Заглуши мою боль

Есть что-то сакральное в том, как ощущается спина Му Цина, надежно прикрывающая тыл в каждом сражении. Давно забытое, потерянное, казалось бы, навсегда ощущение защищенности. Фантомное чувство безопасности, словно ты можешь позволить себе утратить хотя бы толику контроля, будучи совершенно уверенным, что битва не будет проиграна, а миссия – провалена.   Му Цин всегда сражается яростно. Безудержная мощь, скрытая за миловидным лицом, вырывается на волю, стоит только обнажить Чжаньмадао. Легендарная сабля лежит в руке идеально и является будто бы продолжением конечности юго-западного Божества, подчиняясь его приказам беспрекословно. Этот тандем воина и его оружия разрушителен. Элегантная свирепость вкупе с отточенным мастерством делают этого спокойного утонченного мужчину смертоносным. И эта тонкая уничтожающая энергия так идеально балансирует со сносящей все на своем пути мощью Фэн Синя.   Лучник неукротим. В нем словно бурлит поток, приносящий погибель. Золотые стрелы тысячей звезд освещают небосвод над полем битвы только чтобы рассеять демоническую плоть одним прицельным ударом. Фэн Синь не скупится на выстрелы. Одним изящным движением натягивает тетиву и на выдохе отпускает, прослеживая взглядом полет стрелы прямо до цели. И всегда, без исключения, попадает в яблочко.   Южные Боги представляют собой идеально выверенный годами тандем. Движение одного является прямым продолжением другого, словно каждый жест уже есть в их головах. Это происходит на уровне инстинктов: в битве нет места размышлениям о том, как повернуть руку и куда переместить ногу. Однако этого и не требуется. Колоссальный опыт войны спиной друг к другу делает их сражение танцем, захватывающим дух.   Хотя едва ли они сами это понимают. Му Цина охватывает раздражение всякий раз, когда он улавливает хоть малейший признак головной боли в своем напарнике, стоит им встретиться перед миссией. Это происходит каждый раз, поэтому довольно быстро становится привычкой. Прямой взгляд, после которого Сюаньчжэнь непременно закатывает глаза. Два шага вперед навстречу лучнику. Несколько слов грубого несогласия от Фэн Синя. Длинные тонкие пальцы, опускающиеся на виски, пронзенные мигренью. "Не более, чем рутина", убеждает себя Му Цин. Ему не нравится ощущать беспокойство, стоит бросить взгляд на Наньяна, но он не может совершенно ничего поделать. И как бы сильно он не убеждал себя в том, что помогает исключительно для собственного облегчения миссии, это никогда не будет до конца правдой.   Привычный ход событий подвергается изменениям, но самая главная метаморфоза происходит внутри самого Му Цина. И он уверен, что с Фэн Синем тоже творится что-то странное, раз их будни стали приобретать легкий флер приятельской атмосферы.   Все началось с того, что одна из первых совместных миссий оказалась весьма изматывающей и им пришлось идти некоторое время пешком в ожидании, пока духовной силы скопится достаточно, чтобы доставить их в столицу. Оправдание никудышное, на самом-то деле. Не составляло особого труда вызвать кого-то за ними, но оба южных Бога отчего-то выбирают идти плечом к плечу, а не разойтись в разные стороны.   Еще несколько миссий оканчиваются разговором. Приятной беседой с переплетением шуток и беззлобных ухмылок. Легкие, ничего не значащие фразы, которыми они перебрасываются теперь постоянно. Это нисколько не напрягает, а лишь напоминает о тех временах, когда Фэн Синя не хотелось ударить за каждое слово, а он, напротив, с легкостью мог за пару минут рассмешить до слез.   – Чертов демон, мать его, – рычит Фэн Синь, пытаясь на ходу оттереть доспех обрывком ткани. – Это мои любимые наручи, а эта мразь умудрилась их испортить!   – Поправка, Генерал Наньян, – хмыкает Му Цин. – Это ваши единственные наручи.   Лучник все еще пыхтит над испорченным куском металла, раздосадовано вздыхая.   – Потому и единственные, что любимые! Нет в тебе жалости, Му Цин!   Он бросает это совершенно детское обвинение настолько непосредственно и несерьезно, что в груди Му Цина против его собственной воли становится тепло. Словно в потухающий очаг подкидывают дров.   – Подарю тебе новые, только прекрати ныть как ребенок.   Лицо Фэн Синя светлеет, а в глазах появляются радостные огоньки. До самого конца дороги он переспрашивает, правда ли Му Цин подарит новые наручи. И это так… генерал Сюаньчжэнь совершенно не может передать, что он ощущает в этот момент.   Неожиданной новостью становится то, что с Фэн Синем легко. Гораздо легче даже, чем в те времена, когда Му Цин думал, что между ними все просто. В самый спокойный период их жизни, когда каждый день состоял из выверенной рутины на средних небесах, их отношения едва ли можно было назвать хотя бы ровными. Отдых, медитация и бесконечные часы разборов и сортировки молитв совместными усилиями. Тогда Его Высочество приказал больше не ссориться и они в кои-то веки послушали своего господина, откладывая перебранки на дальнюю полку. Тогда-то и выяснилось, что, если отпустить обиды, оставить их за дверью и вести себя без злых мыслей и намерений, то их общение становится легким и непринуждённым. Приятным. Но не более того. Их холодный нейтралитет прерывался шутками и издевками над глупыми молитвами верующих, на этом все. Фэн Синь всегда держался на расстоянии от бывшего слуги, даже не пытаясь скрыть презрения, проскальзывающего на лице. А Му Цин купался в каждой улыбке, которую удавалось вызвать на загорелом лице.   Ему не нравится вспоминать о тех временах, когда главной целью жизни было завоевать признание Фэн Синя. А это, если оглядываться назад, довольно большой кусок жизни. Вся юность Му Цина прошла в тщетных попытках добиться хоть какого-то положительного чувства от Фэн Синя. Затем, заимев все, о чем только можно было мечтать, новоиспеченный Владыка Сюаньчжэнь и думать забыл о детских глупых мечтах о дружбе. Сердце от долгих лет упорного самосовершенствования и отчуждения покрылось толстой коркой льда и пропиталось ненавистью, отравляющей словно яд. И долго этого было достаточно. Достаточно бить без сожаления по лицу и оттачивать изысканные оскорбления, срывая голос на крик.   Однако все неуловимо меняется.   – Я бывал в этих местах много раз, но никогда не пил здешний чай.   Фэн Синь разливает неаккуратным движением горячий напиток по пиалам, стараясь не смести рукавами ханьфу все со стола. Он неловок, но будто бы не замечает этого, полностью сосредоточившись на процессе. Это было именно его идеей скрыть божественный облик и сделать привал на постоялом дворе, чтобы насладиться чаем и суетой простой смертной жизни. Предложение это, признаться, прозвучало странно, но Му Цин не стал противиться. В конце концов, это была уже восемнадцатая миссия без драк и ссор, что является абсолютным рекордом в их общении. Кажется, все чиновники от мала до велика делают ставки на то, как долго продлится это перемирие и, возможно, Му Цин держит нейтралитет только чтобы позлить сплетников вокруг.   Не то, чтобы поводов для драк не возникало. Фэн Синь, будучи ураганом в теле человека, совершенно не может угнаться за теми словами, что порой вылетают из его рта. Но насколько бы грубым он ни был, стоит только неуместной фразе вырваться, как он либо извиняется, либо, если слишком взбешён, – уходит, чтобы не провоцировать дальнейший конфликт. Для Му Цина это удивительно, что спустя столько лет этот осел вдруг решил подумать о его чувствах, но так же это еще и приятно. Дарит какое-то неосязаемое чувство уникальности, ведь Фэн Синь едва ли задумывается хоть о чем-то подобном с кем-то другим.   Взгляд Му Цина блуждает по загорелому лицу Фэн Синя, пока тот короткими глотками пьет свой чай и что-то безудержно рассказывает, прерываясь лишь на то, чтобы подлить напиток себе и ему. Глаза чуть дольше положенного задерживаются на крепких запястьях воина, закованных в золотой доспех с тиснением в виде скрещенных стрел. Подарок, который был принят с искренней улыбкой и вяло скрываемым восторгом. Подарок, которого Фэн Синь совершенно точно не ожидал. Он то и забыл про свое глупое нытье после одной из миссий, а вот Му Цин смог удивить. Запомнить свое обещание и не нарушить. Это совсем пустяковый подарок для такого богатого Бога, как Сюаньчжэнь, однако Му Цин подходит к выбору со всей серьезностью. Общается с кузнецом, выбирает рисунок и долго придирчиво осматривает готовое изделие. Это первый подарок, который он осознанно дарит в жизни, поэтому и подход к нему – абсолютно серьезный. И тот факт, что Фэн Синь с того самого дня, как подпрыгивал от радости после получения презента, никогда его не снимает, является прямым доказательством того, что Му Цину удалось его порадовать.   – Эй, ты, кажется, завис, – Наньян щелкает пальцами перед его лицом, пытаясь привлечь внимание и мечник запоздало понимает, что слишком погрузился в свои мысли и воспоминания, прослушав больше половины странного монолога.   Му Цин моргает пару раз растерянно, признаваясь совершенно честно:   – Я прослушал, о чем ты говорил.   Фэн Синь должен бы оскорбиться, но он отчего-то забавно фыркает, тепло улыбаясь уставшему напарнику. Стоит его лицу украситься улыбкой, то на щеках тут же появляются забавные ямочки, делающие его похожим на совсем еще ребенка. Этот лучезарный юноша так до боли напоминает какой-то потерянный образ из прошлого, что становится невыносимо больно смотреть. Поэтому Му Цин отводит взгляд, но делает это деликатно. Осматривает широкие плечи и скользит глазами по помещению, лениво оглядывая простых людей вокруг.   – Я сказал, что мы бывали в этом месте уже однажды.   – Правда? – Удивленно спрашивает Му Цин, роясь в воспоминаниях.   Они где-то на юге, явно уже пересекли черту владений Наньяна, но вряд ли Му Цин вспомнит даже название городка. Он был слишком занят докладом для Линвэнь, когда Фэн Синь потащил его в направлении населенного пункта со своей безумной идеей отдыха среди смертных.   – Мы были тут на самой первой совместной миссии. В тот раз ты привел меня сюда.   В голове что-то щелкает и Сюаньчжэнь вспоминает тот самый поход на гнездо водных демонов. Очередная битва, которая пошла не по плану. В тот раз вечно собранный молодой юго-западный Бог теряет всякий контроль и вместо того, чтобы зачистить демоническое логово, бросается с кулаками на своего новоиспеченного напарника. Му Цин в тот раз бил Фэн Синя так долго, пока сам не начал ощущать боль в кулаках. Пока крики не стали хрипами, а кровь на щеках не смешалась со слезами. Даже удивительно, что такое яркое воспоминание стерлось из головы, ведь Му Цин был так взбешен, что человек, которого он считал товарищем, после почти пяти лет разлуки бросил ему в лицо «предатель», не удостоив даже взглядом.   А потом они оказались в чайном домике на окраине небольшого городка, на постоялом дворе, где почти не было ни одной живой души. Им понадобилось некоторое время, чтобы привести себя в порядок, загасить огонь ненависти, лавой плещущийся в груди, и усесться за низкий столик с пиалами чая в руках. Му Цин точно не помнит, зачем они вообще решили поговорить после того, как чуть не вынули душу друг из друга в весьма кровавой драке.   – И вправду, – задумчиво подтверждает мечник. – Столько воды утекло.   Изменилось ли что-то с тех пор? И да, и нет. Их отношение стало куда более нейтральным, но Му Цин все еще уверен, что, стоит распалить Фэн Синя достаточно, и тот взорвется, показывая свое истинное лицо. Слишком трудно поверить, что тот, кто всегда только ненавидит, может вот так бессвязно болтать и вести себя дружелюбно.   Он никогда не лжет, напоминает себе Му Цин, но никак не может прекратить ждать подвоха. Даже спустя множество спокойных дней, сотни бесед и бесконечного количества заботы, которую он сам же и проявляет.   – В тот раз я вел себя, как осел.   – Разве ты не всегда себя ведешь, как осел?   Фэн Синь смеется почти в голос и кивает, соглашаясь.   – Ты тоже не подарок, знаешь ли, – голос Наньяна такой глубокий и полный жизни и неуловимого веселья, что в пору бы засомневаться, что в пиале действительно был чай. – Улыбаться, между прочим, бесплатно.   – Не имею привычки делать что-то просто так, – злорадно хмыкает Му Цин, борясь с абсолютно детским желанием бросить в своего собеседника одну из подушек, на которых они сидят.   – В следующий раз принесу столько подношений в твой храм, что тебе придется улыбнуться мне, Сюаньчжэнь!   Широкая ладонь хлопает по столу, привлекая внимание смертных.   Му Цин невозмутимо подносит пиалу с чаем к лицу.   – Что за детский вздор, – строго говорит он, прикрывая рукавом ханьфу легкую улыбку.   Ему на самом деле не нужно подношений или почестей, чтобы губы сами по себе изогнулись в улыбке. Это стало само собой разумеющейся частью его бытия – так реагировать на Фэн Синя. Однако, этот идиот все-таки делает подношение. И Му Цину приходится сдаться.   Это происходит совсем скоро, после одной из миссий, на которые они отправляются порознь. Обычное дело для соперников, имеющих сотни последователей на своих территориях. Не все проблемы возникают на границе их земель, существует множество задач, которые каждый из них как бог обязан решать.   Му Цин восседает в своем кабинете, выводя кистью аккуратные иероглифы отчета о проделанной работе его дворца за месяц. Нудная, кропотливая работа, вызывающая головную боль сродни той, что испытывает на себе постоянно генерал Наньян. Однако, никто другой не может этим заняться, так что приходится который час гнуть спину над столом, без устали работая. Его прерывает стук в дверь и кроткий служащий, сгибающийся в поклоне.   – Совершенный Владыка Сюаньчжэнь, – голос юноши почти дрожит, когда он осмеливается поднять голову и взглянуть на недовольного генерала перед собой. – Поступила новая молитва.   Перед Му Цином стоит сложный выбор: закатить глаза в ответ или издевательски изогнуть бровь? Он выбирает второе, чтобы не пугать подчиненного, хотя раздражение из-за того, что его отвлекли, растет и ширится с каждой секундой.   – И? – Нетерпеливо переспрашивает Бог войны.   – Я не… Не знаю, как можно подобное трактовать, поэтому зачитаю дословно, – голос чиновника хрипит и ему приходиться слегка откашляться, чтобы продолжить. – «Мои подношения щедры и богаты, Яшмовый Генерал. Я принес шелка и нефриты к твоим ногам и молю подарить одну улыбку Генералу Наньяну».   Требуется не дюжее количество усилий, чтобы не рассмеяться в голос и не свалиться на пол, держась за живот. Му Цин прикусывает губу, лишь подозревая, какой ажиотаж эта молитва вызвала в его канцелярии на средних небесах. Сочли ли подчиненные это розыгрышем? Или подлостью со стороны дворца Наньяна? Может, подумали, что это какой-то сумасшедший богатый мирянин просит такую чушь? В любом случае, сплетни побегут в разные стороны как тараканы в самом грязном трактире перед закрытием. Вряд ли удастся удержать подобную дерзость в секрете. Завтра вся столица будет говорить об этом.   – Что ж, это необычная молитва, – молвит сдержанно Сюаньчжэнь. – Боюсь, мне придется отвлечься. Никто не в силах это прошение исполнить, кроме меня.   Лицо юного Бога со средних небес становится вначале красным, как маковые цветки жарким летом, а затем он зеленеет прямо на глазах Му Цина.   – Господин, неужто Вы отправитесь во дворец Наньяна?   – Совершенно верно.   Пусть это его решение растечётся по столице. Пусть каждый думает, что Сюаньчжэнь идет к Наньяну за очередной потасовкой. Лучше так, чем кто-то узнает, что Му Цин, по правде говоря, не знает, зачем идет в дом своего… не врага. Не друга.   С тех пор, как руки окрасились кровью Фэн Синя, у Му Цина проблема с тем, чтобы дать какое-то точное определение их отношениям. Тяжело продолжать называть человека врагом, когда точно знаешь, что не хотел бы, чтобы тот умер у тебя на руках. Когда ощущаешь, как вся твоя духовная энергия до последней капли утекает из тела, чтобы поддерживать жизнь в другом. Такие вещи не делаются просто так. Подобное самопожертвование не делается для врага. Но и дружба – слишком уж большое понятие для того подобия общения, что между ними есть. Хотя Му Цин и оценил шутку с подношением. И, возможно, даже и вправду улыбнется.   Дворец Наньяна встречает привычным роем голосков и радостным гомоном, будто стайка детишек проносится по дому, возбужденно что-то обсуждая. Сюаньчжэнь уже знает, что именно, но предпочитает высокомерно вздёрнуть подбородок повыше, подтверждая всем своим внешним видом каждую сплетню о скверности его характера. Младшие служащие расступаются в почтительном поклоне, однако триумфальному шествию никак не препятствуют. Только лишь дежурные у самих хозяйских покоев оказывают вялое сопротивление будто бы только для виду. В их глазах читается какое-то беспокойство и Му Цин очень быстро понимает, почему.   Дом Фэн Синя – вовсе не роскошные залы и длинные извилистые коридоры. Дом Фэн Синя ­– это исключительно его личные покои, где собрано все, что только нужно для жизни одному скромному человеку. Два просторных помещения с видом на внутренний двор и небольшая купальня, где всегда можно найти бочку с согретой водой. Вот и все убранство, необходимое юго-восточному Богу войны. В одной комнате располагается большая, но простая кровать. А другая – нечто вроде кабинета: письменный стол со шкафами под рабочие свитки и небольшой столик у окна для приема пищи, окруженный мягкими подушками. По стенам – ни одной картины или фрески. Только оружие висит на своих почетных местах.   В этой уютной простоте фигура Фэн Синя, сгорбившегося над столом и отчаянно цепляющаяся за собственную голову, даже не сразу бросается в глаза. Этот лишенный всяких сил мужчина, чьи плечи безвольно опущены вниз, а лоб упирается в колени, выглядит не более чем частью аскетичного интерьера. Его мучение – неотъемлемая составляющая этих стен. И Му Цину почему-то тяжело наблюдать подобную картину.   Чужие мучения никогда не были предметом его волнений, даже если это касалось Фэн Синя. Особенно если это касалось Фэн Синя. Возможность причинить ему хоть немного больше боли воспринималась как благословение небес. Отчего же сейчас улыбка сходит с лица, стоит лишь прочувствовать чужие страдания так явственно?   Му Цин размышляет над мотивацией собственных поступков довольное долгое время только лишь для того, чтобы так ни в чем и не разобраться. Ему казалось всегда, что он знает Фэн Синя лучше всех. Знаком с этим громким и яростным Богом, считай, с детства и может передать все его мысли и чувства. Только вот загвоздка в том, что Генерал Наньян эти самые чувства держит под тысячей замков. И они отравляют его, так никем и не увиденные.   По помещению разносится тяжелый вздох и Му Цин делает медленный шаг в сторону лучника, даже не обращающего внимание на его присутствие. Это один из тех приступов, когда боль настолько интенсивна, что перекрывает зрение и лишает слуха. Словно стеклодув надувает внутри головы стеклянный шар, давящий на черепную коробку, пытаясь разорвать ее изнутри. Он замечает, как смуглые пальцы с отчаянием сжимают виски, оттягивая слегка темные волосы. Есть в этом жесте что-то отчаянное, и перед глазами Му Цина против воли встает картина истекающего кровью Фэн Синя.   Сердце предательски сжимается. Му Цин делает еще несколько осторожных шагов, боясь спугнуть раненного зверя в углу комнаты. Когда животные находятся в плену дикой боли, они склонны вести себя агрессивно на инстинктах. С Фэн Синем все точно также: он будет пытаться защищаться, как делает всякий раз, когда боль становится чуть более, чем «нестерпимой» по его личной классификации. Му Цин уже пару раз с таким сталкивался. С тем, что Наньян отбивался от его помощи, ведомый непонятно какими чувствами. Страхом?   Руки Му Цина медленно опускаются на чужие сгорбленные плечи и, когда происходит первое прикосновение, тело под ним заходится дикой дрожью. Фэн Синь напрягается всем свои существом и вскидывает голову в яростном порыве броситься в драку с любым, кто посмел бы вторгнуться к нему, но даже не успевает разглядеть Му Цина. Боль накатывает новой смертоносной волной и он жмурится так сильно, что под веками проступает влага. Этот сильный, неукротимый, смелый воин оказывается пораженным собственной агонией.   – Эй, – на грани слышимости окликает Сюаньчжэнь. Он знает, как ощущается это мучение и что любой звук – не хуже ржавого гвоздя, забиваемого в основание черепа. От него так же не укрывается и тот факт, что личные покои увешаны талисманами, сдерживающими шум снаружи.   Фэн Синь сильный человек. Гордый, отчаянный и величественный. Тот, кто закрывает своей спиной от удара и кто борется за свое мнение с пеной у рта. Он предан до мозга костей своим принципам и верен слову. Несгибаемый. Непоколебимый. Даже сейчас, с опущенными плечами и потупленным взглядом, Му Цин не видит его жалкими и слабым. Только бесконечно упрямым и страдающим совершенно без причины. Потому что, как они уже выяснили, существует способ снять боль хоть ненадолго. Просто Фэн Синь слишком твердоголов, чтобы пользоваться помощью, а Му Цин – переполнен заскорузлыми обидами, через которые слишком тяжело переступить, чтобы эту помощь просто предложить. Тем не менее, сквозь ухмылки и закатывание глаз, Сюаньчжэнь все-таки облегчает его страдания чаще, чем оба хотели бы об этом думать.   – Давай я тебе помогу, – голос Му Цина звучит мягко и деликатно, когда тот тянет Фэн Синя на себя, заставляя выпрямиться.   Движения даются с трудом и едва ли Фэн Синь доволен, что его застали в такой ситуации. Его упертости в эту секунду можно только поразиться, но, видимо, он все еще не достиг той болевой точки, когда становится готов сам просить о помощи.   – Пришел, чтобы исполнить мою молитву? – Голос ломается на каждом слове и лучник все еще не отрывает пальцев от висков, будто может этим жестом удержать мучения при себе.   – Боюсь, Генерал Наньян, чтобы заслужить мою улыбку нужно чуть больше, чем отрез шелка и кусок белого нефрита.   Нужно гораздо больше…. И одновременно так мало. Парадоксально, но этому человек он готов дарить искреннюю улыбку просто так.   Му Цин едва заметными движениями берет контроль полностью в свои руки и тянет Фэн Синя вниз, укладывая на подушки, устилающие пол вдоль окна. Тот подчиняется нехотя. То ли не желая следовать чужим указаниям, то ли просто из-за усталости. Только когда голова Фэн Синя оказывается устроенной на коленях Му Цина, тот обращает внимание, что на лучнике все еще надеты дорожные одежды, достаточно пыльные, чтобы предположить, что он так и не дошел даже умыться после возвращения с миссии. Неужели он посещал храм своего соперника в таком состоянии? Для чего?   Едва ли Сюаньчжэнь способен удержать этот вопрос в себе, поэтому задает его довольно быстро, заменяя руки Фэн Синя своими у него на висках.   – Зачем ты ходил в мой храм, идиот?   Фэн Синь не отвечает. Ощущение тонкой духовной энергии, врывающейся в его тело, оказывается слишком ошеломляющим, и он на миг теряет всякое самообладание. По его лицу отчетливо видно, как напряжение уступает место расслаблению. Смягчается линия челюсти, разглаживается морщинка между бровей и весь Фэн Синь будто растекается по полу от долгожданного облегчения.   На самом деле, это первый раз, когда Му Цин может видеть, как его действия влияют на Фэн Синя. Обычно он подходит со спины, встает позади и старается быть максимально отстранённым и собранным. Легонько касается висков и дарит исцеление в каком-то мимолетном и ничего не значащем жесте. Он никогда не ждет благодарности за свои действия, все еще оставаясь убежденным, что делает это, чтобы облегчить свою же работу. Однако сейчас они не на миссии. Не от кого защищаться и нет нужды помогать Фэн Синю. Есть только желание.   Прислушавшись к собственным ощущениям, Му Цин не без сожаления признает, что находится в этом дворце по своей воле. Лечит этого человека не по приказу, но по велению сердца.   Мысли прерываются словами Фэн Синя, который приобретает способность говорить внятно после приступа.   – Я же обещал принести дары к твоим ногам. Я держу слово.   – Я разрешаю тебе нарушать слово, если ты находишься в таком состоянии. – Му Цин игнорирует странный взгляд снизу вверх, которым его одаривает Фэн Синь. – Нет нужды так себя истязать.   Наньян не соглашается с этим, но и не спорит, прикрывая вновь глаза. Весь его облик отражает бесконечную усталость и Му Цин точно знает, что замечает это не впервые. Он наблюдает за своим соперником с самого момента его вознесения, чтобы точно держать под контролем того, кто будет пытаться оспорить его авторитет на небесах. Сюаньчжэнь и Наньян вступают в ожесточенную схватку, растягивающуюся на года, за время которой Му Цин ни разу не отводит взгляда от Фэн Синя. Не существует ни одного движения или жеста, что были бы незнакомы или новы. Му Цин просто не знает, в какой момент то, что он видит, начало его волновать.   – Раз уж не хочешь улыбаться, так не хмурься, – голос Фэн Синя сонный и хриплый, однако звучит без надлома и привычной ломкости, которая обычно сопровождает его на пике приступа мигрени. – Выражаю благодарность, Генерал Сюаньчжэнь.   Му Цин ничего не может с собой поделать, уголки губ против воли ползут наверх, и он стремительным движением перемещает пальцы с висков Фэн Синя на лоб, чтобы хоть как-то скрыть свое позорное поражение в этой детской игре. Лучник в ответ фыркает, вырываясь и пытаясь встать с места.   – О, я все видел, Му Цин!   Сюаньчжэнь на больного лишь шикает, призывая успокоиться.   – Вернись, где лежал. Немедленно. Мы еще не закончили.   Какой-то странный юношеский задор, которым обладал на всех небесах один Фэн Синь, странным образом заражал. Стоило тому лишь начать дурачиться, как Му Цин оказывался втянутым в это против всякой воли, как, например, сейчас. Эта шуточная потасовка совершенно детская. Фэн Синь на самом деле не пытается по-настоящему вырваться или встать, зная, что его не удерживают всерьез. Все это время Му Цин продолжает невзначай касаться и так и не прекращает передавать крупицы своих духовных сил, растворяя боль. Откуда ему знать, что само его присутствие действует лучше любого анестетика?     В конце концов, Сюаньчжэню надоедает. Он припечатывает Фэн Синя к полу, подтягивая того ближе к себе. Голова по-прежнему покоится на его коленях, почти как в тот день, когда юго-восточный Бог чуть не испустил дух. Тогда лучник очнулся с претензией на губах. Сейчас в нем нет никакого желания вставать ближайшую тысячу лет.   – Ты не обязан был приходить, – философски изрекает Наньян, бросая взгляд на темноту за окном. Они даже не заметили, как опустилась ночь. – Я бы справился.   Му Цин дергает его за волосы довольно болезненно, отвечая:   – Ты бы лежал с головной болью, пока не потерял бы сознание. Это ты называешь «справляться»?   – Ну, – раздраженно тянет Фэн Синь, – я не могу звать тебя всякий раз, как почувствую недомогание.   О, Му Цин прекрасно знает, что в таком случае стоило бы сразу переехать в дворец Наньяна. Потому что многолетние наблюдения говорят только о том, что головные боли не отступают почти никогда.   – Сегодня ты меня не звал, но я же тут.   Фэн Синь вздыхает. Тяжело и протяжно. Лицо его на миг становится очень растерянным, но потом приобретает привычную серьезную маску.   – И я не имею ни малейшего понятия, почему.   «Я тоже», тут же думает про себя мечник. Ему самому причины неизвестны. Он сам не хочет их даже искать.   – Это стратегическая информация, Генерал Наньян, – отшучивается Сюаньчжэнь. – Ищу болевые точки противника, чтобы использовать их против него.   Смуглое лицо становится мрачным от этих слов и Фэн Синь распахивает глаза, только чтобы увидеть довольно кривую, но все же улыбку на бледных тонких губах.   – Ты не стал бы, – озорно и протяжно говорит Наньян.   Му Цин лишь подтверждает его слова, кивая. Улыбка становится чуть более мягкой от этого жеста, но Фэн Син уже этого не видит.   – Не стал бы.   Чужие руки закрывают веки Наньяна, оглаживая лицо невесомо, словно перышком проводят. От этого мурашки крадутся по спине, а тело пронзает странная, но приятная дрожь.   – Спи, Фэн Синь. Тебе нужно отдохнуть.   Му Цин даже не пытается встать или переместить их в кровать, будто такая поза – самая удобная в жизни. Возможно, так и есть. Подушки на полу напоминают мягкое облако, окутывающее со всех сторон. Руки, перебирающие пряди волос, убаюкивают лучше любой колыбельной и Фэн Синь сдается, не оказывая никакого сопротивления. Дрема забирает его медленно, но неумолимо. Даже чужая духовная энергия, циркулирующая по мириадам, сегодня не привычно бодрит, а скорее наоборот.   Удивительная это вещь – Фэн Синь, засыпающий с кем-то рядом. Му Цин помнит, что тот ненавидит спать, когда кто-то есть в комнате. Привычка юности, особенность характера. Можно назвать как угодно, но факт есть факт. Когда жизнь заставила их скитаться и скрываться, лежа спина к спине на узкой циновке, Му Цин каждую ночь ощущал, как Фэн Синь сначала ворчит, а потом засыпает, стоит только мечнику погрузиться в сон.   Это загорелое веснушчатое лицо такое расслабленное во сне, совсем как тот юноша, которым Генерал Наньян был в шестнадцать. До того, как жизнь его сломала. Удивительно, но его судьба оказалась такой ломкой. Гораздо более хрупкой, чем Му Цина. Он не позволяет себе ломаться ни при каких обстоятельствах. Не допускает слабости и оплошностей. Держит все, что только может, внутри. Фэн Синь же со своими сожалениями едва справляется. Они выходят наружу хмуростью, болью и рассеянностью. И это так непривычно наблюдать. Тот, кто остался до самого конца, так и не смог этого выдержать. Иронично.   Они не враги. Не друзья. Не никто.   Нет среди живых кого-то, кто знал бы их лучше, чем они сами друг друга. Нет никого, с кем они могли бы делить общее прошлое. Черт, да даже не осталось живых среди их соотечественников. Нет никого. В таких обстоятельствах, Му Цин слишком остро ощущает, что Фэн Синь – какой-то сломанный кусок его самого. Слишком неподходящая деталь, которая самым невообразимым образом заставляет их работать вместе идеально. В драке, разговоре, помощи, битве – в каждом взаимодействии таится что-то, чему сложно подобрать название.   Не враги. Не друзья.   Что-то гораздо большее.   Фэн Синь не нуждается в спасении или помощи. Он готов идти один по дороге бесконечной жизни, упрямо перебирая ногами. Ему не нужно прикрывать спину, он с радостью примет стрелу в грудь и даже не вскрикнет. Сильный, прямой и несокрушимый. Ломающий сам себя. Но Му Цин хочет помочь. Он хочет сжечь весь мир, если это потребуется, чтобы забрать боль Фэн Синя.   Тонкие пальцы перебирают отросшие распущенные волосы, нежно касаясь кожи головы. Это похоже на гипноз, в котором сам Му Цин растворяется, пока первые лучи рассветного солнца не врываются в распахнутое окно.   Когда Фэн Синь просыпается, он в своих покоях уже один. По-прежнему на полу, ощущая чужое фантомное присутствие рядом.