лейтенант, — начинает он тихо, но уверено. — Сколько вам: двадцать четыре? Двадцать пять? И вы управляете взводом из тридцати человек, если не всей ротой, лучше, чем большинство управляет собственным кишечником. Эти люди слушают вас исключительно из уважения. Не потому что боятся вас, не потому что должны… А просто потому, что они скорее пулю словят, чем подведут вас. И потому что верят, что вы не дадите им словить пулю. Я без преувеличения могу сказать: большинство из них с обрыва прыгнет, если вы скомандуете. — Дин сжимает губы и наклоняется через стол, чтобы поймать опущенный взгляд Кастиэля. — Сэр, вы — один из лучших офицеров, что я встречал здесь или где бы то ни было, и, чтобы не уважать вас, надо быть глупее фрица. Кастиэль молчит. Он смотрит на Дина, взвешивая сказанное, пытаясь понять, серьезно ли тот говорит. Дин коротко усмехается и снова берет ложку. — Но скажи я вам все это, вы бы зазнались! — замечает он, подняв брови, и выскребает остатки мороженого со дна мисочки. Поднеся ложку к губам, он делает паузу, едва заметно ухмыляется и подчеркнуто добавляет: — Солнышко. Кастиэль кривит губы, не зная, что на все это ответить. В конце концов он отвечает: — Мне двадцать восемь вообще-то. — С прошедшим днем рождения, сэр. С губ Кастиэля срывается невольная усмешка. Он снова смотрит в тарелку, наматывая на вилку остатки спагетти. — Что ж, странные у вас способы выказывать уважение, — говорит он, пытаясь не допускать в тон эмоции, хотя после столь неожиданного и странного заявления это непросто. Дин медленно выдыхает. — Ну… — Словно тщательно обдумывая слова Кастиэля, он прикусывает ложку. Выпуклость ложки упирается в его нижнюю губу, отчего та краснеет. Кастиэль намеренно заставляет себя не смотреть. Дин колеблется еще секунду, потом заговаривает: — Не обижайтесь на мои слова, но, по-моему, у вас сейчас немалый груз на плечах. — Еще одна ложка мороженого в рот. — Я думал, не помешает вас подбодрить. Кастиэль смотрит на него, чувствуя, что земля совсем ушла из-под ног. Он даже не пытается до конца осмыслить сказанное Дином, только отвечает: — Винчестер, вы меня не подбадривали — вы выставляли меня идиотом. Дин морщится, и впервые в выражении его лица видно что-то похожее на раскаяние. — Цель была не в этом. Черт, да чаще всего я просто пытаюсь вас развеселить. — Он поднимает брови на Кастиэля. — Наверное, было бы смешнее, если бы вы немного расслабились. — Смешнее было бы, если бы вы вели себя действительно смешно. Дин со вздохом складывает руки. — Ладно, хорошо. Виноват. — Он тут же жизнерадостно улыбается: — Все, мы закончили утверждать ваш авторитет? Кастиэль с досадой вздыхает. — Да, закончили. Они умолкают и снова принимаются за еду. Кастиэль время от времени недоверчиво поглядывает на Дина. Все это звучало вполне искренне, но Кастиэль не уверен, что готов к подобной симпатии, даже заботе со стороны Дина. Ничего подобного ему не нужно: ему нужно, чтобы подчиненные следовали его приказам, когда он их отдает, и думали своей головой, когда его рядом нет. И все. У него вдруг вырывается — раньше, чем он успевает одернуть себя: — Меня назначили заместителем командующего атакой на Дог-грин. Дин кивает, словно едва ли впечатлен. — Поздравляю. — Да уж. Вроде того... — ворчит Кастиэль. Наверное, для медиков подобные назначения толком ничего и не значат, ведь у них работа простая: подбежать, оттащить тело, подлатать и отправить домой — или объявить мертвым, — и дело с концом. — Да ладно, вы справитесь, сэр! — говорит Дин ободряюще. — Ну а если вас подстрелят — на то есть я. — Он клацает зубами и изображает процесс штопанья, рисуя большие петли в воздухе воображаемой иглой. — Не переживайте! Что-то еще не дает покоя Кастиэлю на протяжении всего этого разговора, с той самой секунды, как Дин самонадеянно уселся за его стол и решил завести беседу, и наконец это что-то обретает очертания в сознании Кастиэля. Он смотрит Дину в глаза, слегка щурясь и оценивая то, что видит перед собой, — даже не самого Дина с его большими руками, стройной талией, прямым носом, а то, как он держится: как непринужденно сутулится при еде, как жестикулирует свободной рукой и иногда даже ложкой, как будто они общались так всю жизнь. Как будто они на короткой ноге. — Мы не друзья, Винчестер, — предупреждает Кастиэль. Дин отшатывается в притворном шоке: — Господи, о чем вы! — восклицает он. — Я бы и возомнить не посмел, сэр! Кастиэль смотрит на него, гадая, чем все это закончится, и Дин уверенно встречает его взгляд зелеными глазами, ожидая осуждения, которое неминуемо должно последовать. Кастиэль не может усмотреть в поведении Дина изъяна, и есть что-то даже успокаивающее в его непринужденном обществе, так что придраться не к чему. Кастиэль тихо хмыкает и снова принимается за спагетти. Этим все и заканчивается. Они сидят вдвоем, едят каждый свои спагетти и свое мороженое и больше ни слова не говорят, но Кастиэль рад компании.3 июня 1944 г.
Погрузка на корабли начинается ранним утром и продолжается часами, непрерывным потоком людей и машин — безупречно организованно, отрепетированно несчетное количество раз, хоть и кажется хаосом со стороны. На крейсеры закатывают десантные катера, нагруженные артиллерией всех форм и размеров, оружием и внедорожниками; кругом бегают офицеры, командуя процессом. В воздухе висит помесь страха и возбуждения — особенно с тех пор, как рядовой Резник разнес слух, что столкнулся с Верховным главнокомандующим Эйзенхауэром в уборной. Рота Бейкер ждет, выстроенная в три ряда в стороне от погрузки, пока наконец не возвращается капитан Милтон и не сообщает, что пришла их очередь разбирать пайки. У пункта раздачи они ко всеобщему ликованию обнаруживают, что сержанты столовой также выдают каждому по две пачки сигарет, не разбираясь, кто курит, а кто нет. Кастиэль стоит в стороне, считая проходящих мимо людей и перенаправляя их, и только благодаря этому к концу очереди замечает, что одного не хватает. Дина нет. Кастиэль оборачивается, вглядываясь в толпы мужчин и — вот он. Опустился на колено на обочине дороги ярдах в десяти вдалеке и что-то пишет. — Винчестер! — окликает его Кастиэль. Дин тут же поднимает глаза, кратко кивает ему, но даже ручки от бумаги не отрывает. Кастиэль хмурится. — Сержант Винчестер! Ответа все нет. Кастиэль выдергивает из толпы сержанта Миллигана, велит ему построить людей, когда все получат пайки, и направляется туда, где Дин лихорадочно что-то пишет. Он строчит, положив бумагу на бедро и стараясь не делать в ней дырки. Левой рукой он пытается одновременно расправлять лист, на котором пишет, и удерживать остальные листы, чтобы они не улетели. Выходит у него неуклюже. Он замечает приближение Кастиэля и снова поднимает глаза. — Простите, — бормочет он через зажатый в зубах вымазанный в чернилах колпачок ручки. — Секунду, сэр, я сейчас… — Пойдемте, Винчестер, — говорит Кастиэль, стоя над ним. — Письмо подождет. Вам нужно получить паек и сигареты. — Не надо сигареты, — тут же отвечает Дин, не отвлекаясь от письма. Кастиэль поднимает брови: Дин курит не меньше других солдат роты, если не больше. — Ну, уж как минимум паек вам нужен. — Да… сейчас… Одну секунду. — Он царапает остаток письма, так что Кастиэль, глядя на письмо вверх ногами, едва может разобрать его почерк. — Сейчас закончу. — Потом можете закончить… — Не могу, если хочу отправить его до того, как попаду во Францию. Кастиэль закатывает глаза. — Да ладно, уверен, она вас подождет. Дин ворчит, не поднимая головы: — Это моему братишке — уж я надеюсь, что он меня подождет. Кастиэль видит, как Дин царапает: «Сержант Винчестер, 91W1O», затем подписывает письмо размашистой неразборчивой подписью и встает, собирая с колен разрозненные листы и рассортировывая их в нужном порядке. Он вынимает из зубов колпачок, надевает его на ручку и небрежно сует ее в карман. В уголке его нижней губы остается синее пятнышко чернил. — Да-да, — говорит Дин, складывая бумаги. — Я извиняюсь, сэр. Куда мне идти? Кастиэль указывает ему на пункт выдачи пайков, возле которого уже выстраивается следующая рота, и Дин убегает наверстывать. Остальная рота Бейкер с упакованными ранцами уже выстроилась в три ряда и терпеливо ждет посадки. Дин подбегает секундой позже, торопливо рассовывая пайки по карманам. Он встает в заднем ряду, где, стараясь не привлекать внимания, облизывает марки и наклеивает на конверт. Потом за ротой приходит капитан Милтон, и настает их черед посадки. Корабли Группы О стоят в линию у восточного края порта, и «Томас Джефферсон» — крейсер, на котором поплывет 116-й пехотный полк, — в самом дальнем конце. У трапа старшие офицеры дивизии раздают листы бумаги, одна сторона которых покрыта мелким аккуратным машинописным текстом. — Не читай пока, сынок, — говорит один из офицеров, протягивая лист Кастиэлю, скучающим тоном человека, который повторил одно и то же каждому из тысяч прошедших мимо мужчин. — Будет время, когда взойдешь на борт. Кастиэль поднимается по трапу и встает сбоку палубы, наблюдая, как остальная часть роты восходит на борт. Сосчитав последних солдат, он все же поддается любопытству и смотрит в лист бумаги в руке. Там написано:Солдаты, моряки и летчики союзных сил! Вы отправляетесь на великую миссию, к которой мы шли все эти месяцы. На вас смотрит весь мир. Надежды и молитвы свободолюбивых людей всей планеты — с вами.
Кастиэль бегло просматривает остальное: будет опасно, да, кто-то не вернется домой, да, они творят историю, да, победа будет за нами — он пропускает остаток, чтобы взглянуть на подпись:Генерал Д. Эйзенхауэр, Верховный главнокомандующий союзных сил
Глаза Кастиэля лезут на лоб. Черт возьми… Он аккуратно складывает лист вчетверо и прячет в водонепроницаемый мешочек для патронов, который хранит в нагрудном кармане куртки. После этого он обводит взглядом порт, где на корабли загружают все больше людей и оружия в подготовке к грядущему вторжению. Солнце в небе еще тусклое, но потоки соленого воздуха с пролива истончают облака, и свет падает на матовую краску машин, стоящих на суше, блестит на кокардах британских фуражек. За стенами пристани насколько видит глаз собрались мирные жители, постепенно сливаясь из отдельных лиц в огромную гудящую толпу. Они машут платками, флагами, пухленькими детскими ручонками из материнских объятий. Кастиэль поддается порыву и поднимает руку. Заметной реакции нет — гул толпы кажется однородным, — но, с другой стороны, Кастиэль наверняка выглядит лишь зеленым пятнышком среди тысяч таких же на огромном крейсере в грандиозный исторический момент. Однако, опуская руку, он вдруг замечает маленькую девочку, прижатую к перилам набережной: она смотрит прямо на него и отчаянно машет рукой. Он слегка улыбается и снова кратко поднимает руку, а затем отворачивается. Хоть один человек знает, что он был здесь, — и этого достаточно.