Fake

Когда тебе шестнадцать и ты представляешь, что будет лет через десять, будущее видится в светлых тонах. Марко хорошо помнит, каким он тогда был: активным, любознательным, с вечной улыбкой на лице и таким до неприличия юным, что сейчас, в свои почти двадцать шесть, становится страшно. Десять лет пролетели как один миг, и вместо успеха, известности, друзей и настоящей любви его окружает неопределенность. «Все в этой жизни зависит от нас, — говорил ему Ричард. — Нет ничего невозможного, и не надо оправдывать лень обстоятельствами». — Конечно, — шепчет Марко, доставая из холодильника лазанью. — Все зависит только от нас… В шестнадцать лет он Ричарда боготворил бы. Высокий парень с густыми черными волосами и понимающе-мудрым взглядом умеет красиво говорить и несет свою мудрость в массы. Но в двадцать шесть Марко понимает — говорит его любовник хорошо, но уж больно однобоко. Легко любить эту жизнь, когда на твоих счетах миллионы долларов, родители живы и здоровы, а все двери открыты. Хочешь — путешествуй, хочешь — занимайся музыкой, хочешь — твори хуйню (в пределах разумного, конечно же, а если выходишь за них — главное, чтобы никто не узнал). У Ричарда всегда все было просто. У Марко — сложнее. — Тебе скоро двадцать три, сын. Давно пора уже повзрослеть. Марко не маленький мальчик, но под пронзительным взглядом отца ему становится не по себе. Этот человек умеет смотреть так, что волей-неволей начинаешь чувствовать себя идиотом. Ничтожеством. Сволочью. — Я повзрослел, папа. И хочу уехать. Отец кривится так, будто лимон проглотил. На этой ферме все и всегда подчинялись ему, а тут — здрасьте, приехали. Старший сын, которому в будущем он планировал передать дела фермы, заявляет, что хочет уехать в Стокгольм! — Ты несешь ерунду, — раздраженно бросает отец. — Думаешь, в Стокгольме тебя ждут с распростертыми объятиями? Не будь дураком, Марко, кому ты там нужен? Эти слова — как ножом по сердцу. Марко стискивает зубы, понимая, что в этом есть доля истины. В Швеции — яркой и прекрасной колыбели хорошей музыки — его действительно никто не знает и не ждет. Но разве это повод отказываться от мечты и посвящать себя делу, которое откровенно ненавидишь? — Отец, — тактично, но твердо произносит Марко. — Ты прекрасно знаешь, что я не хочу управлять делами фермы. Никогда не хотел, и говорил об этом лет с шестнадцати. — Искренне надеялся, что ты перерос эту детскую блажь, но, к сожалению, ошибся. — Это не детская блажь! Ферма — ваше с матерью детище. И у вас пятеро детей, а не я один, необязательно зацикливаться на мне! Марко знает, что из Ланы, его умницы-сестры, глава выйдет гораздо лучше, чем из него. Она любит родные края и не хочет никуда уезжать, интересуется делами фермы и помогает даже тогда, когда об этой помощи никто не просит. Но ее кандидатуру патриархальный отец даже не рассматривает, потому что — девочка. Еще две — девочки, а Карло всего семь, вот и приходится Марко, как самому старшему, принимать все давление на себя. Плюс один повод ненавидеть патриархат и все проблемы, которые он порождает. — Ладно, — говорит отец. — Ты, конечно, разочарование, а не сын, но ладно. Когда уезжаешь? Марко удивленно хлопает глазами, не веря, что все так просто. Отец отпускает его, и даже без скандала? В чем подвох? — У меня самолет в понедельник, — отвечает он. — Через пять дней, значит, — отец устало потирает переносицу, отворачиваясь от Марко. — Чтоб эти пять дней мне на глаза не попадался. И, сынок, запомни: пока не одумаешься и не поймешь, что совершаешь ошибку, домой можешь не приезжать. Я тебя на порог не пущу. Микроволновка пиликает, вырывая Пуришича из омута тоскливых воспоминаний. Лазанья — горячая, вкусная, ароматная — ждет его, но это совсем не радует. Полив ее кисло-сладким соусом, Марко идет в гостиную и устраивается у телевизора, совершенно не вникая в суть происходящего на экране. Отец, наверное, пустил бы его. Демонстративно не разговаривал, обходил стороной, но не выгнал бы его. И все же Марко три года не приезжал, понимая, что дома ему особо рады не будут. Разве что мама да Карло, но… «Давай, Пуришич, найди своей обиде оправдание, — думает Марко, чувствуя, как r горлу подкатывает ком. — Тебя ведь так задело то, что отец отказался от тебя лишь из-за того, что ваши желания не совпали. И никто, черт побери, за тебя не заступился. Какая жалость». Через силу съев половину лазаньи, Марко откладывает ее в сторону, достает телефон и открывает диалог с Ричардом. От: I_love_lasagna Ты отправил деньги? Лана не отвечает Ответ приходит почти сразу. От: SuperSexyRich Отправил еще в обед. Там половина, как и договаривались. Остальное — после того, как все закончится Ты готов? Марко готовым себя не чувствует, но Ричарду отвечает — да. Завтра у него самолет в Эстонию, и черт знает, с чем придется столкнуться в этой стране.

***

Таллин встречает Марко холодным ветром и проливным дождем. Удачно он, однако, приехал — погода этого города слишком точно передает его состояние в последние дни. В одной руке у него — спортивная сумка с минимальным набором вещей, в другой — кейс с ноутбуком, а в кармане пальто (слишком старого и дешевого, отражающего всю суть образа, который он примерит на себя в этой стране) — кошелек с парой сотен долларов. Такси довозит Марко до квартиры, снятой Ричардом на несколько дней, и, переступив порог, Пуришич расслабленно выдыхает. Он в Эстонии, а значит, точка невозврата пройдена. Во что это выльется — неизвестно, но, по крайней мере, сумма на операцию наберётся вовремя. От: SuperSexyRich Как добрался? Все нормально? Марко знает, что этот вопрос задан чисто для галочки, поэтому позволяет себе игнор. Ричард, впрочем, не расстраивается совершенно, и через пять минут от него приходит еще одна смс. От: SuperSexyRich Как завтра устроишься в центре, сразу отпишись мне «Отпишусь, — раздраженно думает Марко, доставая ноутбук из кейса. — Раз ввязался, то куда ж я денусь». Они встречались больше года. Достаточный срок, чтобы узнать друг друга и привязаться, а они почему-то так и остались друг для друга чужими. Наверное, потому, что Ричард никогда не принадлежал Марко по-настоящему, открыто говоря — мы вместе, мы любовники, но покушаться на мою свободу не смей, и я на твою не буду тоже. Временами было грустно. Хотелось душевного тепла и ощущения, что кто-то любит тебя просто потому, что это ты. Со всеми твоими недостатками, болью и уязвимостями. Но Марко понимал, что Ричард — не тот человек, который может ему это дать, и, обращаясь к нему за помощью, Пуришич не знал, согласится ли он помочь. — Сумма, конечно, большая. Даже слишком, — говорит Ричард, выслушав отчаявшегося любовника. — Отец вряд ли согласится дать мне столько денег, а тратить свои собственные… Какая мне от этого выгода? Марко гневно выдыхает, еле сдерживаясь, чтобы не дать ему в рожу. Ричард — ебаный золотой мальчик, сын богатейшего бизнесмена, на счетах которого — миллионы. Он ему, конечно, не муж и не жених, а всего лишь человек, с которым они сошлись на почве музыки и в прошлом году начали делить постель, но… Марко обидно, очень. Сумма на операцию — как капля в этом бесконечном море денег Ричарда. — Я ведь не просто так прошу их, Рич. Речь идет о жизни и здоровье моей матери. — Почему бы тебе не заработать их самому? — А ты думаешь, я не пытаюсь?! — огрызается Марко. — Я ушел из группы, хотя мы с ребятами настроили кучу планов, потому что зарплаты гитариста хватало лишь на съем и на еду! Я месяц работаю без выходных на двух работах и все деньги посылаю Лане, но этого не хватает, черт побери! Нужно оплачивать больницу, сиделку, анализы, параллельно с этим — копить на операцию, а если ее не сделать до осени… Даже думать не хочу, что тогда будет. Марко не просто в отчаянии, он — в разрывающей душу на части панике. Его семья в беде, срочно нужна помощь, но никто не знает, где ее взять. Все держится на Лане — повзрослевшей сестренке, взявшей на себя роль главы семьи, и на нем. Самом старшем и работоспособном ребенке этой семьи, который даже приехать не может. Билет на самолет стоит недешево, да и зарплата в Хорватии меньше, чем в Швеции. У Марко весь мир наизнанку вывернулся, а Ричард просто молчит. Но смотрит так внимательно, что, не будь Пуришич в таком состоянии, сразу бы почуял подвох. — Ты так хочешь спасти свою мать, — говорит Ричард. — Но на что ты готов ради этого? — На все, — отвечает Марко, не раздумывая. — В таком случае у меня есть к тебе предложение, — ухмыляется Рич, доставая телефон. Он долго листает галерею, пытаясь найти нужное фото, и, наконец, находит. — Взгляни на этого человека. Что ты о нем думаешь? Паника отступает, сменяясь недоумением. Марко разглядывает парня лет двадцати, стоящего на фоне Стокгольмской ратуши и лучезарно улыбающегося в камеру, и даже не знает, что сказать. — Я бы ответил, что это очень обаятельный молодой человек, — говорит Пуришич. — Но ты мой ответ не оценишь, потому что ненавидишь его, правильно? — На лицо он и правда обаяшка. Только за маской хорошего парня скрывается приличная тварь, — последние слова Ричард едва ли не рычит. — Его зовут Оливер, и пять лет назад мы с ним были в отношениях. Все было прекрасно, пока этот пидор не начал меня шантажировать. Отец дал ему тогда кучу денег в обмен на молчание, и он, весь такой веселый и радостный, уехал к себе в Эстонию, вычеркнув меня из своей жизни! Эмоции Ричарда настолько сильные, яркие и настоящие, что Марко становится не по себе. Его любовник всегда был эталоном сдержанности и мастером ухода от неприятных тем, и вот сейчас, спустя год с лишним, он наконец-то ощущает его искренность. Будь ее в их отношениях больше, может, все сложилось бы иначе? — Я хочу ему отомстить, — признается Ричард, — и знаю, как это сделать. Но мне нужны документы, которые эта сволочь прячет в своем цирке уродов. — Цирке уродов? — Ага. Олли клоун еще тот. В молодости творил вместе со мной всякую дичь, а как в Эстонию уехал, так сразу таким правильным стал! Грехи, видимо, замолить захотел, вот и открыл социальный центр для всяких отбросов. Точнее, для людей попавших в сложную жизненную ситуацию. Марко неопределенно пожимает плечами. Он этого Оливера, конечно, не знает, но, будь он плохим человеком, разве стал бы таким заниматься? — Этот его центр — обитель униженных и оскорбленных, — говорит Ричард. — Там много отделений: для суицидников и прочих шизанутых, переживших насилие женщин, детей-сирот… Дальше перечислять не буду, попадешь туда и увидишь все своими глазами. — Так, Рич, притормози-ка, — щурится Марко. — Ты хочешь, чтобы я поехал в Эстонию, попал в этот центр и выкрал документы? — Да. — Ты понимаешь, что это преступление? И ты пытаешься втянуть в него меня! — внутри Марко бушует гнев, зато спокойствию Ричарда можно позавидовать. — Невозможно за короткий срок сделать большие деньги, не переступив при этом закон, — говорит он. — Говорю тебе как человек, у которого эти деньги есть. У нас в семье трое детей, и знаешь, почему отец именно мне собирается передать бизнес? Потому что я единственный, кто понимает, как делают деньги. Сестренку кроме шмоток ничего не интересует, а братец вообще прошлым летом сбежал из дома. Мы даже не знаем, где он сейчас. Да и не сильно нам это надо, потому что он вечно летал в облаках и раздражал своим максимализмом. Зато я прекрасно понимаю, что к чему, и — да, дорогой мой, иногда, чтобы достичь своей цели, совесть и порядочность нужно засунуть куда подальше. Согласишься помочь — получишь аванс в размере половины суммы, остальное — после того, как все закончится. Марко шлет Ричарда нахер, а через пару часов — звонит, чтобы согласиться. Совесть совестью, но ради спасения матери Марко действительно готов пойти на все.

***

Вживую социальный центр Оливера Мазурчака оказывается еще более величественным, чем на фотографиях. Когда-то этот особняк в пригороде Таллина принадлежал богатой семье, после ее переезда в другую страну пустовал больше двадцати лет, пока пять лет назад его не выкупил Мазурчак. Три этажа изысканного аристократизма снаружи — и резкий контраст с простотой и домашним уютом внутри. Да и Мазурчак, владелец этого огромного центра, на делового бизнесмена не похож, скорее на рокера в джинсах и стильной черной рубашке, а электрогитара, гордо висящая на стене его кабинета, только подтверждает это. — Значит, из-за долгов вы потеряли дом, — произносит Оливер, задумчиво разглядывая его досье. Сидящий напротив Марко внешне совершенно спокоен, но внутри все горит от мысли, что что-то может пойти не так. — Да, к сожалению, — вздыхает Пуришич. — Мы с Эрикой надеялись, что в другой стране начнем новую прекрасную жизнь, нашли работу, взяли ипотеку. Потом у нее обнаружили рак, а наших зарплат хватало только на еду и ипотеку. Пришлось брать кредиты, менять работу, но все оказалось бесполезно. Эрика отмучилась через год, а я… Я потерял все. Любимую женщину, работу, дом, который забрали, потому что расплачиваться с кредиторами мне стало нечем. После ее смерти я сам себя потерял, если честно. Одно время хотел выйти в окно, но не смог. А раз не получается, значит, нужно жить дальше. Попытаться хотя бы. Прописанная Ричардом биография звучит из его уст как непреложная истина. Марко ненавидит лгать, но лжет — и делает это так искусно, что поражается сам себе. — Вы сильный человек. Эрика вами гордилась бы. — Спасибо, мистер Мазурчак. — Ради бога, зовите меня Оливер. Я вас старше всего лишь на два года. Мазурчак улыбается так по-доброму, что у Марко ком подкатывает к горлу от мысли, что этого человека ему предстоит обмануть. Не вяжется то, что он видит, с тем, что рассказал Ричард. Хотя, ему ли судить? Марко — лжец, переписавший всю свою жизнь, и Оливер наверняка сделал то же самое. — Скоро вернется Сильвестр, мой главный помощник, — говорит Мазурчак. — Можете подождать его в саду или в холле, а меня прошу извинить — сегодня очень загруженный день, и мне срочно нужно уехать. Марко кивает — и направляется в сад. Жизнь в центре бьет ключом: тут и там слышатся разговоры, в смысл которых Пуришич не вникает, играют в догонялки дети, где-то неподалеку неизвестный музыкант учится играть на гитаре. Чем-то напоминает родную ферму, только там до переезда было хорошо, а здесь каждая овечка кажется волком. Марко хочет тишины, и, найдя в укромном уголке скамейку, присаживается, закрывая глаза. Проходит минута, вторая, третья. Марко, наконец, открывает глаза — и еле сдерживает крик, увидев перед собой чье-то лицо. Кудрявый незнакомец смотрит внимательно и почему-то недобро, и что-то в нем кажется Пуришичу отчаянно знакомым. — Надо же, не заорал, — говорит незнакомец, отодвигаясь. — Эээ, а должен был? — бормочет Марко, разглядывая причину своего мини-инфаркта. По росту, кажется, чуть ниже его, более хрупкого телосложения, в черных джинсах, розовой ветровке и футболке с котиками — незнакомец казался бы милым и безобидным, если бы не взгляд. Он смотрит так, будто прямо сейчас готов ему в глотку вцепиться, и Марко не понимает, чем заслужил такое отношение. Он пока никого не предал и даже не обидел, откуда в этом странном парне столько злости к нему? — Ты из Стокгольма, да? — спрашивает незнакомец. — Я жил там пару лет назад и, кажется, где-то тебя видел. Марко прошибает холодный пот. В его выдуманной биографии о Стокгольме нет ни слова, и если этот парень начнет под него копать… — Немо, блин! Ты что, опять пугаешь новеньких?! Парень в красной куртке, направляющийся к ним, сбивает с этого парня спесь. Тот больше не кажется таким страшным, хотя Марко все равно ощущает угрозу. — Сильвестр, — говорит Немо. — Двадцать два года уже Сильвестр, — рявкает тот. — Сколько раз я просил не пугать новичков! Многим из них и так хреново, а тут еще ты масла в огонь подливаете! — Но… — Никаких но! Марш в столовую, у тебя дежурство, и если к моему приходу там не будет наведен порядок, мой гнев обрушится на ТЕБЯ! Немо аж подскакивает и, пискнув что-то вроде «да, мой капитан!», несется в столовую. А Марко смотрит на Сильвестра и не знает, чего хочет больше — то ли ржать, то ли аплодировать, то ли благодарить за то, что появился так вовремя. Неудивительно, что своим главным помощником Оливер назначил именно этого человека. Он умеет поставить других на место. — Прости, пожалуйста, это чудо чудное, — говорит Сильвестр. — Немо хорошие, но временами ведут себя как придурки! — Ничего страшного, — Марко пожимает плечами. — Все мы немного придурки. Главное, чтобы идиотами не были. — Это верно, — усмехается Сильвестр. — Оливер просил показать тебе центр, но ты, наверное, устал с дороги? Давай я до комнаты тебя провожу, посидим, чай попьем, а потом уже устроим экскурсию? Марко только за — полчаса в этом центре вымотали так, будто он пробежал марафон. А ведь это только начало…