Заглуши мою боль

Боль сжигает изнутри.   Такая тягучая, монотонная, словно раскаленный метал, перетекающий по сосуду. Боль становится родной – буквально частью его самого и Фэн Синю становится страшно от того, что он уже и не помнит себя до всего этого.   Каждый день, стоит солнцу занять свое место на небосклоне, как по расписанию виски пронзает будто мечами. Тысяча острых игл вспарывают черепушку, вонзаются и калечат, набирая интенсивность вместе с дневными заботами. Каждая новая молитва, поступающая к небожителю, делает боль мощнее, пока к вечеру под гнетом прошений и суеты, Фэн Синь не падает замертво в кровать в своих покоях.   И так изо дня в день. Год за годом. Век за веком.   Наньян исполняет свои обязательства четко. Его натура воина, честь и достоинство делают его одним из наиболее почитаемых божеств как на небесах, так и среди простых смертных. Его молят обо всем на свете и на каждое прошение он находит ответ. От самых мелких неурядиц до крупных бедствий, где недостаточно одной лишь его воли для устранения проблемы. Наньян сияет в своей славе, сжимает лук в руке и создает золотые стрелы, пропитанные ярчайшей духовной энергией. Он ослепителен, честен в суждениях и резок в действиях. Беспрекословный идеал добродетели, мужественности и красоты.   Он не может попасть в мишень, потому что порой боль так велика, что застилает обзор.   Количество молитв, которыми занята голова Фэн Синя, столь велико, что поразило бы любого, если бы об этом только кто-нибудь знал или задумывался. Среди небесных чиновников не принято вмешиваться в дела друг друга, предлагать помощь или же вникать в чужие проблемы. Едва ли кто-то из божеств вообще замечает, что их товарищ находится в весьма плачевном состоянии. Вероятно, в курсе дел находится одна лишь Линвэнь. Эта богиня литературы сведуща о делах каждого бога от мала до велика и держит в голове подробности всех событий, происходящих в мире. Она пару раз делает замечания Наньяну. Он уверяет, что справляется. На этом посягательство на порядки в его дворце прекращается. Никто не смеет критиковать его дела или оспаривать его решения, хоть со стороны всем заметно, насколько они сомнительны.   Небесный порядок весьма прост – чем больше у тебя храмов на земле, тем больше служащих на средних небесах. Младшие чиновники – опора любого божества. Это плечи, на которых держится и функционирует божественная канцелярия. Именно младшие всегда отвечают за те мелкие поручения, на которые не хватает времени и сил Генералам и Владыкам. Сортировка молитв, отсеивание ненужных, бесполезная бумажная волокита и все то, чем уважающие себя Боги не занимаются. Так поступают все: каждый имеет армию людей в своем подчинении, их дворцы кипят от голосов и работы, а столы ломятся от явств. Вино течет рекой, а праздного времени, которое можно провести за весельем и танцами – предостаточно.   В скромном жилище Наньяна пусто и мертвецки тихо. Пронизывающая все, звенящая и отбивающаяся от стен тишина – вечный спутник дворца Владыки юго-востока. Здесь одиноко и холодно. Стены не украшены узорами и лепнинами; нет ни картин, ни драгоценных ваз в широких коридорах.   Личные покои и кабинет местного хозяина завалены свитками от пола до потолка. По коврам полосами разлетается исписанный прошениями пергамент. Тут и там можно заметить следы от чернил, сломанные кисти, пустые чайники и треснутые пиалы. Этот хаос, впрочем, имеет четко упорядоченную структуру и небожитель, сидящий за своим низким столиком, кажется, знает, где что лежит. Он контролирует все вокруг себя, пусть и не всегда имеет время навести порядок. Наньян справляется.   Очевидно, это не так, но Фэн Синь упрям настолько, что никогда в этом не признается даже самому себе. Признать поражение будет означать признать себя слабым. А это едва ли не самое большое испытание для такого стойкого человека, как он. Стоит хоть чуть ослабить контроль, позволить себе малейшую толику слабости – и все вокруг летит к чертям. Ему едва ли пару раз в жизни приходилось оказываться в таких ситуациях, но каждая, похоже, грозила изничтожить все живое вокруг мужчины. Истоптать его близких, забрать родных и воткнуть оголенный кинжал прямо в сердце.   Настоящие проблемы начинаются, когда помимо Линвэнь, о ситуации узнает другой небожитель. Тот, кому не следовало бы в это дерьмо лезть.   Фэн Синь ненавидит Му Цина.   Это непреложный факт. Солнце встает на востоке, Наньян готов убить Сюаньчжэня в любой момент времени. Ни у кого нет сомнений в давней, закостенелой вражде этих двоих. Их скандалы – самое яркое событие столицы. Их драки – лучше любого театрального представления. Об их конфликте слагают легенды и пишут песни. Даже их последователи перенимают поведение божеств, которым молятся, и тоже люто ненавидят друг друга. Сколько раз двоим генералам приходилось спускаться в мир людей, чтобы пресечь очередное столкновение смертных? Сколько раз это кончалось их собственной дракой?   Такие глубокие и разъедающие чувства могут быть только у двух людей, которые когда-то знали друг друга слишком хорошо. У людей, у которых есть общее прошлое.   Это тянется корнями в глубокую древность и едва ли кто-то, кроме них самих, может достоверно указать на причину столь яростного противостояния. Но, если бы кто-то спросил Фэн Синя, он непременно ответил бы грозно и язвительно: «Сюаньчжэнь при жизни был хитрецом и предателем. Втирался годами в доверие к королевской семье, чтобы в момент нужды растоптать их». И это даже не будет лукавством со стороны Наньяна. Но и не будет полной правдой.   Истина в том, что причины их глубокой нелюбви друг к другу куда неочевиднее. Да, Му Цин покинул их в самый неподходящий момент, избрал путь собственного комфорта и совершенства, поставил во главу угла себя, а не других. И это до сих пор ощущается, словно предательство и больно жжется в груди, стоит бросить взгляд на прославленного Сюаньчжэня. Это объясняет ненависть Фэн Синя. Кажется, этой причины вполне достаточно, и никто не задает никаких вопросов, всем вокруг очевидны промашки юго-западного бога войны. Что прячется в глубине и неизвестно ни одной живой душе, так это то, что Фэн Синь не может терпеть Му Цина с юности. Столь язвительный и совершенный в своем убогом существовании, он всегда действовал на нервы потомку благородных родителей, выросшему при дворе. Целые поколения людей служили королевской семье, чтобы Фэн Синь в конце концов оказался защитником наследного принца. И он, несомненно, считал себя лучше и достойнее какого-то случайного парнишки с улицы, которому повезло попасть под милость слишком уж доброго наследника Сяньлэ.   Честь, оказанная Му Цину в то время, будоражила душу юного лучника так, как не будоражило ничто. Он трудился, казалось, с рождения, чтобы стать тем, кем он являлся, а кто-то лишь удачно оказался в нужном месте и в нужное время.   Чего никогда не замечал Фэн Синь будучи шелудивым юнцом, так это того, с каким пылом и страстью Му Цин работал с самого его первого дня в храме. С каким трудолюбием и преданностью исполнял любой приказ, терпя унижения и оскорбления. Оскорбления, которыми осыпал его сам Фэн Синь, не обращая никакого внимания на приставучего служку с чересчур темными глазами.   Фэн Синь глубоко вздыхает, окидывая зал собраний, чтобы найти в толпе своего старого врага. Взгляд Му Цина такой же темный, как в юности, жжет кожу, оставляя под собой обугленные дыры на сердце и душе. Он остр и прям, подобно его сабле. Режет без разбора и какого-либо сожаления. Генерал, облачённый в шелка и надменность, смотрит высокомерно, свысока. Подбородок вздернут, а руки скрещены на груди. Его вид раздражает Фэн Синя, но он продолжает неотрывно смотреть в ответ. Даже эта немая игра в гляделки ощущается опасно между ними двумя.   Впрочем, как и всегда, эта сцена длится недолго. Укол боли пронзает внезапно и беспощадно, выводя вмиг из столь с трудом сохраняемого равновесия. Фэн Синь жмурится, стискивает кулаки и пытается сделать десять глубоких вдохов и выдохов. Все вокруг него думают, что это лишь способ Наньяна утихомирить свою ярость и погасить пожар, охватывающий его из-за ненависти к Сюаньчжэню. Иронично, что лишь Сюаньчжэнь знает, что прячется за дрожью в руках и столь внезапной переменой в лице. Ожидаемо, что он ничего с этим не делает.   Чужие речи словно патока в голове Фэн Синя: тянутся мучительно медленно, густо обволакивают сознание, поглощают и так и остаются непонятыми. Он не участвует в обсуждении, лишь кивает и хмурится, силясь перебороть желание стиснуть голову руками. Обычно это помогает: боль физическая всегда хорошо перекрывает отвратительную пульсацию в висках и дает хоть какую-то передышку.   Проходит какое-то время, и нарастающая пытка уже застилает весь обзор вокруг. Даже с открытыми глазами Фэн Синь наблюдает лишь тьму. Это окутывает его паникой, заставляет сердце сбиться с установленного ритма, а навязчивые мысли прорасти шипами в его отравленном, измученном сознании.   Фэн Синь тяжело переносит эти минутные потери контроля и полной дезориентации. Он, привыкший держать в руках все свои дела, отслеживать и продумывать каждое действие, стоит неподвижно, молясь непонятно кому о том, чтобы не свалиться прямо перед Верховным Владыкой и полным залом Божеств. Ему мерзко от самого себя, но Наньян ничего не может с этим поделать. Эта боль, что прошибает голову и окутывает тягучей мучительной тьмой, родная. Она срослась с мужчиной намертво, стала неотъемлемой частью его существования. Кажется, избавься он от боли - и пропадет вся его божественная сущность. Фэн Синю кажется, что он просто недостаточно старается и оттого получает столь плачевный результат. Возможно, ему следует больше времени уделять молитвам, еще чаще спускаться к смертным, делать больше, чем он делает сейчас. Потому что, сколько бы он ни старался, как много бы сил ни прикладывал, Фэн Синь не преуспевает в жизни ни в чем. Все его заслуги – эфемерные и им самим ощущаются абсолютно незначимыми.   Порой он думает, что, если бы смог стать более достойным, смог вознестись раньше, то падения его родной страны не случилось бы. Будь он сильнее, то смог бы исполнить свой долг в качестве телохранителя Королевской семьи. Фэн Синь имел бы возможность их защитить и спасти. Трудись он чуть усерднее…   Все эти мысли подобно рою ядовитых змей, с которыми Наньяну не под силу справиться. Они нашептывают всякое, особенно, когда боль становится невыносимой, и он уже не слышит собственные мысли за этим гулом. Остаются лишь нескончаемый поток молитв, журчащий буйным потоком где-то в его голове всегда, да ворох сожалений, съедающий изнутри.   Когда приступ утихает, генерал Наньян открывает глаза. Его внешний облик ничуть не изменился за те пару минут, что он провел, борясь с мигренью. Руки все также скрещены на груди, а ноги крепко держат его в вертикальном положении. И, все же, пара взглядов заинтересованно скользят по его статной фигуре, а пара удивленных шепотков доносится до слуха.   – Слишком бурная ночка, а? – Пей Мин, покровитель севера, ухмыляется и играет бровями, толкая Фэн Синя в бок.   Тот в ответ закатывает глаза в абсолютно чужом жесте, но не успевает даже об этом подумать, переключая все внимание на слова Владыки.   Свитки с заданиями ложатся в руки каждого небожителя и толпа бурным потоком устремляется на выход, разбирать поручения или предаваться праздным развлечениям.   Фэн Синь дежурно кланяется коллегам, улыбается совершенно искусственно и наигранно. Эта веселость совершенно никак не касается его глаз, наполненных лишь едва уловимым страданием, но никто этого, конечно, не замечает.   – Генерал Наньян, как ваше самочувствие в последние дни?   Линвэнь спрашивает будто бы невзначай, но эта женщина ничего не делает просто так. Правая рука самого Владыки, верховная Богиня литературы не интересуется из праздного интереса самочувствием хоть кого-то из пантеона божеств, если это никак напрямую не касается ее работы. И Фэн Синь чувствует подвох, он знает, что за ее учтивой фразой что-то последует, но он так устал, что просто не может думать еще и об этом.   – Совершенная Владыка Линвэнь, с моим самочувствием все хорошо. Благодарю за проявленный интерес.   Он слегка склоняет голову и делает попытку уйти, но женщина быстро пресекает его поползновения к побегу.   – Отчет Генерала Сюаньчжэня говорит об обратном. Ваше изложение последней миссии вообще весьма отличается. Можете это как-то объяснить?   Фэн Синь смотрит на нее удивленно, моргая медленно, будто пытается отойти ото сна. Он пишет свой отчет размашисто и одновременно смазано, не вдается в подробности, но описывает ситуацию предельно честно: акцентирует внимание на том, что большую часть работы проделал Му Цин, не пытаясь уменьшить его заслуг или забрать внимание на себя. Но, к сожалению, у него нет представления о том, какую версию излагает этот маленький ублюдок. Написал ли он о его полном провале? Упомянул ли о его, Фэн Синя, неприятном недуге?   – Нет, не могу, – выдавливает из себя, наконец, Бог войны сдавленно.   – Генерал Наньян, – вздыхает устало женщина, будто эта беседа ее смертельно утомляет. Так и есть, вероятно. Потому что она повторяется уже не первый год. – Это не мое дело, почему вы добровольно подвергаете себя мучениям, но, если качество работы будет страдать, я доложу об этом Владыке. Вот, возьмите.   Она протягивает свиток, скрепленный печатью лично Цзюнь У. Так выглядят приказы, не терпящие отлагательств и не подлежащие обсуждениям.   – Это приказ об открытии дворца Наньяна на средних небесах.   Фэн Синя бьет по голове этим заявлением, а укол боли врезается в виски с такой сокрушительной силой, что своды зала собраний дворца Шэньу вмиг становятся не более, чем белым размытым пятном. Он никак не выдает себя, но Линвэнь откуда-то понимает, что мужчина перед ней снова не в норме. Сделать с этим она ничего не может, да и не желает. В сущности, ее задачей было донести приказ до строптивого и упрямого генерала. То, как он будет примиряться с этой информацией – не ее дело.   От того женщина в черных одеяниях кланяется почтительно, что-то еще говорит и удаляется в сторону своего храма, медленно перебирая ногами и растягивая прогулку.   Так уж вышло, что Фэн Синь является единственным небесным чиновником, у которого нет ни одного младшего служащего. Вот уже сто с лишним лет он ведет свои дела уединенно и полностью автономно, не нуждаясь ни в какой поддержке извне. Его молитвы всегда тщательно разобраны, отсортированы и исполнены. Наньян – хорошее, доброе божество и этот факт подтверждает стремительно разрастающаяся толпа его последователей. Люди все строят и строят новые храмы в его честь, воскуривают больше благовоний и возносят с каждым днем больше молитв. И это никогда не доставляло дискомфорта.   Но это стало невыносимым последний десяток лет, вот только Фэн Синь упорно не желает связывать свою головную боль с растущим числом последователей. Он ведь справляется, и что с того, что небольшой дискомфорт отравляет все его существование? Стоит работать усерднее и голова не будет болеть от количества ежедневных молитв и прошений.   Когда Фэн Синь приходит в себя, то обнаруживает себя стоящим возле массивной мраморной колонны, устало привалившимся к твердой поверхности. В зале собраний поразительно пусто. Сквозь огромные сводчатые окна непрерывно льется золотистый свет, играя с мозаиками на потолке и стенах. Блики блуждают по росписи стен, оставляя причудливые узоры, от которых у одиноко стоящего мужчины голова кругом идет. Или это все же от нескончаемого потока мыслей? Он не хочет знать.   Улавливая чужое движение где-то совсем рядом, Наньян даже не утруждается, чтобы поднять голову и взглянуть на незваного гостя. Му Цин стоит точно в такой же позе, привалившись спиной к колонне и скрестив руки на груди. Его не видно, но неуловимая волна духовной энергии слишком четко ощущается в окружающем пространстве. Фэн Синь знает ее наизусть. Выучил с юности, когда еще этот несносный мальчишка только-только формировал свое духовное ядро. Он сам еще тогда не мог разобрать собственного потока энергии, строящегося по телу, а Фэн Синь уже знал, как та ощущается.   – Что ты написал в отчете Линвэнь?   Фэн Синю не хочется драться, поэтому он проглатывает «маленький ублюдок», которое так страстно желал добавить в конце своего вопроса. Он знает, что проиграет, а разрушения дворца Шэньу могут вполне серьезно привести к изгнанию на годочек другой.   – А ты?   Му Цин выходит из тени. По обыкновению язвительный и надменный, он взирает на своего оппонента свысока. Ему, вероятно, нравится ощущать свое превосходство даже в таких мелочах.   – Правду.   – Да вы просто конченый, генерал Наньян.   Вышеназванный с таким удивлением вскидывает голову, что приходится инстинктивно схватиться за висок правой рукой в непреднамеренной попытке заглушить боль. Это не остается не замеченным и Му Цин в ответ хмурится.   – Что ты, блять, сказал? – Фэн Синь давится вздохом негодования.   – Ты непроходимый дурак или просто от головной боли уже сходишь с ума? – Му Цин подходит так близко, что теперь в воздухе витает не только его духовная энергия, но и специфичный аромат масел, присущий только ему. Фэн Синь не может уловить, что это за запах, но он совершенно точно усиливает пульсацию в голове. – Ты пытаешься так браво скрывать от всех свою слабость, а потом пишешь в отчете, что не справляешься, сам себе роя могилу?   Яд в его голосе мог растворять железо, насколько сильно тот пропитал все существо генерала Сюаньчжэня. В темных омутах глаз блистает отражение солнечных бликов и чистая, неподдельная злость.   – Твое какое собачье дело, что я пишу в отчетах? Предполагается, что ты, как и я, пишешь правду, – Фэн Синю требуется приложить усилия, чтобы не сжать кулаки и не пустить их в ход. – Или ты совсем растратил способность выражаться честно, Му Цин?   Ему бы следовало подумать над всей этой ситуацией чуть дольше. Поразмышлять над мотивами и поведением каждого из них. Возможно, тогда бы Фэн Синь пришел к логичному выводу: любая ложь Му Цина может идти только ему во благо. Возможно, генерал Наньян понял бы, что его вечный соперник и оппонент лукавит в своих официальных бумагах в стремлении прикрыть чужую задницу, подставляя свою. Вероятно, это показалось бы ему благородным поступком, только вот для Фэн Синя «благородство» и «Му Цин» едва ли когда-нибудь смогут встать в одно предложение.   Оттого, делая поспешные выводы, юго-восточный Бог выставляет себя дураком перед своим извечным врагом. Кидает в лицо ему его доброту и провальную попытку прикрыть, помочь. Он так отравлен своей болью и бесконечной вереницей дел, которые только и падают на голову, что разглядеть чужое неравнодушие за потоком ненависти и брани не представляется возможным. Не застилай агония обзор Фэн Синя, возможно логическая цепочка из столь очевидных действий Му Цина сложилась бы как следует: прикрытие на миссии, попытка заглушить боль, вранье в отчете, чтобы прикрыть его провал.   Му Цин в приступе праведного гнева не выдерживает – проезжается-таки кулаком по чужой челюсти. Прикладывает сильно, до рассечения кожи, до брызг крови, летящих из чужого носа и так заманчиво прекрасно отблескивающих в лучах ослепительного солнца. Он бьет остервенело, пытаясь выплеснуть всю накопившуюся обиду и раздражение. Вкладывая в этот очередной удар так много смысла, который, впрочем, его сопернику никогда не удастся разглядеть.    – Пошел ты, генерал Наньян, – выплевывает Му Цин с ненавистью, вытирая небрежно руку о полы своего верхнего одеяния. – Владыка может низвергнуть меня в мир смертных, но я больше никогда не пойду с тобой на миссию. Мне не нужен тот, кто не может себе даже сопли вытереть, не то, что прикрыть спину.   Он разворачивается на пятках и уходит, отрезая себя от возможности избить Фэн Синя до полусмерти.   А хмурый Бог с разбитым носом так и продолжает стоять, привалившись к колонне. Одна его рука сжимает проклятый свиток с указом, а другая – окровавленную скулу.