Девяносто один Whiskey

23 августа 1944 г.

Дорогой Сэм, Пока писать регулярно не смогу, так как у нас тут нынче несладко: времени мало, а спокойный момент вообще не выбрать. Хотя в каком-то смысле так даже лучше. Я совсем уже свихнулся, да? То есть я понимаю, худшее еще впереди, а мы уже теряем по паре человек в день и любой из нас может стать следующим, так что не сказать, что у нас тут праздный день на сельской ярмарке. Но после нудного двухсотмильного перегона в кузове чувство такое, будто я вернулся в родную стихию. За несколько недель без работы у меня уже руки зачесались что-нибудь подлатать. Хотя я понимаю, что не у всех так. Лейтенанту Новаку тяжело. Он держится, конечно, но в последнее время я стал замечать у него эдакий, знаешь, рассеянный взгляд в пустоту. Как будто он вообще выпадает из действительности — Бог знает, о чем он в эти моменты думает, но не хотел бы я оказаться на его месте даже на полдня. Джонни тоже стал нервным — его тревожат кошмары, что ему оторвало ноги или что-нибудь в этом духе и его девушка больше не хочет за него замуж. Не знаю… Слушай. Не запаривайся из-за отца — серьезно. То есть, строго говоря он же прав, так? Я не солдат. Но и не врач тоже. Так что, наверное, можно сказать, вы оба правы — и прежде чем ты снова примешься за свое: я его не защищаю! Я не подставляю другую щеку — или что ты там постоянно утверждаешь я делаю. Я просто не хочу быть поводом к бессмысленной ссоре. Вы, ребята, и так собачитесь достаточно, чтобы я еще масла в огонь подливал, обижаясь на его пьяные бредни. Забудь, вот серьезно. Ладно, проехали. Что Джесс сказала по поводу подарка на день рождения? Как прошел ваш вечер? Я уж надеюсь, она оценила все приготовления — а то я уже устал о них слушать! Будет здорово, если вам как-нибудь доведется увидеть прототип — я тут поспрашивал: Бенни увлекается искусством (представь? я тоже не ожидал), и он говорит, такой сад и правда есть! То есть я полагал, что Моне откуда-то срисовывал свои цветы и прочую фигню, но я не знал, что все это один сад. Но он есть — во Франции! Увы, не рядом со мной: я думал, может, смотаться посмотреть и рассказать тебе, но, как выяснилось, он где-то в районе Парижа. Эй, может мы скоро для вас и Париж освободим — вычистим оттуда докучливых фрицев, чтобы вы с Джесс смогли туда спутешествовать. Вот было бы здорово, а? Добавлю это в свой список дел. Сразу после «Обезглавить мистера Гитлера». Ну, мне пора, тут уже и место закончилось. Но я снова напишу, как только выдастся минутка. Береги себя и передавай привет Джесс. И НЕ ПЕРЕЧЬ отцу — обещаешь? Все. Увидимся, сцуко. T-4 сержант Винчестер 91W1O, рота B, 116-й пехотный полк 29-я пехотная дивизия Армия Соединенных Штатов

27 августа 1944 г.

Грохочет выстрел 88-миллиметровой пушки, и в воздухе слышен низкий свист приближающегося снаряда. — Держим линию! — кричит Кастиэль срывающимся голосом сквозь дым и шум. Где-то дальше на линии фронта в деревьях взрывается снаряд, породив фонтан грязи и металла. Кастиэль дергается в сторону и врезается плечом в дерево, но выбрасывает руку, чтобы удержаться на ногах. — Держать позиции, не отступать — держать! Он пускается бегом вдоль линии фронта в поисках лейтенанта Алистара, чтобы узнать состояние дел во взводе легкой артиллерии. Следующий взрыв гремит слишком близко и сбивает Кастиэля с ног. Он отлетает влево, в ствол с острыми щепками, но тут же снова вскакивает на ноги. Кастиэль виляет из стороны в сторону и пригибается, прикрывая руками голову, но снаряды падают и падают, поднимая в воздух клочья земли в каких-то футах от него, и он чувствует, что погибнет. Мозг просчитывает траектории артиллерийских выстрелов, их постепенное смещение вдоль линии фронта, и Кастиэль не может ни отступить, ни обогнать их, вынужденный лишь метаться влево и вправо, каждый раз молясь, что выбрал направление верно. Впереди виднеется мелкий незаконченный кем-то окоп, и Кастиэль бросается к нему. Он выкладывается так, что горят мышцы икр и грозят подвести лодыжки. Шепча на бегу: «Даруй, о Боже, Твою защиту, в защите — Твою силу, в силе…» — он вбегает в окоп, падает на колени и, перекатившись, врезается в его земляную стену с такой силой, что жесткий край каски впивается в голову. — Блядь… — вырывается у Кастиэля — ушиб будет порядочный, — и он разворачивается, чтобы выглянуть из-за края окопа. Рядом он видит солдат, ищущих укрытия от обстрела, но Алистара нигде не заметно. Должно быть, он где-то дальше вдоль изгороди, однако Кастиэль пока не осмеливается выбираться и искать его. Он прижимает к макушке каску и держится за холодный металл винтовки. Пулеметы вторят артиллерии, позиция врага за следующей изгородью озаряется белыми вспышками, и видно, как брызгает кровь, когда тяжело падает один из новобранцев-рядовых. Кастиэль слышит, как капрал Квентин громко бранится. Набрав в легкие воздуху, Кастиэль выбирается из окопа. Они воссоединились с остальной частью 29-й дивизии каких-то тридцать шесть часов назад, а уже вовсю идут в атаку на местность к северо-западу от Бреста — и здесь уже сущий ад. 116-й полк наступает в составе основных атакующих сил и идет вдоль правого фланга в сторону Плузане при поддержке пары артиллерийских и бронетанковых рот 175-го. В остальном же Кастиэль плохо представляет себе, что они делают. Он понимает тактические цели согласно текущим приказам, но не знает, как они согласуются с маневрами прочих подразделений. Он лишь надеется, что все идет по плану. Пригнув голову, Кастиэль бежит меж деревьями в поисках лейтенанта Алистара. Он находит того у дальнего конца линии фронта, прижавшегося к стволу дерева, осторожно отвернув голову от зазубренных краев поврежденного шрапнелью ствола. Завидев Кастиэля, Алистар поднимает голову. — Мало что сравнится с качественным артобстрелом! — восклицает он, перекрикивая шум. Кастиэль приседает на корточки. — Алистар, мы в паре мест прострелили оборону и обнажили основные силы их пехоты. Отведите своих людей направо и установите артиллерию сразу вне их поля зрения — наведите вон на ту секцию изгороди, на четверть справа от оси — видите? Там их основная концентрация: нужно ее уничтожить. Вопросы? — Нет, сэр, — отвечает Алистар, поднимается и убегает собирать солдат. Кастиэль занимает его место в укрытии за обстрелянным деревом и выглядывает в поле между ними и немцами. Расстояние между позициями — не больше ста ярдов, но ощущение такое, будто между ними целый океан. Кастиэль дает себе отдышаться, отсчитав пальцами на корпусе винтовки пять секунд, и мчится дальше вдоль линии. — Командиров взводов — ко мне! — кричит он под рев очередного снаряда. Волна от взрыва дергает за ноги так, что отдается в костях, но он продолжает бежать. Позади него слышится тихий плач, перерастающий во всхлип, затем в крик, но Кастиэль не оборачивается посмотреть, кого ранило. Он пригибается, ныряет под низкую ветвь, соскальзывает в окоп и выскакивает с другой его стороны, ободряюще хлопнув кого-то по плечу на бегу. Он ищет Иниаса, чей взвод ближайший. — Кас? — На одной щеке у Иниаса пятно грязи и крови; на каске следы шрапнели. — Ты и Эстер ведете взводы к левому флангу немцев и разворачиваете огневую базу от следующей живой изгороди за той старой фермой — видишь? Хорошо! Притягиваете огонь на себя, либо стреляете так, чтоб не высовывались. Алистар ведет четвертый артиллерийский на правый фланг; вам нужно на это время отвлечь вражеских пулеметчиков. Справа палят и палят пулеметы, и дерево в каких-то десяти футах от Кастиэля с Иниасом разбрызгивает смертоносные щепки. Кастиэль инстинктивно пригибается, прижав каску рукой, и очень вовремя: что-то ударяет его по макушке с такой силой, что отбрасывает назад, и только рука Иниаса, схватившая его за куртку, удерживает его от того, чтобы повалиться в оказавшийся сзади окоп. — Черт! — бранится Иниас, подтягивая Кастиэля в вертикальное положение. — Ты в порядке? — Кажется… — отвечает Кастиэль, но не отваживается снять каску, чтобы оценить масштаб повреждений. Он пытается оправиться от шока удара. — Вроде жив. Сможешь передать приказ Эстеру? Вирджил с первым взводом обеспечивает подавляющий огонь отсюда. — Сделаю, — обещает Иниас: испуг и тревога на его лице уже сменились обычным невозмутимым профессионализмом. Он хлопает Кастиэля по плечу той рукой, что ухватил его за куртку, и убегает. Кастиэль делает глубокий вдох, заставляя себя собраться. Выбросив из головы мысль о состоянии каски, он срезает путь туда, где расходятся взводы Бейкер, чтобы контролировать ситуацию. Иниас и Эстер уводят людей сдерживать немцев и прикрывать четвертый взвод, но немцы не заглатывают наживку: они тут же разворачивают орудия на бегущий по полю артиллерийский взвод, и прямо на глазах у Кастиэля один за другим падают два человека. Желудок Кастиэля скручивает чувство настолько близкое к тошноте, что приносит с собой слабость. Он безуспешно пытается опознать раненых — или убитых — и в этот момент появляется Дин. Он выбегает широкими шагами по неровной земле и секунды спустя уже склоняется над одним из упавших, доставая из карманов бинты. Его красные от крови руки блестят в послеполуденном свете. Кастиэль отрывает от него взгляд и убегает обратно найти радиста. Выдернув у рядового Спенглера рацию, Кастиэль вызывает командный пункт 644-го батальона Истребителей Танков. — Прорыв периметра в секторе Дог-ред — тяжелая артиллерия противника в ходу. Это Бейкер-шесть запрашивает танковое прикрытие на три шесть девять два ноль, тридцать три тридцать шесть два. Повторяю, это… — Ложись!!! Кастиэль роняет рацию и падает плашмя на землю. Он зажмуривается, когда кажется, что земля под ним накреняется и вздыбливается, и чувствует знакомый порыв стиснуть распятие, взмолиться: «Не меня, пожалуйста, не меня…» Но слова застревают в груди и в этот раз выходят иными: «Не моих людей, пожалуйста, не меня — и никого из них…» Голову и руки засыпает дождь земли. Кастиэль впивается пальцами в почву. Когда наступает затишье — во всяком случае временное, так как он знает, что еще далеко не конец — он снова хватает рацию, но оказывается, запрос уже принят. Кастиэль с краткой благодарностью сует рацию обратно Спенглеру и бросается дальше. Подобравшись к опушке, он ложится за насыпью, возвышающейся перед позицией. Второй и третий взводы уверенно продвигаются с одного фланга; четвертый наконец добрался до укрытия с другого. Кастиэль слышит шипение и лязг содрогающихся при каждом выстреле минометов, и может быть, это иллюзия, но ему кажется, что линия немцев немного слабеет. Кастиэль стягивает каску — макушку при этом простреливает неожиданно острая боль — и переворачивает ее, чтобы осмотреть повреждения. Его взору предстает длинная щепка примерно в дюйм толщиной, глубоко вонзившаяся в верхнюю часть каски. Кастиэль плавным движением выдергивает ее, поморщившись, когда становится видна ее длина и кровь, окрасившая острый кончик. Он отбрасывает щепку в сторону, вытирает рукой макушку, чувствуя ладонью медленно растекающуюся влагу, и надевает каску обратно. Спасибо Господу и за эту милость. Вдалеке он замечает Дина, остановившегося на бегу возле другого медика роты, Тэда Дю Морта. Кастиэль хмурится: какого черта два медика делают в одном месте? Но едва он успевает открыть рот, чтобы прикрикнуть на них, как Дин, передав что-то Дю Морту, убегает обратно к фронту Бейкер. Он бежит прямо в сторону Кастиэля. Кастиэль поправляет на голове каску, сползает с насыпи и встает на ноги. Он настолько возмущен безответственностью Дина (что, если обоих медиков роты убьет одним снарядом? Рота останется без медперсонала!) — что на мгновение даже забывает о своем решении во что бы то ни стало его избегать. Он ловит Дина за руку, когда тот пробегает мимо. — Винчестер, только вздумайте еще раз… Дин отмахивается: «Занят, сэр!» — и исчезает. Кастиэль несколько секунд смотрит ему вслед, чувствуя, как внутри закипает раздражение, но потом вспоминает, что и не собирался, вообще говоря, контактировать с Дином. Дин отвлекает его и создает проблемы, Кастиэлю этого не нужно, и это высокомерие Дина — эта его убежденность, что, раз он незаменимый член роты с неотложной работой, значит ему все сходит с рук, — лишь подтверждает мнение Кастиэля. Он стискивает зубы и отправляется под защиту деревьев наблюдать за атакой. В этот момент воздух над головой разрывается ревом, как от приближающегося товарного поезда. — Назад! Назад!.. — кричит Кастиэль, подавшись вперед, и первые снаряды противотанковых САУ 644-го батальона рвут немецкую оборону. Образовавшийся столб дыма, металла и щепок вздымается выше деревьев, и Кастиэль чувствует отдачу от удара в коленях. За первым ударом следует второй, третий. Кастиэль отталкивается от рядом стоящего дерева и пускается бегом. — Готовьтесь! — кричит он на бегу, петляя меж деревьями, чтобы подбежать к каждому из солдат как можно ближе, не спотыкаясь о них. — Противник может пойти в контратаку, готовьтесь выдвигаться! Снаряды уничтожают немецкую оборону, обезвреживают основную концентрацию вражеской пехоты, и через шесть минут, согласно часам Кастиэля, он уже отзывает 644-й и отправляет своих людей очищать позицию. — Вирджил, выходите вперед: первый взвод — в круговую оборону, следить за возможным подкреплением! — кричит Кастиэль приказы, взбираясь на насыпь, и следует путем третьего взвода туда, где они все еще ведут непрекращающийся огонь. — Эстер, отправьте туда отделение с тротилом — эти орудия надо обезвредить! Спенглер, вызовите четвертый взвод — скажите, чтобы отступали к нашей изгороди и ждали дальнейших приказов! Кастиэль держится позади третьего взвода, идущего через позицию немцев и проверяющего, остались ли живые вражеские солдаты. С винтовкой у плеча он медленно продвигается вдоль немецкой изгороди и заглядывает в окопы. Когда он отталкивает ногой треногу пулемета, что-то белое бросается ему в глаза: быть может, карта? Он наклоняется, чтобы поднять лист, но оказывается, это письмо. Оно адресовано «Mein Liebling», и Кастиэлю хватает рудиментарных знаний немецкого, чтобы понять, что это означает. Позади него раздается безапелляционный голос Эстера: — Мы не можем вечно рассчитывать, что 644-й будет приходить нам на выручку. Кастиэль не оборачивается. Он вертит в руках письмо: раз, другой. На свежей бумаге — кровавый отпечаток большого пальца. — Я знаю. Но уж коли он тут, я буду им пользоваться. — Он оглядывается через плечо и видит недовольное выражение лица Эстера. — Какой смысл жертвовать половиной роты в пехотной операции, когда истребитель сделает дело за десять минут? Эстер ворчит себе под нос что-то, на что Кастиэль не обращает внимания. Он проводит пальцем по заляпанным кровью строкам немецкого письма и кладет письмо обратно под треногу. Затем направляется дальше по насыпи — осторожно, стараясь не соскользнуть по рыхлой земле. Впереди раздается негромкий взрыв, за которым следует грохот — солдаты Эстера обезвреживают зенитки. Кастиэль снимает каску со вспотевшей влажной головы и проводит рукой в волосах. Рука оказывается в темных разводах. — Е-мое, сэр, что это с вами приключилось?! — раздается рядом. Обернувшись, Кастиэль видит рядового Понда, глядящего на него во все глаза. Он собирает в себе остатки энергии, чтобы устало улыбнуться или хотя бы изобразить подобие улыбки. Последнее, что ему нужно, это чтобы рядовые за него волновались: он надевает каску обратно, невзирая на запекшуюся внутри нее кровь и пот. — Все в порядке, рядовой. Рядом с Пондом усмехается Джесси Тернер, притворно отшатнувшись. — Вы забили фрица головой, сэр?! — Я знал, что наш лейтенант — крепкий орешек! — Нихуя себе… — Да ладно вам, ребята, посмотрите на его каску, — говорит рядовой Хэнскам, обыскивая карманы на теле мертвого вражеского солдата. — Его просто засыпало, как и всех нас тут. Вы не сильно ранены, сэр? — Вроде все на месте, — отвечает Кастиэль рассеянно, глядя на Эша Лоуэлла, который подходит с охапкой бумаг. — Вот что я нашел за главным орудием, сэр, — говорит Эш. — Похоже на какие-то рапорты, схемы — может быть, с планом атаки, не знаю. Я подумал, может, что полезное. Кастиэль облизывает палец и пролистывает бумаги. — Спасибо, капрал. Если вы осмотрели позицию, стройте своих людей и проходите к следующей изгороди сосчитать потери и проверить снаряжение. Пошлите бегуна к лейтенанту Вирджилу, чтобы он занялся тем же. Некоторые бумаги выглядят полезными. Схема определенно изображает перемещения врага по полуострову Конке, что весьма сподручно: Кастиэль слышал от Габриэля и майора Айзекса, что рейнджеры пятого батальона столкнулись с трудностями от флотских батарей на юге. Кастиэль почесывает шею в месте укуса насекомого. — Медицинский рапорт, сэр, — докладывает Дин. Он стоит, сунув в карман одну руку и протягивая другой грязный лист бумаги. — Мы потеряли Гиллингса: прямое попадание снаряда. Он не разорвался, но пробил ему грудь. Также у нас Джонни Миллс с вывихом плеча — так что ему придется сойти с передовой, — и пара ребят с ранами от шрапнели и щепок. Они в списке. — Прекрасно. — Кастиэль забирает список, бросает в него краткий взгляд и убирает в карман. Дин не уходит, переминаясь с ноги на ногу сбоку от Кастиэля. — Сэр? Кастиэль раздраженно поднимает глаза. — Чего вы хотите? Я сказал спасибо. — Вообще-то вы сказали «прекрасно»… — Винчестер. — Сэр, вы, кажется, хотели мне что-то сказать, раньше? — спрашивает Дин. — Мне тогда было немного не до того… — Нет, ничего, — прерывает его Кастиэль, хотя это вопиющая неправда. Но он не хочет затевать с Дином этот спор. Он знает, что это выльется в спор: Дин не признает вину, будет упрямиться и выводить Кастиэля из себя, пока тот не сорвется. У Кастиэля нет на это моральных сил, особенно учитывая, что он вообще избегает разговаривать с Дином. — У вас нет других дел? У меня есть, — произносит Кастиэль подчеркнуто и возвращается к карте. Больше ему нечего сказать Дину, и Дин, похоже, наконец понимает это: пару секунд спустя он фыркает и уходит к своим приятелям из первого взвода. Только уверившись, что он ушел, Кастиэль поднимает голову и несколько секунд нехотя смотрит ему вслед — на его широкие плечи, на то, как он слегка наклоняется при ходьбе, как армейские штаны облегают его бедра. Кастиэль щурится и возвращает взгляд на карту.

30 августа 1944 г.

Очередной день, очередная гребаная живая изгородь. Кастиэлю думается, не будет преувеличением сказать, что этот французский ландшафт у роты Бейкер уже поперек горла. Они прорываются к немецкой батарее в Ла-Трините, которую надо обезвредить, чтобы 175-й полк смог пройти из Плузане в Брест, но местность здесь в основном сельская и, как и в Нормандии, изрезанная на полосы длинными живыми изгородями на земляных насыпях, за которыми любят прятаться немцы. Кастиэль уже знает по опыту, что, когда враг удобно устроился за изгородью, выманить его оттуда практически невозможно и остается лишь терпеливо осаживать, постепенно уменьшая его численность, пока людей за изгородью не останется так мало, что можно прорваться без кровавых боев. Но до тех пор, пока многодневная осада не ослабит позицию врага, противостояние тяжелое, пыльное, и прогресса не чувствуется. Солдаты вымотаны, и у Кастиэля нет сил заставлять их опробовать новые маневры. В данный момент их, кажется, прекратили обстреливать, и Кастиэль не хочет спровоцировать новый обстрел: он счастлив и тем, что у людей выдалась минутка, когда можно не бояться за свою жизнь. Он проходит вдоль линии, проверяя состояние окопов и наличие боеприпасов, разговаривая по пути с младшими офицерами, чтобы убедиться, что все под контролем. Первый сержант Мастерс отпускает как обычно ехидный комментарий, так что Кастиэль не вполне понимает, шутит ли он; рядовой Тран предлагает кружку кофе, от которой Кастиэль вежливо отказывается. Для горячих напитков слишком жарко. Он идет вперед. — Что дальше, Новак? — спрашивает Эстер, когда Кастиэль проходит мимо него. — Что, не зовем 644-й? — добавляет он с ухмылкой. Кастиэль не трудится отвечать. Теперь они слишком далеко от батальонов легкой артиллерии и Истребителей Танков 29-й дивизии, и Эстер не перестает припоминать Кастиэлю то, что тот прибегал к их помощи в прошлом. Как будто он считает, что Кастиэль поставил Бейкер в зависимость от поддержки артиллерии, — хотя, конечно, суть проблемы не в этом. Настоящая причина — в том, что Эстер думает, будто справился бы с командованием ротой лучше. Кастиэль бы на него посмотрел. Он снимает каску и убирает с лица волосы: они отросли уж слишком длинными за месяцы после отбытия из Англии. На коже головы прощупывается неприятный гребень там, где каску пробила щепка (Иниас и Тед Дю Морт заключили, что рана не опасна для жизни: с Дином Кастиэль разговаривать об этом наотрез отказался). Кастиэль почесывает запекшуюся рану. Тело кажется липким от тонкого слоя пота, но, хотя солдаты вокруг стягивают армейские куртки, сам Кастиэль не чувствует, что уместно раздеваться до рубахи. Он разбрасывает ногой листья, чтобы расчистить место, и садится на землю. Он провел на ногах почти десять часов кряду и уже не помнит, когда в последний раз ел. Отстегнув каску, Кастиэль поправляет обвязку в более удобное положение и находит в одном из ее карманов паек. Он вскрывает паек, даже не взглянув на этикетку с содержимым. Вдалеке раздается глухой удар. Кастиэль вскидывает голову. Все в зоне видимости замирают, перестав делать то, чем занимались до этого, и, когда с позиции врага доносится низкий стрекот пулеметной очереди, Кастиэль уже знает, что не ошибся. Позабытый паек падает в грязь. — В укрытия! — кричит он, вскочив на ноги. В дерево неподалеку прилетает снаряд, разбрасывая в стороны металл и щепки. Кастиэль придерживает болтающуюся на голове каску и бежит вдоль линии фронта. — Марш в окопы, все в окопы!!! Он поскальзывается на бегу, нога выскальзывает из-под него, и с беспомощной бранью он валится в чей-то занятый окоп. Скатываясь, он умудряется садануться задом о торчащий из земли корень, а затем не только получает по затылку стволом своей же винтовки, но и неуклюже приземляется на кого-то лежащего внизу. — Черт… прошу прощения, — ворчит Кастиэль и протягивает руку, чтобы опереться о землю и подняться, и в этот момент край каски с глаз поднимает лежащий под ним Дин. — Вот уж не ожидал увидеть вас здесь! — сообщает Дин и улыбается безмятежно и солнечно, как летний полдень, отчего в животе у Кастиэля разливается тепло. От неожиданности он замирает, лежа наполовину на Дине — с неловко закинутой ему на бедро ногой, упершись одной рукой в землю и держась другой за его плечо, — и смотрит на него. Сбоку носа Дина — собравшийся от жары ручеек пота, влажный и блестящий на россыпи веснушек. В теплом желтом свете пыльного воздуха его глаза кажутся зеленее обычного. Губы слегка обветрены, и Кастиэль не может думать ни о чем кроме желания поцеловать его. Наверху разрывается снаряд, засыпая макушки их касок комьями земли и опавшими листьями. Взгляд Дина перескакивает на рот Кастиэля, и в тот самый момент, когда импульс сильнее всего, Кастиэль каким-то образом находит в себе решимость оторваться от Дина и выбраться из окопа. Он снова едва не соскальзывает, вылезая, но Дин хватает его за ботинок и подсаживает, и Кастиэль уже почти убегает, когда Дин окликает его: — Сэр — ваша винтовка! Кастиэль оглядывается. Дин протягивает его M1. Кастиэль выхватывает ее, не позволяя себе посмотреть Дину в лицо, и убегает прочь. Он мысленно встряхивается — не время сейчас думать о Дине. Это не полноценная контратака, он это знает, — иначе немцы обрушили бы на американскую изгородь всю огневую мощь, как уже делали несколько раз раньше, — но Кастиэль все равно чувствует холодные пальцы паники. Полноценная атака необязательна для того, чтобы гибли люди. — Оставайтесь в окопах! — кричит он, проверяя периметр. Нужно дождаться, пока враг начнет перезаряжать орудия или решит, что дело того не стоит, и тогда можно будет что-то предпринять. Он находит на западном конце фронта лейтенанта Вирджила, приставившего винтовку к плечу и стреляющего в дым перед деревьями. Кастиэль опускается на корточки рядом с ним. — Соберите людей — когда немцы перестанут стрелять, отправьте их вокруг изгороди туда, где у них узкое место, — говорит Кастиэль, указывая через поле. — Вон там, видите? Возьмите с собой пару артиллеристов, пробейте там дыру в изгороди — посмотрим-ка, удастся ли заслать туда наших, чтобы окружить их сбоку, пока они не сообразили, что мы задумали. Ждите, пока не увидите с другой стороны команду бегунов, которая должна отвлечь их внимание, — ясно? Вирджил кратко кивает и разворачивается к своему взводу. — Миллиган — сюда! Оттолкнувшись от плеча Вирджила, Кастиэль вскакивает на ноги и бегом направляется в обратную сторону. Он бежит, пригнув голову, в поисках Иниаса. Он огибает сержанта Лафитта, отдающего приказы своему отделению вести огонь; Бредбери, подающего ленту в пулемет капрала Харвелла; одного из новобранцев, стреляющего в немцев трясущимися на карабине руками. Кастиэль пробегает мимо всех них и натыкается на рядового Гидеона, лежащего на спине на земле. Его ранило осколком шрапнели. Прямо на глазах у Кастиэля Гидеон вздрагивает, бледный и покрывшийся потом, и впадает в шок. Над ним склонился Дин, осторожно проверяющий его зрачки. Дин садится, расстегивает и стягивает с себя куртку, чтобы обернуть ее вокруг Гидеона и согреть его. Рубаха Дина при этом вздергивается и становится виден проблеск живота, выступ бедра. Кастиэлю приходится встряхнуться: господи… — приоритеты! Нужно взять себя в руки. Он бежит дальше и находит Иниаса сидящим на корточках рядом со своим взводом. Когда Кастиэль подбегает, Иниас хватает его за руку и дергает вниз. — Куда ты запропастился — что, черт побери, происходит?! Кастиэль сбрасывает его руку и указывает через линию фронта. — Вирджил возьмет команду на тот конец изгороди — попробует пробиться там. Мне нужен сержант Гарриган, Эллсворт и Ричардсон, плюс еще двое, на пробежку с другой стороны в качестве отвлекающего маневра. Бежать нужно быстро, но с видом серьезных намерений. — О, это все? — спрашивает Иниас, и его улыбка больше походит на гримасу, но, по крайней мере, он улыбается. Иниас собирает людей, и они выбегают немедленно — быстро мчатся через поле, пригнув головы. Сердце Кастиэля колотится, пока он наблюдает за ними. Рука сама находит распятие и сжимает так, что оно врезается в ладонь. Они добегают до другого края — кроме Ричардсона, которого отбрасывает пулей в обод каски. У Кастиэля перехватывает дыхание. Он знал, что в Бресте будет непросто, но не думал, что потеряет стольких солдат еще до того, как они доберутся туда. Команда Вирджила наводит на изгородь артиллерийские орудия, но не успевает пробить дыру насквозь и уж точно не успевает прорваться и обойти немцев с фланга. Они поспешно отступают из-под обращенной на них пулеметной очереди, в результате чего Миллиган ловит пулю в плечо и, как только на место прибывают медики, начинает горячо спорить, настаивая, что ему не нужно в медпункт. Натиск со стороны немцев немного ослабевает, и Кастиэль вспоминает о пайке, который выронил. Он больше не голоден. Он идет вдоль линии, проверяя состояние солдат, и по пути замечает Дина, вытирающего с рук кровь. Он так и не надел куртку; его влажная от пота футболка липнет к животу и пояснице. Отвернувшись, Кастиэль устремляет взгляд через поле и пытается составить дальнейший план действий по прорыву немецкой позиции — безуспешно. Мысли застряли на том, как пристает к телу футболка Дина, на полоске его спины, видной над армейскими штанами, когда он наклоняется за сумкой-аптечкой. Кастиэль сглатывает и почесывает шею. Это уже нелепо. Он оглядывается на Дина и обнаруживает, что тот смотрит на него. Его жирные волосы торчат под нелепыми углами оттого, как были примяты каской; на подбородке ушиб. Дин ловит взгляд Кастиэля и поднимает брови и руку, словно в приветствии. Кастиэль опускает взгляд и начинает рыться в карманах куртки. Он не знает, что там ищет, — он знает лишь, что надо создать видимость полезной деятельности, а на Дина смотреть нельзя. Однако, пока он проверяет карман за карманом, разум возвращается к одной и той же мысли: если избегать Дина, становится только хуже. Это иррационально. Кастиэль знает, что лучший способ выбросить Дина из головы — перестать проводить с ним время, а это означает держаться от него подальше. Но это оказывается невозможно сделать, когда Дин каждый день рядом — громкий, назойливый и настолько невозможно обаятельный, что Кастиэль не может не думать о нем. И от того, что избегаешь его, становится только хуже. Кастиэль сглатывает. Он вынимает руки из карманов. Ему самому не верится в то, что он собирается сделать. С глубоким вдохом Кастиэль заставляет себя успокоиться и направляется к Дину. Он вытягивается, расправив плечи и подняв подбородок: он полностью себя контролирует. Остановившись перед Дином, Кастиэль прочищает горло. Дин поднимает глаза от сумки. — Здрасьте, лейтенант. — Он выпрямляется и проводит рукой в волосах — наверное, чтобы пригладить их, но выходит только хуже. — Все в порядке? — Винчестер, ждите меня в восемнадцать ноль-ноль в тылу — за часовым постом третьего взвода, — говорит ему Кастиэль. Дин недоуменно морщит лоб. — Сэр?.. — Нам много чего нужно обсудить, — добавляет Кастиэль и выразительно наклоняет голову, молясь, чтобы Дин понял, о чем речь. — Наедине, сержант? — О… черт. Стоп — когда? Кастиэль запрокидывает голову. — Боже правый, Винчестер… — Сэр, я не могу в восемнадцать часов, простите. — Что значит «не можете»? Дин прикусывает губу и оглядывается через плечо. — У меня в это время дежурство в медпункте батальона — я должен ухаживать за ранеными и принимать новых. Кастиэль скептически смотрит на него. — Делегируйте. — Что? — Вы младший офицер. Прикажите кому-нибудь другому этим заняться. — Сэр, я не могу просто… Кастиэль делает шаг ближе, вторгшись в личное пространство Дина, и смотрит на него в упор. Потом тихо говорит: — Я прошу вас об этом только раз, Винчестер, и на этом все. Так что, если в восемнадцать ноль-ноль вас там не будет, это конец. — Да блядь, вы шутите?! — артачится Дин. Кастиэль не отвечает на это. Он молча смотрит на Дина. Дин резко выдыхает и оборачивается, чтобы посмотреть за спину. Рядом кружком стоит несколько новобранцев, тихо переговаривающихся и передающих по кругу пачку сигарет, но в остальном никого в зоне слышимости. Дин упирает в угол губ костяшку пальца. — Ладно. Черт… пожалуйста! Ладно. Кастиэль кивает и отворачивается. Не так уж плохо прошло. Он сохранил контроль над ситуацией, и теперь после восемнадцати часов ему значительно полегчает и он наконец сможет сосредоточиться. Он отправляется обратно вдоль изгороди. — Это что у вас там было? Кастиэль оглядывается и видит Иниаса, перебирающего содержимое сумки с сухими пайками. Кастиэль колеблется. — Где было? Иниас поднимает глаза от еды и многозначительно смотрит в сторону Дина. — Ничего, — отвечает Кастиэль. Он тянется за спину к заднему карману обвязки и возится с ремешком, чтобы достать свою флягу. Иниас хлопает по его локтю, чтобы он повернулся, и с легкостью вытаскивает флягу из кармана. Он встряхивает ее, приложив к уху. — Это не та же ли вода, которую ты носишь уже неделю? Кастиэль вырывает флягу у него из руки. — Нет. Он откручивает крышку и отпивает глоток. — Да та же самая, правда же? — Иниас качает головой. — Фу, аж противно — не говоря о том, что хреново это, Кас. Обезвоживание… — …главная причина смертности в полевых условиях, — воспроизводит заученные строки Кастиэль. — Я знаю. — Один Бог видит, каким чудом ты до сих пор жив. Кастиэль делает еще глоток, после чего возвращает флягу Иниасу и поворачивается спиной, чтобы тот убрал ее обратно в карман. — Ну, когда я умру, я его спрошу. — Да уж, пожалуйста. Кастиэль отходит от Иниаса и шарит по карманам в поисках блокнота и чего-нибудь, чем можно писать. Он находит огрызок карандаша короче пальца с таким перепачканным грифелем, что тот оставит на бумаге больше грязи, чем графита, но сойдет и это. На полный рапорт у Кастиэля нет сил, но он записывает имена: «Лори Гидеон — шрапнель в грудь и ногу, убит в бою. Адам Миллиган — пулевая рана в плечо, в медпункте. Эймос Ричардсон — выстрел в голову, убит в бою». Все это за какой-то час. Он переворачивает страницу к предыдущим дням, и он не считает — считать или пытаться как-то учитывать потери помимо того, чтобы передавать эти рапорты в штаб, — пустая трата времени. Но он смотрит на имена до тех пор, пока они не сливаются в глазах в одну бесконечную серую линию. Руку сводит на карандаше, и он разминает пальцы. Они дрожат. Он снова сжимает руку в кулак, медленно вдыхает и выдыхает. Около пятнадцати часов Кастиэлю приходится на несколько часов оставить Бейкер под ответственность Вирджила, так как его вызывают в штаб обсудить передвижения полка по полуострову Конке к Бресту. Как выясняется, 175-й полк близок к захвату холма 103, а 115-й продвигается к Бресту с запада, через форт Монбаре. 116-му приказано как можно быстрее взять Ла-Трините и помочь 115-му с прибрежной крепостью, и ни Кастиэль, ни прочие командиры рот 116-го не понимают, как объяснить начальству, что Ла-Трините так просто не берется. Кастиэль решает не упоминать о том, что Бейкер еще не подошла достаточно близко, чтобы даже увидеть батарею, не говоря уже о том, чтобы брать ее штурмом. Он идет обратно из штаба с Габриэлем и лейтенантом Найоми — все таким же чопорным и непередаваемо скучным, но в целом сносным, — и те изо всех сил пытаются увести разговор в иное русло от темы предстоящих атак. Кастиэлю кажется, Габриэль просто не позволяет себе думать о них. К тому моменту, когда они возвращаются к позиции Бейкер, разговор превратился из цивилизованного в возмущенный, так что Кастиэль даже рад поводу его закончить. Направляясь к линии фронта, он встряхивает рукавом, чтобы взглянуть на часы: семнадцать двадцать шесть. Внутри все сжимается от мысли, что до назначенной встречи с Дином осталось чуть больше получаса. Казалось, она еще нескоро, но время пролетело, и теперь Кастиэль сомневается, верное ли решение принял. Наверное, передумать и сейчас не поздно, но он не может заставить себя отказаться от своего плана. Кастиэль решает убить время до восемнадцати часов на месте встречи. Он наконец перекусывает пайком, стараясь не думать о том, как давно в последний раз ел, проверяет карты, подтягивает ремень винтовки. Он не глядит на часы, пока не уверяется совершенно, что Дин опаздывает. Набрав в грудь воздуху, он смотрит на время. Так и есть, опаздывает. Кастиэль, конечно, не волнуется. Он слегка уставший, отчего все не может перестать постукивать по земле носком ботинка, и пальцы находятся в неустанном движении. Положив ладонь на каску, Кастиэль поправляет ее на голове и оглядывается в сторону роты. Может быть, Дин появится из-за деревьев как раз в этот момент. Может быть, прибежит, извиняясь. Кастиэль медленно выпускает воздух. В подлеске низко жужжат насекомые, и этот шум начинает действовать на нервы. Кастиэль хлопает себя по шее, стараясь отделаться от этого чувства и прогнать комаров, которые, должно быть, уже ползают по всему телу. Он встряхивается, отряхивает одежду. Снова смотрит на часы. Восемнадцать двенадцать. Не так уж сильно и опаздывает, строго говоря. Кастиэль требовал от Дина пунктуальности, но не его вина, если что-то его отвлекло. Может быть, привезли раненого. Может быть, старший офицер дал ему приказ, который нельзя было нарушить — может быть, даже кто-то выше Кастиэля по званию. Майор или кто-то из штаба батальона. Возможно, Дин уже спешит на встречу прямо сейчас. Кастиэль оглядывается через плечо. Дина, однако, не видно. Кастиэль смотрит, как секундная стрелка на часах медленно обходит круг, затем смотрит за минутной стрелкой. Дин опаздывает. Еще через девять минут Кастиэль приходит к выводу, что пора махнуть на все рукой. На эту встречу, на Дина — это уже полный абсурд. Не может Кастиэль торчать здесь час, так чтобы никто ничего не заподозрил: у него и так уже нервы на пределе. Ему не нужен этот лишний стресс, и его возмущает, что Дин поступает так с ним — намеренно или нет. Он в последний раз смотрит на часы перед тем, как отправиться назад к своему окопу, в последний раз оглядывается через плечо — и вот он Дин. Сдвигает на ходу каску набок и почесывает шею. Воздух разом выходит из легких Кастиэля. Он не знает, испытывал ли его Дин намеренно, хотел ли посмотреть, что Кастиэль станет делать. Он разрывается между досадой и облегчением оттого, что Дин все же пришел. — Вы опоздали, — говорит Кастиэль, бросив многозначительный взгляд на часы, и складывает на груди руки, отгораживаясь от него. — Что, волновались, что я не приду? — дразнит Дин, так что в глубине души Кастиэлю хочется стукнуть его со злости. Хочется врезать ему кулаком и сказать, что все кончено. Да как смеет Дин еще и издеваться, когда у Кастиэля все поставлено на карту?! Он делает глубокий вдох и не удостаивает этот вопрос ответом: лишь сужает глаза на Дина и направляется прочь в деревья. Дин бежит следом, придерживая каску. — Э… Куда мы идем? — спрашивает он, нагнав Кастиэля. — Подальше от Бейкер. Дин фыркает: — Да неужто, сэр… Куда? Когда они подходят к опушке деревьев, Кастиэль опускается на колено, поднимает к плечу винтовку и осматривает местность. Дин замирает сразу за ним. Несколько секунд они сидят на корточках, всматриваясь в окрестности, затем отправляются дальше. — Согласно разведке на северо-западе от Бейкер движения врага нет, и на следующие несколько часов Бейкер в резерве для Фокс и Дог. Сержант Мастерс занимается инспекцией войск, затем проверкой орудий в преддверии наступления, и следующий патруль в эту сторону запланирован на восемнадцать сорок пять, так что у нас есть чуть меньше получаса, — отбарабанивает Кастиэль. Он запомнил все детали. Дин поднимает брови. — Организованно… Кастиэль не удостаивает это ответом. Чего еще Дин ожидает от него, если не организованности? Они — не как нормальные люди: не могут уединиться где попало. Они могут срочно понадобиться роте, могут быть атакованы вражеским патрулем, или еще хуже: быть обнаружены своим же. Они идут шесть минут, после чего у Кастиэля уходит несколько секунд на то, чтобы найти заброшенный окоп, на который он наткнулся предыдущим вечером во время разведывательной прогулки. Окоп, похоже, немецкий: насколько известно Кастиэлю, никто из союзников пока не продвинулся настолько далеко, и на дне валяются окурки сигарет, марки которых он не узнает. Они с Дином останавливаются у края. Дин отодвигает ногой низкие заросли ежевики. — Пожалуйста, скажите мне, что это окоп, а не могила. Кастиэль смотрит на него испепеляющим взглядом. — Не искушайте меня. Забирайтесь! Дин не без ворчания повинуется. Кастиэль спускается в окоп за ним, путаясь в ветвях ежевики. Он снимает каску и кладет ее в дальнем конце окопа рядом с винтовкой, после чего садится на корточки меньше чем в футе от Дина. Следует неловкий момент, когда они с Дином выжидательно смотрят друг на друга. Кастиэль чувствует поднимающийся по шее румянец. Он гадает, привыкнет ли когда-нибудь не скрывать, что хочет Дина. Он прочищает горло. — Рискну предположить, — заговаривает Дин, поморщившись, — что подобное планирование несколько убивает романтику. Романтику. От этого слова скручивает живот так, что Кастиэлю становится нехорошо. По тому, как меняется выражение лица Дина, Кастиэль понимает, что вся тревога и весь страх, должно быть, написаны у него на лице. Но уж в чем он уверен, так это в том, что он не намерен обсуждать свои чувства с Дином. Дин, как и ожидалось, обеспокоенно морщит лоб и открывает рот, чтобы что-то сказать, и Кастиэль не дает ему шанса. Вскинув руки, он отталкивает Дина к земляной стене, на пятую точку, после чего оседлывает его бедра. У Дина от неожиданности расширяются глаза, и на мгновение Кастиэль встречается с ним взглядом. Это порождает взаимную неловкость: Кастиэль вовсе не хочет думать о том, как Дин на него смотрит. Он прерывает зрительный контакт и, закрыв глаза, набрасывается на Дина в яростном поцелуе. До того, кажется, наконец доходит. Он раскрывается навстречу, лижет и покусывает рот Кастиэля. Руки Дина начинают возиться с курткой Кастиэля, дергать молнию. Дин сталкивает куртку с его плеч и пытается снять совсем, но Кастиэль держит его обеими руками за шею и не хочет отпускать, чтобы высвободить из рукавов руки, так что куртка застревает на локтях, собравшись на пояснице. Кастиэлю все равно: он занят. Он слишком давно не чувствовал Дина на вкус — слишком много времени потрачено на пустую гордость и притворство, что можно обойтись без этого. Он жаждет Дина. Удерживая его за подбородок, Кастиэль целует его похабно открытым ртом и вжимается бедрами в его бедра, даже когда они отрываются друг от друга, чтобы выпутаться из одежды. Дин яростно сдирает с себя куртку и в процессе этого на мгновение приподнимает бедра. Кастиэль чувствует сквозь штаны всю длину его члена, упирающегося в бедро, и в кои-то веки не раздумывает: он вжимается в Дина всем весом, втирается в него. Дин издает в его рот звук, от которого становится горячо в паху, — низкий жадный гортанный звук, — и Кастиэль хочет еще и вжимается в него снова. Дин выдыхает через нос и роняет голову на стену окопа. Его бедра дергаются к Кастиэлю резкими рывками. Уронив голову и разорвав поцелуй, он встречается взглядом с Кастиэлем. Нет — ну уж нет. Это недопустимо. Они не смотрят друг на друга в процессе, и уж точно никакого продолжительного зрительного контакта! Упершись в плечи Дина, Кастиэль пересаживается и вновь нападает на него, смыкает их рты. Горячие руки Дина скользят по груди Кастиэля, по его бокам, по животу; одна пробирается под подтяжку и сбрасывает ее с плеча, и затем, воспользовавшись тем, что рубаха выбилась, ныряет под нее на голую кожу. От прикосновения холодной руки Дина, от ногтей, царапающих по выступу бедра, у Кастиэля перехватывает дух: дыхание выходит неровным. Он чувствует настойчивый нажим члена в свое бедро и не может решить, чего ему больше хочется: взять член Дина в рот и снова заставить его потерять контроль; или же насадиться на него, чтобы Дин порвал его и оттрахал до потери рассудка. От всего этого голова идет кругом. Ладони Дина проскальзывают на ягодицы Кастиэля и, плотно зажав их, плавно подтягивают его выше, так что он и Дин оказываются в контакте от груди до паха. Разгоряченные напряженные члены трутся друг о друга, нагнетая жар в теле, — и Кастиэль понимает, что не хочет останавливаться. Дин под ним тяжело дышит, хватая воздух открытым ртом, и Кастиэль возбужден не меньше. Одной рукой он вцепился в футболку Дина, другой придерживает его за пояс, притираясь к нему. Дин перехватывает Кастиэля, сдвинув руку с его ягодицы на бедро, и до боли сдавливает бедренную кость большим пальцем. Они услаждают друг друга, крепко удерживая один другого. Дин смотрит на живот Кастиэля — туда, где задралась на ребрах его рубаха, — но затем взгляд Дина перескакивает на лицо Кастиэля. Их члены трутся друг о друга от медленного раскачивания бедер, порождая непередаваемый накал ощущений, и чувствовать на себе одновременно с этим взгляд Дина — это уже слишком. По позвоночнику Кастиэля пробегает трепет, дыхание перехватывает от этого молчаливого горящего взгляда глаза в глаза. Но дело не только в этом. Есть что-то в том, как Дин смотрит на него, — что-то, что превращает это из импульсивного траха в нечто совершенное иное. Кастиэль разрывает зрительный контакт. Не будет он смотреть на Дина в процессе, и нужно хотя бы притвориться, что эта реакция — бешеный пульс, споткнувшееся дыхание, внезапно захлестнувшая его волна вожделения — не результат взгляда Дину в глаза. Кастиэль возится с пуговицей на своих штанах, пытаясь расстегнуть их с такого ракурса, — и Дин бесцеремонно сует внутрь руку, прямо в белье, и проводит ею по его члену. Кастиэль только и успевает, что закусить губу, чтобы сдержаться, но сдерживаться становится все труднее: Дин оборачивает руку вокруг члена и, стиснув его почти до боли, медленно протягивает ею вдоль ствола. Кастиэль успевает поймать лишь окончание невольно вырвавшегося сдавленного звука и резко втягивает воздух, чтобы сдержать стон. Он подается вперед бедрами, давая Дину доступ, и ловит себя на том, что начал всаживаться в его руку. Дин и сам близок, Кастиэль это чувствует: шумные резкие выдохи срываются с его губ, его свободная рука сжимает ягодицу Кастиэля с такой силой, что ногти врезаются в кожу, и, толкаясь в бедро Кастиэля, Дин издает низкий стон, вибрацией отдающийся у Кастиэля в позвоночнике. Рот Дина приоткрыт, губы покраснели от укусов, на щеках румянец — Кастиэль не может оторвать от него глаз. От того, как он запрокинул голову, уронив ее на стену окопа, от линии его обнаженного горла, измазанного камуфляжным кремом с разводами засохшей крови сбоку. Кастиэль смотрит, как трепещут мышцы, когда Дин сглатывает. Сам не поняв, что на него нашло, Кастиэль вдруг наклоняет голову и целует горло Дина поверх вены, где бьется пульс. Дин издает возглас удивления, переходящий в стон, и Кастиэль уже не может остановиться. Он путешествует губами по коже горла Дина, легонько задевая ее зубами, и вверх, к его подбородку, — и боже правый, как Дин реагирует: сбившимся дыханием с обрывочными стонами из приоткрытых губ, рокочущими глубоко в груди. Он трется о Кастиэля, и Кастиэль чувствует, как каждый мускул в теле Дина напряжен в предвкушении. Кастиэль тяжело дышит в его щеку под ухом, всаживаясь в его руку в ритме, от которого кружится голова, и все, о чем Кастиэль может думать, это что ему хочется большего. Хочется разметить так все тело Дина — ртом, языком, зубами. Мало совать руки ему под рубаху, мало чувствовать изгиб его спины, когда Кастиэль царапает его бока. Он хочет знать о Дине все. Хочет знать, боится ли тот щекотки, какие ласки ему нравятся, как Дин будет выглядеть над Кастиэлем. Жар и возбуждение достигают предела: Кастиэль болезненно близок. Он едва успевает чуть отстраниться и обхватить пальцами член — и тут же обильно кончает, зажмурившись и прикусив губу, чтобы удержаться от постыдных звуков. Лежа поверх Дина и переживая эхо оргазма, Кастиэль приоткрывает глаза и встречается взглядом с Дином. Тот вынимает из его штанов руку с кляксой на запястье и возвращает ее на талию Кастиэля. Стиснув ее до синяков, Дин подтягивает Кастиэля к себе, чтобы оставаться в контакте с внутренней стороной его бедра, и быстро резко толкается в него бедрами. Блаженное послевкусие оргазма делает Кастиэля мягким и податливым. В мыслях еще туман, и, пока Дин удовлетворяет себя, ему ни о чем не думается. Даже о том, что Дин прямо у него на глазах доводит себя до оргазма — чего раньше Кастиэлю еще не приходилось видеть. В те разы, что они бывали вместе, Дин не делал этого так явно: он либо утыкался лицом в плечо Кастиэля, либо был над ним, опустившимся на колени, — и про себя Кастиэль отмечает, что никогда еще не видел его такого. Приоткрытый рот Дина, его напряженный лоб, пот, скопившийся у волос — все это ново. То, как Дин сосредоточенно упирается языком в уголок губ, как вздымается его грудь. Дин не спускает глаз с губ Кастиэля — и тянется вперед, раскрыв губы. Кастиэль понимает, что Дин собирается сделать, только когда до поцелуя остаются доли секунды, — и паникует. Он резко отворачивается, так что, когда Дин со стоном кончает, он кончает прижавшись влажным открытым ртом к подбородку Кастиэля, пока тот смотрит в сторону из окопа. Дин откидывается на земляную стену, выпустив воздух протяжным выдохом, но Кастиэлю требуется еще несколько секунд, чтобы собраться с духом и взглянуть на него. В висках стучит пульс, и Кастиэль ощущает инстинкт бежать. Чувство такое же, как при внезапной атаке. Набрав в грудь воздуху, Кастиэль бросает взгляд на Дина из-под ресниц, но, к счастью, Дин не замечает: его глаза закрыты, пока он приходит в себя, тяжело дыша. Кастиэль роняет взгляд на свои ноги, обхватывающие бедра Дина, на неуместную кляксу семени на своем бедре. Он, поморщившись, собирает ее двумя пальцами и сбрасывает подальше на землю окопа. Затем слезает с Дина — который теперь открыл глаза и следит за ним — и начинает оттирать пятно горстью земли, чтобы сделать его менее заметным. Дин усмехается. — Удачи в этом начинании. Тут нужна горячая вода. Неясно, считает ли Дин Кастиэля совсем неопытным — что, откровенно говоря, правда, хотя уж выводить пятна он научился и на собственном, уединенном сексуальном опыте — или же просто идиотом. Кастиэль не трудится отвечать. Несколько мгновений проходит в тишине, и Дин, похоже, понимает, что Кастиэль всерьез озадачился чисткой одежды. Он с кряхтением поднимается на ноги, поправляет штаны, слегка поморщившись, и садится на край окопа. Кастиэль видит краем глаза, вытягивая пальцами ткань штанов, что Дин за ним наблюдает. Он хочет что-то сказать, понимает Кастиэль. Лучше б он молчал. — Так, гм… — Дин прочищает горло. Он потягивает за ветви ежевики рядом, отрывает мелкий отросток и гнет его в руках. — Означает ли это конец игнорированию? Кастиэль выпрямляется. — Я вас не игнорировал. — Конечно. — Дин перекатывает голову набок. — Безусловно. Вы просто… по совпадению не говорили мне больше трех слов за раз с тех пор, как… — Неправда, — перебивает Кастиэль, повысив голос над этим как обычно невыносимым сарказмом. Он мнется. — Скорее… я вас избегал. Дин поднимает брови. — «Избегал» — это то же самое, что «игнорировал», только слегка причесанное, чтобы было не так обидно, — замечает он. — Честно говоря, сэр, мне все равно, если и игнорировали. Это подленько, конечно… Кастиэль щурится. — …но, — с ударением продолжает Дин, — мне, на самом деле, все равно. Я просто хочу знать, закончили ли мы теперь. — Закончили ли мы с чем? — спрашивает Кастиэль так, словно внутри все не ухнуло при этих словах. — С игнорированием. — А… — Кастиэль выпускает медленный выдох и понимает, что не может встретиться глазами с Дином. Он не знает, что сказать. Он признает: в попытке сделать вид, что Дина не существует, жить не легче. Но и эта нескончаемая чреда спотыкающихся разговоров, взглядов тайком и неловких прогулок в лес от отчаянья тоже не из легких. Он не может решить, что хуже: хотеть Дина или притворяться, что не хочет его. — Господи, вы даже ответа не знаете… — Дин проводит рукой по лицу, и в его взгляде вдруг появляется искреннее раздражение. — Да ради бога! В конце концов… Делайте, что хотите! Может, так вы хотя бы поймете, чего вы хотите. — Он разводит руки в стороны. — Я буду здесь. Если вы готовы — я готов. Но если вы не готовы, Новак, сделайте одолжение, оставьте меня в покое! Никогда еще Дин не называл его «Новак». Он отдаляется, Кастиэль это чувствует. Он вдруг понимает, что его старания не подпускать к себе Дина в целях самозащиты могли оказаться чересчур эффективны. Кастиэль не знает, как объяснить, что он пытается держать Дина на расстоянии, потому что просто не знает, как выжить иначе. Кастиэль всю свою жизнь прожил скрываясь, он отточил это мастерство: идти по жизни тихо, тайно, притворяясь, что заглядываешься на девушек. Он никогда даже не пробовал включить в эту жизнь другого человека и не представляет себе, как это сделать. Он должен играть роль нормального человека на сто процентов, иначе он просто не справится с этой ролью, и Дин страшит его. Даже его слова «Если вы готовы — я готов» слишком близки к чему-то, что, Кастиэль знает, ему никогда не получить, и порождают тревогу, едва не разрывающую его на части. Он сжимает и разжимает кулаки. Дин выжидательно смотрит. Кастиэль не представляет, что делать, если он потеряет Дина, поэтому говорит первое, что приходит в голову: — Когда мы остановились под Морле тогда… — Он запинается. — Когда мы были в том переулке… в том доме… — Горло сжимается. Во рту вязко, и едва получается выговаривать слова. — Когда вы меня выследили… Вид у Дина такой, словно он хочет что-то сказать — быть может, задать наводящий вопрос, — но он молчит. Ждет. — Это был мой первый… — Кастиэль медленно выдыхает и подходит к Дину. Он садится рядом, свесив ноги в окоп. — То есть я раньше… у меня никогда такого не было. Дин хмурится. Поначалу он молчит, глядя на Кастиэля с видом абсолютного замешательства. — Чего не было? — спрашивает он наконец, а затем со смешком — как будто сама мысль об этом абсурдна — уточняет дразнящим тоном: — Что, вам ни разу не отсасывали? Кастиэль сглатывает. — Ничего не было. В первое мгновение Дин только смотрит на него. Потом он снова усмехается, громче. — Да ладно, бросьте! Тоже мне… Да ни за что я не поверю, сэр, вы же… — Смех умирает у него на устах, когда он замечает вид Кастиэля: серьезный, слегка неловкий, с поднимающимся по шее румянцем смущения. Рот Дина приоткрывается. — Не может быть… Боже правый, вы… — В этом нет ничего такого, — прерывает его Кастиэль, которого душит смущение — тем сильнее, чем откровеннее шок на лице Дина. — Да как сказать… То есть, вы что, серьезно? Да не может этого быть. — Дин проводит рукой в волосах и недоверчиво качает головой. — Вы же симпатичный, должен же был быть кто-то хотя бы в Штатах… Кастиэль с досадой выдыхает. Непонятно, почему эта концепция так трудна для Дина. Кастиэль никогда ни с кем не был, у него никогда не было ничего подобного — ни к чему придавать этому такого значения, это просто факт. Он отворачивается, глядя в сторону своей роты. Он понятия не имеет, зачем вообще завел этот разговор. Не надо было ничего говорить. Надо было молча вернуться к людям, пока они не забеспокоились, с чего это Кастиэль и Дин то и дело пропадают вдвоем. — У меня не так много возможностей, знаете ли… — говорит Кастиэль слегка раздраженно. — В каком смысле? Это же просто, вы… — Дин вдруг умолкает и смотрит на Кастиэля, широко раскрыв глаза. — Что? — вопрошает Кастиэль, от смущения теряя терпение. — Боже мой… — произносит Дин. — Вы и правда… вы… Кастиэль закатывает глаза. — Девственник, да. — Гомосексуал. Кастиэль умолкает. Он смотрит на Дина и не знает, что на это сказать. Отсутствие опровержения, однако, — явно достаточное подтверждение для Дина: он отшатывается, прикрыв рукой рот, и произносит: — Ого… При виде шока и замешательства Дина Кастиэль испытывает все большее унижение. На коже появляются неприятные мурашки стыда. Он ощетинивается, раздраженно сжав зубы. — Вы пропустили этот факт? — спрашивает он резко. — До вас медленно доходит, Винчестер, но вы же не идиот: у меня во рту был ваш член. Дин усмехается. — Да, но я же тоже всяким баловался, и я не… Кастиэль поднимает брови. Дин видит скепсис на его лице и издает тихий звук протеста. — Да нет, клянусь! Честное слово. Я просто… не знаю, слушайте, мне и девчонки тоже нравятся. Мне все нравятся. — Он едва заметно пожимает плечом, и его лицо нервно дергается. Он смотрит на свои ноги. — Не знаю, кем это меня делает… — Неразборчивым, — подсказывает Кастиэль. Дин издает громкий смешок. — Ну спасибо! Идите в жопу, сэр. Вопреки здравому смыслу, легкая улыбка трогает губы Кастиэля. — Я шучу… — говорит он и добавляет, не думая: — Вы счастливчик. Дин усмехается и смотрит на Кастиэля. — Да ну, что вы, в самом деле. Это же просто: многие женщины падки на мужчин в форме, а вы к тому же весь из себя молчаливый и загадочный — да за вами хвост ходить будет. — Он игриво толкает Кастиэля в плечо. — Вы тоже можете! — Я… — Кастиэль колеблется. Первый ответ, который приходит ему в голову, это «Я не умею», но правда не в этом. — Я не хочу, — отвечает он тихо. Он не знает, как это объяснить. Он хочет мужчин — и не только в том, как внутри что-то екает при взгляде на широкие плечи, длинные руки, мужественные подбородки. Он хочет этого в холодные предутренние часы, когда весь мир еще спит, хочет в виде ленивых прикосновений долгими совместными вечерами, хочет сидеть за столом со скатертью и ростбифом, как, бывало, готовила мать, — и с мужчиной напротив. Прежде, чем Кастиэль успевает сообразить, что случилось, Дин наклоняется к нему и нежно целует. Это внезапно, неожиданно и так ласково, что Кастиэлю хочется растаять в его успокаивающем объятии — и это чувство тут же вызывает прилив страха. Он отдергивается так резко, что Дин едва не падает на него. — Вы что себе позволяете?! — выпаливает Кастиэль. Он слышит сам себя словно издалека и понимает, что звучит безумно, но не может остановиться. Дин моргает в замешательстве. — Я… просто… Кастиэль вскакивает на край окопа и отступает от Дина. — Никогда больше так не делайте! — Как?.. — Дин встает следом и, хотя не идет за Кастиэлем, внимательно смотрит на него. — Что я такого сделал? Я всего лишь… — Винчестер, меня не интересует, что бы вы там ни воображали… — Вы так реагируете, как будто я никогда раньше… — Ничего подобного между нами нет! — отрезает Кастиэль и закрывается, скрестив на груди руки. Он чувствует, как дыхание панически участилось: Дин Винчестер поцеловал его — без вожделения, без порыва что-либо доказать, а просто почувствовав, что Кастиэлю нужна ласка, потому что захотел его приласкать — и, что хуже всего, Кастиэль хочет, чтобы Дин так делал. Он сжимает руку в кулак. — И не будет! Мы не… боже правый, Винчестер, мы… не гуляем тут. Блядь… И не собираемся под венец! На лице Дина написано крайнее удивление, но говорит он только: — Ладно… — Не собираемся, — повторяет Кастиэль и добавляет: — и не надо… — потому что не знает, как выразить то, что нужно сказать, потому что он в отчаянии и напуган. Следующее слово вылетает нечаянно: — Пожалуйста… — Ладно, ладно, хорошо. — Дин переступает с ноги на ногу и кивает. Он сует руки в карманы штанов. — Конечно. Кастиэль не смотрит на него. Пальцы нервно дергаются. Он чувствует жар от какой-то смеси благодарности и стыда: ему хочется сказать одновременно, что он не конченный гомик и что он ценит успокаивающее присутствие Дина рядом. Но он не находит слов. Не говоря ни слова, Дин осторожно придвигается ближе и, перенеся вес на ногу, что ближе к Кастиэлю, наклоняется вбок и легонько касается плечом его плеча. Сторонний наблюдатель, вероятно, и не заметил бы этого контакта, но Кастиэлю совершенно ясно: они опираются друг на друга.

1 сентября 1944 г.

По приказу Кастиэля четвертый взвод напускает дыму, который вздымается от земли красными клубами, и Бейкер спешно рассредоточивается по местности под выкрики команд младшими офицерами. Следует непривычная тишина, во время которой солдаты бегут к своим позициям, — момент, когда немцы еще не успели схватиться за оружие, — и начинается. Первым вступает глухой бой 88-миллиметровых зениток, снаряды свистят в воздухе, но Кастиэль уже к этому привык. Он бежит за первым взводом. Рядом раздается взрыв, и острые завитки металла разлетаются достаточно близко, чтобы Кастиэль инстинктивно вскинул перед лицом руку. Кто-то воет, но Кастиэль не оглядывается посмотреть кто. Ему некогда думать об этом. — Проверенным маршрутом! — кричит он, держась в стороне от радиуса взрыва. — Идите проверенным маршрутом! Артиллерия Бейкер бьет в ответ, поднимая с земли дерн вперемешку с металлом и дымом, и заглушает открывшие очереди в их сторону немецкие пулеметы. Впереди на пути Кастиэля от земли отскакивают пули, и он знает, что оставаться здесь нельзя. Он нагоняет первый взвод, петляя на бегу: в грязи видны следы солдат, сворачивающие то туда, то сюда, и он следует по ним. Cправа и слева у земли глаз выхватывает темные пятна: Кастиэль понимает, что у него паранойя, но ему видятся тысячи вражеских растяжек и S-мин. Он плотнее прижимает к голове каску. — Вперед, вперед! — кричит он и вскидывает к плечу винтовку. Он прицеливается, прикрыв один глаз, смотрит в прицел в сторону батареи, но впереди слишком много дыма, и он не может как следует разглядеть цель. Рядовой Понд бежит к позиции врага впереди своего отделения, и, словно в замедленной съемке, перед ним срабатывает S-мина. Слышится глухой щелчок, и мина подпрыгивает в воздух. Кастиэль успевает только отдернуться, присесть на корточки и раскрыть рот, чтобы крикнуть «ложись!» — но взрыв происходит раньше. На уровне пояса мина разлетается на металлические осколки, которые, шипя, рвут все, что встречается на пути, и разрывают Понду икру. Что-то звякает по винтовке Кастиэля. Он ждет, сжавшись в клубок. Когда кажется, что шрапнель улеглась, и становится слышен крик Понда, Кастиэль убирает с головы руки. — Медик! — кричит он, развернувшись туда, откуда шла рота. Вдали видна рота Дог, подоспевающая, чтобы обойти батарею с фланга: в них стреляют зенитки, проделывая на пути солдат кратеры со вздымающимися из них столбами дыма. С глубоким вдохом Кастиэль вскакивает на ноги. — Двигайтесь, двигайтесь, вперед — в траншею! — кричит он остальным солдатам отряда. Пулеметная очередь скашивает новобранца, чьего имени Кастиэль не помнит, и, пока солдат падает, снова гремит выстрел зенитки, выпустившей снаряд, свист которого перерастает в рев. Снаряд летит на дальнюю западную сторону периметра батареи, к деревьям, слишком далеко, чтобы задеть какое-либо из отделений, атакующих траншеи. Кастиэль прослеживает глазами его траекторию и замечает, что как раз там четвертый взвод заряжает минометы. — Черт, — шепчет он. Он оглядывается через плечо на третий взвод, который все пытается продвинуться к немецкому фронту, не нарвавшись на S-мины и не попав под вражеский огонь, затем снова смотрит на четвертый взвод, где артиллеристы заряжают орудия, ничего не подозревая. Он никак не может привлечь их внимание, не сообщив при этом всей вражеской батарее, что он здесь командир. Набрав воздуху, Кастиэль бежит туда, где стоит четвертый взвод. Он машет перед собой рукой на бегу, пытаясь привлечь внимание Алистара. — Назад! — кричит он, и Алистар вздергивает голову, но в этот момент следующий снаряд уже пробивает дыру по центру линии четвертого взвода. На мгновение Кастиэль замирает. Он замедляется: ему кажется, он споткнется на ровном месте, и в горле поднимается желчь, но затем он снова переходит на бег. Он чувствует, как подпрыгивает на ключице распятие. Кастиэль знал, что, раз на взятие батареи в Ла-Трините бросили половину 116-го полка, она дастся им непросто, но он не представлял себе, что будет так. Подбегая, он видит человека, сидящего посреди дыма и обломков. Младший капрал Маккалоу. По его щеке бежит кровь, глаз и рот отекли до неузнаваемости, и он выхаркивает темную кровь на подбородок. Рядом с ним Алистар поднимается на ноги медленными, осторожными движениями раненого человека. Кастиэль останавливается возле них и падает на корточки. — Отходите назад! — кричит он. Зенитки гремят снова. — Идите, идите! К деревьям, в укрытие… На большее времени нет: выбивая почву из-под ног, рядом падает очередной снаряд, и Кастиэль ныряет на землю. Каска откатывается в сторону, и его на мгновение ослепляет острая боль от приземления на старую рану в плече. Он пережидает приступ боли, заставляя себя дышать, затем снова вскакивает, хватает Маккалоу за одежду и взволакивает на ноги, закидывает его руку к себе на шею, подхватывает его за бедро и, поднатужившись, взваливает его на плечо. — Все хорошо, все хорошо, — бормочет Кастиэль на бегу. Он едва не падает на колени от следующего взрыва, но каким-то образом удерживается на ногах и продолжает бежать. Он опускает Маккалоу у дерева, прислонив к стволу, ободряюще хлопает его по плечу и убегает обратно. — Медик! На линии четвертого взвода остались и другие павшие солдаты, но Кастиэль не может унести их всех. Все тяжело раненые, кроме одного, эвакуированы в тыл, а невредимые готовятся стрелять из укрытия рощи. — Вперед! — кричит Алистар, словно и не раненый вовсе, и, хотя Кастиэль ему не симпатизирует, большое облегчение видеть, что он не оставил командование. — Азимут двести, дальность шестьсот! Кастиэль выбегает обратно, чтобы оттащить в безопасную зону последнего раненого артиллериста, но, прежде чем он успевает добежать до места, появляется Дин. Пробежав к раненому между поломанных треног, он приседает и разрывает на солдате изорванную шрапнелью куртку. Он раз поднимает глаза, прежде чем приняться за работу, и встречается взглядом с Кастиэлем. — Я займусь им, сэр, уходите! — кричит он через шум, и Кастиэлю не нужно говорить дважды. Оторвав взгляд от рук Дина, покрытых темной кровью, он бежит.

2 сентября 1944 г.

Кастиэль проходит вдоль линии фронта — проверить периметр и убедиться, что он стыкуется с другими ротами 116-го. Но главным образом он проверяет, что у солдат все хорошо. Он понимает, что, строго говоря, это не его работа, что надо оставить это первому сержанту Мастерсу, но Кастиэля не покидает беспокойство. Они пережили день нелегких сражений, а немцы все не выказывают намерения сдавать Ла-Трините. Сегодня рота потеряла троих — включая двоих новобранцев, которым по возрасту еще и пиво-то не продавали, — и вот пришла темная холодная ночь с моросящим дождем, который медленно, но верно просачивается сквозь военную форму. Кастиэль опускается на колено у одного окопа, затем у следующего — и так вдоль всего периметра. — Как у вас дела? Кевин Тран улыбается ему храброй улыбкой. — Не могу жаловаться, сэр, — шепчет он в ответ. — Я знаю. — Кастиэль наклоняет голову набок. — Но если бы могли? Тран смеется, и даже сидящий рядом капрал Соренто, обычно столь же сдержанный, как сам Кастиэль, улыбается. — Ну, сыровато, сэр. Если бы вы могли немного попридержать дождь, было бы отлично. Губы Кастиэля дергаются в улыбке. — Я посмотрю, что смогу сделать. Патронов у вас достаточно? Травм нет? Снаряжение в порядке? — Сэр, вы хотите лишить работы нашего первого сержанта? — Командование полка выдвинуло кандидатуру Мастерса на пост главнокомандующего, — отвечает Кастиэль невозмутимо, и у Трана уходит несколько мгновений, чтобы понять, что он шутит. — Черт, сэр, вам надо книгу писать, — ворчит Соренто, подняв брови. Где-то над головой слышен громкий треск, и в воздух взлетает ослепительно яркий трассер, озарив мир призрачным мерцающим красным светом. Кастиэль смотрит на него. — Что ж, Соренто, если у меня когда-нибудь найдется на это время, вы узнаете первым. — Он хлопает капрала по плечу и кивает в сторону линии фронта. — Не расслабляйтесь. Скоро они снова начнут. Он нутром чует угрозу, предвещаемую трассером. Кастиэль отправляется вдоль линии дальше — осторожно, словно боится, что, если будет ступать слишком тяжело, то враг услышит и снова начнет обстрел. — Сэр? — шепчет кто-то из ближайшего окопа, и Кастиэль видит чей-то садящийся силуэт. — Это лейтенант Эстер? — Новак, — поправляет Кастиэль. Он подходит и опускается на корточки на краю окопа. — Все в порядке? Человек колеблется. — Я… я, кажется, что-то заметил. — Теперь Кастиэль узнает и голос, и эту неуверенную манеру: Бенджи Розен. Рядом стонет рядовой Миллер. — Ничего ты не заметил… — Тебе откуда знать! — огрызается Розен. — Черт, Розен, ну чего ты утомляешь этим лейтенанта? Я и сам тебе скажу: нет там ничего… — Где, рядовой? — спрашивает Кастиэль. — В той стороне, — отвечает Розен и описывает расплывчатую точку между других двух точек. Кастиэль вглядывается, но ничего не видит. Такая же тьма, как и везде вокруг, — ничего примечательного. — Я ничего не вижу, — признается Кастиэль и затем, чтобы пресечь усталый скепсис Миллера, добавляет: — Но это не значит, что там ничего нет. Спасибо, что дали мне знать. — Излишняя бдительность не помешает, думает он про себя, и, хотя он уверен, что Розену что-то привиделось, он и сам невольно начинает посматривать в указанное место. — Продолжайте следить. Если вам кажется, что вы что-то заметили, не смотрите прямо в ту точку. Смотрите мимо, немного в сторону. Боковым зрением движение уловить проще. — Спасибо, сэр. Кастиэль поднимается на ноги и идет дальше. Трассер упал, но кругом все так же тихо, так что волнение немного отпускает Кастиэля. Он думает о том, как удивительно приспособился со времен высадки во Франции: как то, что раньше вызывало смятение на грани нервного срыва, теперь лишь «стресс», а все менее тревожные состояния стали нормой. Он подходит к знакомому окопу и, спрыгнув в него, садится рядом с Иниасом. — Доброе утро, — здоровается Кастиэль. — Не говори мне этого… — умоляет Иниас. — Я не верю. Сейчас едва за полночь, и, когда все закончится, у меня будет еще как минимум пять часов на сон. Как минимум! Может быть, фрицы даже дадут нам понежится в постели, кто знает. Я оптимист. Впереди за линией фронта вступают неспешные пулеметные очереди — не так близко, чтобы причинить ущерб или задеть кого-либо, но достаточно близко, чтобы привлечь внимание. Чтобы держать роту начеку, когда люди могли бы спать. Иниас стонет. — Боже, нас весь день обстреливали! — жалуется он. — Они что, вообще не устают?! Им же тоже когда-то должно быть нужно спать, если только у них не летучие мыши в артиллерии. Сейчас три часа утра! Ну хоть небольшой перерыв можно сделать?! — Как видно, нет, — отвечает Кастиэль медленно. Он так устал, что глаза болят. Он подпирает подбородок коленом. Иниас поворачивает голову, и в кои-то веки выражение его лица серьезно. — Кас. Мы не можем держать людей в готовности всю ночь. Они завтра сломаются. Кастиэль делает глубокий вздох. — Достаточно одного прорыва… — А что, если они никогда не пойдут в атаку? — спрашивает Иниас, опершись на локоть. — Что, если они так и будут выматывать нас всю ночь, чтобы завтра мы были без сил? Может, это все грандиозный план по подрыву духа — и, черт меня побери, Кас, но он успешен. Я офицер, я ни хуя не делаю — и я без сил! Подумай об остальных. Кастиэль повторяет, медленно и твердо: — Достаточно одного прорыва. — Или ни одного. Кастиэль ковыряет высохшую кожу на нижней губе. Конечно, он думал о том, что это может быть лишь уловка немцев, чтобы продержать их начеку всю ночь и подорвать моральный дух, вымотав всех солдат в роте. Однако распускать людей спать по одному лишь наитию он не может. — Ни мы, ни они за последние два дня ни на шаг не продвинулись, — говорит Кастиэль. Он слышит отсутствие энтузиазма в собственном голосе, почти дословно повторяя слова майора Сингера. — Либо мы будем выматывать друг друга до посинения, либо кому-то придется сделать рывок. У нас на это нет ресурсов. Что означает… — Да, да, я знаю, что это означает. Боже мой… Кастиэль медленно выдыхает. — Разведданные верны, Иниас. — Отлично. Разведданные у нас есть, только снабжение запаздывает, — жалуется Иниас. — Ты в курсе, что я уже два дня выживаю на орешках? — В курсе. Ты об этом не затыкаешься, и, если помнишь, я предлагал тебе свой… Иниас толкает его в плечо. — Иди на фиг. Это мы уже обсуждали: твою еду я не возьму. Конец разговора. Тебе она нужна больше, чем мне. — Я не понимаю, в чем проблема. Я вообще почти не ем. — Именно в этом и проблема — ешь сам свой чертов завтрак! — Возражает Иниас возмущенным шепотом. — И обед! — Мне некогда. — Господи, Кас! — в голосе Иниаса звучит досада. — Ну находи время! Пожалуйста? Кастиэль стискивает зубы. — Иниас, не надо со мной нянчиться. Иниас молчит. Потом — так тихо, что Кастиэль едва слышит его, — ворчит: — Ему с тобой нянчиться можно… Кастиэль смотрит на него. — Это еще что значит? — А? Ничего это не значит. Я лишь отмечаю очевидное… — Он медик, блядь, Иниас. Ему платят за это! — Ах, ему платят, чтобы он ходил за тобой, как щенок? Черт, зря я в офицеры пошел, вот где хорошая работа-то! Кастиэль не обязан сидеть и выслушивать это. Он решительно упирает в землю приклад винтовки, поднимается на ноги, опершись о нее, и вскидывает винтовку за плечо. — Тебе не идет, — говорит он, глядя в окоп. — Быть мерзавцем. — Я всегда мерзавец, — отвечает Иниас, и Кастиэль не говорит того, что думает: «Не до такой степени». Он поправляет ремень винтовки на плече и уходит дальше. Он убей бог не понимает, что не дает покоя Иниасу. Они все уставшие, все не в духе, но всякий раз, когда Иниас срывается на Кастиэля, все сводится к Дину. Иногда Кастиэль жалеет о том, что вообще поверился Иниасу. Он напоминает себе, что кто-то должен быть в курсе — ему нужен чей-то контроль, чтобы он не оступился, — но уж лучше бы в этой роли был не его лучший друг. Ему не легче от этих осуждающих взглядов со стороны Иниаса всякий раз, когда они с Дином возвращаются с прогулки — даже просто с прогулки, где обсуждали дела санчасти, или новости от его брата, или план на грядущие дни. Ему не нужно в дополнение ко всему прочему тревожиться еще и о том, что подумает Иниас. Он обходит еще несколько окопов, убеждаясь, что солдаты не спят, уверяя их, что скоро можно будет отдохнуть, и затем, пробираясь в темноте меж деревьев, подходит к окопу, который на первый взгляд кажется пустым. Кастиэль ищет характерные очертания винтовки или пулемета у насыпи, не находит ничего подобного и уже собирается отправиться дальше, когда голос снизу спрашивает с сарказмом: — Боже, ну что ж девушке сделать, чтоб ее заметили?! Кастиэль останавливается и всматривается в темноту. — Винчестер? — Я, солнышко. Кастиэль достаточно уставший, чтобы притвориться, будто не услышал этих слов. Теперь, приглядевшись, он различает очертания человека, сидящего на дне окопа. Он приседает на краю. — Я вас не увидел. — Что сказать? Я таинственный. Кастиэль медленно выдыхает. — Вовсе нет. Он оборачивается посмотреть через линию фронта, но там ничего интересного. Легкий порыв ветра колышет листья, сносит морось дождя Кастиэлю в лицо, так что капли оседают на ресницах. Все вновь затихает. Кастиэль вытирает лицо влажным рукавом. Ни с того ни с сего Дин говорит: — Господи, голова идет кругом от всей этой болтовни. Кастиэль выпускает долгий усталый вздох и смотрит на него. — Это называется дисциплина тишины, Винчестер. — Неужели мой шепот так уж опасен, когда вы торчите там, как гигантская мишень? — спрашивает Дин, махнув рукой в сторону Кастиэля, сидящего на корточках у окопа. Кастиэль прищуривается на него. Он подумывает сделать Дину замечание, но вместо этого пересаживается на краю, по очереди спустив ноги в окоп. Он чувствует, что надо что-то сказать, но не может придумать что, и в этот момент ему комфортно просто сидеть в тишине. Проходит пара минут; у Кастиэля мелькает досужая мысль, что Дин, пожалуй, никогда еще так долго не молчал. Ему думается, что, если уж Дин не хочет говорить, это признак того, что дело плохо. Кастиэль, известный любитель тишины и покоя, вдруг ловит себя на том, что скучает по болтовне Дина. Ему хочется болтать с ним о пустяках. Оказывается, долго ждать не приходится. — Так, э… — произносит Дин, и Кастиэль слышит в темноте лязг пряжки на ремешке каски, которую он теребит пальцами. — Если вы не против вопроса: когда вы поняли? — Понял что? — спрашивает Кастиэль рассеянно и смотрит на Дина. Тот в ответ лишь поднимает брови. — А… ясно. — Он пожимает плечами. — Благодаря лейтенанту Уолласу. Дин кратко беззвучно усмехается. — Я так и знал, — заявляет он. — Так и знал, что у вас что-то было… — Ну, в таком случае вы ошибались, потому что ничего не было. — Как так? — Я… — Кастиэль встряхивает рукавом, чтобы протереть дуло винтовки, где налипла грязь. На Дина он решительно не смотрит — ему даже думать об этом неловко, не то что рассказывать. — Я попытался его поцеловать в пятнадцать лет. — Черт… Кастиэль пренебрежительно наклоняет голову набок, слегка морщит нос. — Да ничего особенного. Он нормально это воспринял — сказал «мальчики так не делают» и потом просто предложил притвориться, что этого никогда не было. Даже пообещал матери моей не говорить, за что я ему по гроб жизни признателен… Дин молчит какое-то время. — Так что, вы так к этому и не возвращались — ни разу? — Да нет, конечно. Теперь, когда мы выросли, он иногда шутит на эту тему… и иногда припоминает мне это, когда я на него сержусь, — чтобы позлить меня сильнее. И он присматривает за мной — хотя этого и не нужно. Кастиэль приглядывается к дулу винтовки в темноте. Он соскребает остатки грязи ногтем на ощупь, затем снова переводит взгляд на Дина. По правде говоря, он изумлен тем, что Дин не поднял его на смех — но нет: сидит тихо, терпеливо слушает, как будто ему и впрямь интересно. Кастиэль этого не понимает, но он уже и не видит смысла пытаться. — Ну а вы? — Что я? — Вас что привело в Содом и Гоморру? Дин поднимает руку, чтобы почесать затылок. — Э… технически, вы. Кастиэль смотрит на него. — Что? — Ну… — Дин запрокидывает голову, словно чтобы размять шею, но у Кастиэля возникает подозрение, что Дин просто избегает его взгляда. — Я никогда, гм… не предпринимал ничего, пока вы не нарисовались. — Я не «нарисовался», — возражает Кастиэль. — Я все время тут был. Это вас ко мне перевели. Дин усмехается. — Ну хорошо, что с приоритетами у вас, как всегда, все в порядке. Кастиэль пропускает этот комментарий мимо ушей. Не нужно ему, чтобы Дин знал, как что-то гудит у него под кожей при мысли, что это он обратил Дина. Кастиэль и сам не понимает, то ли это гордость, то ли страх. Больше всего похоже на отвращение, словно что-то склизкое под ногтями, что невозможно вычистить. Это он сломал Дина. Он чувствует, что нужно занять чем-то руки, поэтому поднимает к плечу винтовку, положив ствол на край окопа, и смотрит сквозь железный прицел. Он и сам не знает, что ждет увидеть: там кромешная тьма. Он меняет тему: — Значит ли это, что и вы никогда…? — О-о, нет! — отвечает Дин, и его инстинктивный смешок лишь слегка задевает Кастиэля. — Нет, девчонок в Лоренсе было много. Одной ну о-очень хотелось за меня замуж, но… как-то не зашла она мне. И в Слэптоне была пара годных баб, но ничего особенного. И… — Дин колеблется. Он несколько мгновений сидит на земле в тишине, теребя пальцами ремень аптечки. — Я, гм… — Он прочищает горло и произносит так быстро, что Кастиэль едва успевает расслышать: — И я отсосал одному в Фалмуте, вот. Кастиэль даже не сразу может сообразить. — Что? — Какому-то мальцу, не знаю, — отмахивается Дин, но слишком торопливо, так что его смущение очевидно. — Из канадского 2-го бронетанкового. Я пообещал ему, что никому не скажу, но я слышал, он погиб на Джуно, так что грош цена секрету. Кастиэль смотрит на Дина. Тот бросает на него краткий взгляд, но тут же отворачивается. Он поводит плечами вверх и назад, словно старается что-то с себя стряхнуть. — Это не так чтоб… Господи. Не смотрите на меня так! — Я не смотрю, — говорит Кастиэль, но, по правде говоря, он понятия не имеет, как именно смотрит на Дина в этот момент. — Просто… разовая глупость. — Вы не обязаны передо мной объясняться. — Кастиэль не планировал, чтобы голос звучал так: плоско, безэмоционально. Он отворачивается и смотрит через линию фронта. Взлетает еще один трассер яркой шипящей точкой в небе, и Кастиэль вздрагивает и соскальзывает в окоп, чтобы не быть на виду. Он переворачивается на живот, поднимает винтовку и готовится к началу стрельбы, но секунды тикают, и ничего не происходит. После долгой тишины Дин говорит: — Вы тогда не сказать, что были доступны. Кастиэль поворачивается, ошарашенно глядя на Дина. Тот упрямо смотрит вдаль. Трассер освещает его лицо странным колеблющимся светом, словно смотришь сквозь текущую воду. В красном свете трассера оно кажется слегка порозовевшим. Под взглядом Кастиэля рот Дина дергается — нервный тик, — и Дин выдыхает через нос. Он смотрит вниз, на сумку, которую теребит в руках, затем поднимает глаза, начав хмуриться. — Что? — спрашивает он. — Мы разве не за линией наблюдаем? Кастиэль машинально роняет взгляд на его губы. Затем отворачивается к линии фронта. Он остро чувствует их близость: их руки в сантиметре друг от друга, когда они лежат рядом, глядя в сторону немцев. Кастиэль пытается не зацикливаться на том, что сказал Дин. Он внимательно обводит взглядом поле перед ними, следя, не уловит ли движение боковым зрением, и не думает о том, чтобы поцеловать Дина. Когда в лесу темно и тихо, когда все солдаты начеку в ожидании очередной контратаки, не будет преувеличением предположить, что никто в роте наверняка не знает, где в этот момент Кастиэль. Даже в соседнем окопе люди наверняка не подозревают, что он здесь, с Дином. Он может быть где угодно. Может заниматься чем угодно. Кастиэль делает глубокий вдох и всматривается в длинные тени деревьев, в заросли подлеска, качающие на ветру и обманывающие зрение иллюзией, что вдалеке бегут люди. Он чувствует, как Дин посматривает на него каждые несколько секунд, и притворяется, что не замечает этого. Каждый взгляд Дина задерживается все дольше, пока он не начинает неотрывно наблюдать за Кастиэлем — с таким же вниманием, с каким должен наблюдать за фронтом, и Кастиэль больше не может не обращать внимания. Он поворачивает голову. — Я думал, мы за линией следим, — говорит он. Во рту сухо. — Мы следим, — отвечает Дин. Это ложь. Они лежат на земле, глядя друг на друга, и Кастиэль не может вспомнить, о чем они разговаривали. Он смотрит на мягкую линию рта Дина, на его нервно нахмуренный лоб, на едва заметное движение мышц горла, когда Дин сглатывает. Кастиэль видит выступ его ключицы под рубахой, тусклый блеск цепочки жетонов на шее. Нельзя думать об этом. К счастью, трассер начинает мерцать и тухнет, падая к земле, и их снова окутывает ночь. Кастиэль устал чувствовать себя комфортно только лишь в темноте — когда они не видны врагу; когда ему не виден Дин. Он приподнимается на локтях и поводит плечами, пытаясь прогнать боль в спине. Он носит на себе обвязку — и большую часть времени еще и тяжелый ранец со снаряжением в придачу — так давно, что начинает чувствовать себя вьючным мулом. Затем оказывается, что на дне окопа острые камни, врезающиеся в локти, и он вовсе не в настроении доставлять себе дополнительные неудобства, когда и так все болит, поэтому поворачивает туловище и тяжело падает на бок. Просто абсурдно, насколько хорошо вдруг не быть начеку — никуда не идти, не наблюдать за продвижением роты, не бдеть за насыпью, следя за врагом. Он лежит на дне ямы, свернувшись калачиком, и это невероятное блаженство. — Сэр, не думаю, что сейчас удачный момент для сна, — замечает Дин, но в его тоне легкость, говорящая о том, что он смеется над Кастиэлем. Кастиэль вздыхает. — Винчестер, вы знаете, сколько часов я спал за последние два дня? — Сколько? Кастиэль поворачивает голову, чтобы видеть его. — Нисколько. Дин присвистывает сквозь зубы. — Черт, сэр, тогда вы заслуживаете вздремнуть. — Вот именно. — Кастиэль закрывает глаза. Только сейчас, лежа в окопе, в тишине и спокойствии впервые за много дней, он вдруг понимает, насколько он без сил. Даже странно, до какой степени привыкаешь к усталости. Он чувствует тяжесть во всем теле, но принимает ее за вес обвязки. От усталости не слушаются руки, дрожат пальцы, но он списывает это на холод, на то, что везде приходится таскать с собой винтовку. Хочется заснуть и никогда не просыпаться. Следующее, что осознает Кастиэль, это возню и шорох поправляемой одежды и снаряжения, после чего прямо рядом с ним появляется теплое массивное тело. Кастиэль приоткрывает глаз и смотрит на Дина, сползшего с насыпи окопа к нему на дно. — Вы что делаете? Дин укладывается поудобнее на земле. Он улыбается Кастиэлю. — Подумал, вам нужна компания. — Не нужна, — заявляет Кастиэль прямо. — Что мне нужно, так это чтобы вы наблюдали за фронтом. — А смысл? У меня нет оружия. — У вас есть глаза. Дин усмехается. — Да ладно… Каковы шансы, что немцы атакуют именно в этом участке периметра? — А если все так начнут рассуждать? — резонно возражает Кастиэль. — Если каждый солдат в каждом окопе сейчас дремлет, думая: «Да точно не атакуют, где я»? — Ну, тогда, может, командиру стоит пройтись и убедиться, что те, у кого есть винтовки, не спят. Кастиэль снова закрывает глаза. — Винчестер, — говорит он, — не напрашивайтесь на пинок. Дин низко смеется, и Кастиэль слышит, как он переворачивается на живот, чтобы видеть местность через край окопа. Кастиэль сворачивается на земле и на несколько минут притворяется, что больше не о чем думать.

3 сентября 1944 г.

Пуля пробивает челюсть Галлагера; темная кровь брызгает в лицо Кастиэля, скатывается каплями по подбородку, по носу. Галлагер смотрит на него с незакрывающимся ртом. В его щеке видны мелкие белые осколки зубов. Кастиэль видит, как тщетно шевелится его горло, как свежий прилив крови наполняет рот… Рука на плече выдергивает Кастиэля из сна. — Сэр, капитан Лафейсон вас ищет. Кастиэль моргает, пока перед ним не обретает четкость лицо первого сержанта Мастерса — не Галлагера. Кастиэль протирает лицо обеими руками и выбирается из спального мешка. — Благодарю вас. Где он? — бормочет он. — У поста третьего взвода, сэр, — отвечает Мастерс. Не Галлагер. Кастиэль кивает и вылезает из своего окопа в холод пасмурного рассвета, чтобы отправиться на поиски третьего взвода. Промозглый воздух серебрист от утреннего тумана. Кастиэль находит замерзшего и дрожащего Габриэля за часовым постом. — Ну не прекрасное ли утро, — приветствует его Габриэль натянуто. — Все в порядке? — спрашивает Кастиэль. Габриэль фыркает. — Не любите нежности с утра, а? Знаете, что — не отвечайте. Мы опять идем на батарею — знаю, знаю, я тоже удивился. Но на этот раз не все так просто. Вы, я и Майкл — мы пойдем с фланга и попробуем взять ее с другой стороны — в некотором смысле с более неприступной, так как она обращена к морю, как и был спроектирован этот чертов бункер. Но они же развернули защиту, чтобы не пускать нас, хитрых ублюдков, так что может быть, и сработает. Может быть. — Может быть, — эхом повторяет Кастиэль. — Что говорит разведка? — Если верить ребятам в батальоне, они пресекли немецкие коммуникации между Ла-Трините и «Графом Шпее», а также отрезали их пути снабжения, так что насчет корабельных пушек и подкрепления можно не волноваться. Кастиэль кивает. — Когда мы выдвигаемся? — Авель уже ушла. Я выхожу на восток где-то через полчаса, и затем вы на запад — по самому длинному пути, счастливчик, — и встречаемся… черт, секунду. — Габриэль выуживает карту, чтобы показать Кастиэлю, и тот смотрит на маршрут с мыслью, что предстоит чертовски долгий день. После этого он отправляется назад в Бейкер искать командиров взводов, чтобы объяснить им план. Первым он находит Иниаса — тот замечает его с видом явного облегчения. — Иниас! — Кастиэль подбегает к нему. — Черт, я тебя везде ищу! — начинает Иниас, но Кастиэль прерывает его: — Бейкер должна быть готова выдвигаться немедленно: мы выходим вслед за Авель и Фокс в следующий час. Сможешь собрать людей? — Да, смогу, но у нас тут первоочередная проблема, — отвечает Иниас. — Если верить нашему первому сержанту, офицер снабжения нас так и не нашел, так что наши ребята на одних сухих пайках, и, судя по моим собственным запасам, они уже давно… В паре шагов за Иниасом второй медик роты Тед Дю Морт возвращается из медпункта батальона, на ходу вытирая грязной тряпкой кровь со своих рук. Тряпка похожа на какой-то обрывок вражеской формы — Кастиэль видит, как постепенно пачкается и темнеет нашивка. Кровь местами густая, свернувшаяся; местами — на запястьях и тыльной стороне ладоней — неряшливо разбрызгана. Дю Морт оттирает и оттирает ее, и Кастиэль смотрит, словно из другого измерения, как он вращает кистями рук снова, и снова, и снова. И снова. — Эй — эй! — Иниас щелкает пальцами перед лицом Кастиэля. — Господи. Ты вообще слушаешь? Кастиэль моргает, глядя на Иниаса. Он прочищает горло. — Да, извини. Слушаю. — Бога ради… Я понимаю, что это не самая интересная тема, но можешь ты уделить мне секунду внимания?! — Я слушаю, — повторяет Кастиэль уже раздраженно. — Хорошо. Потому что у нас реальная проблема, если мы опять наступаем на батарею, когда половина роты уже сутки не ела… Кастиэль с удивлением дергает головой. — Как? Почему? — Блядь, Кас! — Слушай, извини, Иниас, у меня сейчас много… — У нас с 29-го числа нет снабжения, сэр, — произносит Иниас громко и медленно, и Кастиэль ненавидит его за это подчеркнуто-саркастичное «сэр». — К счастью, боеприпасов у нас хватает — уж не знаю, как нам это удалось, — но некоторые солдаты уже недвусмысленно жалуются на отсутствие еды. — И почему я узнаю об этом только сегодня? Снабжение должно было поступить 1-го… Иниас морщится. — Извини, ладно — я знал, что ты занят, и мы с Вирджилом думали, что сами разберемся, если… — Боже правый… — ворчит Кастиэль. Он проходит мимо Иниаса, который бегом следует за ним. — Сколько человек? — Большая часть второго взвода. Пара человек может поделиться, но… — Продержитесь сегодня, я сообщу в батальон после атаки. — Я просил их уже два дня назад — и получил в ответ «Уже вот-вот, со дня на день»… — Так попроси еще раз! — отрезает Кастиэль и оставляет Иниаса позади, отправившись на поиски остальных командиров. Вирджил, Эстер, Алистар и Иниас готовят Бейкер к выходу за двадцать минут, и вот они уже снова идут боевым патрулем — длинным шахматным строем, рассеянным меж деревьев, чтобы не попадаться врагу на глаза. Они заходят в лесистую местность под Ла-Трините, чтобы перегруппироваться перед выдвижением на помощь ротам Авель и Фокс в атаке на батарею с фланга, но, когда Кастиэль созывает вместе командиров взводов и младших офицеров, он с удивлением обнаруживает вокруг себя только Вирджила, Эстера, сержанта Миллигана, Иниаса и первого сержанта Мастерса. Он хмурится, обводя их взглядом, и ждет, когда из-за деревьев выбежит лейтенант Алистар, — но его все нет. Кастиэль смотрит на командиров. — Где, черт возьми, четвертый взвод? — спрашивает он. Вирджил бросает взгляд на сержанта Мастерса. Иниас хмурится. Выдает неладное Эстер, тщательно избегающий смотреть Кастиэлю в глаза, пока наконец не испускает долгий выдох. — Мы не знаем. Кастиэль смотрит на него. — Что? — Боже. Я сказал, мы не знаем, Кастиэль, я думал, они сразу за нами! Кастиэль не паникует. Он чувствует, как разрушительная паника медленно подкрадывается, но не впускает ее. Конечно, они и так уже на сорок минут опаздывают на точку встречи с другими ротами — и все потому, что он случайно заснул вчера за чтением карт и сегодня перепутал маршрут — и все же он не паникует. Он говорит: — Ваш приказ был убедиться, что ваш замыкающий не выпускает из поля зрения их ведущего. — Я думал, мы не выпускаем! Черт, простите. Кастиэль делает глубокий вдох. — Но вы связались с ними, чтобы восстановить контакт. — Не могу к ним пробиться — не знаю, на их конце проблема, или на нашем… — Вирджил, соберите всех радистов роты и подтвердите частоты, — распоряжается Кастиэль, не дослушав Эстера. — Уоллас, изучите карту, посмотрите, есть ли рядом с нашим маршрутом возможные вражеские позиции, где они могли встретить неприятности. Мастерс, организуйте патрульный отряд в обратно к месту сбора — Алистар знает точку встречи, так что, может быть, мы разошлись по пути, когда еще не поняли, что потеряли их. Возьмите с собой радиста. И, Эстер, — дайте сюда вашего замыкающего. Эстер выглядит растерянным. — Что? — Кто это был? — спрашивает Кастиэль медленно и с расстановкой. — Черт. Э… Дональд Хэнскам. — Давайте его сюда! — Кастиэль едва осознает, что делает, но понимает, что стал опасен. Он не может задавить панику без помощи расцветающего на ее месте гнева и без какого бы то ни было сознательного решения погружается в откровенную ярость, заставляющую стискивать зубы. Если уж ему за это влетит, так хоть не ему одному. Эстер разворачивается и скрывается в деревьях. Кто-то касается локтя Кастиэля, и он вздрагивает. — Кас, ничего страшного. Мы их найдем, — говорит Иниас. Суть не в этом, и Кастиэль ненавидит Иниаса за эту снисходительность и бессмысленные утешения, когда с реальной проблемой — и ее последствиями — пока так никто и не разобрался. — Да, мы их найдем! — рявкает он. — Я не воображал сценария, при котором весь наш артиллерийский взвод убьют или захватят в плен, — хотя, честно говоря, глядя на то, как начался день, я уже не удивлюсь и такому повороту судьбы, — но наша задача полетела к чертям! Мы теперь ни за что не будем на месте встречи вовремя, что означает, что целый фланг этой атаки будет без поддержки и немцы либо окружат наших ребят и зададут им жару, либо просто ускользнут. Господи… — Кастиэль роняет голову и проводит рукой по макушке каски. — Блядь… Тебе не надо ли картами заняться? — Ты так инсульт заработаешь, Кас. Успокойся. Все решится, — отвечает Иниас, но Кастиэль игнорирует его, потому что уже заметил Эстера, возвращающегося вместе с рядовым Хэнскамом. Кастиэль направляется им навстречу. — Рядовой, где четвертый взвод? Хэнскам колеблется. — Не уверен, сэр. — Вы не уверены? — переспрашивает Кастиэль. — Скажите-ка мне рядовой, каков был ваш приказ? С брифинга радистов прибегает Вирджил и останавливается рядом с Кастиэлем. — На нашей частоте помех нет, лейтенант, на этом конце все чисто. Хэнскам нервно переминается с ноги на ногу, глядя то на Вирджила, то на Кастиэля. — Мой приказ был держать четвертый взвод в поле зрения, я знаю, сэр, но я думал, они там, я думал, я не вижу их всего секунду, я не знал, что потерял их… — Что, по-вашему, означает фраза «держать в поле зрения», если, потеряв людей из виду, вы предполагаете, что выполняете приказ?! — Я думал, они вот-вот появятся, они не могли сильно отстать… — Вы правы. В тот момент они безусловно не могли сильно отстать. Мы легко могли возобновить с ними контакт — за считанные минуты, — гневно начинает Кастиэль и в этот момент чувствует чью-то нервную руку на своем плече. Он отклоняется назад и видит рядового Консино. — Сэр, у меня майор Кэмпбелл на линии, — говорит Консино, одной рукой прикрывая передатчик рации. — Меня здесь нет, — отвечает Кастиэль и поворачивается обратно к Хэнскаму. — А теперь мы понятия не имеем, где они, как далеко, или как установить с ними связь, чтобы продвинуться к цели. И что именно вы собираетесь… — Сэр, — Консино повышает голос. — Кэмпбелл говорит, это срочно, и хочет поговорить с вами немедленно, что мне ему…? — Секунду, Консино, мне нужно… Из рации сквозь яростный треск доносятся мелодичные тона Кэмпбелла: «Где, мать его, лейтенант Новак?! А ну давай его жопу на линию, иначе, богом клянусь…» Кастиэль берет рацию: — Здесь, сэр. — Новак, какого хрена там происходит?! Поправьте меня, если я неправ, но не должны ли вы были встретиться с Авель и Фокс сорок семь минут назад? — Все верно, сэр. — Тогда какого черта вы не там?! — Проблемы с коммуникацией, сэр. Кэмпбелл усмехается. — Какие еще проблемы с коммуникацией? Ты меня сейчас слышишь?! — Четко и ясно, сэр, я… — Ну так все нормально у вас с коммуникацией! Какого хуя вы там торчите?! Кастиэль делает глубокий вдох и готовится к неминуемой взрывной волне. — Мы потеряли четвертый взвод, сэр. Следует мгновение тишины, и голос Кэмпбелла выплескивается из рации потоком статики и гнева: — Вы потеряли целый ебаный взвод?! Как надо изловчиться, чтобы потерять целый ебаный взвод, лейтенант?! Вы что, совсем имбецил?! — Сэр, мы их вот-вот вернем, ситуация под контролем, и сразу же… — Ситуация не под контролем! Будь она под контролем, вы были бы на месте встречи, там, где должны были быть три четверти часа назад, готовые выдвигаться на батарею ничего не подозревающих немцев! Соберитесь, блядь, Новак! Кастиэль стискивает зубы. — Есть, сэр. — Свяжитесь с Авель и Фокс и доложите им, что подходите, — это ваша обязанность. И найдите немедленно свой чертов взвод! Задача должна быть выполнена сегодня — это ясно?! — Да, сэр. Ясно, сэр. — Кастиэль сует рацию обратно рядовому Консино и отворачивается туда, где собрались оставшиеся командиры взводов, в нерешительности ожидающие дальнейших приказов. — Эстер, отведите третий взвод туда, где в последний раз был замечен четвертый — пусть Хэнскам укажет; может, хоть что-то вспомнит, — и доложите по рации, когда найдете их. Только с оружием и боеприпасами, остальное снаряжение оставьте здесь. Первый и второй взводы — занять оборонительные позиции по периметру и ждать моей команды! Кастиэль не отправляется с третьим взводом: он сидит с остальной ротой, разложив карту с одной стороны от себя и усадив радиста с другой, и, пока ожидает связи, проверяет маршрут до Авель и Фокс. Вот батарея, которую нужно взять, — что в теории не выглядит слишком сложным — вот только это в зоне видимости холма 103, так что есть риск обстрела корабельными орудиями с батареи «Граф Шпее» и людей нужно много, чтобы войти и выйти быстро, пока на них не нацелились. Другие две роты 116-го уже ждут Бейкер в позиции, и Кастиэль не может позволить себе дальнейших ошибок. К счастью, уже через десять минут по рации приходит известие, что четвертый взвод найден. Еще шесть минут спустя, получив команду «бегом-марш», возвращается Эстер, а следом и четвертый взвод, ведомый Алистаром, который держит винтовку чуть набекрень с тех пор, как несколько дней назад поймал в руку осколок шрапнели, но в остальном в порядке. Кастиэль складывает карту в карман и идет им навстречу. Он кратко кивает Эстеру в знак благодарности и, отдав приказ готовить роту к выдвижению, поворачивается к Алистару. — Что с вами приключилось, черт возьми?! Алистар сверкает резкой безрадостной улыбкой. — Новак, денек и так адский выдался. Не надо. — Он пытается обойти Кастиэля, но Кастиэль шагает параллельно с ним и касается пальцами его груди. Алистар замирает от этого спокойного хладнокровного прикосновения. Он прищуривается. — Ладно. Я не знаю, что приключилось. Каким-то образом мы сбились с навигации и оказались на километр севернее, где наткнулись на небольшой патрульный отряд у основного пути снабжения через Сен-Ренан. Кастиэль роняет руку. — Потери? Боеприпасы? — Боеприпасов хватает — это был небольшой отряд стрелков — пять-семь человек на тридцать нас с легкой артиллерией и минометами, так что работа была быстрая, но мы лишились Дикса. И капрал Монтгомери у нас с изувеченной ногой. Это плохо. Кастиэль и так уже сильно отстает от графика и напрашивается на грандиозный выговор — опаздывать еще сильнее роте совсем некстати. Но, может быть, сегодня просто не его день. — Он мобилен? — спрашивает Кастиэль. Алистар поднимает брови. — Едва ли. — Черт… — Кастиэль оглядывается вокруг, словно решение проблемы может упасть с неба. — До ближайшей санитарной части — мили… — Он переживает момент слабости и закрывает глаза. Этого не происходит. Это плохой сон. — Неподалеку должны быть машины разведки, можно связать его с ними — если только вы не хотите оставить его в тылу, — говорит Алистар, и Кастиэлю кажется, что о втором варианте он говорит с каким-то излишним энтузиазмом. Кастиэль вздыхает. — Нет, — отвечает он, глядя на фигуру вдали, медленно приближающуюся к ним. Вызывать машину разведки он не может, так как тогда его начальники прослышат не только о том, что он заблудился и потерял целый взвод, но и о том, что эта ошибка обернулась одним убитым и одним раненым, а, если до них дойдет слух обо всем масштабе случившегося бедствия, Кастиэль даже представить себе не может последствий. Он не лгун, но прощаться с карьерой по причине ошибки, которая даже не его собственная, не собирается. Он делает глубокий вдох. — Сообразим что-нибудь. Он отпускает Алистара, велит ему доложить сержанту Мастерсу о состоянии взвода и уходит. Теперь нужно придумать гениальный план, как, имея на руках раненого, быстро попасть на место встречи рот, не привлекая дополнительного внимания к этой катастрофе. Чем дольше он думает об этом, тем больше его обуревает ужас, потому что становится ясно, что выход только один. Он отправляется искать Дина. Тот стоит в компании Теда Дю Морта и парочки новобранцев и, судя по тому, что слышит Кастиэль, пугает их до смерти медицинскими страшилками. — …а еще один раз одному парню — Тед, помнишь Пэта Барнса? Вот-вот — ему вырвало кусок ноги. Жуть, просто жуть, но хуже всего было, когда нам пришлось отдирать… — Винчестер! — зовет его Кастиэль и, когда Дин поворачивает голову, командует: — Идите со мной, — и разворачивается уходить, не дожидаясь его. Дин бежит следом и, когда он нагоняет Кастиэля, тот обрисовывает ему ситуацию: — Нужно, чтобы вы стабилизировали капрала Монтгомери для передвижения. — Э, есть, сэр. За ним придет машина разведки от батальона? — Мы берем его с собой, — отвечает Кастиэль невозмутимо и поворачивается к Дину. — Это все, сержант. Дин, конечно, не понимает намека, что он свободен. Он продолжает идти в ногу с Кастиэлем. — Минуту — что? Сэр, у него нога сломана… — Думаете, я этого не знаю? — Но тогда почему… Кастиэль вздыхает и, сам не зная с чего, объясняет Дину как есть: — Мы не можем оставить его здесь, и вызывать батальон не можем, потому что, если они прослышат про масштаб этой катастрофы, я потеряю работу, а я не заслужил разжалования только за то, что чертов Дональд Хэнскам оказался не в состоянии следить за четвертым взводом. Так вы сможете подготовить Монтгомери или нет? Дин поднимает подбородок, обнажив длину горла, блестящего от пота и камуфляжного крема. — Смогу, сэр. Кастиэль сглатывает и отводит взгляд. — Приступайте. — Он указывает в направлении раненого капрала и убегает туда, где остальная рота уже построена в ожидании отправления. Они выдвигаются, как только Дин и Дю Морт подготавливают Монтгомери, и ускоряются, чтобы быстрее покрыть оставшиеся мили до места встречи с Авель и Фокс. Пока лейтенант Вирджил выстраивает роту для нападения, Кастиэль убегает вперед и отыскивает Авель и Фокс, расположившихся за низкой живой изгородью примерно в четверти мили перед батареей. Младший офицер указывает ему, где находятся командующие, и он обнаруживает майора Айзекса и капитана Лафейсона к востоку, глядящими в бинокли. — Как мило, что вы наконец к нам присоединились, — приветствует его Габриэль, когда Кастиэль скатывается с насыпи к ним. — У нас тут чудесный пикник за раздумьями о… — Каков прогноз? — прерывает его Кастиэль и вытаскивает из куртки собственный бинокль. — Новые данные есть? Габриэль фыркает на его резкость, хотя к этому моменту уже должен знать, что светские беседы — не по части Кастиэля. Майор Айзекс указывает рукой. — Пять орудий, по одному с каждой стороны, кроме южной, где два. Система траншей сзади, несколько пулеметов MG-40 по эту сторону траншеи — не знаю насчет других сторон, но кажется, что концентрация их огня именно тут. Внутри либо снайпер, либо чертовски меткий стрелок, по большей части прикрывающий восточную сторону, которая, судя по всему, у них самая слабая. — Он бросает взгляд на Кастиэля, и выражение его лица становится суровее. — И много S-мин. Кастиэль медленно выдыхает. — Хорошо. Каков план? Они выдвигаются почти тут же — Авель берет восточную сторону, Бейкер — западную, куда пройдет по траншеям, а Фокс остается в резерве и обеспечивает подавляющий огонь. Кастиэль смотрит на 88-миллиметровые зенитные пушки, поднявшие дула в небо, в тусклый свет пасмурного вечера, и в кои-то веки не завидует тем, кто в резерве. На ходу он инструктирует командиров взводов: — Мы захватываем систему траншей с запада. Как можно быстрее дайте дыма на линию обзора траншеи и артиллерийского огня в траншею, пока не прорвемся через линию огня противника. Готовьтесь переводить огонь, когда получите сигнал от отрядов в траншее. Второй взвод обходит траншею справа — там с юго-западного угла где-то должен быть распадок, но вокруг скорее всего настоящее минное поле, так что продвигайтесь осторожно — только проверенными маршрутами, с миноискателями, где возможно, хотя времени у вас будет мало. Первый и третий взводы пойдут прямо на 88-е, но не поднимайте голов. Там в батарее есть очень меткий стрелок. — Кас, — окликает его Иниас. — А разве мы тут не просматриваемся с холма 103? Кастиэль смотрит на него. — Как я сказал: времени у нас немного. Иниас вздыхает. Кастиэль подумывает о том, чтобы отстать в конец строя и найти Дина, спросить, как дела у Монтгомери, но в этом нет смысла. Кастиэль и так знает, как дела у Монтгомери: ему больно, он мечтает забыться и не понимает, с какой стати рота бессмысленно таскает его с собой. Что есть, то есть. Кастиэль командует дать дыму и отсылает артиллеристов назад в деревья, после чего строй разбегается, чтобы занять позиции. Кастиэль руководит атакой из тыла, оставив с собой радиста и посыльного Гарри Спенглера и заняв место в деревьях за батареей, откуда открывается хороший обзор. В такие моменты он ненавидит свою должность командующего: дайте ему винтовку и возможность бежать вместе со всеми, и он отлично проведет атаку, но оставьте его здесь отдавать приказы издалека, и он чувствует себя совершенно бесполезным. Однако майор Сингер уже сделал ему замечание о том, что он слишком часто рискует. Командующий ротой не должен быть на поле боя, говорит Сингер. Это дело командиров взводов и сержантов. Кастиэля это изводит. Он наблюдает за началом атаки — за тем, как младшие офицеры кричат своим отделениям приказы двигаться, как снует в деревьях четвертый взвод, готовя орудия, как бегут к своим орудиям по траншеям вражеские солдаты. Звучат глухие выстрелы немецкой легкой артиллерии, взрывы мин отрезают путь второму взводу, и тяжелая артиллерия начинает выбрасывать снаряды с грохотом, от которого у Кастиэля болят уши. Линия второго взвода оказывается полностью разорвана, и взвод отступает из-под прицелов наводимых на них пулеметов. Четвертый взвод горбится над артиллерийскими треногами, выпуская по немецкой позиции заряд за зарядом, не причиняющие заметного ущерба. Снаряды порождают дым, поднимают с земли грязь, а линия противника даже не колеблется. Вот сержант Миллиган выводит вперед первое отделение — взвод самого Кастиэля до того, как ему пришлось стать командующим, — и слышится треск пулеметов, проходящих по людям длинной очередью, которая разбивает колени рядового Алборна веером красных брызг. Слышен зов медика. Второй взвод огибает линию наступления левее через рощу, мчась так быстро, что людей невозможно отличить друг от друга: они превратились в силуэты, кричащие и мелькающие меж деревьев. В воздух взлетает S-мина. Кастиэль дергается вперед, открыв рот, чтобы что-то крикнуть, но не успевает: мина взрывается, и металл разлетается в трех ближайших солдат. У Кастиэля перехватывает дыхание. — Блядь… — шепчет он. Его взгляд бегает вправо и влево, отчаянно ища какую-нибудь уловку — какую-нибудь тактическую позицию, которую Кастиэль не заметил раньше, какое-то стратегическое преимущество. Он чувствует панику, уже стискивающую грудь. Он впивается рукой в ствол расстрелянного артиллерийским огнем дерева, на которое опирается, с такой силой, что больно ногтям. — Суки… Он должен быть там, внизу. Должен вести людей вперед, командовать, куда им идти, уводить их из зоны поражения зениток и следить, чтобы они не нарывались на мины, — а вместо этого он здесь, в двадцати футах за линией фронта, и ничего не может сделать. Он поворачивается к ждущему рядом радисту. — Спенглер — какова позиция роты Авель? Спенглер выхватывает передатчик из задней части рации и кричит в него. Кастиэль вновь отворачивается, чтобы наблюдать за ходом атаки. Он следит за первым взводом, стреляющим без остановки, видит, как выстрел отбрасывает назад голову одного немца за линией вражеского фронта, но помимо этого ущерба не видно. Они стреляют вслепую. — Огневая база нужна лучше и четвертый взвод куда ближе, — бормочет Кастиэль сам себе, но не может передать сообщение, так как Спенглер все еще на связи с ротой Авель. Приходится ждать. Кастиэль смотрит, как третий взвод медленно продвигается вперед, проходя в высокой траве по несколько футов за раз, и подгоняет их, бормоча под нос. В этот момент над головой раздается оглушительный рев. Он становится громче и громче, пока не создается ощущение, что голова расколется надвое, и Кастиэль видит, как люди внизу замерли, как испуганные кролики. Спенглер хватает его за руку, торопливо говоря что-то о роте Авель, но Кастиэль не слушает. — В укрытие!!! — кричит он так громко, что голос срывается, но крик теряется в шуме перестрелки, и снаряд врезается в землю. Столб дыма от взрыва — двадцать футов в высоту, и, несмотря на дальность, взрывная волна дрожью сотрясает тело Кастиэля. Ему не нужно даже смотреть на юг, чтобы понимать: это 280-миллиметровая пушка батареи «Граф Шпее». Не нужно ждать, пока рассеется дым, чтобы знать: урон огромен. — В укрытие, уходите с дороги! Кастиэлю тяжело дышать, и он понимает, что придется дать сигнал к отступлению. Он сидит на корточках в двадцати футах за линией фронта, и роту Бейкер, пытающуюся прорваться к Ла-Трините, уничтожают у него на глазах. Спенглер протягивает передатчик рации. — Сэр, от Авель ничего не слышно, но Фокс прорывается вперед… Кастиэль толкает передатчик обратно к нему. — Спросите батальон, что делать с гребаным «Графом Шпее»! — рявкает он. Приказ был взять батарею сегодня — штаб полка считает, что второй батальон уже и так потерял слишком много времени в Ла-Трините, и хочет наконец его очистить, — но люди не могут атаковать хорошо защищаемую немецкую крепость, когда в них с расстояния пяти миль стреляет морская тяжелая артиллерия, от которой никак не защититься. Это не просто невозможно — это безумие: и руководить им со своего безопасного места в тылу Кастиэль не намерен. Он отталкивает Спенглера и срывается в сторону сражения. Первым делом он направляется к четвертому взводу. Он мчится так быстро, что болят ноги и кажется, что они вот-вот не поспеют за ним и он споткнется и упадет, но каким-то чудом он добирается до цели. Поскользнувшись в грязи, он падает на одно колено и кричит в здоровое ухо Алистара: «Продвигайтесь вперед, отсюда вы не добиваете до их огневой базы в траншеях, двигайтесь ближе!» — и убегает дальше. В воздухе слышен рев следующего снаряда, и Кастиэль понимает, что время заканчивается. Успех этой атаки зависел от того, успеют ли они взять позицию до того, как 280-миллиметровые пушки на холме 103 поймут, в чем дело. Разведка батальона уверяла, что между Ла-Трините и «Графом Шпее» нет коммуникаций, но уже через каких-то пять минут после начала атаки роту Кастиэля и другие две уничтожают напрочь. Снаряд морской пушки врезается в землю и выбивает почву у Кастиэля из-под ног. Он неуклюже падает, при приземлении царапает руку о застрявший в земле осколок шрапнели, переворачивается и вскакивает на ноги. Рядом раздается пулеметная очередь, и он понимает, что бежать надо быстро. Дым еще не рассеялся; кто-то кричит. Кастиэль бежит на звук голоса, пригнувшись в страхе стрелка в бункере — очевиднее выдать в себе командующего можно было, только прокричав по-немецки, — и видит сержанта Лафитта, лежащего на спине в грязи с окровавленным бедром, из которого вырван кусок мяса, и отсутствующей ногой ниже колена. — Ебать!.. — бранится Лафитт, дыша через силу. Его трясет так, что Кастиэлю приходится придержать его голову, чтобы понять, что он говорит. — Где рядовой… Джекман? Где Джекман, он был предо мной… блядь… сэр, найдите… Рядового Джекмана нигде не видно — его нет. Кастиэль оборачивается, не сходя с места, и что есть мочи зовет медика. В воздухе раздается гром следующего летящего снаряда. Кастиэль оглядывается на роту, но кругом дым и труха от палящей легкой артиллерии, и он не может увидеть ясной картины происходящего. Он видит, как по его приказу продвигается ближе к траншеям четвертый взвод, видит, как одному артиллеристу перебивает горло пулеметная очередь. Видит, как рядовой Пул спотыкается на бегу за отделением: он виляет влево, виляет вправо, пытаясь избежать снарядов, летящих с немецкого фронта, и ловит в живот пулю, которая отбрасывает его назад. В воздух подпрыгивает еще одна S-мина. Все должно было пойти не так. Коммуникации должны были быть прерваны. В результате этого маневра они должны были взять батарею. Дыхание Кастиэля учащается в панике. Он понимает, что его трясет и он не знает, что делать. — Сэр, найдите Джекмана! — повторяет Бенни снова и снова. Его лицо бледнеет, и Кастиэль понимает, что он впадает в шок. — Сэр, он был передо мной, его тоже задело, найдите… — Да-да, — отвечает Кастиэль, понимая, что от Джекмана ничего не осталось. Его голос нетверд: руками он зажимает слабо фонтанирующую дыру в ноге сержанта Лафитта. — Да, я найду его. Но сначала нужно эвакуировать отсюда вас… — Он оборачивается и снова кличет медика и в этот момент принимает решение. Надо прекращать. Ценой прорыва на эту батарею станет потеря всей роты. Он набирает воздуху и кричит: — Отступаем, отступаем! Дважды просить никого не приходится. Бейкер бросается врассыпную: все бегут от следующего снаряда, уже ревущего в небе. К Кастиэлю выбегает Тед Дю Морт со стрептоцидом и бинтами, и накладывает на бедро Бенни жгут прежде, чем Кастиэль успевает что-либо сообразить. Дю Морт поднимает глаза и улыбается Кастиэлю спокойной улыбкой посреди хаоса. — Бегите отсюда, сэр, мы сразу за вами! — говорит он. Кастиэль поднимается на ноги, спотыкается, но не падает и пускается бегом. Поначалу он бежит медленно, сам не зная, куда и зачем, но сзади слышны пулеметные очереди, и Кастиэль понимает, что убегает от них. Он заставляет себя сделать на бегу глубокий вдох, хотя чувство такое, что каждый вздох нужно вытягивать откуда-то из болезненной глубины. Сердце колотится так, что пульс громко отдается в голове. Кастиэль кричит снова: — Отходите, отходите — назад!!! Младший капрал Кодри спотыкается на бегу, наступив ногой в кроличью нору, и ломает лодыжку. Рядовой Бредбери взволакивает его на плечо, но Бредбери миниатюрен, так что капралу Харвеллу приходится бежать сзади, поддерживая вес Кодри. — Давайте, давайте, быстро! — кричит Кастиэль и тянется к Бредбери, подбегающему с Харвеллом и Кодри. Рядом свистит пролетевшая слишком близко пуля, Бредбери вскрикивает и падает. Капрал Кодри падает на него с криком от боли в сломанной ноге. — О, черт… — ворчит Бредбери, силясь выбраться из-под Кодри. Тут появляется Дин: он бережно поднимает Кодри на ноги и передает его Хавреллу, затем бесцеремонно переворачивает Бредбери, чтобы осмотреть ранение. — Твою мать! — восклицает Дин и почему-то смеется. Даже роясь в сумке в поисках бинтов и стрептоцида, он хихикает про себя, как идиот, — и Кастиэль понимает, что Бредбери подстрелили в зад. Кастиэлю не смешно. Он с силой пихает Дина в плечо и рявкает: — Винчестер, уводите его отсюда! — и убегает назад проверить, остался ли кто-то еще у линии фронта. Живых солдат нет. Есть тела — желудок Кастиэля сжимается и кровь стынет в жилах, потому что тел много — но забирать их нет времени: в воздухе грохочет следующий корабельный снаряд. Кастиэль проглатывает тошноту и бежит обратно. Они добегают до финального места встречи, которое установили до выхода в атаку, и с шумом и паникой перегруппируются. Раненых раскладывают на земле, где и медики, и пехотинцы спешно пытаются подлатать их раны. Командиры взводов устанавливают оборону по периметру, первый сержант Мастерс бегает между людьми, составляя списки потерь и проверяя, у всех ли есть боеприпасы на случай контратаки. Сзади до сих пор слышны оглушительные разрывы 280-миллиметровых снарядов; на земле кровь. Руки Кастиэля скользкие от крови сержанта Лафитта, и он не знает, как ее смыть. Он вытирает руки о куртку, но это не помогает. Он судорожно вдыхает и пытается успокоить тело, но колени дрожат. Как-то Кастиэль держится. Он идет к сержанту Мастерсу за отчетом о том, как дела у солдат — упадок духа, но в целом ничего, — и к Винчестеру за рапортом о потерях, но тот занят. Он все пытается справиться с самыми тяжелыми ранениями; рядом Спенглер вызывает по рации санитарную часть батальона, чтобы та как можно скорее выслала за ранеными грузовик. — Должен быть через пять-десть минут, — докладывает Спенглер, держа в руке передатчик, и смотрит на Кастиэля. Кастиэль кивает. Он открывает рот, чтобы что-нибудь сказать, но он не знает, что сказать. Тяжело даже сосредоточить взгляд на чем-то конкретном. Он проходит дальше. В этой позиции они пока в относительной безопасности. Строго говоря, тяжелая артиллерия «Графа Шпее» может достать их и здесь, но Кастиэль не думает, что немцы станут расходовать боеприпасы, не зная точно, куда отошла рота Бейкер. Командиры взводов занимаются своими людьми, медицинский транспорт вот-вот прибудет, и Кастиэлю нужно много над чем подумать — помимо того, чтобы узнать, как дела у Авель и Фокс и что они планируют делать дальше, обсудить, как брать эту чертову батарею, если не будет поддержки от остальной дивизии, и решить, что делать с ротой, которая лишилась порядка пятнадцати человек. Дышать снова становится тяжело. Он не может вздохнуть. Еще столько всего нужно сделать, а он не в состоянии. Он машинально говорит что-то лейтенанту Вирджилу, проходит мимо Иниаса, не обращая на него внимания, и в конце концов обнаруживает себя среди деревьев в одиночестве. Кастиэль не осознает, куда бредет, пока не спотыкается, взмахнув рукой, чтобы удержаться за низкорастущую ветку. Он пригибается под ветку, делает еще несколько шагов и опускается на корявый выдающийся из земли корень. На нем неудобно, но сидя чуть лучше. Кастиэль подтягивает к груди колени и дышит. Он в порядке. Он жив. Он не потерял никого из офицеров. Большинство младших офицеров тоже целы. В голове сам собой появляется образ Бенни Лафитта на земле, побледневшего и дрожащего, и Кастиэль сглатывает, прогоняя его прочь. Все в порядке. Он потирает рукой шею и, только почувствовав нервную дрожь пальцев, понимает, что его трясет. Он сжимает и разжимает руки, глядя на работу мышц под кожей. На кости в кистях, на то, как шевелится мышца, когда он вращает большим пальцем. Ничто из этого не кажется таким же реальным, как въевшаяся в ладони кровь. Кастиэль сглатывает. Он снимает каску, бросает ее рядом с собой и проводит рукой в волосах, грязных и влажных от пота. Голова слегка чешется в том месте, где засохла кровь от раны щепкой. С глубоким вздохом он лезет в куртку за портсигаром, но до того, чтобы вынуть сигарету, дело не доходит. Кастиэль держит портсигар в руках, ковыряя его мятый угол большими пальцами. Это успокаивает, но лишь немного. Ощущение такое, будто он ничего больше не контролирует. Конечно, вскоре его тревожат: больше десяти минут тишины в одиночестве ему не положено, иначе мир рухнет. Кастиэль закрывает глаза и силится взять себя в руки. Он должен быть каменным. Несокрушимым. — Сэр? Голос Дина. Кастиэль открывает глаза. Дин стоит в паре шагов от него, держась рукой за ту же низкую ветку. Больше он ничего не говорит — лишь смотрит на Кастиэля, — но в его лице видна такая нерешительность, такое участие, что Кастиэль не может выдержать его взгляда. Он смотрит на портсигар в своих руках и неуклюже раскрывает его. Вынимает сигарету, достает зажигалку, захлопывает портсигар, чтобы прикурить. В руках оказывается слишком много предметов, так что выходит неловкая возня, и Кастиэль роняет зажигалку на землю. Зажав сигарету между пальцами, он убирает портсигар в куртку и тянется за зажигалкой, но Дин, наклонившись под ветку, опережает его. Кастиэль откидывается спиною на ствол, слишком уставший, чтобы протестовать. Он не протестует, даже когда Дин безмолвно приседает перед ним и щелкает зажигалкой. Кастиэль вставляет в губы сигарету и позволяет Дину приблизиться, чтобы зажечь ее. Оба притворяются, что не замечают, как сильно у Кастиэля дрожат руки. На то, чтобы сигарета занялась, уходит добрых несколько секунд, после чего Кастиэль роняет голову на ствол дерева, выдыхая дым через нос. Первая затяжка не помогает. Подняв руку, чтобы придержать сигарету, Кастиэль вдыхает дым снова. Он удерживает его так долго, как может, дает ему обжечь легкие до позыва откашляться и подавляет позыв. — Так вредно делать, — замечает Дин, когда Кастиэль выдыхает. Кастиэль бросает на него взгляд. Он затягивается и задерживает дыхание снова. Дин издает звук досады, словно и не ожидал от Кастиэля ничего иного и сам не знает, почему удивляется его упрямству. Он кладет зажигалку возле ботинка Кастиэля, после чего с театральным стоном приподнимается, разворачивается и тяжело садится в траву рядом с Кастиэлем, скрестив ноги. — Блядь, ну и денек… — Дин смотрит на Кастиэля. — Вот уж, жертвы, которые оставляют неизгладимый след на психике, всегда не те, что ожидаешь. Вы знаете, что мне сегодня пришлось осмотреть яйца Адама? — Кастиэль не отвечает, и Дин продолжает: — Он упал, перебираясь через окоп, и напоролся на дуло винтовки Чарли. Слава богу, хоть Чарли не пристегнул к ней штык! Но даже без этого у него там все синее было — бедняга едва в состоянии ходить… — Дин. Я не хочу слышать о яйцах сержанта Миллигана. — Вот как? — Дин улыбается. — Ну а что ж тогда вас заводит, сэр? Хотите вместо этого послушать про инфекцию Квентина? Потому что, честное слово, я уж не знаю, кого или что он трахает, но у него раз в месяц сыпь, жжение и все сопутствующие… Кастиэль понимает, что Дин болтает, просто чтобы отвлечь его, но в этот момент ему все равно. Это работает — в какой-то мере, — и вопреки здравому смыслу он рад, что Дин пришел. Он разминает руку на колене, смотрит на смещение костей и мышц. Потом опускает руку. — … и вот тогда я ему сказал на полном серьезе, что надо начинать регулярно мыться, иначе что-нибудь там внизу придется ампутировать. Я понимаю, что гигиена у нас у всех сейчас не на высоте и горячую ванну принять особо негде, но, даже когда была возможность — в Сен-Ло или в Гранкаме, — я не думаю, что Квентин ею пользовался. Отвратительно. — Отвратительно, — соглашается Кастиэль. Улыбка Дина становится шире, и боковым зрением Кастиэль видит, что Дин несколько секунд смотрит на него с этой широкой улыбкой. Это даже немного раздражает: с Дина все как с гуся вода — как будто он самый счастливый парень на свете и не пережил в жизни ни дня проблем. Кастиэль напрягает память, пытаясь вспомнить, видел ли его хоть раз в плохом настроении. Пример придумать трудно — всякий раз, когда у них случались какие-то споры, выходило одно и то же: Кастиэль огрызался, а Дин принимал удар с бесконечным терпением и юмором. Давал Кастиэлю выместить досаду, пока внутри не оставалось одно опустошение и ругаться уже не хотелось. Кастиэль гадает, всегда ли Дин таким был. Всегда ли ставил нужды всех остальных вперед собственных. Делал вид, что его самого ничто не тревожит, чтобы заботиться о других. — Слышали про сержанта и поле? — начинает Дин беззаботно. Это настолько ни с того ни с сего, что Кастиэль вообще не понимает, о чем речь. Он поворачивается к Дину. — Что? — Сержант говорит рядовым на учениях: «Вот идёте вы в чистом поле, и вдруг из-за угла выезжает танк. Ваши действия?» — Дин заканчивает, и его лицо расплывается в улыбке. — Поняли? Из-за угла, в поле! — Понял, — отвечает Кастиэль, слишком уставший, чтобы подыгрывать. — Не смешно. Дин драматично вздыхает. — Ладно. Попробуем другую. Заходит мужик в бар с куском асфальта. Протягивает его бармену и говорит: «Мне пива на дорогу!» Кастиэль не смеется и лишь качает головой. — Нет? Ну смотрите, у меня еще есть, сэр, — Сэм мне постоянно их присылает. Вам и не снилось, сколько у меня в запасе глупых шуток! — Верю вам на слово. — За что повысили пугало? Кастиэль тяжело вздыхает. — У вас есть шутки не о фермах? Я чувствую, вы прямо напрашиваетесь, чтобы я сказал что-нибудь уничижительное про Канзас. Дин поднимает брови, но в его скептической усмешке слышна нота облегчения. Кастиэль старается не думать о том, в каком он, должно быть, очевидно жутком состоянии, если Дин испытывает облегчение, услышав его обычную сварливость. — При всем уважении, сэр, — говорит Дин, предупреждающе подняв палец, — за это вы огребете. Кастиэль возвращает сигарету в губы и бормочет вокруг нее: — М-м, я бы поглядел… — Не провоцируйте меня, сэр, — у меня дома маленький братишка, с которым мы боролись врукопашную с тех пор, как он научился ходить, а он в два раза крупнее вас, — говорит Дин. — «Маленький братишка»? Дин кривится. — Знаю… Не спрашивайте, как так вышло. Ошибка природы, или я не знаю… Он гигант, и я его за это терпеть не могу. — Какого роста? — Когда я в последний раз его видел? Шесть футов один дюйм. Но он до сих пор растет, как сорняк, а я уже давно не был дома, так что… Несмотря на легкомысленный тон Дина, Кастиэль слышит, как болезненна для него последняя фраза. Кастиэль не спрашивает, как давно, но пытается прикинуть в уме. Год в Англии, два года базовой подготовки — если только Дин не ездил домой во время отпусков, когда они были еще на американской земле. Это наводит Кастиэля на мысли о том, когда он сам в последний раз видел Бедфорд. Он представляет себе длинный бульвар, дубы вдоль тротуара, сбрасывающие осеннюю листву, но не может припомнить, какой это год в его памяти. Мать еще жива в свежей синей краске на их деревянном доме, в опрятных клумбах — значит, это как минимум пять лет назад. Кастиэль не хочет думать о матери. Он делает глубокий вдох и смотрит на Дина. — Так за что повысили пугало? На этот раз улыбка Дина расцветает медленно. Взгляд его глаз мягкий. — Оно было выдающимся в своем поле деятельности. — Конечно… — Это одна из любимых у Сэма — я, наверное, раз десять ее слышал. — Дин качает головой. — Господи, как он меня ею достал тогда! «Хватит рассказывать мне одни и те же шутки! Купи новый сборник, или заткнись нахер!» Он все равно каждый раз хихикал, как идиот, даже когда я говорил, что вообще не смешно. — Улыбка Дина меркнет. — Теперь кажется смешнее, чем тогда. — Вы скучаете по нему, — говорит Кастиэль после паузы. Дин усмехается. — Хм, да… — Однако улыбка его продолжает угасать, и Кастиэль догадывается, что разлука с братом — не единственная проблема. Дин опускает лицо и смотрит на руки. Его плечи вздымаются и опускаются как обычно ровно, но они напряжены. Кастиэль смотрит на него. — В чем дело? Дин бросает на Кастиэля быстрый взгляд, вероятно, удивившись, что тот оказался достаточно проницателен, чтобы заметить неловкость. — Что? — Что-то не так в семье? Дин снова пытается усмехнуться, скривив рот. — Гм… Да так, хрень там всякая с отцом, дома. Ну, в основном дело в отце. Дин улыбается Кастиэлю широкой однобокой улыбкой, призванной показать, что все в порядке, но Кастиэль не ведется на это. — И? — Ну ладно, он… Он снова ругается с Сэмом. Сильно, насколько я могу судить, и, наверное, просто… это немного занимает мои мысли. — Дин поднимает брови. — Вот. Довольны? Кастиэль ровно смотрит на него. — Вам не дает покоя то, что вас там нет. — Ну… да, наверное. Я бы хотел помочь им все уладить. А отсюда ни черта не сделаешь. — Дин слегка морщит нос и лоб, и Кастиэля почти одолевает желание прикоснуться к нему — к его подбородку или руке. Быть может, погладить большим пальцем вдоль линии волос. Он довольствуется тем, что накреняется и легонько толкает Дина плечом в плечо. — Что у них случилось? Дин пожимает плечами. — Ничего из ряда вон. — Он щурится на небо, проглядывающее серо-голубым сквозь ветви и листья деревьев. — Отец выпил, наговорил лишнего — о том, что Сэм собирается бросить семью — вдобавок к тому, что я уже никчемный блудный сын. Всякое такое, как обычно… — Он смотрит на Кастиэля, и по легкомысленному выражению его лица ясно, что он ждет, что Кастиэль согласится. Кастиэль не согласен. — Что? — переспрашивает он и, когда Дин лишь тупо смотрит на него, добавляет: — Ваш отец это сказал? Дин хмурится. — Что сказал? — Все это. Что вы… никчемный. — Даже вес этих слов во рту Кастиэля доставляет ему дискомфорт. Отец самого Кастиэля разбил ему сердце в детстве, но до своего ухода он хорошо относился к Кастиэлю, даже если казался порой отчужденным и слишком занятым. Он бы никогда подобного не сказал. — А… — Дин закатывает глаза. — Это. Ну, да. То есть, строго говоря, не сказать ведь, что он неправ. Кастиэль смотрит на него. — Вы не никчемный. Дин снова морщится и отмахивается. — А, семантика… — Неправда, — заявляет Кастиэль и сам не может поверить, что приходится это говорить. Чудно даже, что возник такой вопрос. — Ну вы сами посудите. Я тут сражаюсь за правое дело, только в самих сражениях при этом не участвую. Играю в доктора — но при этом никакой не доктор. — Дин с легкостью отбарабанивает эту речь. — По мнению отца, лучше бы уж я остался в Лоренсе, раз даже старому-доброму Дяде Сэму я не пригодился ни зачем важным. У Кастиэля сжимается горло, сухо во рту, и он не сразу находится, что ответить. — Дин… — произносит он. Дин отстраняется. — Что? Не смотрите на меня так, вы сами знаете… — Вы делаете все для того, чтобы как можно больше из нас в итоге вернулось домой, — говорит Кастиэль. — Дин, вы делаете единственное дело здесь, которое чего-то стоит. Несколько мгновений Дин лишь смотрит на него — с наивностью во взгляде, из-за которой кажется болезненно молодым. Двадцать три, напоминает себе Кастиэль. Потом Дин опускает голову и издает низкий смешок. — Черт, сэр, вот если б вы ему написали… В порыве эмоций Кастиэль хочет написать. Он знает, с чего начал бы. Но он этого не говорит, а вместо этого открывает портсигар. — Сигарету? — предлагает он и протягивает раскрытый портсигар Дину. Дин вынимает одну на удивление бережно и, зажав ее между пальцев, соскребает с ногтя коричневое пятно. Кастиэль не может сказать, грязь это или кровь. Он тянется, чтобы зажечь сигарету Дина, прикрыв пламя рукой, и позволяет себе бросить лишь один взгляд на изгиб его рта, зажавший кончик сигареты. Кастиэль смотрит и не может отвести глаз. Дин вынимает сигарету из губ и выдыхает бледный дым. — А для чего эта чудная маленькая? — спрашивает Дин. Глаза Кастиэля возвращаются к его глазам и прослеживают его взгляд. С краю портсигара так и хранится недокуренная половина сигареты, но почему-то этот былой сентиментальный порыв кажется слишком глупым, чтобы рассказывать о нем Дину. Дин поднимет Кастиэля на смех, или решит, что тот спятил, или и то и другое. — Долгая история, — отвечает Кастиэль. Дин дергает плечом в ленивом подобии безразличия и не допытывается. Он делает еще одну медленную затяжку. — Черт… Хотел бы я уметь отвечать отцу, — сетует он. — То есть… вы и так уже, наверное, поняли, но я, гм… Не умею я красноречиво и прочее… Не получается у меня объяснять все так, как у меня в голове. — Он бросает взгляд на Кастиэля. — Вы, наверное, уже и так знаете. — Не скажите. — Кастиэль выгибает бровь. — Если уж на то пошло, по-моему, вы говорите даже слишком много. Дин пихает его плечом, и это настолько непрофессионально, что Кастиэль должен бы рассердиться, но чувствует прямо противоположное: этот жест наполняет его под самое горло щекотной легкостью, какой он не чувствовал уже очень давно. Он вдруг осознает, что улыбается. — Это другое, — говорит Дин. Он поднимает руку, держа тлеющую сигарету между пальцами, и указывает на Кастиэля. — Вы — вы никогда меня не заткнете. Но это другое. С вами — это путь к вашему сердцу, так что… — Это не путь к моему сердцу! — протестует Кастиэль. Дин улыбается. — Да ну? — Вовсе нет! Тут вам придется постараться куда сильнее. — Кастиэль понятия не имеет, где находит легкомыслие — или даже энергию, — чтобы шутить с Дином вот так, но ему думается, что это куда лучшее приложение его энергии, чем убивать немцев. Это куда приятнее. — Хотите сказать, я столького добился не лестью и остроумием? — смеется Дин. — Должно быть, смазливое личико помогло. Кастиэль закатывает глаза. Он смотрит на свою потухшую сигарету и лезет в куртку за зажигалкой, но потом передумывает. Ни к чему продолжать курить. Пока и так нормально. Он открывает портсигар и убирает сигарету внутрь. Дин замечает, как он это делает. — Что, уже два окурка на счастье? Сколько ж вам нужно счастья? — Он не на счастье, — отвечает Кастиэль и убирает портсигар в куртку. — Я оставлю его на потом. — А другой? Кастиэль колеблется. — Тоже на потом. Дин задумчиво кривит рот. — Ну ладно. — Он тушит свою сигарету о подошву ботинка и убирает за ухо. — Пора нам возвращаться. Вы как, ничего теперь, сэр? Кастиэль резко смотрит на него. — Со мной все в порядке. — Я знаю, — отвечает Дин — сама невинность. Кастиэль изучает его. Лицо Дина уверяет, что он и не предполагал, будто что-то с Кастиэлем было не так, — что Кастиэль в полном здравии и Дин просто на всякий случай задавал дежурные вопросы. Лицо совершенно искреннее, и, если Дин и думает о дрожавших руках и сбивчивом дыхании Кастиэля, его лицо этого не выдает. — Да, — соглашается Кастиэль после паузы, — пойдемте. Они вместе отправляются обратно к роте, ничего друг другу не говоря, но Кастиэлю комфортно в тишине. Того, что Дин рядом, достаточно. Он больше не чувствует, что его трясет в собственной коже, и это ценнее всего на свете. Дин хлопает Кастиэля по плечу сзади — по ране от шрапнели, так, что больно, — и отправляется к третьему взводу искать Теда Дю Морта и проводить опись медицинского снаряжения. Кастиэль смотрит ему вслед. Отвернувшись и не зная толком, куда направиться, Кастиэль едва не сталкивается с Иниасом. От неожиданности он вздрагивает. — Иниас, — произносит Кастиэль. — Все в порядке? — спрашивает Иниас. Взгляд Иниаса перескакивает с лица Кастиэля куда-то за его плечо, и Кастиэлю не нужно оборачиваться, чтобы знать, что Иниас смотрит вслед Дину. — Все отлично, — отвечает Кастиэль, решив вести себя так, словно понятия не имеет, с чего это Иниас не в духе. — Что случилось? — Много чего. Тебя искал майор Кэмпбелл. Кастиэль вздрагивает. — Когда? — Эм… пять минут назад. И до этого двенадцать минут назад, и раньше тоже. Может, с полчаса назад? Может и меньше, не знаю. Я был занят, так что не обращал внимания — до тех пор, пока не понял, что тебя нет. — Иниас поднимает брови. — Хорошо провели время? У Кастиэля падает сердце. — Иниас, мы не… — Да, да, ладно. Я понял. — Иниас похлопывает Кастиэля по руке и сверкает улыбкой, слишком быстро исчезающей в уголках рта. Глаз его она не затрагивает. — Слушай, мне надо искать роту Авель — что-то насчет боеприпасов. Мастерс повредил ногу и не может пойти сам. Так что потом мне расскажешь, чем вы не занимались, ладно? — Иниас… — окликает его Кастиэль, но тот уже ушел. Кастиэль вздыхает. Он проводит рукой по лицу, потом вспоминает: жест Дина, манера Дина — и вместо этого почесывает затылок. Хватит уже и так Дина во всем, что бы Кастиэль ни делал.