Спасение утопающего

      — Не жмёт? — Рацио аккуратно переплетает тонкие длинные ноги Авантюрина фиолетовой нейлоновой верëвкой, крепко закрепляя их между собой. Стараясь не передавить нежную кожу, чтобы не вызвать неприятных ощущений, он ласкает чувствительные места и уточняет. — Нигде не трëт?              — Н-нет, — прикусывая нижнюю губу, Авантюрин отрицательно мотает головой, пытаясь заверить в искренности слов. С каждым новым мотком, не дающим убежать, его независимость от Рацио улетучивается, и чувство уязвимости подкатывает к горлу горьким комком. На нём из одежды ровно ничего, поэтому задница прижимается к пушистому розовому коврику, находящемуся в ванной, пока Рацио оплетает жалкие бёдра, на которых виднеются яркие пятна-засосы, странными непонятными узлами.              Авантюрин шерудит руками по полу, словно пытаясь зацепиться ногтями за швы плитки, и тяжелее вбирает раскалённый воздух в лёгкие, сходя с ума от того, насколько ласково Рацио проводит по острым коленям тёплыми пальцами. Низ живота пронзает возбуждением, от чего член по-стыдливому каменеет так, будто Авантюрин вновь впервые оказался перед Веритасом Рацио абсолютно обнажëнным.       Неприкрытым и доступным.              — Ты нервничаешь? Мне стоит тебя развязать? Мы можем всё прекратить, — они должны остановиться, если Авантюрин на начальном уровне задуманного уже задыхается от дискомфорта. Нельзя допускать перебоя в человеке, с которого Рацио готов пылинки сдувать, дабы они не нарушили работу внутренних шестерёнок. Иначе вниз покатится вообще вся созданная структура, зовущаяся отношениями между ними двумя.              Однако Авантюрин убеждëн, что хочет поиграть в игру на доверие.              Раньше он играл по-другому. Баловался с удачей. Флиртовал с непробиваемым, с практически безэмоциональным на тот момент Рацио, упираясь дрожащей грудью в железное дуло пистолета, и приказывал ему стрелять, пока сам скрещивал за спиной пальцы в надежде выжить.       Сейчас он играет с самим Веритасом, обладателем самого милого, пусть и сдержанного, смеха, но не для того, чтобы привлечь его хищное внимание. Это давно лишнее. Авантюрин и так уверен, что Рацио не позарится ни на какой другой дорогой камушек, так как они в отношениях уже несколько лет, и нет причин сомневаться в том, что было создано, но…              Но Авантюрин хочет доказать внутреннему «я», которое представляет собой маленького, брошенного, не отмывшегося от грязи ребёнка, что Рацио всегда спасёт и окажется рядом даже в самой стрессовой ситуации. Даже на грани гибели. Провернуть такое с русской рулеткой вновь не получится: там и вправду чистое везение и молитвы всем существующим богам. А в ванной, если он будет тонуть, будучи связанным, Рацио всегда сможет вытащить его наружу, ведь так? Протянуть руку помощи и дать опору, когда Авантюрина будет скручивать противная мокрая смерть.              — Давай свяжем только ноги? И всё? Без рук?.. — Авантюрин сжимается в котëнышный комочек, дëргая носом и надеясь, что Веритас — его Веритас, сидящий перед ним на коленях в одних трусах, согласится и не будет перечить. Не начнёт препираться и просто исполнит небольшую просьбу. Авантюрин же уже отдал жизнь в руки Рацио, безвозмездно, взамен на заботу, любовь и комфортную стабильность. С Рацио ведь действительно спокойно.       Авантюрин из прошлого рассмеялся бы в лицо любому, кто сказал бы, что он свяжет жизнь с помешанным на науке, порой суровым широкоплечим шкафом.              Только вот эта помешанность оказалась смещаема, и Рацио уделяет Авантюрину внимания больше, чем умным записулькам учёных не пойми какого века. Суровость тоже не совсем настоящая. Конечно, Рацио будет соблюдать субординацию в университете, чтобы студенты его уважали и не смели нарушать установленных в аудиториях правил, но дома он превратится в зефиринку, которую надо целовать в макушку, поглаживая. А двухметровая спина Рацио способна защитить полутораметрового с хвостиком Авантюрина от любых невзгод. Будто собой прикрывая все проблемы: как ментальные, так и физические.              — Я не буду тебя заставлять, если ты чего-то не хочешь, — шепчет простую истину Рацио и прикасается подушечками пальцев к мягкой щеке Авантюрина. Он аккуратно целует его в губы, поддерживая подбородок, и убирает пряди выпавших волос, чтобы они не прилипали к лицу. — Мне это просто незачем.              Авантюрин хмурит лоб, то раскрывая, то закрывая рот, не решаясь перечить, потому что осознаёт, что это и вправду так. За всё время их отношений Рацио принуждал только поесть и поспать. И то это были случаи нервных срывов, когда Веритас терпеливо выносил эмоциональные переживания, предлагал кормить с ложечки хотя бы по чуть-чуть и долго рассказывал на ухо всякие занудные истории, прижимаясь ближе и пытаясь убаюкать. Какое-то заботливое принуждение. По логике своей неправильное, но чертовски необходимое.              И это скорее Авантюрин принудил Рацио понарошку притопить его в ванной, наткнувшись на одну из статей в интернете, которая пробила до увесистых мурашек вдоль позвоночника. Полное доверие. Никаких сомнений. Нижний отдаёт жизнь верхнему, и тот не бросает, вовсе нет, а контролирует и заботится. И всё это под толщей воды, когда не знаешь, какой может быть реакция тела.              И раз Авантюрин доверяет себя и во время секса, где его прижимают к кровати, входя, целуя, зажимая шею и находясь рядом, то можно шагнуть и в новую неизведанную пропасть сознания, в которой необходимо столкнуться как с новыми монстрами, сгрызающими остатки внутренностей, так и с лучом света, пробившимся со дна.       С Рацио.               С всегда находящимся рядом Веритасом. У которого мятое по утру лицо, потому что будильник зазвонил слишком рано, а он ещё не успел наобниматься с Авантюрином. Три чашки горького кофе, спасающие от ворчаний на непонятливых студентов. Переписанные по много раз статьи каллиграфическим почерком на самые сложные темы. И кожа аромата зелëного свежего леса, тянущего спокойствием и умиротворением.       Его Веритас, который заместо наскучивших яичниц готовит разнообразные блюда, напоминает брать зонтик, так как Авантюрин, конечно, всегда забывает, и целует настолько крепко, что внутренние тараканы исчезают за ненадобностью, а сердце зажигается вновь.              И этому Веритасу нет причин не доверять.              — Давай сделаем это… — Авантюрин смотрит в отдающие знакомым оттенком карамели глаза, осознавая, что всё вокруг, кроме Веритаса, у которого он хранится в сердце, ничего не имеет значения. Ни секундный обуздывающий страх, ни глупое мешканье, ни пронёсшиеся в голове двадцать пятым кадром боль и разочарование, испытываемые по молодости. Пока в родном взгляде мерцает спокойствие и чистая светлая любовь, он может не переживать. — Я уверен. Я хочу…              — Я ценю наше взаимодоверие, — тёплое прикосновение ладони к щеке окончательно разбивает завывающие сомнения напрочь. Авантюрина невинно целуют в веснушчатое плечо и проводят ладонью вверх, к задней стороне шеи, чтобы скользнуть пальцами по позвонкам и успокоить.              — Это с каждым днём даётся всё легче и легче.              И Авантюрин больше не переживает, что его вещи окажутся выставленными за дверь или будут выкинутыми в окно, потому что Рацио в нём разочаровался и решил с ним покончить. Нет, вовсе нет. Если Рацио что-то не устроит, то он скорее прямо расставит по полочкам все недопонимания, чтобы они нашли компромисс.       Он знает, что Рацио уж точно не станет поднимать руку, растаптывая доверие, и уничтожать сумевшую восстановиться оболочку, неприкрытую масками. Веритас всегда старается не давить на прошлые травмы, а пробует находить обходные пути, если Авантюрин позволяет рефлексировать.              И больше не нужно пугаться, что сказал или сделал что-то не так, ведь уровень отношений перерос момент, когда Авантюрин грыз себя, боясь обжечься строгого огня.              — Раз руки будут развязаны, то тебе будет легче показать стоп-знак, — Рацио разворачивает ладонь Авантюрина, — достаточно выставить два пальца, чтобы я перестал, — он загибает ему все, кроме среднего и указательного, — но если потеряешься и начнёшь биться раньше, то я тебя тоже достану.              — А если… Изначально решу, что не хочу тонуть?              — Тогда просто скажи. Нам не нужно стоп-слово, потому что твоё «нет», даже сказанное на эмоциях, будет расцениваться как окончательное. Не нужно, чтобы ты терпел до последнего, прежде чем попросить меня о помощи, если это можно сделать гораздо раньше.              — Хах… Знаешь, из твоего рта вылетают очень правильные вещи, — он тяжело сглатывает, разглядывая согнутые пальцы, — ещё бы мой мозг до них доходил, и было бы прекрасно.              — Именно для этого мы его сейчас и перестраиваем.              Авантюрин делает глубокий вдох, осознавая, что добровольно соглашается на ломание разума ради последующего комфорта. Вроде бы, это работает именно так. Когда наполняешь лёгкие водой, чтобы выгнать из них противный дым, который заставляет задыхаться. А Рацио же доктор, пусть и не спасающий все на свете жизни, но одну из них точно. Он не умеет делать больно. Правильный же мыслительный процесс выходит?              — Хорошо, да, я верю, — он неловко поднимает голову и целует Веритаса, чувствуя, как верёвки сжимают кожу, сковывая движения. Он никуда не сможет сбежать. Не упрячет от Рацио возможно возникшую во время процесса панику, но будет этому несказанно рад. Ведь рыдать приятней, когда утыкаешься в чьё-то плечо и цепляешься руками, зная, что тебя поддержат. По-другому быть не может. Поэтому саморазрушение души, которую в последствии Рацио собирает по кусочкам, нужно искоренять. — Уложи меня в ванную.              Потянув руки к Рацио, Авантюрин ловко цепляется за подставленную шею, когда чужие ладони ложатся на тонкую поясницу и сгиб связанных ног и поднимают над землёй. Он держится за Рацио крепко-крепко, легонько охая от холодного воздуха, который проходится по обнажённому телу. Авантюрин вдыхает аромат кожи Рацио и жмурится от того, как полувставший член дëргается без стимуляции.              Позволить взять себя на руки, не боясь, что тебя уронят — ещё один способ передачи контроля над собой.              Когда тело оказывается на горизонтальном дне сухой чистой ванны, Авантюрин распахивает глаза. Его взгляд направлен прямо на возвышающегося над ним Рацио, который с такого ракурса выглядит раза в три или четыре или в миллион больше, чем Авантюрин. Он пытается улечься так, чтобы было комфортно и ничего не затекло раньше времени, и устойчиво ставит пятки на пол, убеждаясь, что ноги и вправду не пережимает… Рацио сделал всё хорошо.              Вдох-выдох.              — Я должен отслеживать твоё состояние для предотвращения критических ситуаций, поэтому вопрос: мы продолжаем?              — Д-да, давай, — он смотрит в потолок, отводя взгляд от огромного Рацио, но кожей чувствует изучающий взгляд. И, наверное, не столько из-за того, что Рацио тоже возбуждает вся эта ситуация, сколько из-за неуверенно звучащего ответа.              Но Авантюрин на самом деле хочет опробовать задуманное, по крайней мере, на данной стадии, потому что на член начало давить только сильнее. И не совсем понятно: происходит это из-за ощущения собственной маленькости или из-за промурашивающего чувства, отдалённо похожего на стыд. Потолок, кажется, отдаляется далеко-далеко, а руками хочется прикрыть чувствительные соски, словно Рацио никогда не видел его голым.       Какой позор.              — Сейчас включим воду, — Авантюрин видит, как Рацио выкручивает кран, пытаясь настроить температуру. — Сойдёт?              — Погорячее, — Авантюрин уверен, что холодная дрожь скуëт тело длинными щупальцами, поэтому сразу же просит сделать потеплее. И Рацио не перечит. — Вот так, да, — ударяющаяся по дну вода брызжет на кожу, создавая негромкое постукивание, и мысли бросаются от одного к другому. Кажется, будто весь мир сужается до одной лишь ванны, из которой Авантюрин даже не сможет выбраться самостоятельно. Но Рацио ведь не уйдёт? Останется рядом? — А ты можешь меня касаться? Не переставай касаться вообще. Будь в поле зрения. Не уходи.              — Тшш, конечно, я буду с тобой, — усевшись на колени, Рацио тут же проводит по мягкому животу Авантюрина нежными кончиками пальцев. — Я здесь, я с тобой, видишь? Никуда я от тебя не уйду, — он проводит ими по согнутым коленям и по оголённым участкам кожи, которую не скрывают верёвки. — Я всегда с тобой. Даже если тебе кажется, что меня нет рядом, то это не так. Я тут. Ты мне веришь?              — Верю, — вода покрывает дно тонким слоем, от чего волосы становятся мокрыми.              — Молодец… Я тобой горжусь, — Рацио сильнее нависает сверху, чтобы было удобнее, как Авантюрин и попросил, касаться.              — А… — Авантюрин глушит нуждающийся вздох в груди. — Ты можешь повторить, что ты сказал? — он знает, знает, знает, насколько Рацио не любит повторять произнесённых слов и порой ворчит на консультантов, не понимающих простейших просьб, на студентов, которые вечно переспрашивают, на любого, кто пропускает его ценные слова мимо ушей.              — Говорю, что очень тебя люблю и что ты самый смелый и сильный.              Рацио ругается на любого, кроме Авантюрина.              Абсолютно всегда.              — А я тебя. За всё люблю, Веритас, — он прикасается ладонью к чужой щеке, радуясь, что руки всë-таки не завязаны, и он может притрагиваться в ответ. На лице Рацио расцветает доступная только для Авантюрина расслабленная улыбка, и сейчас именно он походит на довольного упитанного кота.              Ведь ему знать то, что его любят, не менее важно, чем Авантюрину.              И то, насколько же сильно его разрывает из-за обилия чувств к Авантюрину, полностью вмещающемуся в ванну, в которую самому Рацио уместиться весьма сложно, неописуемо. Авантюрин ему доверяет. Верит. Каждый день своей жизни отдаёт по частице души. И сохранять внешнее спокойствие, чтобы пальцы не дрожали, довольно-таки сложно, но он, как верхний в этой сессии, должен демонстрировать уверенность. Так пишется в статьях, обычно не являющихся главными источниками знаний для Рацио, но он прочитал таких бесчëтное количество штук, прежде чем согласиться.              Поэтому себе он доверят и знает, что всё, что слетает с его языка, абсолютно каждое обдуманное слово — правда.              Авантюрин закрывает глаза, чтобы не видеть их домашнюю плитку кофейного цвета, не смотреть на шторку с уточками, которую он сам же и покупал в подарок Рацио, не акцентировать внимание на стоящей бутылочке шампуня, отдающем на коже головы Рацио шоколадом. Вода быстро заполняет собой всё пространство, начиная заливаться в уши, а прикосновения Рацио становятся намного горячее. Особенно, когда он резко трогает член, размазывая ещё не смытую естественную смазку.              Авантюрин от неожиданности хватается за скользкие бортики ванны, но уйти от приятных движений вверх-вниз не пытается. Наоборот, отрывает таз от дна, чтобы Рацио уловил страстное желание продолжить и не останавливался. Проводил большим пальцем по головке одновременно с этим пропуская правую руку под голову Авантюрина, начиная массировать кожу головы и приносить удовольствие, расслабляя и мысли, и тело.              С закрытыми глазами мир ощущается абсолютно по-другому.              Острее, ярче, быстрее.              Особенно, когда лежишь не на привычной кровати с ортопедическим матрасом для больной поясницы Веритаса, а в горячей воде, которая, как Рацио упоминал, расслабляет мышцы и вводит в медитативное состояние. И вправду можно ведь ни о чём не думать, пока сознание находится в туманящей гравитации, в абсолютной пустоте, где мыслей не остаётся вовсе, а ласка Рацио прожигает до самых костей, оставляя красивые отпечатки, согревающие нежными воспоминаниями.              — Ве-ри-тас, ах, милый, — Авантюрин понимает, что набравшаяся вода начинает мешать надрачивать член, водить по основанию и сжимать яйца, практически накрывая полностью, поэтому он упирается пятками о дно, но противные верёвки связаны слишком прочно, и из них не выпутаться.              И это больше не вызывает животного страха.              Только желание поскорее кончить и доказать самому себе, что врезающиеся в кожу нити не смогут остановить его на пути к желаемому.              На пути к Веритасу.              — Не останавливайся, прошу, прошу, Раци, — он пытается перехватить чужую руку, желая сжать еë посильнее, но ему не дают, не больно ударяют, отгоняя, чтобы не лез и не касался себя, ведь контроль над его телом сейчас принадлежит Рацио. Ему надавливают на колени, а внизу всё хлюпает, сводя с ума звуками. Авантюрин рычит и не выдерживает, надеясь, что жалобный молящий взгляд сработает, и умеющий обращаться с ним Рацио успеет довести до крышесносного оргазма, ведь осталось ещё чуть-чуть: поддеть уздечку, влажно провести по розовой головке и дать кончить, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.              — Не сейчас, — звучит грубым приговором, и Авантюрин стыдливо стонет, пытаясь обиженно нарочно схватиться за Рацио, чтобы опрокинуть его в ванну. Только вот Рацио — всё ещё большой и сильный, а он — маленький никчëмный котёнок, с которым играется властный хозяин. Присваивает себе и не даёт разбиться о волну оргазма. Чëрт, чëрт, чëрт.              Авантюрин так просто не сдастся нет. Не выйдет. Он заполучит желаемое и переступит через трудности, если это потребуется.              На лице Рацио появляется хитрая, немного ухмыляющаяся улыбка, в которой не остаётся ни толики былой доброты, и он продолжает касаться, но вовсе не там, где надо. Не сочащегося члена, а впалого живота, не набухших сосков, а вокруг. Авантюрин брыкается, но уже не для того, чтобы вылезти отсюда, как хотелось изначально, а чтобы по-глупому кончить. Ему надо. Иначе он сойдёт с ума.              Но Рацио грозовой тучей наклоняется над ухом, и его строгий голос звучит очень отдалённо из-за толщины воды, которая почти накрыла с головой:              — Кончишь только после того, как я тебя притоплю, — плюётся Рацио словами, беря Авантюрина на слабо, от чего играют желваки, и внутри разгорается настолько, что Авантюрин готов возродиться сожжённой птицей фениксом. Способной биться до самого конца, преодолевая невозможные препятствия и трудности. Что там Рацио бубнил про то, что раньше ведьм топили? Ха-ха, не дождëтесь. Авантюрину далеко до ведьмы. Ведьмам далеко до чистейшей удачи Авантюрина. Он сумеет выжить, он уверен, что Рацио не даст ему умереть, поэтому пойдёт ради его руки на члене, горячего шёпота и тесных прижиманий на всё.              Он ему верит, в этом нет никаких сомнений, поэтому Рацио может сделать всё, что угодно, а Авантюрин останется жив и невредим.              — Я готов, — шипит Авантюрин, бросая смелый взгляд на Рацио, выключившего воду, и, задерживая дыхание, закрывает глаза. Он опускает руки в ванную, чтобы окончательно расслабиться и довериться, так как всё пойдёт по обговорëнному плану, иначе быть и не может. — Топи.              Он вдыхает ещё раз, как на плечи тут же нажимают, прикладывая силу и даже не переспрашивая, от чего Авантюрин вмиг погружается под таящую неизвестности воду.              Накрывающую его с головой, где он перестаёт себя контролировать.              В носу резко жжёт, противно, ужасно, неприятно, и Авантюрин хватается за бортики, чтобы вынырнуть, но Рацио продолжает давить. Хочется раскрыть глаза, покричать, заорать прямо из воды в надежде, что его услышат, помогут выбраться, потому что вода просачивается внутрь через нос, и воздуха перестаёт хватать. Он брякает руками, вовсе забывает, что ноги связаны, и теряет счёт времени, не понимая, сколько секунд уже не дышит и не видит Рацио, будучи придавленным паникой.              Страшно, что он может утонуть с концами и остаться лежать на дне ванной холодным посиневшим трупом. Он ведь тогда больше не улыбнётся, не встретит лучики солнца, пробивающиеся сквозь серые дождливые тучи, не расскажет Рацио какой-нибудь факт, который вот-вот узнал сам. Вдруг он не сможет вновь задышать, не почувствует мягкие пальцы Веритаса внутри себя, когда его будут целовать, шепча заботливые пошлости... Авантюрин не хотел бы не жить, ведь жить, оказывается, намного приятнее.              Особенно вместе с Веритасом.              Неожиданно резко в лёгкие врезается спасительный кислород, а глаза обжигает яркий, пусть и приглушённый свет. Рацио умудряется вытащить Авантюрина наружу и вернуть в сидячее положение, но в голову ударяет странное ощущение, и всё расплывается, поэтому он даже не может взглянуть в чужое обеспокоенное лицо. Вода будто превращается в обжигающий алкоголь и стекает вниз по стенкам носа и горла, заставляя противно кашлять и задыхаться. Она скатывается вниз чудовищным ощущением, от которого хочется спрятаться, чтобы больше никогда его не испытывать, но…              Но внизу пробивает волна вот-вот накатывающего оргазма, напрочь стирающая приченëнный дискомфорт и заставляющая подогнуть пальцы ног, как обычно происходит, когда он кончает.              — Достань меня.              Авантюрин не понимает, что происходит и почему тело реагирует так, ведь дыхание всё ещё ужасно сбито, а уши неприятно заложены. Он чувствует, как Рацио, не медля, подхватывает его на руки, надеясь, что не переборщил.              Что не разрушил хрупкое доверие, которое они трудные годы собирали по кирпичикам и желали закрепить.              Нет, нет, нет.              Рацио прижимает к себе маленького притопленного котëнка Авантюрина, шепча успокаивающие слова и говоря, что он рядом, что никогда не бросит. Никогда. Он даже извиняется, потому что по-настоящему сделал больно тому, кого любит. Непозволительно. Так быть не должно. Но он же не хотел. Да, согласился, но точно не думал, что Авантюрин потеряет связь с реальным миром.              Ведь он, кажется, даже не слушает его. Цепляется пальцами за покрывало, выплëвывая остатки воды, что разрывает лёгкие, и дрожит всем телом. В голове быстро проносится жизнь: но Авантюрин не видит в ней никаких поедающих тело и мозг монстров. Тьма отходит далеко на второй план, может, даже на третий или ещё дальше, ведь всё вокруг заполняет яркий свет, издаваемый тëплым образом Рацио, который всегда остаётся рядом с ним.              И никуда не денется.              — Раци, — Авантюрин кашляет, желая нащупать руку Рацио, — кончить… Хочу кон-чить… Пожалуйста, — пихается под пальцы он, только-только соображая, что они больше не в холодной ванной, а в их согревающей спальне, где нет места злу, а он может шевелить ногами, больше не чувствуя верёвок. — Ты обещ-щал, — на проникающую всюду воду он уже не обращает никакого внимания, ведь сейчас важнее получить быструю, недостающую разрядку.              В которой после потопления он стал нуждаться лишь сильнее.              Очень странно и неправильно, однако больной мозг выбрал быть грëбанным извращенцем и доверять грëбанному Рацио — одновременно.              Тонкую шею целуют, покрывая кожу мурашками, и прижимаются сзади, сгребая в безопасную клетку из объятий. Рацио сдавленно дышит, потому что Авантюрин пихается в тяжёлый стояк тощей задницей, и ускоряется. Авантюрин громко стонет и жалобно, не стесняясь, скулит от того, как бесстыдно Рацио ласкает его член и прикусывает за загривок.              — Ты заслужил, — слетает с губ Рацио и пробивает на скручивающие эмоции, которые желают выпорхнуть наружу. — Можно.              Хватает пары секунд хаотичных ласк рукой, чтобы Авантюрина второй раз накрыло волной и он бурно кончил прямо в руку. И настолько сильного оргазма без проникновения не было давно. Чëрт. Его окончательно придавливает к мягкой кровати, а тело наполняет удовлетворительная лёгкость. Будто накопленные за всё время негативные чувства взорвались вместе с ним, и сейчас он вновь готов наполнять тело любовью к одному единственному человеку.              Трясëтся всё: от кончиков пальцев до губ. Комната кружится перед глазами, то отдаляясь, то приближаясь, и он содрогается от дуновений ветра, не понимая: осталась ли влага на щеках после ванны или от слëз. Но сейчас главное, что Рацио остаётся лежать рядышком и накрывает их двоих тяжёлым одеялом, чтобы Авантюрин не простудился после водной весьма необычной процедуры.              Авантюрин закрывает глаза, потому что ресницы дрожат тоже, и ему требуется время для восстановления и анализирования всего, что произошло за последние минуты две, три, четыре. Фух. Вау. Пиздец. Сколько он находился под водой? Как долго задыхался? Насколько глубоко паника успела пробраться в подсознание?              Рацио целует его в мокрую макушку, и Авантюрин чувствует чужие неловкие приободряющие движения руками, которые водят по животу и груди.              — Со мной всё хорошо… Подожди чуть-чуть, и мы поговорим, — пытается успокоить Авантюрин Рацио, комочком сжимаясь в тёплых объятиях. Он слышит, как Рацио выдыхает и укладывает подбородок ему на плечо, забирая остатки страха губами и прикосновениями. — Не переживай. Ты спас меня.              Спас тем, что появился в сломанной жизни куклы с простреленными ногами и руками, и сумел защитить каждое ранение заботой и поцелуями. Бесконечной любовью и нежностью. Не бросил даже тогда, когда Авантюрин ещё в начале задумывал сбежать и исчезнуть. Не оставил, вытащил из воды, когда стало страшно. Смело пронёс над всеми невзгодами. Сделал приятно, много раз, не останавливаясь и доказывая, что Авантюрин способен наслаждаться вызываемым в теле возбуждением.              Он тяжело выдыхает и разворачивается к Рацио лицом, чтобы найти знакомые губы своими и отблагодарить за всё. За то, что он избавил Авантюрина от грязи тела и души и смог взрастить настолько сильное доверие между ними двумя, что Авантюрин бы вновь отдал свою жизнь Рацио. Не раздумывая. Больше не сомневаясь. Не нервничая и не переживая. Рацио вытащит, он подберёт правильный момент и не бросит Авантюрина одного, навсегда оставаясь рядом.              Его Рацио, Раци, Веритас.              Единственный во всём огромном и пугающем мире человек, которого он по-настоящему любил, любит и всегда будет любить. Не переставая. Тот, кто никогда не предаст и не разочарует, потому что просто не может по природе своей сделать больно Авантюрину.              Его много раз целуют в губы, чьмокают в кнопку носа, водят ласковыми руками по спине, прижимая ближе и показывая, насколько сильно любят.              Авантюрин уверен, что он проживёт с этим человеком всю свою жизнь.              Он купит им парную пижаму, научится ради Рацио готовить, будет как послушная жёнушка встречать после работы и обнимать, потому что скучал. Они заведут кошку, съездят отдохнуть на голубое море, где можно будет позагорать, вместе пройдут тяжкие испытания. Накупят ярких азартных настолок, всяких умных книг со сложными названиями и красивых ожерелий с бряцающими камешками на двоих. Будут класть друг на друга конечности, смотря совершенно глупый, но расслабляющий романтичный фильм, и перережут глотку любому, кто посмеет разрушить их идиллию.              Всё то, что у них уже есть сейчас.              — Прости, — шепчет Рацио, глубоко дыша. Он ведёт кончиками пальцев по лопаткам Авантюрина, тычется в мокрую кожу носом и извиняется. — Я не должен был позволять тебе тонуть.              Не смог бы пережить душные, предназначенные ему биологией дни без светящегося рядышком солнца, которое делает лучше всё, чего касается. Рацио не знает, когда успел стать настолько сентиментальным, ведь слонами, держащими тяжёлый характер, всегда были рациональность и прагматичность, а сейчас… Сейчас он способен двигаться дальше лишь благодаря улыбке Авантюрина, его забавной неловкости, заливистому смеху и словам, где всегда таится поддержка и любовь.              — Тш-ш, — Авантюрин тут же затыкает Рацио поцелуем, осознавая, насколько успел перепугать Рацио. Он прижимается ближе и дышит в чужую шею, поднимая взгляд. Рацио довёл его до состояния, когда ноги трясёт настолько, что он вряд ли встанет сегодня с кровати, поэтому переживать точно не о чем. — Ты был рядом со мной… Ты спас меня, когда мне стало страшно. Я... Я знаю, что ты не дашь мне задохнуться, даже если я начну сходить с ума. Я это очень ценю, Веритас. Я очень люблю тебя.              — А я тебя, — Авантюрин видит, как Рацио значительно расслабляется, и целует его в лоб, приободряясь. — С тобой точно всё хорошо? Давай я принесу тебе воды? — норовя откинуть одеяло, Рацио разжимает Авантюрина, но тут же оказывается пойман быстрыми руками.              Чей обладатель невинно моргает длинными ресницами и вытягивает губки.              — Погоди, а… — можно наблюдать, как хитро дëргается кадык Авантюрина. — А тебе не нужна помощь? Если надо, то я могу, — он скользит взглядом вниз, чтобы указать на выпирающий член Рацио. — Тебе подрочить за своё спасение, м? — прикусывает губу Авантюрин, щурясь. — Звучу, конечно, как самая грязная принцесса, которую только освободил принц… Только не от дракона, а от внутренних тараканов.              — Хочу вытравить каждого, Рин, — Рацио проводит пальцами по виску Авантюрина, одаривая невинным, но чувственным поцелуем, вновь разжигающим внутри уверенность в происходящем. Они справятся со всем, надо просто в это верить и не сдаваться.              — А кончить хочешь, а?              — Ты так спрашиваешь, что у меня не остаётся выбора, — Рацио успевает перехватить шаловливые руки Авантюрина, уже поддевающие резинку трусов. И когда только успевает? Чертяка. — Но это вовсе не обязательно, если у тебя нет сил. Ты же знаешь… Не нужно заставлять себя делать приятно мне, если тебе хочется лежать и восстанавливаться. Особенно после такого.       — Дурак ты, Веритас, если до сих пор думаешь так, — хихикнув, Авантюрин всё-таки пробирается к влажному члену, пробегая пальцами по крупной головке и тут же вызывая сдавленный стон. — Для меня твоё удовольствие не менее важно, чем моё, лишь потому, что в твоей голове это работает точно так же, — шепчет он, продолжая водить рукой, и прикусывает за ключицу, разгоняя по телу Рацио кровь и горячее возбуждение.              — Над этим… Нужно будет подумать, н-но, — Авантюрин выдавливает из Рацио хрипящие звуки, радуясь и по-глупому улыбаясь ему в плечо, потому что Рацио сам спускает трусы вниз, чтобы они не мешались, — но об этом я подумаю потом.              — Вот и правильно.              Авантюрин справляется быстро: находит под подушкой персиковую смазку, выдавливает её на ладонь и обхватывает красивый широкий член. Он метит шею Рацио фиолетово-жëлтыми засосами, так как эту драгоценность, которую нельзя купить ни за какие деньги мира, он никому не отдаст. Не позволит притронуться чужими грязными руками. Не даст отобрать зверям со страшными мордами. Хотя Авантюрин резонно уверен, что Рацио никуда и не уйдёт и всегда будет с ним, с какой бы глубины им ни пришлось прорываться.              — Я тобой тоже горжусь, слышишь? Ты такой же сильный, как и я, — Авантюрин оттягивает чужую мочку уха, сбивчиво дыша, и крепко обхватывает член. Он видит, как мышцы Рацио напрягаются, так как он уже на пределе, поэтому решает сделать окончательный выстрел, чтобы довести до оргазма. — Кончи, мой спаситель.              И Рацио, испытывающий солëное наслаждение, затыкает Авантюрина поцелуем, чувствуя, сколько важных слов за сегодня они произнесли. И пусть в голове темнеет из-за переизбытка ощущений, зато в душе становится на пару килограммов переживаний и нескольких тараканов поменьше. А значит, они молодцы. Вдвоём. Слившиеся в единый организм, где они могут ощущать внутренний комфорт и удовлетворение и не бежать от самих себя.              Разморенный после оргазма Рацио содрогается от переполняющих ощущений. Он тянет Авантюрина на себя и расслабляется, слыша его довольный, как прежде, смех. Вода больше не затапливает лёгкие, а в голове нет паники, ведь с ними здесь ничего не произойдёт. Да и где бы они ни были, тоже. Созданные ими крепкие отношения сейчас не разрушить вообще ничем, и можно спокойно выдохнуть и продолжать заботиться, как прежде, одаривая ещё большей любовью.              Провалявшись в обнимку какое-то время, Рацио находит в себе силы поцеловать Авантюрина и встать с кровати, чтобы принести им воды. Пробку из ванны он вытащит после, когда-нибудь потом приведёт всё в порядок, ведь сейчас тело трясется и хочется как можно скорее вновь прижаться к Авантюрину, счастливо распластавшемуся по кровати. Улыбчивому и очень довольному. Потому что о нём думают и переживают.              Рацио по-другому не может.              — Веритас, — Авантюрин поднимает взгляд, приняв сидячее положение и обхватив принесëнный Рацио стакан. — Как долго я был под водой?              Минуту? Две? Три?              — Секунд шесть, не больше, — произносит Рацио, заваливаясь рядом, чтобы уложить голову на мягкие бëдра, с которых прошли все следы от верёвок. — Больше я бы не позволил.