Иллюзия

Разгар игры — ожесточённый скрип кроссовок, бесперебойные удары мяча, раскатистое эхо голосов и вибрирующая сила, призрачными руками содрогающая стены огромного спортзала. Очень шумно. Запах пота и духота потрошат черепную коробку, вырывают из неё искрящиеся проводки и медленно плавят на самом дне аккуратные металлические гаечки. Открытая форточка отнюдь не помогает. Мозг пухнет, черепные пластины плавятся с мыльной пеной. Стоя у самого выхода незаметной тенью, Хината — уставшая и изнемогшая за несколько часов продолжительного наблюдения — облокачивается о массивную стену, квёло перебирает ногами, но не может оторвать взгляда от игры, его игры: от того, как он ставит блоки и с удивительной лёгкостью бьёт по мячу, как красиво вытягивается и резко, пружинно сжимается в стремительных выпадах. Она замечает каждое движение этого сильного тела и, кажется, всеми фибрами ощущает электрические импульсы его мускулов. С жадностью наблюдает за игрой мышц на сухопарых икрах, гибкостью и странной, неуловимо парящей элегантностью. А изящность его крепких пальцев и вовсе поднимает в ней странные, несколько пугающие мысли: сжимаясь внутри в тугой узел, со смущением представляет, как эти изящные руки совсем скоро будут касаться её бёдер, осторожно сминать, растирать медленными, нерасторопными поглаживаниями, вниз до колен и обратно, вызывая волны мурашек жгучим трением. А затем хриплый голос будет оседать у неё на ключицах, таять и бесследно впитываться в кожу — в каждую её клеточку — отрадным, неистребимым чувством, как сладкая вата на горячем языке. Напрягаясь, Узумаки прыгает для очередного принятия мяча, хлёсткими плетьми выбрасывает назад руки и на несколько мгновений словно теряет прежний облик: взлетает, замедляется в пространстве и горит, полыхает необычайным, смертоносным огнём. Спирает дыхание, чаще заходится сердце. Хината замирает вместе с ним, и в шквале эмоций ей чудится, что в любой миг она взаправду готова закричать в голос, чтобы наконец дозваться, обратить на себя внимание вот так вот отчаянно, безотчётно. Однако что-то упорно не даёт, бронёй сковывает грудь, и голос падает куда-то очень глубоко — так, что не вытащить и щипцами. А суматошные светлые волосы летят, резина пёстрых кроссовок надсадно визжит вслед за ним, и он, подобный борзому псу, без оглядки летит вперёд, рассекая собой тяжёлый воздух птичьим клином; Медная кожа, окроплённая влагой, блестит, переливаясь в лучах дневного света, а виски и затылок намокли до того сильно, что волосы на них уже не вьются, а лежат волнистыми, словно специально смазанными гелем волнами. Даже в последние минуты игры Наруто всё так же немыслимо стремителен и быстр, словно вихрь; лёгок, тонок в гибком, по-женски стройном стане и бросок всей свежей юношеской красотой даже с дальнего расстояния. Отчего-то у Хинаты перед глазами сразу всплывает образ молодого одуванчика, налитого желтизной в самый расцвет своей юности — столь же яркого и несущего искреннее восхищение. И вот решающий мяч забит, одна команда победно ревёт, другая — устало хлопает в победу первым. Белесой ладонью девушка скрывает с лица радостную улыбку: команда Наруто в очередной раз победила с большим отрывом. Она беззвучно ликует, смахивая с ресниц лёгкие слёзы. Вскоре гул рассеивается, игроки пожимают друг другу руки и постепенно направляются к выходу. Но Хьюга не спешит прятаться в укромном углу за дверью, как делала это всегда, в этот раз, ломая внутреннее противоречие, она с несвойственной смелостью стоит на месте. Ждёт и поджимает пальцы ног в своих изящных туфельках. Больно. Чувствует, как пластыри отклеиваются, сползают с преющей кожи, неприятно лезут под стопы и своевольно сворачиваются в липкие шарики. Пряжки давят, и, более того, оголённые мозоли вновь дают о себе знать, но Хьюга старается не обращать на это внимания. Встреча должна произойти. И она должна выглядеть не просто хорошо, а идеально и женственно, как подобает настоящим, достойным любви девушкам. В ушах оглушающе трубит пульс, рассеянный взор выискивает в текущей мимо толпе его, извечно солнечного и неординарного, подобного яркому жирному пятну на белом покрывале. Хината уверена, что способна заметить этого альфу всегда и при любых обстоятельствах, потому что может ощутить его присутствие одной только кожей, тем самым телесным жаром, который всегда окутывает знойным зудом её грудь и шею. Разве это можно назвать обычным совпадением? Разве это не знак?.. Да, именно так и есть. Знак судьбы, не иначе. Она чуть не ойкает, когда замечает с правой стороны ту самую белокурую копну. И, не успев толком опомниться, быстро кидается наперерез, чем не даёт Наруто зайти с другими игроками в раздевалку. Но вслед за тем резко теряется и отступает назад в каком-то мимолётном испуге — встреча с глазами-аквариумами оказывается впритык. Неожиданно. А он, весь взмыленный, разгорячённый, останавливается совсем рядом, в сантиметрах десяти, не больше. Жарко. Опаляет её с ног до головы раскалённым паром. Ноги сводит судорогой. В это же мгновение у неё всё сшибает разом: и здравомыслие, и хорошо поставленную речь, и владение собственным телом. — Хината? Она вздрагивает так, словно впервые слышит своё имя. С этих уст оно звучит совершенно по-иному: хрипло, но со свежей силой и мягкостью. — Да, здравствуй... Меж тем обоняние охватывает терпкий запах пота, приправленный каким-то, должно быть, душистым цитрусовым одеколоном. Настоящий запах, к сожалению, за этим облаком никак не ощутить. — Ты что-то хотела? Но вместо этого всей грудью она чувствует его тяжёлое дыхание, видит толстые, налитые кровью нити вен, ручьями разливающиеся на его сухих смуглых запястьях; а на руках и лице отчётливо уличает светлые волоски, на вид кажущиеся очень лёгкими и пушистыми. Всё это приводит её в какое-то по-детски восхищённое чувство. Доля секунды в его присутствии становится для неё такой же вязкой и длинной, как медовая патока. В ней она необратимо увязает, погружаясь с головой. Из-за чего, сама того не осознавая, становится глупее той же маленькой глупенькой букашки: букашка хочет жить и до последнего рвётся на свободу, она же абсолютно не считает нужным вылезать из этой сладкой ловушки и собственноручно прорывает путь глубже, в мнимую, по-сказочному прекрасную страну грёз, захлёбываясь в ней до беспамятства. — Да-да, я как раз кое-что хотела, — пытаясь устоять на подкашивающихся ногах, она судорожно поправляет стиснутый тугим пиджачком бюст, затем снимает с плеч рюкзачок. — Подожди немного, я сейчас. Только достаёт контейнер с едой, трепетно приготовленный её же неумелыми, оттого и израненными руками, как вдруг замирает. Взгляд Наруто уходит куда-то дальше, прямиком ей за спину. Она вновь в тени. А его радужка как-то нехорошо темнеет, покрываясь ледяной коркой, прямо как у замершей проруби — тот же обжигающий холод, остро врезающийся в плоть. Никогда ранее видеть подобного взгляда этих добрых глаз ей ещё не доводилось. По коже бежит озноб. И Хьюга сразу же забывает о своём недавнем намерении, подбирается, оглядывается. Ожидает увидеть там кого угодно... Но от неожиданности, такой предсказуемой и одновременно пугающей, её насквозь прошивает током. Мерзкий пот сворачивается на спине и подмышках. Кого угодно, но только не его. «Саске?» Никто не решается произнести это имя вслух. Хината лишь испуганно поджимает к плечам голову, в то время как Наруто неминуемо искажается в лице: хмурится, кривит веснушчатый нос и зло буравит холодным взглядом фигуру перед собой. Минута, две... Девушка теряется во времени, когда с благоговейным ужасом ожидает новой кровавой драки. Ощущение у неё такое, будто над головой сгущается нечто грузное, совершенно точно угрожающее, словно она стоит под куполом грозовых туч. И пространство вокруг неё словно бы разъезжается, как костыли под неуклюжими руками, а в глазах текут виниловые лужи. Может, на самом деле проходит куда меньше времени — секунд десять, после чего с грубым фырканьем Наруто скрывается за дверью раздевалки с беглыми словами: — Хината, давай чуть позже, меня ждут. Но страх не уходит. Напротив, подхлёстывает лишь с большей силой, становится удушающим. Она отчётливо чувствует у себя на спине, чуть ниже сведённых лопаток, его острый взгляд, прямой, как натянутая стрела, хорошо видный за толстым стеклом очков, но столь суровый и полный ненависти, что к горлу от беспомощности подкатывает тошнота. Вновь оглядывается, всё так же сжимая в руках контейнер, и уводит взор вбок, будто о чём-то задумавшись. А сердце отчаянно бьётся о рёбра, грозясь с минуты на минуту разорваться от нехватки воздуха. И дрожь дятлом сидит внутри неё. Всё горит, всё печёт. — Что ты здесь забыла? — спокойный голос кажется оглушительным, цепляет маленьким крючком сосуды и неистово колотит по вискам. — Я просто хотела поддержать Наруто и принесла ему домашней еды. Мы дружим с ним, поэтому я здесь. Голосовые связки в сильном напряжении, некоторые слова содрогаются в невольном надрыве. Собственная ложь свёртывается под брюшиной мерзким ртутным комом. — Врёшь, — резко и уверенно возражает Учиха. — Ты его знакомая, всего лишь одноклассница. Так к чему же тогда эта неожиданная забота? «Откуда он знает?» — единственное, что первым приходит ей в голову. В металлическом тоне скользит злое надмение. Оглушённая, она не знает, что и ответить. До скрипа сжимает в руках чёртов контейнер и проклинает себя за то, что вообще сунулась сюда так самонадеянно, под нелепым влиянием мотивирующего лепета Сакуры. А Саске, прислонившись боком к косяку двери, стоит в трёх метрах от неё, кипучий, обострённый, с каким-то очередным учебником в руках. Фигурой высок, широкоплеч, но сильно сутул, будто намеренно пытается утонуть в своих книжках, а также заметно урезан и мешкотен в движениях. Однако при всём при этом умудряется как-то подобать хищнику, выжидающему удачный момент для рывка — именно этот главный образ никак не отпускает Хинату. Её неконтролируемо трясёт. — Не суйся туда, где тебя не ждут: здесь тебе ничего не найти. Её настоятельно выкидывают за дверь, как заплутавшую бродяжку. В который раз? Не сосчитать. В любом случае, в этот своё она отстоит. Слишком долго терпела, слишком долго опускала голову в принятии чужого лидерства. — Почему ты так в этом уверен? Я знаю, что делаю, и в чужих советах не нуждаюсь. За считанные секунды Хьюга кардинально меняется: вся вдруг приосанившись, выпрямляется изящной тростинкой, перестаёт сжимать плечи и принимает устойчивое положение. Лопнутые мозоли нещадно болят и, судя по липкой влаге, начинают изрядно кровоточить, но она не подаёт виду — с силой прикусывает кончик языка, сжимает и распрямляет пальцы в жёстких туфельках, пытаясь сбросить судорогу. Фарфоровая куколка сдержанно и гордо держит безмятежное личико. Лишь внутри оголтело рвутся струны равновесия и змеями трещин ползёт в стороны гладкий фарфор. — Наруто не любит тебя, даже не пытайся что-то изменить. Ты ничего не сможешь ему дать. Признайся, ты ведь обыкновенная пустышка. — ядовитые слова режут по горлу рваным куском железа. Внутренний стержень сокрушённо кренится набок. Ржавчина осыпается в ноги со всем остальным старым крошевом. А на зубах хрустят белые фарфоровые осколки. Чересчур точечно и прямолинейно, чтобы иметь возможность сказать что-то вопреки. В голове на беспрерывном повторе пульсирует горячая мысль:«Какое тебе дело, зачем ты здесь?!» Но озвучить это она не решается. Больно от осознания, что его слова действительно могут иметь смысл. Неясно одно: может ли обычный бета, за последние несколько лет прослывший тихоней и занудливым зубрилой-ботаником, производить настолько жуткое впечатление без каких-либо усилий? К счастью или сожалению, ответ ей неизвестен. Всё то, что она сейчас испытывает, говорит само за себя. Удивительно, что ещё не так давно она перешёптывалась с подружками и вместе с ними смеялась над грязными шутками, пущенными о нём не в самом хорошем ключе, а теперь, оставшись с ним наедине, не может скрыть неподдельного волнения. Её попросту рвёт изнутри, как детские руки рвут неподеленного плюшевого медвежонка. Мысли суматошны; вихрятся, клубятся, гудят и надрывно ревут в голове одним большим осиным ульем. Не знает, за что хвататься, куда смотреть, как поступить. Что происходит между ним и Наруто? Какое он имеет отношение к нему? Какая-то личная вражда? Что бы это ни было, одна её сторона неприкаянно мечется в немедленном желании избавить Наруто от всех проблем, другая — трясётся, как продрогшая мышь, не в силах вымолвить ни одного твёрдого слова. — Убирайся. Разве не видишь, ты досаждаешь ему. Иначе он бы не сбегал от тебя... «Разве это не по твоей вине он ушёл?» «Разве причина во мне?» «Нет же, нет, всё совсем не так!» Ртутный взгляд гипнотизирует, подавляет. Жар — неприятный, склизкий, как обмылок — наседает, кусает загривок. — Уходи, Хьюга. Он не рад тебе. И Хината снова податлива, снова повинуется. Не сдержав позорного всхлипа, бежит прочь, застилаемая поволокой горькой обиды и ревности. Холодный контейнер летит на пол. Прелестные туфельки отбивают спешный дробный ритм в конце коридора. С грохотом хлопает массивная дверь. И только лёгкий цветочный аромат, очернённый горечью горячих слёз, остаётся витать в воздухе как напоминание о недавнем событии. Учиха молча кривит нос, поправляя на носу большие очки. Капризный излом его узких губ приобретает бо́льшую явность, и во мраке глаз бьётся серебряный блеск — блеск настоящего злорадства.