Остров Сокровищ: Клад Флинта

Джон Сильвер давно перестал ходить в море, он начал вести оседлый образ жизни. Обзавёлся своим собственным кафе "Подзорная труба" в прибрежном английском маленьком городишке, стал шеф-поваром, и всё в его жизни было бы хорошо. Но из привычной поворской рутины его вывело внезапное письмо о смерти бывшего капитана - Флинта. Из-за этого криво-написанного письмеца, привязанного к лапе чайки, пришлось вспомнить море, старые путешествия, былое пиратство. И в особенности - сокровища капитана-скупердяя, которые уже давно были не пойми где спрятаны. А теперь так сладостно почивали в земле в полном одиночестве, потеряв зоркий глаз своего хозяина.  После кончины капитана матросы обнаружили заранее приготовленное завещание. Сильвер выяснил, что не только он сам, но и весь остальной экипаж давно не видел своего главаря, капитан пару месяцев назад отпустил всех оставшихся прихвостней и куда-то делся. Видимо, Флинт под конец жизни поехал мозгами и выбрал постепенно умирать в полном одиночестве, в компании лишь своего корабля и горячо любимого попугая.  — А где же Билли? — Подслушивать разговоры бывших коллег Сильвер очень любил, поэтому тихонько пристроился на стуле, закинув здоровую ногу на обрубленное бедро, и сделал вид, будто дремлет. — Так он уже давно того... сбёг, — незримый собеседник выражался тише, чем хотел Сильвер, поэтому пирату пришлось напрячь слух, — Последний раз его видели в Бристоле. — Чё это он? — Карту сокровищ Флинта спёр и пустился, чтобы не соизволили найти мы его. Собака сутулая, тфу. — Спёр? Ха! Не-е-ет! Флинт сам ему отдал! — Как бы собеседник не пытался шептаться, в разговор всё равно вклеился третий. Владельца бархатистого голоса Сильвер сразу определил: это был Берт - их вперёдсмотрящий матрос, по совместительству гениальный музыкант с абсолютным слухом и пленяющим пением. Предпочёл пиратство карьере пианиста, и теперь подслушивает сплетни. — Чего? Ну-ну. Сам Флинт! Да отдал! — Второму оказалось менее важным то, что кто-то подслушивает, чем собственная правота, поэтому даже не стал гнать в шею мерзавца с большими ушами. — Я Билли Бонса знаю вдоль и поперёк, он после второй бутылки рома не держит язык за зубами, а вот начинает держать только после третьей, — Незваный гость уже официально влился в разговор, послышался звук пододвинутого стула, — Поэтому тайны выпрашивать нужно очень быстро. А поделился он этим в порту с барменом, попавшим под горячую руку. Сомневаюсь, что врёт, но подумываю о съезде крыши Флинта.. Совсем плох старикан был. — Так чё ж ты карту не увёл у него, гений? — Вклинился долго молчавший первый. У изначальных собеседников были сильно похожи голоса, но второй никогда не позволял себе сказать "чё". — Ну так я Билли знаю вдоль и поперёк! — Особенно сильно возмутился третий, будто у него самого сейчас что-то увели, — У таких людей я не ворую. Дело чести. — Посмотрите на него! — Захихикал кто-то из собеседников, — Раз такой честный музыкантишка, так сиди без гроша в кармане, зато с честью в глотке. Чё, вкусно? — Понимаешь ли... Работать умею, не обеднею, — Вот тут Сильвер позволил себе приоткрыть один глаз, чтобы видеть жестокую расправу. Хитрец Третий, гений не только в музыке, но явно ещё в фокусничестве и воровстве, выудил из-под стола кошелёк, при виде которого Первый сразу же ахнул и оглядел собственный пояс. Человек чести блеснул серебряным зубом и кинул трофей на столешницу перед Первым. Затем спешно удалился из-за стола.  Даже на собственный клад Флинту стало наплевать? Раз он так лихо и просто отдал карту Острова Сокровищ главному пьянице корабля Билли Бонсу, который теперь в панике ныкается с этой бумажкой от всех, опасаясь как бы кто не убил его и не стырил карту, а избавляться от прямого пути до сокровищ жаба душила. Каждый уважающий себя разбойник с мозгами теперь мечтал поживиться этой картой. Особенно Сильвер. Но куда ему теперь? Осуждённый Ливси однажды, пиратский кок поклялся судье лично отойти от разбоя. За свою шкуру бывший пират боялся куда меньше, чем за репутацию, а от того искренне надеялся, что матросы оправдают свою глупость, перестреляют друг друга и не доберутся до острова ни за что на свете. Возможно, на это и надеялся Флинт. Жестокий любитель злостно подшутить.  Матросы, каждый сам за себя, пришли к мысли, что Флинт готовился к смерти, раз заранее сообщил кому-то о задаче разослать всем весть о его кончине. Вот только никто из присутствующих не признавался, и, разумеется, как к наиболее близкому Флинту члену экипажа, большинство подозрений оказались адресованы, ни-разу-не-Долговязому (коротышка сам не знал, из-за чего вдруг повелось это прозвище, но решил не обижаться, ведь "потакают издёвкам только лузеры") Долговязому Джону. Повар как мог отнекивался, ведь он также не слышал о судьбе капитана уже давно. Тем не менее, клетка с любимым попугаем Флинта была завещана квартирмейстеру[1], что подтвердило искреннее доверие умершего к корабельному коку. Остальные приближённые получили долю золотых монет, которые оказались в равной степени распределены по именным мешочкам и хранились в сундуке пустующего дома, который Флинт обычно использовал как "сухопутное место встречи". Семьи у капитана никогда не было, от того в доме никто никогда и не жил. Бредил лишь морем, попугаем, сокровищами и убийствами. Странно что свою домушку никому не продал ради тех же денег. Хотя кому нужна была эта развалюха с голыми стенами и без всякой мебели? Но это не так важно, как трагедия Сильвера, не получившего ни монеты от капитана, к которому так безжалостно подлизывался. Джон думал, что когда Флинт говорил только ему одному о полном доверии, то это не пустые слова, ведь капитан всегда был очень скрытным от других матросов. Его боялись абсолютно все, кроме, как раз, судового повара. Сильвер думал, что раз Флинт поставил простого кока чуть ли не рядом с собой, то это что-то да значит. Напрасно он играл роль понимающего паиньки, раз самый последний матрос заимел больше. Даже зная, насколько птица была капитану близка, Джон оказался в ярости. К чему эти духовные ценности? Такая большая птица требует содержания, внимания, времени, траты на неё средств. Сильвер был бы куда более счастлив, получив деньги на прокорм попугая. А ещё лучше: без самого попугая. Ничего не мешало пирату просто переплавить золотую клетку и уничтожить пернатого, но он почувствовал себя странно, доставив животное домой. Попугай был неуклюжим, несколько доставучим, когда внезапно кричал бранные слова, но выглядел слишком молодым для скорой кончины. Когда-то Флинт рассказывал про попугая, про то сколько он уже существует, сколько плавает с ним. Сильверу необычно было слышать о всех событиях, которые эта птица видела своими глазами. Попугаи не должны столько жить. Но о скольких вещах Джон ещё не знал. Также как не знал о том, откуда Флинт взял эту чудну́ю птицу. Неужели это действительно реликвия. Возможно, если умело рассказать о долгожительстве птицы, то её можно будет продать. Получится хотя бы окупить "ущерб", нанесённый насмешками от получивших своё денежное наследство матросов капитана.  — Входите, доктор Ливси! Сто лет вас не видел, — Сильвер всегда и для всех сохранял своё счастливое приветливое выражение лица. Иной раз считал, что переигрывает, однако, сторонними людьми оно никогда не виделось подозрительным.   — Вечер добрый, Джон, — пожимая протянутую большую грубую ладонь, здоровался Ливси. Доктор и, по совместительству, судья, знал моряка давно. Уж тем более был в курсе его пиратского прошлого. Сам судил.    Пожалуй, доктор был единственным, кого Долговязому не удалось обвести вокруг пальца. Обычно Ливси презирал подобного рода личностей, но должен был несколько следить за здоровьем ампутированной ноги бывшего пирата, которая некоторое время назад начала беспокоить владельца. Потому, по словам самого кока, тот и бросил мореплавание, хотя Ливси до конца не верил в исправление подобного человека. Но врач обязан оказывать помощь независимо от того, кем является человек, и какое у врача к нему отношение. Это закон. А закон Ливси чтил.   — Здравствуйте, профессор Кливз, — расплываясь в широкой белозубой улыбке, протягивал руку второму гостю Сильвер.   Сегодня Ливси пришёл не по вопросу отсутствующей ноги. Он привёл своего старого приятеля: профессора и доктора биологических наук Джеймса Кливза. Уважаемого орнитолога, который оказался невероятно заинтересован попугаем-долгожителем.     — Благодарю за гостеприимство, сэр, но я предпочитаю, когда меня называют доктором, — рука высокого орнитолога оказалась довольно холодной, несмотря на жару за окном.   — О-хо-хо, два доктора это слишком много, ведь у меня только одна отрубленная нога! — Попытался шутить Джон, демонстративно выпячивая обрубок бедра, но Кливз не нашёл этот юмор достойным даже вежливой улыбки.   — Где же субъект нашего сегодняшнего визита, сэр Сильвер? — Холодным, как и его пальцы, голосом, вопрошал орнитолог, будто бы прямо намекая на отсутствие всякого интереса к чему-либо, кроме поставленной задачи.   Кливз показался Сильверу довольно неловким человеком, который старается играть роль чёрствого умника, но пират не захотел спорить и портить свою репутацию персоны, которая всем нравится.   — Прошу вас, доктор, — лихо проскакав по коридору, Джон указал на дверь своей комнаты, где в самом светлом месте висела клетка с попугаем.   — Говорите... Этот попугай был у Флинта дольше, чем положено жить такой птице? — Врач надел на нос очки и подошёл к клетке поближе, даже не взглянув на хозяина дома во время вопроса. Попугай сидел с закрытыми глазами, уткнувшись клювом в грудь. Дремлет. Врач не стал пристально рассматривать пернатого.   — Конечно же! Сколько живут попугаи? Год-два! — Пока Сильвер утверждал эту информацию, врач уже корчил кислую мину от осознания, что, судя по всему, зря раньше времени обрадовался такой реликвии, — А этот - старожил! Флинт говаривал, ему лет больше, чем сто, а может и двести!   — С чего бы такие выводы? — Джеймс соизволил обернуться на моряка. Конечно, такие числа уж слишком преувеличены, но хотя бы высок шанс, что Сильвер не пустозвонит, — знали бы вы, что это краснохвостый траурный какаду Бенкса. А они живут, в зависимости от подвида, дольше всех известных попугаев. Лет 50-100 для них максимум в неволе.   — Погодите, дорогой друг, но Флинт приобрёл попугая уже взрослым, когда сам только-только стал юношей. Умер он вот.. на вид старик стариком был. А попугай даже не думает стареть!   — Знали бы вы, но годовалый попугай ещё считается птенцом, пусть и выглядит взрослым. Флинт, возможно, получил его в самом начале жизни, но, так как не имел должной базы знаний, мог не догадываться. Даже если брать во внимание пиратский образ жизни, повлиявший на преждевременное старение, и потолочный для таких условий возраст капитана в 40-50 лет на момент смерти, жизнь попугая вписывается в рамки этого промежутка. Сейчас птица взрослая, так и живёт. Ничего в этом нет удивительного.   — Вы, кстати, упомянули, что он краснохвостый! Это не так! — Даже несмотря на более злобный тон голоса орнитолога, Сильвер не позволил себе потерять доброжелательность. Он, с улыбкой, в два шага оказался у клетки и пару раз постучал ногтем о прутья, чтобы птица проснулась.   Только теперь орнитолог с большим интересом снова обратил внимание на животное. Траурный какаду выглядел очень неправильно. Оперение, которое должно было быть красным с внутренней стороны хвоста, оказалось, по какой-то причине, голубого цвета, стоило птице расправить оперение.   — Я стал свидетелем неизученной разновидности траурных какаду? — Доктор Кливз в мгновение очутился возле птицы, — Невероятный окрас! — рассмотрев, пусть и со стороны, также голубые с внутренней части крылья, изумлялся профессор. Он перевёл взгляд на голову попугая, и замер. Радужка, которую он ожидал увидеть тёмно-коричневой, характерной для вида, он обнаружил изумрудно-зелёной.     "Ну хоть за "невероятный окрас" мне должно перепасть деньжат", — почесал подбородок Сильвер, про себя задумавшись о прибыли, — "я потороплюсь, если сейчас просто отдам птицу. Вдруг они на ней наварятся с лихвой, а я получу едва ли больше, чем те морские собаки, уходящие с долей наследства Флинта по барам. Меня тогда не то, что они, но даже я сам себя не зауважаю".   — Вот что, я заберу его для дальнейшего изучения, — с энтузиазмом подметил Джеймс, но повар с ходу прервал его.   — Нет уж, постойте! Птица моя по праву. Она останется здесь. Хотите - изучайте, но моего дома эта пернатая попка не покинет!    Такое заявление заставило очки орнитолога подпрыгнуть, а его брови увеличить привычное расстояние над глазами.   — Наука не терпит препятствий, что же вы вытворяете?! Не отдать редкого попугая на изучение... Ливси! Вы судья! Скажите сэру Сильверу о правах науки!   — Увы, сэр Сильвер прав, доктор Кливз. Непонятно, насколько законно птица была приобретена Флинтом, но по завещанию попугай принадлежит Сильверу, и только он в праве распоряжаться им. Наука также ограничена законом, как и всё остальное, чтобы не было неразберихи. Вам придётся это принять.   Орнитолог был просто раздавлен таким ответом. Джон мог видеть, как подрагивает его тело, будто он вот-вот хлопнется в обморок. Эмоцию считать было невозможно: профессор был повёрнут к пирату спиной, видимо, используя мимику для того, чтобы сыскать поддержку у старого друга. Ливси пусть и смотрел ему прямо в лицо, был беспрекословен.  — В таком случае, могу я взять несколько свежих перьев для изучения, сэр Сильвер? — Подавляя возмущение, снова спрашивал доктор, произнося каждое слово будто сквозь зубы. Взгляд Ливси давил на него, и раскрывал истину о том, что для науки не все пути открыты. Это ломало его сердце. Профессор жил с мнением, что правила лишь тормозят науку. Но для того, чтобы нарушать их, вероятно, был слишком труслив.   — Думаю, можете. А то ваш визит не принёс бы плодов вообще.   — Б.л.а.г.о.д.а.р.ю.   Что-то в его тоне голоса было неискренним. Злобным. Врач будто всеми возможными словами оскорбил владельца диковинной птицы, однако, умело вставил их все до единого между произнесённых букв благодарности.   "Пусть изучает" — горделиво думал Сильвер, — "я добьюсь, что он на коленях приползёт и станет умолять продать ему попугая, и тогда я сдеру с него столько денег, что не только матросы Флинта, но и весь Бристоль узнает о моём богатстве!"   — Осторожно, он кусает незнакомцев, — ехидно ухмыляясь, Джон произнёс это лишь после того, как орнитолог оказался клюнут в палец.   Распрощавшись с Джеймсом, который весьма успешно взял пробу перьев, и с Ливси, Сильвер хотел было вернуться к своим делам, но судья внимательно смерил хозяина дома взглядом травянисто-зелёных глаз, тем самым задержав бывшего пирата на террасе. Этот язык был понятен разбойникам лучше всего, поэтому одноногий буквально замер на месте, подвергаясь гипнотическим чарам правосудия.   — Вы же ещё пару дней как хотели избавиться от попугая. Неужели передумали? — Голос судьи был холоден, как у детектива на допросе. Джон не знал биографии своего доктора, но был готов поклясться, что когда-то он точно был детективом.   — Ох, Дэвид, не поверишь! — Оторвавшись от зрительного контакта, крепко похлопал врача по плечу Сильвер, и для пущей убедительности уверенно солгал, даже не подозревая, как сложится его жизнь чуть погодя, — Я успел привязаться к птичке! Кажется, мне действительно всё это время был необходим питомец!   — Что ж, очень надеюсь, что это не твои денежные манипуляции из-за столь редкого окраса, — выразил свою догадку Ливси, но, не дожидаясь ответа, спешно удалился в темноту вечера.   — Вас сейчас послушать, так я сам дьявол, как был так и остался! Не верите Вы в исправление нечестных прежде граждан, Ливси! У меня ведь кроме этого попугая никого и нет! — Рассмеялся Сильвер вслед гостю, а сам затем гневно закусил губу. У судей что, волшебное зрение, позволяющее читать людей? С Ливси такое постоянно, как бы Долговязый Джон не пытался ему лгать. С таким нужно быть начеку.   Флинт при жизни говорил с людьми только на две темы: о деньгах и разбое. Но основа диалогов Сильвера с ним состояла из рассказов о его замечательном попугае. Непонятно было, что такой матёрый промозглый разбойник нашёл в птице, но мизантропы часто отдавали предпочтение животным нежели людям. Несмотря на холодность хозяина, попугай оказался абсолютно ручным с Сильвером. Птице не нравилось только, когда кто-то кроме Флинта трогает перья. Но тогда он лишь распушал чёрный хохолок, под которым скрывались очень неожиданные рыжие перья, затем поднимал крылья, шипел, а иногда и выкрикивал всевозможную брань. Касаться клювом руки повара он мог только, когда тот предлагал ему фрукты, орехи или кусочки сахара. "Попугайчик никогда не станет кусать тех, кто ему близок" — рассказывал Сильверу ещё при жизни капитан Флинт. Старик всегда называл его нежно, будто мать говорит о новорожденном ребёнке. Это было так необычно, на фоне всего кровопролития, которое совершал капитан. Случалось ему немного забыться во время рассказов, и перейти на сугубо личное, — "Пернатик злобно клюнул меня лишь однажды: во время нашего первого знакомства. Его прошлый хозяин плохо с ним обращался. Он ожидал такого к себе отношения от всех людей. Но всё изменилось. Я приучил его к рукам и заботе. Он до сих пор жалеет о том, что укусил меня однажды" Бывало, кок видел стоящую на капитанском мостике массивную фигуру. Рука с подзорной трубой была опущена ниже, и находилась против плеча. Первый раз, когда Джон обратил на эту странную композицию внимание, в его голове родилось много вопросов. Он не рискнул их задавать. — Ты станешь отличным капитаном, дружок! Нужно только время! — Глубоким звонким голосом, будто кто-то басом говорил в колодец, хвалил попугая пират. Сильвер увидел, что пернатое создание с интересом засматривается в глазок трубы, а на хохолке какаду красуется маленькая бумажная капитанская шляпка, — Жду не дождусь лицезреть твой собственный корабль! Я соберу для тебя лучшую команду! Повар всеми силами сдерживал себя, чтобы не покрутить пальцем у виска в подобные моменты. Кок часто думал, что Флинт напрасно очеловечивает животное, которое даже близко не в состоянии оправдать его мечтательных ожиданий. Но ему, как одиночке, было это простительно. Гроза морей бы никогда не смог ужиться с супружескими делами, и в жизни бы не воспитал приемника. И не только в силу сквернейшего характера. Сильвер по себе знал, как сложно подобным заниматься. Пусть ему однажды и повезло встретить женщину, которая понимала его, ждала из плаваний. Захотела и нашла подход к характеру Джона, поддерживала и любила. Сама она тоже была хитрой лисицей, с которой сойтись было непросто. Она ловко обводила вокруг пальца даже самых внимательных и тревожных людей. При этом была самостоятельна и, как и Джон, не требовала обязательств, сохраняя это на совести самого человека. Именно поэтому их союз так удачно сложился? Сильвер мог быть собой лишь при ней. Никогда ей не лгал, не желал найти кого-то получше. Но ни сам Джон, ни его жена не хотели возиться с детьми. Потому после кончины супруги пират остался совершенно один. Как бы больно ему ни было от потери, Джон не желал унывать и зарываться с головой в скорбь. Он по сей день нежно хранит у сердца "Куриного Бога", который когда-то на пляже в лучах заката подарила любимая жена. Она, в отличие от самого Джона, глубоко верила в то, что Куриный Бог принесёт супругу здравие и удачу. Даже несмотря на то, что ровно через месяц после подарка пират лишился ноги. Нога это не голова. Флинту были забавны человеческие отношения. Капитан с усмешкой уверял, что после его собственной смерти попугай бы испытал чувства посильнее, чем Сильвер, потеряв жену. Эти слова даже в воспоминаниях злили моряка. Как мог он посметь сравнивать чувства человека с привычкой привязанности к хозяину немыслящего животного? И уж как может он ставить эту привычку выше. Сильвер всегда считал, что у капитана напрочь отсутствует эмпатия ко всему людскому роду. Но иногда повару казалось, что попугай и правда грустит по-человечески. Во время плаваний с Флинтом птица чаще ругалась, кусала прутья клетки, активно расхаживала по мебели и летала, иногда шутя над матросами грубые попугайские шутки. Животное было куда более активным. Сразу после кончины капитана попугай просто молча сидел. Неохотно ел. Даже голос его стал спокойнее и тише. Лексикон перешёл только на брань, когда его что-то не устраивало. Не было больше корабельного жаргона, даже никаких возгласов о пиастрах. Сейчас попугай также мирно сидел на жёрдочке, причёсывая клювом оперение возле нескольких отсутствующих перьев. Орнитолог забрал немного, но процедура не устроила попугая. — Придурок, придурок, придурок, — причитала птица, хмуря брови и гладя перья. — Это самое несерьёзное ругательство, которое от тебя за всё время прозвучало, — усмехался Сильвер, листая какую-то книгу. Никогда нельзя было сказать со стороны, что он читает. На обложках книг буквально не было написано совершенно ничего. Как он только их отличал друг от друга - загадка. — Кскскс. Кскскс, — Уже после погашенного света, вдруг, спустя некоторое время подал голос попугай, теребя дверцу клетки под тёмной тканью. Птица успела запомнить, как прохожие подзывают кошек на улице прямо под окном. Или это давнишнее знание? Сильвер пропустил это мимо ушей, зарываясь в одеяло. — Кскскс! — Настойчиво повторил какаду. — Собака ты. Сидел же молча всё время. Ночью надо спать, — Джон вглядывался в темень комнаты. Он не хотел злиться, ведь тогда точно не уснёт, да и птица перевозбудится. Непростой характер был у пернатого. Дальнейшие "Кскскс" попугая были напрочь проигнорированы, поэтому он замолк. Пират расслабился. Значит, будет спать животное. — Долговязый Сильвер, открой клетку немедленно, — Вдруг произнесла птица слишком избирательно для обычного содержания постановки слов его лексикона. — Че-е-его-о-о?.. — Моряку показалось, что слишком сильно проваливается в сон, и ему мерещатся осмысленные предложения от пернатого. — А то тебя протащат под килем! Под килем! Слышишь?! Попутного ветра! — Стоило Сильверу продрать глаза, как попугай вновь начал выражаться в своей привычной манере. Повара это очень разозлило. Он на эмоциях схватил подушку и запустил ей в темноту, но, скривившись, услышал, что промазал. Пришлось включить прикроватную лампу и подняться с места, неуклюже заспанно передвигаясь по спальне. Всё же, подушка у него была одна. И только взглянув на освещённую клетку, Джон увидел, что попугай давно уж стащил ткань, покрывающую его ночью, на пол. — Умница, умница! — Хвалил попугай и кланялся, наблюдая, как Сильвер подходит к клетке. Однако пират лишь подобрал брошенную подушку. Ему стоило некоторых трудов наклониться до пола. — Фу! Фу! Выпустил бы меня, я бы поднял вместо тебя! Фу! — какаду гневно распушил хохолок. — Морской чёрт тебя дери, почему это животное говорит то как обычно, а то как человек? — Ворчал Сильвер, облокачиваясь о письменный стол. Он немного потерял равновесие, пока выпрямлялся. Не рискнул ещё и за тканью тянуться. Птица вновь успокоилась. И снова её голос зазвучал уж слишком по-человечески. — Джонни погиб. Он просил передать секрет. Просил, чтобы знал только ты. Днём ты занят. Я должен показать это сейчас, — теребя клювом клетку, попугай снова выражался серьёзно и чётко. Сильвер сильно напрягся. Речь и правда была осмысленной. Ему даже не казалось. Он попробовал пошлёпать себя по щеке ладонью, проверяя, не спит ли. "Джонни". Пират помнил, как Флинт, подыгрывая попугаю, кланялся ему в ответ и спрашивал: "кто Джонни?", а пернатый отвечал: "Ты Джонни! Джонни! Джонни!", "Кто перерезал целый экипаж сегодня?", "Джонни! Джонни! Джонни! Умница! Умница!". Как этот злой, казалось бы чёрствый человек, становился вот таким, слишком внезапно? Всего лишь рядом с попугаем? Ни к одному человеку в жизни он бы не относился так ни за что на свете. — Твоя взяла, пернатый, — почти шёпотом произнёс повар, отходя от осознания и воспоминаний. Дотянувшись до дверцы клетки под лепет попугая "Умница! Умница!", он сдвинул щеколду, освобождая птицу, которая сразу спикировала на пол. Прыжок был не очень плавным. Шумно ударившись когтистыми лапами о паркет, какаду начал вразвалочку расхаживать по комнате. — Сильвер! Сядь! Не хочу, чтобы ты сломал вторую ногу, узнав секрет! — Потребовал какаду, останавливаясь посередине. Джон нахмурился, но повиновался. Вдруг Флинт, в тайне от него, запрятал что-то в доме? Тогда он ещё менее пунктуальный, чем повар о нём думал. Однако произошло нечто действительно неожиданное. Попугай раскрыл крылья, вытянул шею вперёд, распушил хохолок, и вдруг начал увеличиваться в размере, меняя облик и втягивая перья в тело. Пара секунд, и перед Сильвером стоял достаточно высокий молодой парень в очках с изумрудными линзами, голубой бандане, длинном чёрном плаще тоже голубого цвета изнутри, и почему-то рыжеволосый, хотя брови его были ярко-чёрные. — Джон Флинт хотел, чтобы только ты, Сильвер, узнал этот секрет. Сильвер никогда не считал себя верящим во всякую магическую бурду человеком. Рассказы о Кракене, Корабле-призраке и прочих мистических явлениях, не считались в голове Долговязого чем-то реальным, а воспринимались как сказки для детей, ведь он никогда ничего подобного не видал за все десятилетия мореплаваний. Но в эту ночь он был готов поверить во что угодно.  —  Что случилось?..  —  Вы упали в обморок, сэр Сильвер. Когда неприятная рябь покинула поле зрения, повар действительно понял, что ему не приснилось. Перед ним склонился вполне существующий высокий рыжеволосый молодой мужчина с выразительными чёрными бровями, длинным острым носом и в изумрудных очках. Пират не мог поверить, что ему не чудится. Матросы часто говорили о разного рода волшебствах и тайнах моря, и квартирмейстер всегда считал их наивными юнцами, которые совсем ничего не знают о реальной жизни. Байки звучали необычно, но кто их выдумывал и как распространял? Иногда Сильвера настолько утомляли эти рассказики, что он угрожал найти человека, пустившего такие истории по ушам экипажа, и выбить из него всю дурь. Матросы лишь трясли головами, смеялись, и уверяли, что этим историям уже миллиард лет, только новорожденный их не знает. И ведь в подобные рассказы верил сам Флинт, потому экипаж чувствовал, что эти байки под надёжной защитой. Раньше повар действительно задавался вопросом, почему же капитан, так часто плавая, но ничего подобного не встречая, всё равно верил в эти сказочки. Теперь ответ лежал на поверхности. Вернее, возвышался прямо около упавшего на пол моряка.  —  Вам стоило сесть на кровать, а не ту буретку, дорогой! У Вас могли выпасть глаза от удара!  Голос паренька был резким, громким, скрипучим и несколько гнусавым, действительно напоминая голос его образа попугая. Не дожидаясь ответа от Сильвера, он засуетился вокруг и попытался помочь ему подняться. Джон мог сделать вывод, что пернатый не особо силён, пусть и очень старался самолично поднять пирата. От того, чтобы Попугай под руку довёл его до постели, повар отказался наотрез, гордость не позволила.  — Почему Флинт хотел, чтобы только я знал этот секрет? — Наконец, укладываясь в постель, без энтузиазма поинтересовался Сильвер. — Я остался совсем один! Он всегда хотел, чтобы я стал капитаном пиратов! Джонни считает, ты самый умный из матросов! Значит ты достойный канделябр в мои учителя! — Быстрыми предложениями произносил Попугай, даже забыв слово "кандидат" и заменив на более забавное, как ему показалось. Затем он ловко пресёк закономерный вопрос "а что мне с этого", выудив из кармана плаща свёрток и тыча им в нос собеседника, — Ты получишь карту сокровищ Флинта, если справишься!  Тут Сильвера осенило. Завещая все свои существующие на суше сбережения, капитан обделил лишь своего самого ближайшего матроса, отдав ему одного попугая без гроша добавки. Но вот теперь-то ценность Сильвера была явно выделена. В глазах пирата сразу же загорелось пламя предвкушения. Мозг рисовал яркие картинки того, как вновь великий и уважаемый Сильвер, гордо спускаясь с корабля, полного драгоценностей, одним своим видом утирает нос всем матросам, кто смеялся над ним за такое глупое наследство. Неслыханное чувство жажды обретения бывалого превосходства охватило старого пирата.  — Стой-ка... — опомнившись, Сильвера опустило с небес на землю, — а что за карта у Бонса?  — Ну... — Попугай сунул бумагу обратно в карман, начал вспоминать план Флинта и пытался подобрать слова, — если бы фальшивая карта не оказалась у Бонса, матросы начали бы ворошить славный корабль капитана в поисках настоящей. Этого нам не нужно было, они могли побеспокоить его могилу зря. Ой-вей! Флинт не хотел быть похоронен на суше, он предпочёл гнить в собственном корабле, как и записал в завещании. Сильвер подумал, что план немного подозрительный. Как человек, Билли весьма ненадёжен, ведь глуп и вечно пьян. Кто-нибудь начал бы подозревать обман. Но, затем вспомнив, какими все остальные матросы Флинта недалёкими были, Джон решил, что Билли вполне себе среднячковый кандидат под "хранителя сокровищ", который бы во-первых не догадался о подставе, а во-вторых точно испугается и скроется где-то, где его никто никогда не найдёт. А затем напьётся рома и умрёт там же. — Ах да. Мне нужно от Вас ещё кое-что, — как-то понуро прозвучал Попугай, прерывая мысли Сильвера, — мне нужно, чтобы Вы поклялись! Что не станете пытаться похитить карту.  — Похитить? Зачем же мне это делать, дружок? — Удивлённо усмехнулся пират, хотя эта мысль уже назойливо успела посетить его голову, но разбилась о логику факта того, что птица может сбежать и испортить хитрецу репутацию. Тревожный Флинт точно предусмотрел подобное развитие событий. — Карту Вы должны получить только за дело! За моё обучение. Джонни очень рассчитывает на Вас, но я по натуре опасливый. Мне было бы спокойнее, если бы Вы поклялись.  — Конечно, конечно, — Сильвер был готов перевести клятву во что-то абстрактное, на всякий случай, но пернатый настойчиво протянул ладонь и внимательно наклонился к повару. Видимо, придётся. Никуда не деться, Сильвер пожал протянутую широкую, но лёгкую, руку, — Клянусь.  Обменявшись дружелюбными улыбками, оба молча разомкнули рукопожатие. Ладно уж, Попугай, как капитан, сможет быть полезен в будущем. Эта связь окупится. Спешить некуда. Да и весьма похоже, что он неплохой парень.  — Погоди, так это ты уведомил всех матросов о смерти капитана. Хааа! А мы всё гадали, кто этот странный матрос с ужасным почерком! — Сильвер усмехнулся и хотел было похлопать севшего рядом на кровать Попугая по плечу, но заметил его подавленное состояние. Парень смотрел в пол, сильно согнувшись и облокотившись о собственные колени, сцепив пальцы в замок. Видно было, что любое упоминание покойного напарника вызывает у него боль. Повар продолжил жест, но аккуратно положил ладонь на его плечо.  "Я знаю какого это терять близкого человека" вертелось на языке, но было ощущение, что эти слова создадут обратный эффект. Флинт для Попугая имел очевидно иное значение, нежели жена для Сильвера. И уж тем более, их жизни кардинально отличались. Сильвер мог себе позволить оставить жену одну надолго, да и сам был научен разбираться со своими делами самостоятельно. Что уж говорить о ком-то, кто скрывал свою человеческую внешность, вероятно, столетиями. И даже не умеет жить отдельно от хозяина. Если уж повар чувствовал одиночество после смерти супруги, имея при себе нажитую самостоятельность и собственность, то как сложно приходится существу, которому сейчас даже некуда пойти.  — Джонни считал тебя самым ответственным из всего экипажа. С твоей помощью я отправлюсь дальше один, начну собственный путь морского бандита. Я искуплю своё долгожительство и исполню нашу общую с Джонни цель, — тихо произнёс пернатый. Его голос сильно дрожал. Пират не видел его лица, но точно знал, что он плачет.  — Он учил тебя чему-то сам?  — Только корабельным делам и некоторым бытовым вещам в пределах капитанской каюты. Мы не часто выбирались на сушу. Да и я предпочитал быть птицей, когда мы покидали Моржа. Люди страшные. В начале нашего знакомства! Джонни хотел! Чтобы мы однажды стали напарниками в боях! Он хотел, чтобы мы грабили людей и сражались спина к спине! Но я совершил ошибку!! Я боялся быть человеком!! Джонни считал, я должен сам осмелеть, спустя время! Он даже не напоминал об этом. Но он умер... Он! Умер... — На этот раз парень даже не стал скрывать рыданий. Сильвер бросил взгляд в окно, уже постепенно начинало светать. Имея развитую эмпатию, повар искренне сочувствовал Попугаю, но также умел уважать собственный комфорт прежде всего.  — Мы разберёмся с твоим обучением, дружок. Но сейчас надо спать. На утро, после сна, будет полегче в голове, — потряхивая парня за плечо, обещал пират.  Молча встав с места, пернатый, покачиваясь на птичий манер, подошёл к своей клетке, и ловко присев, подобрал чёрную ткань, лежащую на полу. Он аккуратно накрыл ей золотые прутья, слегка задерживая руку и гладя металл. Клетка действительно была выполнена из чистейшего золота, без примесей, ведь не заржавела со временем, хотя ей очень много лет. Поразмышляв с минуту, Попугай превратился обратно и ловко юркнул в дверцу, несмотря на свои немалые габариты. Сильвер только задумался о том, что ничего плохого не случится, если дверца будет открыта ночью, пернатый, не церемонясь, закрыл её клювом на щеколду и приспустил ткань, чтобы она не оставила щелей.  — Вот ведь пройдоха, устроил мне представление, — Заворчал Сильвер, накрываясь одеялом и гася светильник. — Пройдоха, пройдоха, — тихо, всё ещё грустно, передразнила птица, и сразу же замолчала до самого утра.  Сильвер спал как убитый, ведь слишком устал за день, ещё и Попугай решил подсыпать переживаний. Но вот если проблемы Сильвера касались лишь поиска сокровищ и восстановления репутации, то... Пернатый переживал намного больше и глубже. Суша не была его домом, его домом был корабль "Морж" капитана Флинта. У него не осталось ни близкого человека, ни приятных целей в жизни, ни комфортного уголка. Единственное, что осталось у него от прошлого — золотая клетка. Клетка, которую подарил ему покойный пират взамен старой. Она была выполнена под заказ, специально сделана удобной и большой, учитывая все особенности поведения и габаритов птицы, но не должна была держать его на постоянной основе. У основания клетки была также золотая табличка, с надписью, выгравированной аккуратным почерком капитана: "Моему драгоценному попугайчику от Дж. Флинта", а внизу висельный узел. Он всегда подписывался так.  Попугай не смог уснуть. Он и не подозревал, что воспоминания будут так тяжелы, когда думать о них побудит кто-то другой. Хотя он и до этого с трудом держался. К чёрту, что Сильвер думает, что сокровища принадлежат ему. К чёрту даже то, что это было планом Флинта. Сейчас уже ничего не важно. Ничего из этих металлических безделушек. Ничего в этой жизни не важно. Тихо открыв дверцу клетки, пернатый как можно тише слетел на деревянный пол. Он перевоплотился в человека и вышел в коридор. Попугай хотел открыть входную дверь, но та была заперта. Ах да, на суше есть грабители. Земля всегда казалась для какаду более враждебной. Не долго соображая, птица выпорхнула в открытое окно.  Рассвет действительно красивый в это время года. Солнце только-только начало оставлять свой тёплый свет на земле, и красок было маловато. Попугай запомнил рассветы как самое свежее, что ассоциировалось с капитаном. Простившись с Флинтом, первое что он увидел, был рассвет. Сейчас Попугай считал их наиболее близкими себе. Будто если начать говорить в небо, то его голос непременно услышит покойный. Тяжёлое чувство утраты в груди болезненно давило и опускало на самое дно, но лёгкость воздуха и красота окружения заставляли душу трепетать. Контраст ощущений позволял быть приземлённым и при этом плавать в утренней туманности. Глаза не высыхали с самого момента разговора с Сильвером. Хотелось, чтобы последней недели не существовало. Хотелось, чтобы Флинт имел силу долгой жизни и молодости, совсем как у пернатого. Хотелось увидеть его корабль на горизонте, хотелось чтобы он стоял за штурвалом и добродушно смотрел прямо на Попугая. Хотелось, чтобы махал ему рукой, приглашая вновь подняться на палубу и проделать очередное невероятное плавание. Снова услышать его тёплый голос и размеренную интонацию. Посмотреть в ясные живые глаза. Продолжить совместные путешествия и разбой. Глотая слёзы, рыжий медленно кланялся восходящему солнцу. Он никогда раньше не верил, что после смерти люди попадают на небо. Но после кончины Флинта хотелось верить только в это.  — Я так скучаю, Джонни... Я хочу исполнить наш план только с тобой...