Заглуши мою боль

На Фэн Синя невыносимо смотреть.   Даже стоя на расстоянии целого дворца верховного Владыки, Му Цин может ощущать вибрации боли, что исходят от его божества-соседа, разделяющего с ним южные владения. Его взгляд, лучащийся обыкновенно дерзостью и яростью, подавлен. На лице абсолютно нечитаемое выражение, а все краски будто покидают кожу, оставляя за собой лишь бледность и тусклость. Прославленный генерал Наньян представляет из себя не более, чем выцветшую оболочку, и отчего-то это Му Цина нервирует. Тот факт, что им приходится делить миссии и так малоприятный, а уж отстраненность и рассеянность Фэн Синя грозят довести до белого каления.   Это начинается давно. Примерно сразу, как они с небольшой разницей возносятся и занимают даже здесь, в священных небесных чертогах, весьма близкое друг к другу положение. Их неудобное соседство приводит к постоянным столкновениям. Дракам, словесным перепалкам и различного рода подлостям.   Стремясь избавиться от прошлого, обелить себя, стереть сам факт существования его человеческой жизни, Му Цин попадает в ловушку. Это выглядит как наказание судьбы – тот факт, что приходится делить свое божественное существование с таким типом, как Фэн Синь. С человеком, который относился к нему словно к грязи на собственных сапогах. Надменно, предвзято и жестоко. Этот гадкий человек был и является причиной стольких страданий, что на него невыносимо даже смотреть, не то, чтобы кооперироваться и сражаться вновь спина к спине. После всего, что они проходят, Му Цин вряд ли сможет представить себе ситуацию, где он проявит полное доверие к нему, бывшему когда-то самым верным соратником. Несмотря на все земные распри, что они делили будучи смертными в момент падения государства Сяньлэ, Фэн Синь и Му Цин, как самые преданные слуги, обнажали оружие, чтобы защитить свою родину, своего господина и друг друга. Столько воды утекло с тех пор…   Несмотря на всю глубину своей праведной ненависти, уходящей корнями в глубокую юность, такого отношения к Владыке Наньяну больше никто не разделяет. И все слова Му Цина о его бесполезности в качестве бога упорно игнорируются. Фэн Синь – едва ли не самый любимый представитель высших небес. Пример благочестия и силы, на который хочется неотрывно смотреть и воспевать в балладах.   Му Цину хочется в него плюнуть.   Он – его заноза в заднице и, выслушивая очередные назначения на миссии, он борется с нестерпимым желанием удариться головой о ближайшую стену. Голос совершенной владыки Линвэнь давит на уши, лишает всяческого выбора, пригвождает к месту. Она смотрит прямо Сюаньчжэню в глаза, пресекая всякие попытки к спору. Ей возмущенные возгласы южных генералов порядком надоедают за прошедшие столетия.   Череда бесконечных миссий и битв не имеет перед собой конца. Это больше похоже на нескончаемый круг, по которому ходит каждый Бог войны, независимо от местности и своего статуса. В мире людей всегда что-то случается и не проходит и недели, как новое задание падает на стол, вынуждая вновь и вновь сплетаться в сражении с темными существами. Это рутина, от которой становится тошно слишком быстро. И вот уже парчовые одеяния и золотые колонны не кажутся такими привлекательными, как собственная смерть.   Владыка Сюаньчжэнь думает об этом каждую ночь, когда готовится отойти ко сну, в котором не нуждается. По правде говоря, для него это способ скоротать время. Как-то уменьшить то количество часов, что приходится работать. Неважно, видит ли он сны или погружается в глубокую медитацию – его разум остается очищенным от всего мирского. От ненависти, что плещется через край, от досады и разочарования в собственном существовании и от чужой головной боли, которая отчего-то становится его собственной.   Это начинается давно. Му Цин замечает в Фэн Сине изменения так отчетливо, что самому от себя становится мерзко. Он знает этого человека с детства, делил с ним комнату так много лет, что невольно научился различать все оттенки эмоций на смуглом лице. И последнюю сотню лет Му Цин видит там только боль. Будь то весёлое пиршество во дворце очередного божества, тихая улочка небесной столицы или очередная кровавая битва, Фэн Синь всегда без исключения окутан аурой страдания. Мука настолько, вероятно, сильна, что ему не удается сдерживаться и он теряет контроль над собственными эмоциями. Му Цин, который знает каждый его жест, каждый взмах руками и выстрел из лука, всегда видит, когда боль становится настолько невыносимой, что Наньян осекается. И это раздражает.   Ему до одури хотелось бы не ощущать так остро чужую слабость, потому что, по сути, Му Цин не имеет к ней никакого отношения. Это не должно его трогать и будоражить, это не должно бросаться в глаза только лишь ему. Порой Сюаньчжэнь думает, какое же все-таки столичное общество холодное и лицемерное. Все небесные чиновники такие искренние друзья между собой: делят заслуги, вино, утехи и миссии. Развлекаются на одних пиршествах, утоляя жажду в острых ощущениях, которых в большинстве своем лишено их божественное существование. И, когда чужие руки совершенно приятельски обнимают за плечи, призывая чокнуться кубками и залиться в звонком смехе, все это ощущается крайне неискренним. Глаза этих благородных господ светятся равнодушием и абсолютной отстраненностью в каждой мысли. Им всем плевать, и Му Цин с этой истиной знаком с детства. Она вбита под кожу жестокостью его господ. И даже будучи приближенным к знати настолько, насколько не дозволено мечтать трущобному выродку, Му Цин так и остается навсегда отбросом. Ему доводилось знать лишь единое исключение, подтверждающее правило. Но даже это уже давным-давно разрушено.   Оттого проявлять участие к Фэн Синю видится дикостью. Му Цин хорошо приспосабливается с детства и перенимает небесные порядки так быстро, что вот уже вряд ли кто-то сможет лишь по его виду или поведению сделать вывод о его незнатном происхождении. В этом холодном месте, пропитанном ядом и покрытом морозной коркой безразличия, видеть чужие эмоции столь ярко – практически недозволенно.   – Ублюдок, смотри, куда стреляешь! – Му Цина разрывает яростным негодованием.   Его трясет с той самой минуты, как они с Наньяном встречаются в начальной точке и плечом к плечу спрыгивают с небес, чтобы исполнить долг и миссию, изложенную в целых трех свитках. Это демоническое гнездо выглядит дерьмово. С самого начала заставляет насторожиться, сосредоточить все силы и внимание в оружии, крепко удерживаемом в руках. Любой шорох вызывает переполох и ощущается буквально смертельным.   Смрад пропитывает каждый цунь пространства. Здесь пахнет кровью, ядовито сладкой и немного железной; пахнет погибелью, отдающей ужасом. Тут слышатся стенания, словно сами стены сводчатой пещеры их издают. Энергия сбивает с ног своей интенсивностью, и Сюаньчжэнь старается не делать даже лишних вздохов, будто отрезая себя с помощью духовных сил от окружающей среды. Ему подобное не тяжело – годы тренировок делают его сильным бойцом. Точным, свирепым и на удивление тонко умеющим управлять своими силами.   Наньян же растерян. Его глаза бегают из стороны в сторону, пытаясь одновременно охватить взглядом всё вокруг и будто бы не в состоянии сосредоточиться на чем-то одном. Это выглядит странно: то, каким несдержанным и несобранным может быть этот человек.   Память Му Цина услужливо подкидывает картины юности, когда его собственные руки дрожали, сжимая метлу, а Фэн Синь, напротив, поражал цель непременно метко и точно ­– в самое яблочко.   И вот Наньян осекается. Его рука крупно вздрагивает и стрела, пропитанная духовными силами, мерцает нестабильно, будто у ее хозяина не хватает мощи сцентрировать энергию, придать ей тонкую, смертоносную форму. Это требует удивительного мастерства, которым Фен Синь непременно обладает. И все же, он лажает. И Му Цин кричит.   Чжаньмадао сверкает в глухой тьме пещеры. Искры, выбиваемые из него, тускло освещают пространство недолгими вспышками, но этого достаточно, чтобы увидеть секундную растерянность на лице Фэн Синя и толпу уродливых туш, стремящихся их убить. Демоны такого класса для небожителей подобного уровня словно игрушка для ребенка – не представляют никакой опасности. Но, когда их численность столь велика, а один из воинов допускает осечки, ситуация болезненно быстро становится из безобидной – плачевной. И Му Цин ощущает это собственным плечом, пронзенным ударом темной энергии. Ощущает тяжестью в голове от излишней концентрации.   Безысходность, злость и обида вдруг сплетаются в нервный комок, оседающий камнем в груди и очень явственно ощущающимся под ребрами.   Он не может доверять своему напарнику. Тот едва ли способен стрелять в темноте с той головной болью, что его, безусловно, преследует. В былые времена он мог бы выпустить тысячу духовных стрел с закрытыми глазами и ушами, и каждая попала бы в цель. В былые времена его плечо ощущалось надежной опорой и не было никаких сомнений, что Фэн Синь закроет собой от любой угрозы.   Му Цин такой дурак, раз продолжает жить прошлым.   Он так ненавидит Фэн Синя.   В настоящем нет ни единого шанса, что Фэн Синь сможет защитить хотя бы самого себя. Его выстрелы неточны, каждый третий бьет мимо цели. Это заставляет Му Цина морщиться и язвительно закатывать глаза. Подлетать со спины и отталкивать старого товарища, ловко меняя их положения так, чтобы Наньян оказывался за ним, там, где меньше всего вероятность пострадать.   Это отвратительно, что в пылу боя, действуя лишь на инстинктах, укоренившихся с той поры, когда Му Цин еще и меч толком не умел держать, он все равно старается защищать. Такая простая и непреложная истина, и сколько боли ощущается в сердце, стоит только сосредоточиться хоть на секунду и взять свои же действия под контроль.   Сюаньчжэнь фыркает, отходя на несколько шагов и набрасываясь на причудливого демона со всей яростью, на которую способен. Чжаньмадао режет тела, сгустки темной энергии и ядовитая черная слизь летят во все стороны, окропляя и обжигая одежды и доспехи. Каждый удар пропитан неподдельной ненавистью и огромным количеством духовных сил. Лезвие в руках сияет в ночи, растворяет сумрак, окутавший их плотной пеленой. Отблески клинка мерцают во тьме, бросают уродливые тени на и без того непривлекательных существ, вызывая приступ тошноты.   Краем глаза мечник наблюдает, как Фэн Синь нервно дергается, но продолжает упорно драться, выпуская стрелы, созданные его духовной энергией. Это тепло, исходящее от юрких стрел – тоскливо знакомое, и Му Цин не хочет думать о том, что помнит это ощущение близости родной когда-то силы.   Их смертоносный танец длится недолго. Му Цину хватает десятка минут, чтобы разобраться со всеми, оседая на землю посреди поля, залитого гадким смрадом. Он с трудом опирается на меч, обессиленный битвой, но виду старается не подавать. Не ведет даже бровью, несмотря на ноющую тупую боль в боку от острых когтей чудовища. В них был яд, сомнений нет, но не смертельный или хоть сколько-нибудь угрожающий жизни божества его уровня сил. И, тем не менее, это доставляет дискомфорт.   Полы рваных одежд липнут к коже, делают ее грязной, мерзкой и неидеальной. Это разрушает образ всегда сдержанного и превосходного владыки Сюаньчжэня. А ему очень не нравится оголять свою сущность. Даже перед тем, кто с ней лучше всех знаком.   Му Цин ни на миг не забывает о присутствии Фэн Синя за его спиной. Тот стоит целехонький, но выглядит куда более потрепанным и больным. Черты лица искажаются, брови сходятся на переносице, губы плотно сжаты в одну тонкую линию. На лбу появляется морщина, делающая мужчину на несколько десятков лет старше. Будто его истинный возраст, совсем невообразимый для простого смертного, вдруг проступает во всей его наружности. Наньян выглядит измотанным, утомленным старикашкой. Плечи сгорблены, словно носят тяжесть целого мира на себе годами. Одна рука до хруста сжимает изящный золотой лук, а вторая стискивает голову около виска: там, где боль, вероятно, ощущается сильнее всего.   Несмотря на явный признак мучений, Фэн Синь берет себя в руки и подходит к Му Цину, хотя где-то в глубине души и понимает, что не должен бы этого делать. Это ничем хорошим не закончится, любой их разговор – прелюдия к драке и в конце любой дороги они бьют друг другу морды, разбивают носы и ломают кости. Это их способ оставаться в контакте друг с другом, доносить нужную информацию и вообще хоть как-то коммуницировать. Они не умеют словами. Больше нет.  Если нужно друг с другом говорить, каждый предпочтет приправить это насилием. Просто чтобы напомнить о том, какую боль они причинили друг другу.   Оттого Му Цин дергается и свирепеет, подскакивая на ноги одним простым, но мощным движением. Его оружие уже в ножнах, но это нисколько не умаляет того факта, что он взбешен. Кулаки сжаты до предела и так и рвутся засадить точный удар в челюсть. И Му Цин бы ударил. Обязательно бы ударил, оставил бы след на чужом лице, стер бы гадкую ухмылку с губ, напомнил бы, как сильна ненависть между ними. Но рука дрожит, так и оставаясь на месте.   Наньян смотрит хмуро и исподлобья, как и всегда. Это выражение на его лице для каждого окружающего должно означать лишь одно – высшую степень недовольства. Он смотрит так на многочисленных собраниях, отправляясь на миссии, выслушивая причитания совершенной владыки Линвэнь. За этим не должно ничего скрываться, но Му Цин, демон его раздери, читает между строк так, словно Наньян для него – очень близкий человек. Самые мельчайшие детали выдают лучника с головой: уголки глаз нервно подергиваются; губа закушена, будто в безмолвной попытке сохранить покой; все движения рваные и слишком размашистые.   Му Цин ненавидит себя за то, что знает.   Он не позволяет Фэн Синю начать разговор, потому что совершенно точно не имеет желания драться с ним после того, как какая-то нечисть оставляет глубокие царапины на его боку. Поэтому Сюаньчжэнь закатывает глаза и молча подходит к своего боевому товарищу, стараясь лицом показать все то отвращение, что вызывает в нем даже такой короткий контакт.   – Что ты… – Фэн Синь пытается, но оказывается остановленным чужой вскинутой ладонью.   Взгляд Му Цина заставляет Фэн Синя ощущать себя виноватым и в кой-то веки ему и вправду есть, чего стыдиться. Он знает, что был не так полезен в бою, как должен был. Он видел, что большую часть работы проделал мечник.   – Заткнись, Наньян!   Му Цин делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить бушующий шторм чувств в своей груди. Он должен напоминать тихую гавань, где по воде даже рябь не идет. Только лишь полный штиль. Но он вскипает; буря поднимается где-то изнутри, вздымая со дна груз разбитых надежд, что прочно врастают в нутро Му Цина столетиями. Энергия струится бешенным горным потоком и требуется несколько мгновений, чтобы утихомирить ее и направить в самые кончики пальцев.     Ночь темна и нет ни единого источника света, чтобы рассеять мрак. Оттого кажется, что все происходящее на залитой кровью и ядовитой слизью полянке среди густого леса – иллюзия. И то, как прославленный владыка Сюаньчжэнь подходит к своему извечному врагу и сопернику. И то, как сам генерал Наньян обескуражен настолько, что застывает в неверии.   Руки Му Цина хватают чужое лицо резко и грубо. Пальцы впиваются в виски и давят с такой силой, будто стремятся расколоть череп и проникнуть в самый мозг. Тонкая и очень деликатная нить сил пробивается сквозь бесцеремонную дерзость и Му Цина прошибает яркой вспышкой боли. Всего на мгновение, но этого хватает, чтобы взглянуть на Фэн Синя чуть более обеспокоенно, чем ему хотелось бы.   Чужая головная боль настолько давящая и распирающая, что становится трудно сохранить ровность дыхания. Она локализована в висках – именно там пульсация наиболее невыносима. Это ощущение слишком яркое: лишает внимания, не дает четко видеть картину перед собой, притупляет все инстинкты. Это объясняет столь посредственную битву Фэн Синя. Но это не объясняет, почему придурок терпит такие невыносимые страдания, да еще и смеет идти на миссию, где от него зависит кто-то другой.   – Мнишь себя благородным?   Голос Фэн Синя глухой, будто отголосок эха среди высоких скал. Едва различимый, но все же достаточно, чтобы Му Цин скривился и впился ногтями в загорелую кожу, замечая, как та воспаляется и краснеет под таким натиском.   Мнит ли он себя благородным? Ничуть. Му Цин просто измотан битвой и тем фактом, что ему приходится ходить на миссии с обузой вместо великолепного воина. Есть задания, где справиться одному не представляется возможным, но Сюаньчжэнь вынужден это делать годами, потому что кто-то не может собраться и излечить свою дурацкую головную боль. Ведь, если вдуматься, Му Цин замечает симптомы добрую сотню лет. Но лишь последние года поведение южного генерала становится настолько жалким, что уже невозможно терпеть.   Но отвечает он совсем другое. Старается задеть побольнее, ткнуть в открытую рану грязной палкой и вызвать боль не только физическую, но и душевную. Если уж он тратит драгоценные духовные силы на помощь кому-то, кого ненавидит, Му Цин должен сделать все, чтобы компенсировать свой добрый поступок. Если Му Цин переступает через все приличия, он должен ударить в ответ. Да побольнее.   – Чушь, Наньян, – яда в тоне Му Цина явно больше, чем в тех существах, что он порубил. – Тебе просто тяжело признать, что ты, будучи знатного происхождения, не так и уж и благороден, как должен бы. А кто-то из самых ужасных трущоб может проявлять бескорыстную доброту.   Попадание прямо в яблочко. Фэн Синь заводится с пол оборота, уже вскидывая руки, чтобы оторвать Му Цина от себя, но оказывается весьма быстро остановлен, буквально парой ловких движений.   – Не дергайся, если не хочешь умереть от искажения ци, – цедит Сюаньчжэнь, одной рукой удерживая Фэн Синя, а другой все еще продолжая распутывать клубок боли в его голове, облегчая хоть немного состояние.   – Отвали от меня!   Помощь Му Цина оказывается действенной, раз у лучника появляется столько сил на полный злобы и отчаяния крик. Этот вопль вызывает переполох вокруг. Ночной лес словно оживает около них: птицы взмывают в небо, кружа темными пятнами на фоне неяркого отблеска полумесяца; слышится вой волков, которые будто вторят тону Фэн Синя.   – Не принимай мою помощь на свой счет, – отрезает Му Цин злобно, отряхивая ладони в приступе брезгливости. Кончики пальцев жжет болью от того, как много энергии сквозь них прошло за столь короткий срок. – Я облегчаю свое существование. Столь бесполезного напарника я уже давно не встречал.   – Самодовольный ты кусок дерьма, Му Цин! – Ревет лучник яростно. Его глаза наливаются кровью, а крылья носа опасно вздымаются, предвещая готовность к очередному бою. – Думаешь, что лучше всех?   – Лучше тебя уж точно.   – Да ты…   – Что? Более собран? Более сдержан? Брось, Наньян, в том состоянии, в котором ты сегодня был, из меня даже лучник вышел бы лучше.   Фэн Синь всегда был честен с собой и окружающими, но, когда дело касается Му Цина становится сложно контролировать себя. Разум тут же охватывает ненависть такой силы, что затмевает вокруг него абсолютно все. И зачатки благоразумия в том числе. Он вполне осознает свое состояние и то, как слаб он был сегодня против демонов. Но будь он проклят, если позволит такому напыщенному индюку, как Сюаньчжэнь, тыкать его носом в собственную слабость.   – Тебя не просили о помощи, Му Цин! Раз ты такой сильный воин, справляйся с миссиями сам!   – Я бы с радостью, да только владыка Линвэнь пихает тебя как приложение к каждому свитку с заданием.   – Это ты докучаешь мне в каждой битве после вознесения, – вопит Фэн Синь раздосадовано. – Мне не нужен такой напарник, как ты.   Эта фраза все еще звучит как пощечина и Му Цин инстинктивно дергается, будто от удара. Всего лишь на миг на лице проступает какая-то эмоция, которая никогда не должна была вырваться на волю.   – Что ж, Генерал Наньян. Будь по-вашему.   Он отступает на пару шагов назад, быстро вычерчивая рядом печать путешествия на тысячу ли.   Му Цин бросает последний взгляд на Фэн Синя, стараясь выглядеть озлобленно и грозно. Но в нем видится лишь усталость, а дрожащие кончики пальцев против воли бросаются в глаза.   – Удачного путешествия в небесную столицу, мудак.   Ехидные слова тонут в вспышке перемещения и Сюаньчжэнь исчезает из виду, оставляя Фэн Синя стоять одного последи темного леса с болью, окутывающей его голову.