Заглуши мою боль

Каждая их попытка поговорить оканчивается так.   Стоить затронуть серьезную тему, и вот они уже вступают на зыбкую почву, рискуя утонуть в бурлящем потоке эмоций. Он сносит абсолютно любые предохранители в голове и не важно, как долго они притворялись приятелями и вели светские беседы на миссиях. Между ними не все в порядке.   За предыдущие месяцы попыток наладить отношения они так и не поговорили по-настоящему. Сколько бы раз Фэн Синь ни засыпал на руках Му Цина, сколько бы раз Му Цин ни приходил сам, навязывая свою помощь, это не сделало их ни на шаг ближе друг к другу. Именно поэтому прямо сейчас, стоя перед дворцом Наньяна, они разыгрывают драму в трех актах для всех желающих небесных чиновников, изнывающих от скуки.   Между ними сгорает прямо на глазах совсем недавно выстроенное доверие. Фэн Синь видит, как все те часы, проведенные наедине, обесцениваются с каждым выкрикнутым словом.   Все начинается тривиально. Они спорят о том, чей дворец возглавит очередную миссию, требующую больших человеческих ресурсов. Задание не из легких, нужно взять подкрепление минимум из десяти человек от каждого Бога войны. И это, казалось бы, не тот вопрос, который даже теоретически может привести к столкновению или конфликту, но фраза за фразой – и вот уже между Наньяном и Сюаньчжэнем повисает темная туча.   – Возьми воинов с запасом, если не хочешь провалить задание, – кипит Му Цин, обращаясь к своему напарнику на несколько тонов выше, чем того требуют приличия.   По правде, приличий в нем не остается. Он будто превращается в маленького охамевшего простолюдина, который смеет вопить посреди богатой улицы господ. И как же Му Цин ненавидит это ощущение.   –  Может, лучше ты возьмешь больше людей вместо того, чтобы раздавать случайные советы? С чего это я, мать твою, должен рисковать своими служащими больше, чем ты.   Это простая фраза становится для Фэн Синя ошибкой. Он понимает это почти мгновенно, но уже находится в пылу словесной битвы, а хороший воин, как известно, не в силах остановиться, если уже вступил в бой. Вот и Фэн Синь, заведенный до темных точек перед глазами и искр, исходящих из его оружия, никак не может прекратить. Слова льются и льются до тех пор, пока более хладнокровного Му Цина не прорывает в ответ.   – Рисковать? – Выкрикивает Сюаньчжэнь, сжимая рукоять меча. К этому моменту у них уже приличное количество зрителей. – Твои сопляки не знают, что такое риск. Я потерял двоих отличных парней, пока твои щенки отсиживаются в тепле и безопасности.   – Может они просто были такими же слабаками, как и их Бог?   Му Цин застывает, цепенея. Кажется, вся толпа замечает, как в его взгляде что-то ломается, и те остатки спокойствия, что он все еще в себе имел, улетучиваются. Развеиваются по небесной столице.   Фэн Синь зол. Он кипит от ярости, которой совершенно не может управлять. И сегодняшняя потасовка всего лишь предлог, чтобы ее выплеснуть. Хотя он и понимает, что явно перегнул палку, втягивая в это смерти ни в чем не повинных людей, которые, между прочим, косвенно спасли его собственную жизнь. Однако, когда на глаза опускается пелена гнева, а голову распирает нарастающей болью, Фэн Синь теряет всяческое понимание того, что он сам несет. Ему просто хотелось вывести Му Цина из себя, заставить его показать истинное лицо. Убедиться, что это все еще тот, кого он знал годами.   Дело в том, что непонимание сжигает Фэн Синя изнутри вот уже некоторое время. Он не может сфокусироваться, потому что становится очень и очень зависимым от чужих прикосновений и внимания. И подобное с ним происходит впервые. Фэн Синь не привык опираться на кого-то, кроме самого себя. Особенно когда его работоспособность полностью зависит от воли другого человека. Он сильный Бог, его любят последователи, ему приносят дары со всего юга, но он не может спокойно функционировать, если его враг не окажет милость и не исцелит его. И Му Цин никогда не отказывает. Он приходит. Чаще всего сам, предлагая помощь молчаливо и не прося ничего взамен. И Наньян не может понять почему. Вынашивает ли тот какой-то хитрый план? Или издевается над ним? Не может же быть такого, что Му Цин это делает по доброте душевной. Скорее уж из жалости.   Все эти мысли и противоречия отравляют голову Фэн Синя. Он борется с ними. Напоминает себе, что, если бы Му Цин и хотел что-то сделать, то уже давно бы сделал. Он столько раз засыпал у него на коленях, что мог бы раз тридцать, как минимум, проснуться с перерезанным горлом или кинжалом, торчащим из груди. Но все было в порядке, и это рушит привычную картину мира Фэн Синя настолько, что он не может спать, прокручивая в голове причины.   Иногда Фэн Синю жаль, что они не способны просто сесть и поговорить. Любая попытка – заведомо провальная и оканчивается так же, как и сегодня: Му Цин бросается вперед, метя кулаком в чужое лицо. Такое случается редко, Сюаньчжэнь обычно никогда не нападает сам первым. Только лишь провоцирует своего оппонента, пока тот не сорвется. Но сегодня все иначе. Сегодня их неспособность говорить приводит к тому, что Му Цин, вероятно, покажет всей столице, за что вознесся как Бог войны, несмотря на смазливую внешность.   Удар удается отбить и Наньян уклоняется изящно, но слегка с опозданием. Следующий выпад не заставляет себя ждать, и это очень быстро превращается в ожесточенную схватку. Не одна из тех потасовок, где они дерутся как люди, а бой, где каждый жаждет обнажить оружие и пустить его в ход на противнике.   Каждый удар приправляется резкой фразой или обвинением. Они, видимо, намереваются вспомнить абсолютно все, что когда-либо делали или говорили друг другу. Толпа вскоре начинает расступаться, давая больше пространства. Никто не лезет, ощущая сгущающуюся в воздухе духовную энергию, подавляющую каждого вокруг них. Каким бы предвзятым ни было отношение чиновников к этим двум бывшим слугам, в глубине души даже самый стервозный Бог литературы признавал: южные Боги войны свирепы и несокрушимы. Их стоит бояться, даже когда они идут войной друг на друга.   Внезапно серия удачных подсечек дает Фэн Синю преимущество и он валит Му Цина на брусчатку, удерживая того коленом, прижатым к груди.   В воздухе витают оскорбления, которыми щедро одаряет Наньян своего товарища.   «Трус». «Предатель». «Обманщик». «Мерзавец».   – Я считал тебя другом, а ты ушел, – выплевывает Фэн Синь, хватая Му Цина за верхние одежды, только чтобы оказаться отброшенным на несколько метров.   Сюаньчжэнь вскакивает изящно, отряхиваясь. Он делает несколько шагов вперед, поправляя одежды лениво и непринужденно. Словно и не лежал пару секунд назад на земле.   – Другом? – Холодно дразнит он. – Ты относился ко мне как к дерьму под своими ботинками – всегда обходил стороной, пока случайно не вляпаешься.   Ледяная улыбка застывает на лице и Му Цин смотрит так, словно готов убивать. За напускным спокойствием кроется огонь и толпа вскрикивает, когда он оказывается возле Фэн Синя в мгновение ока, ударяя того коленом в живот так, что у него кровь проступает на губах.   – Грязный прием! – Толпа вопит, кто-то даже рукоплещет.   Требуется пара секунд, чтобы прийти себя, но Фэн Синь отвечает сразу, даже не разогнувшись. Он все еще может ощущать руки Му Цина, сжимающие его плечи.   – Чушь собачья, мать твою! Мы дрались спина к спине. Я всегда тебя прикрывал, а ты меня.   – Из практических соображений, Генерал. Ситуативный союз.   Фэн Синь злится. Сильно. Он не думает о Му Цине так уже очень давно.   – Ты никогда не был практичным или подходящим под ситуацию. Но я все равно тебя защищал.   Удар, затем еще один. Загорелый кулак врезается в плечо, выбивая его. Му Цин отскакивает на несколько чжанов, держась за руку. Они начинают играть по-взрослому, раз Фэн Син вкладывает все духовные силы в кулачный бой. Такой выпад мог бы уничтожить низкорангового демона в мгновение ока. Половина из тех, кто следит за их боем, даже не обладает хотя бы такими силами.   Му Цин ухмыляется холодно и устало, обращаясь к своему противнику:   – Почему не защищал в тех ситуациях, когда мне нужна была защита? Когда меня обвиняли в воровстве и предательстве? Где ты был? Тыкал пальцем в меня с остальными!   Это звучит словно оправдание или пустые обвинения, однако они оба знают, что каждое слово Му Цина – правда. Болезненная, ничем не прикрытая, обличенная в грубые слова правда. Фэн Синь действительно совершал множество ошибок. Возможно, каждый день рядом с Му Цином когда-то давно был ошибкой. Может быть, стоит принести извинения за каждое нанесенное оскорбление, каждый нож в спину, что Фэн Синь всаживал годами.   Все это пустое. Чтобы извиниться, нужно жалеть о содеянном. А чтобы пожалеть, нужно простить. И, тем не менее, Фэн Синь слишком ошарашен собственными мыслями, чтобы что-то сказать.   – Я….   Это все, что удается промямлить, прежде чем Му Цин впечатывает его в стену собственного дворца.   – Подавись своим лживым дерьмом. Мы никогда не были друзьями!   Никогда. Ни в тот день, когда Му Цин спас его в лесу. Ни в тот день, когда Му Цин откликнулся на просьбу о помощи и исцелил его после разговора с Линвэнь. Ни в один из тех дней, что они проводили за чашкой чая и уютной беседой.   Осознание отзывается горечью во рту. Горло сдавливает настолько, что, попытайся Фэн Синь ответить, получился бы только хрип. Он пристально смотрит в глаза Му Цина, пытаясь встать с колен. Лицо того ничего не выражает, будто привычная маска холодности снова опускается на свое законное место.   Фэн Синь желает продолжить бой. Хочет выбить из Му Цина все дерьмо, пока не почувствует, что выжег всю свою ненависть по отношению к нему. Но все, что он чувствует – это боль.   Стоит подняться на ноги, как непреодолимое желание рухнуть вниз снова заковывает его тело. Прилив жгучей невыносимой боли начинается с затылка. Она словно укрывает голову, пронзает подобно лезвиям, пока в висках не начинает стучать с такой силой, что зрение меркнет. Перед глазами все расплывается, а единственным желанием, вытесняющим все другие, становится смерть.   Такое происходит нечасто. По правде говоря, Фэн Синь может припомнить только лишь три подобных приступа, и все они заканчивались тем, что тонкие ледяные пальцы вцеплялись в голову, утихомиривая боль.   Сегодня подобной роскоши не будет. Не будет, вероятно, больше никогда.   Фэн Синь морщится так, что это становится заметно. Закусывает губу до одинокой капли крови, что из ранки стекает по подбородку. Рука сама по себе тянется к голове, чтобы сжать в привычном жесте.   Периферийным зрением Наньян видит, как дергается в его сторону Му Цин, но толпа младших служащих очень быстро его перехватывает, окружая со всех сторон и не давая сделать ни одного лишнего шага в чужой дворец. Даже сквозь кровавый туман в голове Фэн Синь осознает, как его подчиненные рискуют, и благодарен за это от всей души.   Требуется вся выдержка, чтобы развернуться и уйти с прямой спиной. Вероятно, это не та кульминация, которую хотела бы увидеть толпа. Оттого кто-то освистывает их, будто и впрямь находится на цирковом выступлении.   Десяток шагов до парадного входа во дворец кажутся пыткой. Дорога ощущается так, будто усыпана битым стеклом, и каждое движение приводит к неуправляемой вспышке боли. К концу пути, когда остается лишь руку протянуть и толкнуть дверь, Фэн Синь отстраненно понимает, что глаза стали влажными, а по щекам катятся слезы, размазывая по ним грязь.   Внутри пусто и тихо. Все служащие остались снаружи и никто не видит, как их покровитель и господин падает на колени, цепляясь за голову. Жалкое зрелище того, как сильный воин вмиг ломается. Да так, что за осколками видна его истинная сущность: сломанного, убогого и совершенно измотанного человека.   Сегодняшний приступ боли выглядит как повод сдаться, потому что Фэн Синь теряет всякую надежду на то, что сможет взять себя в руки и начать медитацию, чтобы прийти в норму. В груди все еще печёт от ярости. Гнев никуда не уходит, но, возможно, трансформируется. Теперь он не столько направлен на Му Цина, сколько на самого себя.   В голове звучит его собственный голос, Фэн Синь слышит все свои мерзкие слова. Отчаянно хочется выдрать себе язык, но это быстро проходит, растворяясь в новой волне нестерпимой боли.   Это невыносимо. Ни одна рана, никакой демонический яд, ничто не сравнится с тем, что в этот момент испытывает Фэн Синь. Приступ такой силы, что сводит с ума. Забирает остатки разумности, заставляет желать полного и тотального забвения.   В голову внезапно приходит мысль о том, что это кара. За все то, что он наговорил Му Цину. За то недоверие, что проявил. За каждое предательство с его стороны. Что ж, заслуженно, если подумать. Но от этого не менее больно.   Сознание меркнет, пропадая урывками. Перед глазами мелькают картины из прошлого. Из тех, что вызывают только новые слезы. Все провалы Фэн Синя, как на ладони, появляются и исчезают из памяти. Его недочеты, его вина.   Он слаб, черт подери. Так слаб…   Более близкое знакомство с полом останавливают чьи-то руки и будь Фэн Синь проклят, если он не знает, чьи именно. Сознание играет злую шутку, потому что куда вероятнее, что происходящее – галлюцинация, чем то, что Му Цин действительно здесь.   – Дурак, – слышится слабо, словно из-за кромки воды. – Боги всех трех миров, какой же ты дурак, Фэн Синь.   Это абсолютная правда. Фэн Синь ощущает себя таким идиотом, расслабляясь в чужих руках непозволительно быстро. Это противоестественно – доверять человеку, которого собственноручно так сильно ранил не более, чем часом ранее. Но состояние лучника настолько паршивое, что никакой другой альтернативы перед ним не встает, кроме полного беспамятства. И, возможно, второй вариант был бы куда более приемлемым.   В этот раз исцеление не ощущается так, как раньше. Силы Му Цина нестабильны, а руки на висках дрожат. Его буквально трясёт и это передается Фэн Синю.   – Как бы я хотел убить тебя прямо сейчас, – шепчет Сюаньчжэнь обессилено.   Он не убирает рук, надавливая пальцами на акупунктурные точки, проводя массажными движениями к верхнему даньтяну. Его касание привычно бережное, избегающее новой боли, успокаивающее и странным образом распутывающее тугой ком агонии в голове Фэн Синя. В нем нет агрессии.   – Убить тебя за все то, что ты наговорил, – добавляет он, чуть сжимая пальцы. – За то, что я все равно пришел.   «Никто тебя не звал», рвется из Фэн Синя, но он молчит, потому что знает, что сказать такое будет гнусно. К тому же, он бы позвал, если бы мог, потому что доведен до той точки отчаяния, когда готов на коленях молить о помощи. Так сильна его боль. Но Му Цин, благородный засранец, избавляет его от подобных унижений.   – Ты не должен был приходить, – хрипит Фэн Синь совершенно чуждым ему, кротким голосом. Он наваливается на Му Цина, цепляясь руками за его одежды, пытаясь удержать самого себя на месте. – Не после всего, что я сделал.   – Ты неблагодарный ублюдок, Фэн Синь, – горько тянет Му Цин на грани слышимости.   В его голосе есть то, что так привычно для Фэн Синя. Разочарование. Таким голосом с ним говорил отец, когда они виделись в последний раз. Таким голосом Дянься отсылал его прочь много лет назад.   Му Цин отстраняется и сердце Фэн Синя сжимается в неконтролируем страхе. Поза меняется, но незначительно, что вызывает у лучника еще один удивленный вздох. Он оказывается прижатым к чужой груди в мгновение ока, даже ни одно возражение не успевает сорваться с губ. Одной рукой Му Цин приобнимет его за талию, удерживая на месте, а другая ложится на середину лба, продолжая тонкой струйкой вливать духовную энергию.   Му Цин держит безапелляционно. Крепко и надежно, не обращая внимание на то, что его плечо в лучшем случае выбито. В худшем – раздроблено. Своя боль его, кажется, не волнует, настолько он поглощен чужой.   – Зачем ты все это устроил? – Внезапно спрашивает он тихо, оглаживая рукой чужую сгорбленную спину.   – Я не знаю, – честно выдает Фэн Синь. – Я не хотел ничего такого.   – Просто у нас всегда так, да? – С губ срывается смешок и Му Цин, скорее всего, ухмыляется. – Стоит искре пролететь и мы взрываемся.   Фэн Синю невыносимо хочется оторвать голову и взглянуть мужчине в глаза, но его держат крепко. Без единого шанса вырваться, ему остается только прикрыть веки и расслабиться, укладывая голову в изгибе сломанного плеча Му Цина.   – Извини.   Тихая мольба – это все, на что Фэн Синь способен. Боль потихоньку отступает и тело расслабляется после длительного напряжения и истощения. После приступов всегда хочется спать, но после такого ему явно полагается кома дня на три минимум.   – За что ты извиняешься?   – За все.   Му Цин застывает и Фэн Синь может лишь ощущать то, как меняется его настроение.   – Когда извиняются «за все», будто бы не чувствуют вины ни за что.   Довольно честно. Но выделить то, за что именно хочется принести извинения так невероятно тяжело. Час назад Фэн Синь с уверенностью сказал бы. Что не сожалеет ни о чем, что когда-либо делал. Когда ярость уступает место ясному сознанию, приходит понимание, что он сожалеет буквально обо всем. Весь Му Цин – одно большое чувство вины.   – Мне жаль за все слова, что я сегодня сказал. Особенно про твоих ребят.   Фэн Синь начинает с малого, но это то, о чем он и правда сожалеет. Те люди не были слабаками и их риск спас ему жизнь. Говорить такое о мёртвых – весьма низко. Гнусно. Говорить такое, зная как Му Цин заботится о своих подчиненных – верх цинизма, за который он заслуживает быть уничтоженным.   Му Цин вздыхает над его головой.   – Это было низко, – простая констатация факта, и все же Фэн Синь ощущает себя очень пристыженным. – Поэтому я не сожалею, что я тебя ударил. И я не буду за это извиняться.   Справедливо, думает Фэн Синь. Он и не ждет извинений за это, поскольку понимает всю степень своей вины. Сожаление – это то чувство, с которым он знаком уж слишком близко.   – Мне жаль, – продолжает свое покаяние Наньян, – что я… такой.   Не нужно видеть лица Му Цина, чтобы знать, что он наверняка закатил глаза или язвительно вскинул бровь.   Фэн Синю требуется все самообладание, чтобы продолжить. Потому что эта покаянная беседа должна была случиться много лет назад.   – Я… – слова извинений даются тяжело, застревают в горле. Уточнить, что означает «такой» практически невозможно. Просто Фэн Синь сожалеет буквально о всем своем существовании.   Он знал всегда, что несправедлив к Му Цину. И когда ему было шестнадцать лет, и сейчас, будучи прославленным Божеством. Раньше это было странное чувство, сотканное из зависти, непонимания, непринятия нового и простой банальной надменности. Будучи знатного происхождения, он не мог понять, как какой-то оборванец с улицы может быть талантливым и достойным. Не прошло много времени, прежде чем до Фэн Синя дошло, что этот бедняк невероятно способный и временами куда более воспитан, чем сам личный защитник Его Высочества. Но было уже поздно. Недоверие и предвзятость поселились в сердце, и даже тысяча битв и сто лет не смогли убрать их оттуда.   Парадоксально, но именно доброта Му Цина топит в нем лед.   Он ерзает в чужих объятьях, но ему не позволяют вывернуться достаточно, чтобы взглянуть в лицо Му Цину. Будто тот намеренно ему этого не позволяет. Возможно, это и вправду проще: говорить так, не глядя друг на друга.   – Иногда ты правда такой глупый, Фэн Синь, – Му Цин вздыхает, наклоняясь чуть ближе к мужчине в своих руках. – Но я все равно не могу смотреть на то, как ты мучаешься болью.   Это заставляет Фэн Синя приложить достаточно усилий, чтобы оторвать голову от груди мечника и бросить подозрительный взгляд глаза в глаза. Лицо Сюаньчжэня – непроницаемое. На нем не прочесть ни одной эмоции, как ни старайся. Это проверенная защита, когда тебе есть, что скрывать. Му Цин делает так постоянно, стремясь отгородить себя от других и удержать чувства под замком. Возможно, поэтому половина небес считает его чересчур напыщенным и холодным.   – Почему ты мне помогаешь? – Этот вопрос как маленький неутихающий уголек тлеет в груди Фэн Синя. Ему хочется уже давно спросить, что движет его напарником. Что заставляет переступать через ненависть.   Что вообще может заставить человека помочь тому, кто ни разу не поворачивался к нему лицом? Фэн Синь отвратительный человек. Слишком упрямый, чтобы взглянуть правде в глаза и понять, что Му Цин никогда не делал ничего подлого по отношению лично к нему. Кроме того ухода, конечно же. Однако, раз и сам Фэн Синь оказался предателем, то какое право он имеет осуждать?   Какое право он имел выкрикивать это слово ему в лицо, имея в свидетелях все небеса?   – Почему ты думаешь, что должна быть причина?   – Должна, – Фэн Синь тяжело вздыхает, обдумывая свои слова. – У всего в мире есть причины, даже у твоего странного поведения.   – Считаешь мое поведение странным?   – Мы буквально только что устроили, мать его, самое зрелищное представление на небесах, – усмешка искажает лицо лучника. – Я оскорбил тебя и твоих людей.   – А я тебе врезал так, что придется отстраивать новую внешнюю стену во дворце.   – И после этого ты все равно здесь.   Лицо Му Цина всего на миг становится каким-то совершенно уязвимым, но он быстро возвращает себе контроль. Рука, все это время прижимающаяся ко лбу, сползает вниз, обхватывая шею сзади. Поток духовной энергии все также спокойно струится, проникая в каждую мириаду. Тягуче и вязко циркулирует по телу прямо к золотому ядру и Фэн Синь ощущает жар в груди от того, как Му Цин аккуратен и упорен в своем желании помочь.   Му Цин смотрит так пристально, что хочется смущенно отвести взгляд, но Фэн Синь этого не делает. Он все еще ждет ответа и полон намерений его добиться.     – Ты наговорил дерьма, Фэн Синь, – наконец начинает Му Цин. – И я наговорил дерьма. Но, если ты думаешь, что даже после всего этого я могу игнорировать то, что ты умираешь от боли, то ты меня совершенно не знаешь.   Признание вызывает легкий шок, но силы настолько покинули тело Фэн Синя, что он не может дать никакой бурной реакции.   – Почему сейчас? – Тихо уточняет он. – Почему ты помогаешь только сейчас? – Наньян звучит слегка отчаянно и хрипло, но старается контролировать голос. – Мы ругаемся и поливаем друг друга помоями больше ста лет. Что изменилось?   – Я точно знаю, когда именно твоя головная боль стала невыносимой, – Му Цин отводит взгляд в сторону, глядя, как солнечные лучи танцуют по выцветшим стенам дворца. – Я всегда видел, но никогда не мог помочь. В конце концов, ты бы мне не позволил, правда?   Едва ли сам Фэн Синь может вспомнить, когда это началось. Он всегда был уверен, что почти никто в мире не в курсе его проблем, кроме, может быть, Линвэнь, знающей все и обо всех. Как так вышло, что человек, которого он считает врагом с момента знакомства, знает об этом?   – Спасибо тебе, – шепчет лучник.     Фэн Синь ощущает, как сильно он устал. Пусть в нем и бурлит чужая ци, но это совершенно не означает, что он может или хочет держаться в вертикальном положении. Поэтому импульсивный порыв, который вспыхивает в его груди, оказывается довольно быстро реализован. Фэн Синь подается вперед, обмякая в руках Му Цина, зная, что тот его точно удержит. Он прижимается так крепко, как только может, укладывая голову в изгибе плеча, а руками обвивая чужую тонкую талию. В его руках Му Цин кажется таким хрупким и ломким, но Фэн Синь точно знает, кто из них двоих тут готов развалиться на части.   – Спасибо, что всегда знал.   Му Цин резко вздыхает у него над головой. Ему требуется несколько секунд, чтобы принять решение, но в итоге он обвивает Фэн Синя руками в ответ, усаживаясь удобнее прямо на пол дворца Наньяна. Эта картина выглядит очень странно, но никто ее не видит. Они делят уединение, теряя счет времени, пока закатное солнце совсем не скрывается за горизонт. По периметру холла вспыхивают свечи, погружая пространство в приятную полутьму. Это делает ситуацию куда более интимной и личной, но никто не спешит отстраняться.   – Кстати, – подает голос Фэн Синь спустя какое-то время уютного молчания. Он все еще не отрывается от Му Цина. – Как ты вошел во дворец?   Над головой раздается короткий смешок.   – Думаешь, толпа твоих верных щенят может меня удержать? – Сюаньчжэнь явно веселится. – Я прошел мимо них, а они даже не успели понять, как.   – Блять, все небеса теперь думают, что ты меня здесь убил.   Му Цин заходится смехом слишком неожиданно. Его грудь вздымается и Фэн Синь может ощущать, как сердце мечника сбивается с привычного ритма.   – Знаешь, Линвэнь бы уже послала кого-нибудь проверить, если бы это и правда было так.   – Мне кажется… – Фэн Синь неловко смещается, задевая носом шею Му Цина и замечая, как тот в ответ дёргается. – Я думаю, она не верит, что ты взаправду можешь меня убить.   Ответ Му Цина заставляет что-то внутри Фэн Синя нервно сжаться.   – Я и правда не могу.   В этой простой фразе прячется слишком многое, чтобы об этом думать прямо сейчас, когда тело становится подобным податливой глине и усталость все больше захватывает разум с каждой минутой. Фэн Синю хочется просто застыть вот так, потакая эгоистичному желанию чувствовать себя здоровым и странным образом защищенным в крепком капкане рук Му Цина. Это ощущается единственным правильным решением за день.   Мечник не предпринимает никаких попыток поменять свое положение, даже когда сам начинает засыпать сидя. Но рано или поздно им придётся встать и разойтись, как бы не хотелось продлить момент.   – Так и будешь за меня цепляться?   Фэн Синь уже почти не слышит его, проваливаясь в сон, поэтому бубнит что-то неразборчивое в ответ.   Му Цину ничего не остается, как тяжело вздохнуть и принять свою участь. В конце концов, всякий раз, когда Фэн Синя одолевают головные боли, он начинает вести себя, так, будто ему снова пять лет. И этому становится все труднее противостоять.   Последнее, что улавливает Фэн Синь, прежде чем совершенно отключиться, это легкое прикосновение к виску. Ему кажется, что Му Цин его поцеловал, но, возможно, это всего лишь сон.