Иллюзия

«... обыкновенная пустышка», «... ты не нужна ему», «... просто признай это». Захлёбываясь слезами, искажаясь в смятенной агонии чувств, Хината усердно склеивает мозаичные фарфоровые осколки; клей щедро орошает её израненные пальцы, она спешит вытереть их, промыть под горячей струёй воды, но тот схватывается слишком быстро; заполняет, стягивает тугой коркой глубокие щёлочки порезов и напрочь сжигает, выедая мягкие подгнившие оборки плоти. Все её попытки заканчиваются лишь бо́льшим крахом. Даже смешно от этой горькой нелепости и всё так же непередаваемо больно внутри. Но даже сейчас она не готова опускать руки. Слишком рано. «Совсем скоро всё изменится, осталось лишь немного подождать!..» — сладко-сладко шепчет ей голос прекрасных снов. Она верит. Отчаянно хочет верить в это. Потёкший макияж стирается белыми запястьями, тонкие волоски ресниц с чёрными комками туши грязно засыхают на щеках. Склонившись над раковиной, девушка истерически моет лицо, обжигается, коротко стонет, до придела убавляет температуру и вновь подставляется под толстую струю теперь уже ледяной воды. Ломит зубы, жжёт натёртые веки, слизистая выжжена с концами. Который раз просматривая в сети фотографии одного и того же человека, она давит подступающий к гортани вой. Потакая непрестанному желанию оказаться во внимании, она одевает самые изящные и привлекательные украшения, наряжается в самые женственные наряды, красится как никогда ярко и оставляет на себе всё более открытые, вызывающие вещи: открытые ключицы, обнажённые плечики, коротенькие кожаные мини-юбочки, в пугающем изобилии позаимствованные у Сакуры, замудрённые причёски и неизменный, вечно сопутствующий ей взгляд забитого мышонка, скрыть который блеском распрекрасных страз ей всё никак не удаётся. Не смыть, не скрыть, не выжечь, как бы сильно того ни хотелось.                                   .... — Хината, ты чересчур застенчива! Тебе надо, знаешь, быть более открытой при других и перестать жаться при каждом взгляде. Ты же симпатичная, и это нормально, что на тебя смотрят. — всплёскивает руками Харуно, с выразительностью кривя накрашенными губками. — Я не хочу чужих взглядов, я хочу, чтобы именно он посмотрел на меня и не просто так, а как на девушку. Красивую девушку. — Поэтому-то тебе и нужно для начала убрать свою стеснительность. — подруга говорит слегка неразборчиво, держа за щекой большую конфету, — Я, кстати, как-то слышала, что Наруто нравятся девушки с характером. Сама посуди, к чему ему какая-то тихоня, вечно ищущая себе пустой угол? Хината, тебе нужно быть напористой и хоть раз в своей жизни да и оголить цепкие коготки! — Мне кажется, ему не нужны отношения... Хьюга заметно мнётся, теребя в руках тонкий лоскуток салфетки. Её сомнения, ярко отразившиеся на румяном лице, не остаются незамеченными. — С чего ты это взяла? — Ну, понимаешь, мне кажется, что он похож на волка-одиночку, которому для счастья не нужно ничего, кроме вольности. — мягкий голос Хинаты течёт плавно, а сама она парит где-то далеко, завесая в грёзах периферийных представлений. Сакура на это лишь закатывает глаза и вздёргивает острый подбородок: — Чушь! Любой хочет любви, и он не исключение. Просто Наруто несколько недалёк и в подобных делах ничего не смыслит. Одним словом, слепее всех слепых. Пока носом в блюдечко не ткнёшь, он ничего и не поймёт. — Может, ты и права. Салфетка разорвана на кусочки, которые Хьюга, о чём-то глубоко задумавшись, уже инстинктивно пытается собрать воедино: прикладывает, комкает в какой-нибудь кружочек, квадратик — что угодно, лишь бы во что-то целое. А Сакура активно продолжает уверять её в своих советах и жужжит назойливой пчелой.                                 .... Юбка в треть длины, с широкими рюшами и оборками, вплотную сидит на пышных бёдрах. Маленькая блузка открывает откровенный разрез груди. На фарфоровой шее красуется прекрасная цепочка. А белоснежные гольфы, окольцовывающие чашечки колен витиеватым кружевом, чрезмерно туго обтягивают полные ножки. Хината косолапит, сжимает кривенькие ноги вместе и пытается совладать с собой. Её взор вновь обращён в спину белокурого путеводителя, столь необходимого и недостающего, как пазл, в счастливой картине её жизни. О, как бы хорошо он вписался в её распорядок! Она даже готова начать всё с чистого листа, лишь бы только с ним, плечом к плечу, глаза в глаза, в нежном шёпоте прикосновений и липкой влаге сахарных поцелуев; не отпуская, обнимая, как плюшевого медведя, понимая с полуслова и окружая нежной любовью. Его невероятные глаза-леденцы добры и полны вселенской любви, но отнюдь не той, о которой она так мечтает. Его взгляд неучастлив и холоден — он не задерживается на ней дольше пяти секунд, чахнет и устремляется куда бы то ни было, только не на неё, словно она заразна. Зачастую Наруто, отговариваясь какими-то примитивными фразами, застревает взором именно там, где находится он, Саске — долговязый шнур, не выпускающий из рук учебники; в мешковатой растянутой одежде, с огромным очками, что всегда плюются бликами в окружающих, и с самым главным, особенно в нём ненавидимым — с пустым надменным выражением лица, гордым и непримиримо злым, обращённым к ней в непрестанном угрожающем напоминании. Кажется, он вездесущ: где бы Хината ни находилась рядом с Наруто: в столовой, у высоких подоконников или неподалёку от спортзала — везде был и он. Стоит в отдалении оловянным солдатиком, весь вострый и чуткий, исподлобья выжидающий каждое её последующее движение и слово. А Хината замирает, как напуганная лань, и не может нормально дышать под этим давлением. Внутренности сковывает, её выворачивает от ужасной головной боли. Под этим прицелом она чувствует себя безропотной пленницей. Такой ломкой, слабой и беззащитной, как если бы с неё содрали кожу, варварски заголили, как шоколадный батончик, и окатили кипятком. Страшно. Нервозно. «Кто ты?» «Зачем мешаешь мне?» «Чего ты хочешь?» Она ненавидит его всем сердцем и в то же самое время опасается. Чувствуя явную угрозу, скалит короткие зубы и пытается выбраться из липких оков. Ей кажется, что именно он, этот никчёмный бета, над которым она когда-то не без призрения смеялась, теперь отбирает у неё возможность на счастье, рушит её планы, мешает с грязью все её мечты. Этот чёртов гений, считающий себя богом, делает всё, чтобы убрать её с дороги. Зачем? Хьюга не знает, но совершенно точно не собирается с этим мириться. «Ты должна брать своё, ты достойна...» — вновь сладко-сладко шепчет ей голос прекрасных снов. Она возьмёт, непременно возьмёт. Снова одежда-невидимка, громоздкие серьги и узкие туфельки на маленьких ножках. Каблук намеренно слишком велик и неудобен. Она идёт, шатаясь и каждую минуту боясь расшибиться в лепёшку. Голени сводит спазмами, ошалело бьётся сердце. Цепочка шипит на стройной шее, жирный блеск тает на пухлых губах. Хината поправляет длинные локоны и жуёт приторную жвачку. Во рту погано. Пахнет паршивой химией: клубникой и бананом. Кроме того, болит грудь, еле-еле втиснутая в платьице неподходящего размера. В боли и неудобстве уроки проходят мучительно долго. Всё это время Хьюга кусает губы и старательно пытается не думать о неприятном жаре, окутывающем её с ног до головы. Руки чешутся в желании смыть с себя всю эту саднящую грязь, однако, несмотря ни на что, упрямо терпит, ловя поддерживающие взгляды Сакуры. Когда на очередной перемене Хината встречает Наруто у кабинета истории, то случайно налетает на него в потере равновесия. Всё выходит немного не так, как предполагалось сначала: споткнувшись, она, вопреки гуманному плану, больно подворачивает правую ногу. — Хината, всё в порядке? — беспокойный голос Узумаки затмевает всё. Хьюга сперва теряется, потому что не знает, как правильно себя повести. Но потом влажно всхлипывает: — Ушиблась. Нога... Наверное, подвернула. Важно угукнув, парень опускается перед ней на колени. — Обопрись на меня. Ты не переживай, я помогу. Ласковый аромат одеколона заполняет лёгкие. Одной рукой девушка упирается в его плечо, другую в порыве сильного волнения прикладывает к губам. Вся трепещет, вздрагивает, когда длинные медные пальцы очерчивают повреждённую стопу, касаются выпирающих косточек и соскальзывают по куполу. — Я, конечно, не могу точно определить степень повреждения, но мне кажется, что перелома нет. Может, донести тебя до медпункта? — говорит он с мягкой улыбкой и ободряюще похлопывает её по спине. Она мнётся всего мгновение, после чего тихо блеет: — Д-да, пожалуй. И в следующий же момент её подхватывают на руки. Как пушинку. Она коротко вскрикивает и инстинктивно обхватывает его шею. Мир словно переворачивается вверх дном — это чувство высшего потрясения и радости буквально переполняет её, выходит наружу в ярком румянце и полной потере речи. Мало того что её впервые кто-то нёс на руках — этим «кто-то» был именно Наруто, который сам проявил инициативу помочь. Она забывает дышать, когда смотрит на лёгкое движение кадыка, ощущает близкую теплоту его тела и чует летучий запах чего-то пряного, с нежным цитрусовым оттенком. Безусловно, это лучше всего того, что она могла себе представить. Но на пути к медпункту в какой-то момент Хьюга кожей чувствует что-то невесомое, неприятное и колющее. Она сразу же спешит обернуться, и, как оказывается, предчувствие её не обманывает. Там, в тени полупустого вестибюля, стоит Учиха, недобро нахохлившийся, с острым взглядом и плотно сжатыми губами. Они быстро минуют его, но даже так чувство тревоги почему-то не отпускает её. На языке разливается странная горечь, и минутное счастье очерняется долей сомнений. Хината просто старается не думать об этом. Быть может, ей просто показалось? В школьном медпункте Наруто осторожно садит её на белую кушетку и отставляет под присмотром медсестры, а сам поспешно уходит на урок. Горячие брызги восторга стремительно блёкнут под физической болью и неким ощущением покинутости. К счастью, ушиб оказывается лёгким, впоследствии, как заверяет молодая медсестра, она отделается небольшим синяком. Но ногу ей всё равно обрабатывают и бинтуют. Минут с десять Хьюга отлёживается в маленькой серенькой комнатушке под монотонное бормотание лечащей, потом думает, что вполне себе сможет досидеть оставшиеся уроки, даже несмотря на дискомфорт в ноге. Совсем не хочется следующие дни провести дома. — Я могу выписать справку и позвонить твоим родителям, они заберут тебя, — предлагает ей занятая медсестра, но та в ответ лишь отрицательно качает головой. — Всё в порядке. Я пойду. Без особых упрёков её отпускают. Вот только идти в тех опасных туфлях она уже не может, из-за чего решает разуться и дойти до своего шкафчика босой, чтобы взять там сменную обувь.  Хьюга очень рассчитывает на то, что в середине урока ей удастся прошмыгнуть в вестибюль незамеченной. Кто ведь будет лазить там в это время, кроме, разве что, работников? Да, сама по себе мысль выходит правильная, но на этот раз ошибочная. Чертовски ошибочная. Прелестные туфли выпадают из рук и время, кажется, замедляется, когда Хината становится свидетелем того, чего видеть априори не должна была. Всего секунда, и фарфоровая куколка разбивается на тысячи мельчайших кусочков. Отлетают меловые ножки, раскалывается красивое девичье личико. Безвозвратно. Навсегда. Пространство дребезжит, воздух бежит белой пылью и переливается в дурных галлюцинациях. А Наруто, прижатый к стене из шкафчиков, с блестящими глазами, весь дрожащий и тонко поскуливающий, цепляется за плечи напирающего Саске, словно за спасательный круг. Такой несвойственный, такой чужой ей в эти мгновения. Она не верит. Ничему не верит: ни глазам, ни ушам, ни собственным ощущениям. Ведь не может быть так, чтобы этот любимый цитрусовый аромат принадлежал омеге. Омеге, у которой совсем скоро должна быть течка. Наруто попросту не соотносится со всем этим. Однако обоняние не обмануть — Хината прекрасно это знает. Всё слишком явно, не найти опровержения. Сутулящийся очкарик-ботан — чёртов альфа. Наруто — неправильный омега, по ошибке природы оказавшийся в теле альфы. Никогда бы в жизни она не поверила, что увидит его таким: уязвимым, непозволительно податливым, ломанно изгибающимся под прикосновениями властных рук и позволяющим взять над собой лидерство, подмять, как какую-нибудь текущую суку; Она видит его просящий взгляд, всецело отданный одному человеку. И он принадлежит не ей, а ему — ненавистному, как раньше казалось, бете и невзрачному зазнайке, с некрасивой осанкой и угрюмым видом. Что в нём такого, чего нет у неё? Хината изо всех сил старается перечислить все свои заслуги, главные достижения и сильные стороны, изначально понимая главное: в тот самый момент, когда проявилась её сущность, она уже проиграла этому альфе. Этого никак не изменить. Эти вещи были предрешены с самого начала. Об этом говорит и самодовольный взгляд Учихи, который, заметив её боковым зрением, оборачивается к ней с кривой ухмылкой на устах. Ему не приходится что-то говорить, всё и без того становится понятно. Да, всё именно так. Она ему не ровня. Никогда ей не была и не будет. Хината снова бежит, но теперь не от действительности, а от себя. Той себя, что долгое время жила горькими надеждами, томилась в непреодолимой тоске и неудовлетворённости. Скидывает с глаз пелену иллюзий и идёт, ломая и дробя с концами бездушный, некогда окрашенный в живые цвета фарфор.