Bandido

— Катись к чёртовой матери, вор! Прозванный вором пикирует с крыльца фермы лицом в грязь. Навоз Валентайна смешивается с дождевыми лужами и отпечатывается безобразным узором на лице парня. Он поднимается на ноги и плетётся к ближайшей бочке, позади него трескаются петли двери, так сильно фермер захлопнул её. Очередной провал. «Я не вор» Вода вчерашней непогоды выручает парня. Он умывается, избавляясь от грязи с лица, чувствуя, как та стекает ручьями по мозолистым пальцам. Рябь в бочке сменяется ровной гладью. Парень смотрит в отражение. «На этот раз, Дункан, ты точно сел в лужу» На парня в ответ глядит Дункан, четырнадцатилетний подросток в бедняцкой одежде. Голова истыкана косматыми паклями волос цвета вороньего пера. Глаза черны и бездонны, как у бродяжьих шавок, испачканная кожа отдаёт бронзовым оттенком. Загорел пуще прежнего. Ожидаемое последствие, когда работаешь под жаром летнего солнца до самого заката. Сегодня же закат придётся встречать иначе. Но Дункану не привыкать быть вышвырнутым с работы. Это не первое его ремесло, и не в первый раз оно заканчивается неудачей. Кто ведь знал, что нельзя посылать сына управляющего? И кто мог знать, что тот окажется той ещё крысой? Дункан ковыляет по солнечным, душным улицам Валентайна. Кругом кипит движение и жизнь, люди трудятся и не ждут, что к ним присоединится парнишка с дырявой рубашкой и прохудившимися сапогами. На самом деле, Дункан ничего не крал. Но лучше он найдёт работу на новом месте, в новом для него городе, чем станет ползать на коленях и унижаться перед тем старым идиотом. Вспоминая морду своего уже бывшего начальника, парень сплёвывает в след от копыт. «Катись ты сам к чёрту, урод» Весь оставшийся день Дункан скитается по городу в поисках нового пристанища. Жить ему негде, питаться нечем, поэтому и ждать он не стал. До самого вечера бродяга успевает наведаться к местному шерифу, в почтовое отделение, к оружейнику, мяснику, на конюшню и в два салуна. Похоже, в этом проклятом городе он не получит отказ разве что от местного бездомного, если сам Дункан захочет к нему присоединиться. Вполне реалистичная перспектива, учитывая, с каким безупречным успехом он пробовал наняться на работу. Предлогов отказать Дункану было море, но все они казались парню тупыми. Одной из причин стала «слишком мексиканская рожа», на что парень едва сдержал кулаки. В другом же месте его выдворили из-за возраста. Неужели так видно, что ему всего четырнадцать? Дункану казалось, что он, вроде как, достаточно подрос с того года. Штаны стали уже совсем коротки. «Скорее бы пустить усы. Тогда меня точно сочтут взрослым» Уставший после салуна Смитфилда, где ему, безбородому, даже не позволили остаться внутри, парень устраивается под окном этого заведения. Дункан опускается на доски, сложенные будто специально для него. Быстро начинает дрожать от холода, укутывается в свою тонкую куртку. Из распахнутого окна доносятся обыденные звуки салуна. Игра фортепиано пронзает слух шкета, топот каблуков, звон стопок и гул народа сливаются в единую гармонию с благородным инструментом. Другие бы посчитали этот шум ужасным сопровождением сна, но для Дункана то была колыбель. Ничто так не успокаивало его, как наличие людей и их бурлящей жизни. По отчётливым голосам трёх, нет, кажется, четырёх мужиков Дункан понимает, что прямо над ним, как раз к окну, подсела компания. Он слышал каждое их слово, будто сам стал участником разговора. По большей части, то было обсуждение рабочих будней и выпивки. — Видали, что тот придурок сделал с Томми? Он ведь теперь как овощ. — Ага. Два слова связать не может, перекосило знатно. — Да он бы убил его, если бы не тот чахоточник. Ещё легко отделался. — Может и лучше б, чем таким теперь. — Да хоть бы кто остановил придурка. — Ты был там, чтобы говорить? — Ну, нет. — А я был. Хер там к нему подойдёшь. Шкаф, всё равно что Томми. Только дубовее, видать. Ещё и с банды, оказалось. Себе дороже с таким мочиться. «Банда...» Дункан никогда не пересекался с криминалом. Ему попадались только плакаты с розыском и назначенной ценой за голову. Люди на этих плакатах ему...нравились. Не внешне, нет, чаще они были уроды. Но от них исходила та животная притягательность, что манила парнишку своим безумством. Пока он всю жизнь безуспешно пахал на законных щах, те добывали пропитание кровью. Для юного бродяги это звучало даже слишком романтично. Страха от этих мыслей не было. Дункан представлял перестрелки, погони и ограбления, и спать хотелось всё меньше. Такая жизнь была полна риска. Он продолжал фантазировать, думая о том, как научился бы использовать оружие, получил собственную лошадь, и, самое привлекательное, братию корешей. Когда-то у Дункана были братья, но он бросил их. После приюта штата Лемойн Дункана в возрасте восьми лет усыновила семья дружелюбных землевладельцев. Такими они казались поначалу. Пока после первых побоев парень не понял, куда он на самом деле попал. Новоиспечённый папаша бил его с братьями за каждый проступок. Годы, проведённые там, казались даже маленькому ребёнку слишком долгими. Кормили плохо, обучали и заботились мало. О любви речи не шло, даже между самими братьями, которые неоднократно подставляли Дункана, чтобы сберечь свои шкуры. Их использовали как рабочую силу, а не растили, как обыкновенных детей. Тогда, на своё тринадцатилетие, о котором все благополучно забыли, Дункан и дал дёру. Пьяный отец в очередной раз хотел избить его за порванную одежду. С тех пор парень кочует по соседним штатам и не любит зашивать дырки. Вспоминая события тех дней, ему становится дурно. К тому же засыпать на голодный желудок было не лучшей идеей. Живот противно урчит и тянет. «Вот бы поесть мясо и попробовать алкоголь. Интересно, какой он на вкус? А какого это: опьянеть? Завтра нужно найти работу.» До позднего часа салун одаривает сироту прелестями гуляний, а тот, чувствуя родство с ночным кипишем, наконец, засыпает. Во сне Дункан снова бежит от семьи, на этот раз верхом на лошади и с пальбой за спиной.