Хвоей выстлана постель

Поднос падает, и все его содержимое разбивается об углы на лестнице. Осколки разлетаются по полу, украшая его разноцветным стеклом. Он смотрит на мелкие острые куски и думает, что если упадет сейчас, то разлетится на такие же, только они все будут сплошь серыми. Лили ворчит на него и заставляет остаться на месте, пока пытается собрать весь беспорядок, а Римус не то чтобы слишком горит желанием идти вниз. Он садится на ступеньки и просто ждет, шлепая босыми ногами по деревяшкам. Он каждой клеточкой тела жалеет, что приехал. Красное пятно от вина напоминает ему кровь, вытекающую из разбитой головы, и он представляет, что это не бутылка и несколько тарелок, а он сам. Все это сметают в совок и выносят прочь из дома. Это был бы отличный шанс. Если бы кто-то смел в кучку его и тоже вынес прочь. — Я могу остаться наверху? — Нет, подожди. Я почти закончила! — Лили упирает руки в бока и сдувает выбившуюся огненную прядь. Римус поджимает губы. Не то чтобы у него было желание с ней спорить. Когда локальный катаклизм устранен, ему приходится преодолевать последние ступени и вливаться в веселье. Он обещал, что расслабится. Остальные гости и не поняли, что что-то случилось, только Джеймс выглядит слегка обеспокоенным, но Лили улыбается ему, как только заходит в комнату и тот успокаивается, по крайней мере он больше не сверлит взглядом проход. Римус наступает на последний осколок на самом входе в зал. Стекло прорезает кожу и впивается в ступню, но он не реагирует. Потому что осколок другого толка распарывает его грудь и заставляет сердце кровоточить. Сириус обнимает свою невесту и улыбается, как начищенный пени. Римус глотает горькие слезы и просто идет в толпу. Лишь бы спрятаться за чужими спинами и лицами. Лишь бы не протолкнуть осколок еще глубже. Хотя на самом деле хочется. Чтобы разрезал все артерии. Летально. Он избегает его весь вечер, прячется за пустыми разговорами и не замечает, как бледнеет с каждым вздохом. Осколок в ноге саднит и заставляет помнить, что ты все еще здесь и это не кошмарный сон. Когда ступня почти немеет, он сбегает в ванную, где наконец-то вытаскивает злополучную стекляшку. Ступня распорота почти до пятки, а в аптечке нет ничего полезного. Поэтому он промывает рану водой и почти не шипит от боли. Сейчас Лили за ним не следит, и он сможет сбежать в выделенную ему комнату. Сириус стоит напротив двери и подпирает стену. Римусу хочется зайти обратно и захлопнуть дверь, но он выпрямляется и полностью наступает на ногу. Боль слегка отрезвляет, и он выдавливает улыбку, как дрессированный. — Оу, извини, что долго, — он сжимает в ладони черную стекляшку и хочет воткнуть ее в собственную шею. — Избегаешь меня? — голос Сириуса не звучит веселым, в нем тоска и разочарование. И Римусу плавать. Он уговаривает себя, что ему плевать. Он тянет улыбку на собственном лице и хочет провалится сквозь землю или исчезнуть. — С чего бы? — А разве нет? — Сириус напряжен, а руки, спрятанные в карманах, сжаты в кулаки. Римус не хочет с ним говорить, уже слишком много было сказано до этого, и его слегка мутит от количества потерянной крови. Но он давит очередную улыбку и хочет просто исчезнуть. — Вовсе нет. — А мне показалось… — Сириус делает к нему шаг, и Римус, отзеркаливая, делает такой же назад, вжимаясь лопатками в косяк двери. — Точно не избегаешь? — Чего ты хочешь, Сириус? — Римус устает держать маску дружелюбия. Ему слишком больно и слишком хочется оказаться в своей комнате наедине со снотворным, спрятанной бутылкой джина и надеждой, что это сочетание его все-таки убьет. — Поговорить. — Мне казалось, что было сказано достаточно, — Римус трет ладони друг о друга и не хочет смотреть в серые глаза. Они словно две полных луны, прекрасные и такие же ненавистные. — Иди к своей невесте. Я оставил тебя в покое, как ты и просил, будет справедливо, если ты сделаешь так же. Сириус молчит и делает еще шаг, подступая ближе, как хищник. И Римус знает, что в этом нет ничего хорошего и ему надо бежать. Бежать. Бежать и не оглядываться. Не вслушиваться в дыхание, сердцебиение, поступь. Бежать и не ждать этих подачек. Но он не двигается, только сильнее ведет лопатками, ощущая каждую неровность дерева. Со стороны прохода раздаются шаги, Сириус замирает на расстоянии вытянутой руки, а Римус, воспользовавшись заминкой, проскальзывает мимо. Он вымученно улыбается Джеймсу в проходе и почти влетает на второй этаж. Его не беспокоит тянущийся за ним кровавый след, боль или что о нем подумает Лили. Он все еще надеется к утру просто не проснуться. В комнате он скатывается по двери и прячет голову между колен. Хочется плакать, но слезы давно кончились, и он просто считает про себя до десяти и как мантру повторяет детский стишок про волка, слова для которого, кажется, наполовину выдумывает. Он сидит так какое-то время без движения, а после все хромая добирается к кровати, достает из сумки банку таблеток и бутылку джина. Он не считает сколько круглых белых штук вываливается на ладонь, но заглатывает сразу все и морщась отпивает прямо из горла. Римусу не хочется раздеваться, поэтому он делает еще несколько глотков, уже почти не чувствуя вкус, и заваливается на кровать, заворачиваясь в одеяло. Он ненавидит себя за то, что согласился поехать. За то, что слабак. За то, что его чувства никуда не исчезли. За то, что он не может ему сопротивляться. И совершенно не знает, чего ждал, точно зная, что Сириус будет здесь. Ждал, что морок рассеется и все станет как было? Что Сириус бросил свою невесту? Что полгода — это достаточный срок, чтобы смирится? У него нет ответов, даже для самого себя. Римус надеется, что не проснется к утру, что этой дозы наконец-то будет достаточно, но где-то в глубине души знает, что нет. Что волк его не отпустит, перегрызет яд и вытолкнет на поверхность. Поэтому, засыпая, он думает, что соберет утром вещи и уедет. Плевать, что поступит как скотина. Но ему просто нужно окончательно прекратить общение. Разорвать связи. Со всеми. Лили и Джеймс прекрасные, но они не станут принимать чью-то сторону, потому что любят их одинаково. Поэтому Римус планирует спрятаться так далеко, как только сможет.