Легенда о Волке и лекаре

Тринадцатый век. Эпоха Камакура. Новым сëгуном стал Фудзивара-но Ëрицуне. Впрочем, есть ли разница тем, для кого главная задача — собрать урожай, чтобы не сгинуть и спасти тех, кого могут похитить? Нет. Пожалуй, нет. Маленькая рыбацкая деревенька, о которой, казалось, забыли сами боги, несколько столетий к ряду терпит похищения молодых. Три дня раз в год стоит девушке или юноше, которому природа даровала сущность омеги, выйти из дома после заката, как их уже не найти. Они пропадут бесследно. По старым приданиям несколько сотен лет назад деревенский лесоруб убил волка, что залез в постройку с кроликами у дома. Как только топор пронзил его шею, он обратился юношей с яркими, багровыми глазами и прошипел, что некто по ту сторону мира этого так не оставит. В ту же минуту небо затянуло тучами и землю окропило водой. Безумная старуха с окраины деревни, когда ещё была жива, утверждала, что дождь был не дождём вовсе, а кровью. Ей никто не верил. Никто и не помнил, сколько она уже живёт здесь. Лесоруб решил избавиться от животного, дабы избежать кары небес и мира духов. Вот только врата в Ëми открылись раньше. Деревня была проклята. Первой жертвой стал сын самого лесоруба. Молодой юноша пропал тринадцатого августа, в тот же день, когда погиб волк. Следом за ним исчезли ещё двое девушек. Пятнадцатого числа того же месяца пропажи прекратились. Люди почувствовали облегчение, но оно продлилось недолго. На следующий год с тринадцатого по пятнадцатое августа исчезло ещё двое. Люди быстро осознали, что пропадают молодые только после заката, из-за чего главой деревни был введён запрет на выход из дома с сумерек и до рассвета. Так с первого похищения прошли две сотни лет. Иногда деревенские рассказывали, будто слышат вой волков под окнами. Кто-то говаривал, как, выйдя после заката из дома, видел в свете Луны серебряного волка, чьи глаза сверкали злобой и ненавистью. Хищник не нападал в обычное время. Только в те вышеупомянутые три дня. Ёкай это был или нет, никто не знал. Ясно было только то, что он, как и убитый волк, оборотень. Кто-то верил этому, кто-то считал сказкой и глупым вымыслом стариков.

***

Лекарь двадцати лет осторожно приоткрыл сëдзи. Летний воздух ударил в лицо свежестью ночи. Быстро выйдя из дома, юноша медленно, чтобы не разбудить никого в поместье, пошёл по вымощенной камнями тропинке. Несколько раз он слегка нервно поправил подол сиреневого кимоно с нежным цветочным узором, прячущего его худощавые конечности, поверх которого была одета тëмно-синяя хаори. Такие вылазки давали ощутить свободу, которая была для него ограничена. Шелест травы, песни цикад и ничего больше. Это был не побег. Просто прогулка. К тому же, у неё была цель — собрать травы на завтрашний день. Такие он мог найти только в августе. Единственной проблемой было только то, что было это опасно. Или не единственной. Пройдя большую часть деревни, юноша свернул. Чёрные волосы были до неприличия длинными и спадали на лицо, выбиваясь из хвоста, завязанного тонкой верёвкой. По одной из традиций этой деревни омегам запрещено было обрезать волосы до свадьбы. Это, пожалуй, была единственная традиция, к которой прислушался юноша. А может, не прислушался. Просто опекун попросил, вернее, потребовал, чтобы волосы оставались не обрезанными. Звали его Огай, он был приёмным сыном главы деревни, Нацуме. Мужчина привёз его домой из какого-то сиротского приюта, за неимением своих детей, когда Мори не было и двух лет. Наконец он добрался до места. Чаща на расстоянии двух тë от деревни. В голову полезли какие-то нехорошие мысли. Вдруг Огай вздрогнул, ощутив на себе чей-то взгляд. В голове вдруг всплыли слова Нацуме о том, что оборотень явится этой ночью. Тогда, днём, Мори фыркнул на них и отмахнулся, но сейчас, стоя возле деревьев, на приличном расстоянии от людей, ему стало не по себе. Боковым зрением он заметил движение в листве и хотел было броситься бежать, как, обернувшись, увидел в нескольких метрах от себя человека. Парня чуть больше двадцати лет, который лежал на земле. Мори, не задумываясь, подошёл к нему. Лежащий выглядел плачевно и находился без сознания. Светлые волосы были замараны чем-то тёмным и вязким. Мори пробила дрожь, когда он осознал, что это кровь. Он был ранен. При особом желании, Мори смог бы отнести раненого домой. Вот только при таком раскладе у Нацуме бы возникли вопросы. Даже не вопросы. Он, вне всяких сомнений, был бы в ярости, узнав, что Мори вылез из дома в такую ночь. Ночь тринадцатого августа. Моральные метания продолжались недолго. Стиснув зубы и, слегка закатав рукава, юноша оторвал от своей одежды рукав и принялся за первую помощь, перевязывая рану на груди. Молясь всем богам, он попытался поднять его. Хоть парень и был тяжёлым, а сам Мори не отличался хорошей физической подготовкой, будучи омегой, он смог дотащить его до усадьбы, представляющей из себя двухэтажное строение с огромным количеством резных окон и прудиком, окружённым деревьями. Уже там он попросил одного из слуг помочь ему. Через несколько минут Мори был с ним в своей комнате. Посередине бамбуковых стен висел расписанный цветами сакуры веер. Пол был устелен чём-то напоминающем сено. В углу низкий тёмный столик, возле которого слегка небрежно брошен дзабутон. На самом столике несколько листов рисовой бумаги, непонятного происхождения чернила, которые Нацуме привёз из-за границы. Под веером лежит белый футон. По правую руку от входа расположились двери на террасу. Юношу уложили на футоне. Сам же Огай крутился возле него, осторожно обрабатывая рану. «С такими редко выживают», — подумал Мори. Едва он коснулся пореза, парень сел. Взгляд его был тяжёлым и холодным, но сразу изменился, увидев лицо Огая, который вздрогнул. Немного опомнившись, Мори спросил: — Ваша грудь? — На меня напали. — Ответил юноша, понимая, что имеет ввиду тот. Его голос был слегка грубым. — Огромный волк. Мори задумался о чём-то, после чего продолжил: — В этих краях водится ëкай. Обычно он не отпускает. По крайней мере, так мне говорили. Вы, однако, баловень судьбы. Мори хмыкнул и слегка наклонил голову, чтобы было сподручнее обрабатывать рану. Только обрабатывать её не потребовалось. Место, где был порез, уже затянулось. Более того, на нём не осталось даже следа. Ни малейшего намёка на кровоточащую рваную рану. Огай посмотрел на парня, отпрянув. В бордовых глазах читалось явное недоумение. — Я полагаю, что напугал Вас. Не беспокойтесь. — Кто Вы? Мори ощутил, как дрожит его голос. Нежный тембр срывался и как-то заикался. Человек, напротив, был спокойным и усмехнулся. — Вам следует спать. Огай ощутил, как его обволакивает прохлада. Дальше он уже и не разбирал. Все его существо вдруг поддалось какому-то непонятному порыву и он упал на футон. Солнечные лучи игриво скользили по лицу юноши, вырывая его из мира сновидений. Без особого желания, но он поднялся. Судя по расположению солнца, Нацуме уже какое-то время ждал его в беседке, стоящей за домом. Так начиналось каждое утро для Мори. Без особого энтузиазма он поднялся. Мысли о вчерашнем инциденте словно растворились со снами. Будто сам Баку забрал эту встречу с юношей, как забирает кошмары. Огай посмотрел в зеркало и, поправив одежды, которые заменили на новые, более яркие, чем те, в которых он был прошлой ночью, вышел на улицу. Уходящее лето согревало землю и всех её мелких обитателей. Идти не хотелось. Юноша чувствовал, о чëм сегодня будет говорить Нацуме. Но, к сожалению, беседка неумолимо приближалась. И действительно, за столом, где стояла доска для игры в «го» восседал глава деревни. Нацуме поднял глаза. Мори слегка склонил голову, сказав: — Доброе утро, Нацуме-сенсей. Нацуме вздохнул, поставил чашку с каким-то отваром на стол. — Уже полдень, юноша. В следующий раз будьте добры прибыть раньше или я придумаю вам неплохое наказание. Мори кивнул, сделал ещё один неловкий поклон. Возле Сасеки он всегда ощущал себя каким-то… Лишним? Да, именно лишним. Он не мог это объяснить. Не пытался. Просто он лишний. Может, если бы он был альфой, то не ощущал бы себя таковым. Мог бы занять пост главы после Нацуме. Ведь для этого Нацуме его и взял. Но Мори — омега, а омега ничего не представляет. По крайней мере, для этого человека омега — это глупый, неосознанный человек. — Я клянусь. — Шепчет Огай и, с разрешения Сасеки, садиться напротив. Нацуме отпустил людей, присутствующих подле. Оставшись с Мори наедине, он сказал: — Я хочу с тобой поговорить. Мори замер. Сердце пропустило бешеный удар. На «ты» Нацуме обращался к нему, показывая нежность. Огай знал это. Знал, что эта нежность сокрыта от всех. Она только для него. С нежностью приходили сомнения. Он вновь путался, нужен здесь или нет. — Поговорить? — Мори стиснул зубы. Он догадывался, о чем может пойти разговор. Даже не так. Он знал. — Не пойми неправильно, — сдержанно начал мужчина, — но тебе двадцать. Тебе нужен альфа. Огай покачал головой. Волос вновь выбился и спал на плечи. Нацуме продолжил: — Я не хочу заставлять. Давай заключим сделку? — Сделку? — С лёгким удивлением и даже испугом переспросил Мори. Сделки с главой деревни не сулили ничего хорошего тем, кто на них соглашался. Вот только… Распространялось ли это на Мори, неродного, но единственного потенциального наследника в случае отсутствия его замужества? — Сделку, — кивнул Нацуме, — я нашёл подходящего человека. Вот только мне бы хотелось, чтобы тебе он тоже подходил. Понравился. Я дам тебе месяц. Если за это время ты не найдешь того, кого любишь, я отдам тебя этому человеку. — Я не хотел бы искать человека. Я вообще ничего не хотел бы. — Привычно попытался отмахнуться Мори, но Сасеки его остановил. — Это не обсуждается. Иначе будешь объяснять, почему тебя не было сегодня в комнате ночью. Голос прозвучал слегка грубо. Мори ощутил, как легионы мурашек пробежали по спине. Резко стало холодно, потом — жарко, после — вновь холодно. Нацуме ничего не стоило наказать любым, даже самым изощрённым образом непослушного воспитанника. Огай не воспротивится. Он сам загнал себя в ловушку, будучи не самым внимательным, когда выходил из поместья. У опекуна везде глаза. Каждый шорох со стороны Огая обязательно доходил до мужчины. — Да, Нацуме-сенсей, — тихим голосом, из-за в мгновение ока сбившегося дыхания, отозвался Мори, подписывая себе своеобразную смертную казнь. — Можешь идти, — благосклонно ответил Сасэки, осторожно склонив голову и окинув взглядом террасу. Дважды предлагать уйти было не нужно. Огай, сделав символический поклон, подобно молнии выбежал из беседки под неодобрительный взгляд опекуна. Потом ему припомнят этот побег. Нацуме был способен запоминать любые, даже самые мелкие нарушения. Мори и сам не знал, куда его несли ноги. Наконец он остановился возле одного из самых ярких зданий деревни. Выкрашенный в красный храм божества Цукуёми возвышался на пригорке. Колонны возвышались у входа, на них умело был вытесан его лик. Пожалуй, Мори и сам хотел попасть именно сюда. Очень уж привлекал его маленький обитель здешних мест. Бакэнэко. Огай медленно вошёл в святилище. Возле него тут же начала виться трёхцветная кошка с чрезвычайно длинным хвостом. — А вот и ты… — ласково улыбнулся Мори, опустившись на колени. Кошка крутанулась подле него и, издав мурчание, на пару секунд уткнулась в колено. Минутой позже она бросилась к выходу. Шерсть её вспыхнула и перед Мори предстала девочка шести лет. Детские ручки закрыли белые рукава кимоно, немного неподходящего по размеру. Пышный подол был исписан разного рода цветами. В отличии от кимоно Мори, запáх на её кимоно был сделан не направо, а налево. Эта маленькая деталь означала, что девочка находится в мире теней и не является живой. Ее рыжие волосы были собраны в один из видов шинигами, хотя пара прядей оставалась на лице, образовывая чёлку. — Мори-кун, я уж думала, ты испугался ко мне ходить! — звонко рассмеялась девчонка, катаясь в воздухе, как по полу. Огай покачал головой. — Я просил звать меня Мори, Коë. — чуть нахмурился он. Эта девочка поселилась здесь пару месяцев назад, а, поскольку Мори в храме Цукуëми частый гость из-за ссор с Нацуме, о существовании нового обитателя узнал первым. В отличии от остальных жителей деревушки, он никогда не боялся её. Лекарь вообще человек странный. Не верит в существование ëкая-оборотня, зато водит дружбу с Бакэнэко. Будто между ними нет разницы. Оба ëкаи, оба недолюбливают людей. Запáх на кимоно девочки заставил его слегка занервничать и вспомнить о ночном происшествии. В какую сторону он был сделан на кимоно того странного юноши? В голове возник образ того человека. Приятного цвета хаки кимоно. Слегка острые черты лица, прямой нос. Глаз он не разглядел из-за отвратительно-тусклого света единственной свечи. Обрезанные волосы, отливающие серебром. — Будет тебе, Мори-кун! — захихикала девочка и прищурилась, — а знаешь, что я тут делаю? — с явным азартом уточнила маленькая леди. — Что же? Пугаешь бедных последователей Цукуëми? — усмехнулся юноша и опустился на холодный пол. Ему не привыкать. Единственный деревенский храм сейчас часто пустовал. Здесь не было даже монахов, что уж говорить о постояльцах, сбежавших после появления Бакэнэко? — Хочу отомстить. — резко подскочила в воздухе Коë. Детское личико исказило отчаяние. — А ты никогда ничего не спрашиваешь. Даже о том, как я тут появилась. Почему? — Бакэнэко — это воплощение кошки. Принять человеческий облик она может одним-единственным способом. — задумался Мори и отвёл глаза. — Продолжай. — Строго велела Коë. В голосе послышался каприз. — Перепрыгнув покойника. — Послушно продолжил Мори. Коë отвернулась. Неужто действительно знает… Огай довольно хмыкнул. — Я знаю, кто ты и откуда взялась. — спокойно подтвердил юноша. — Откуда же? — надула губки девочка. Мори посмотрел на неё и уголки его губ невольно поползли вверх. Пару месяцев назад по деревне разнеслась скверная новость. Один ремесленник напился до беспамятства и в белой горячке убил ребёнка. Шестилетнюю девочку. Огай отлично это помнил. В его памяти отпечаталась картина, на которой бедная мать просит спасти ребёнка с двенадцатью ножевыми ранениями. Вот только Мори не бог. Лекарь, у которого даже образования толком не было. Что он мог тогда? Ещё девятнадцатилетний Огай сделал всë, что было в его силах. Не вышло. Может поэтому он и не боится Коë. Она не злится на него. Если и злиться, то только на того проклятого ремесленника. Кошка перешагнула хозяйку и девочка теперь была тут и непринуждённо общалась с ним. Поскольку животное ну очень любило её, решило сохранить милое детское личико в виде одной из своих личин. — Угу… — кивнула Коë и, вздохнув, добавила, заметив усталость на лице юноши, — что у тебя на душе, Мори-кун? — Ты знаешь, поругался с опекуном. — скучающе ответил Мори, которого порядком надоел строй Нацуме. Коë осторожно прижалась к нему. — Не тот человек тебе нужен, которого хочет господин Глава. — прошептала Бакэнэко. Вдруг тело девочки выгнулось, вытянулось. Из маленького ребёнка она превратилась в изящную девушку лет семнадцати-восемнадцати на вид. Нежные руки обвили шею Мори. — С ним тебя ждёт беда. Мурашки в очередной раз окатили тело. Изменчивость форм Бакэнэко иногда пугала. Он не знал точно, сколько обликов заимела кошка за несколько сотен лет. Откуда-то он знал, что она далеко не молода. Возможно, даже старше ëкая-оборотня. Кто их, нелюдей, разберёт. — Прямо-таки беда. — прыснул Мори и обернулся в её сторону. Багровые глаза скользнули по округлому лицу девушки. Коë кивнула. — Тот, кто уготован тебе судьбой, не тот, кто нравится твоему опекуну. — Медленно, чеканя каждое слово отозвалась она. Мори спорить не стал. Не хотел. — Почему же ты мне помогаешь? — Огай прикоснулся к её изящным рукам, оглаживая костяшки пальцев Бакэнэко. — Хочу. У тебя интересная судьба. Очень непростая. Ты не рождён под счастливой звездой, но и плохого в судьбе твоей мало, запомни это. — Коë помедлила, будто рассуждая, говорить ей дальше или нет. Все же, сделав перерыв минуты на две, она сказала: — Тебе повезёт трижды. Тебя забрали в семью. За человека того ты не выйдешь. А третье не скажу. — Можно ли назвать везением то, что я понравился главе деревни? Как по мне, это, скорее, самая большая неудача. — А вот и нет, — Коë коснулась его щёк, посмотрела в глаза. Личико её исказила какая-то непонятная эмоция. — не забери он тебя — ты бы умер ещё там. Мори вырвался из цепких рук ëкая. Сердце пропустило пару бешеных ударов. В бледно-алых глазах он увидел самого себя в возрасте лет пяти с пробитой грудью. Живот был вспорот. Юноше показалось, что не хватало органов. Непроизвольная волна тошноты накинулась на измученного Мори и поглотила с головой. Больших усилий ему стоило её сдержать. — А ты не верил. — голос Коë стал грубым, в нем прослеживалась издёвка. — Большие беды тебя ждут, да только отведёт тебя от бед он. Нашёл тебя уже. Метку свою оставил. Привязал тебя к себе. — Я мало с кем общаюсь, я бы не позволил… — Мори испуганно смотрел на неё, отворачиваясь. — Разве нечисть спросит разрешения? — Коë загадочно улыбнулась, касаясь его плеча и чуть сжимая его. — Аура его от тебя исходит: от рук твоих, от плеч, от лба. Мори ощутил, как внутри все сжимается, переворачивается. Будто все органы решили поменять свои законные места. Его вновь, как утром, бросило в холод. — Тот юноша… Мори на дали закончить. Коë прикрыла его рот рукой. — Тебе нужно идти. До заката нужно быть дома. Юноша послушно кивнул на слова Бакэнэко. На трясущихся ногах он поднялся и отправился в сторону поместья. Время в храме всегда неслось быстрее. Он и не заметил, как солнце начало скрываться за горизонтом, а сам Мори ускорил шаг. — Вернись до сумерек или он тебя заберёт! — послышался голос Коë вдогонку. И подопечный главы послушался. Он прошёл, почти пробежал обширный участок пути за пару мгновений. И оказался в своей собственной спальне. Как по команде в комнате показалась одна из служанок, принявшаяся помогать юному хозяину снимать дневной наряд. Мори будто не замечал её. Он не замечал ничего. В себя пришёл лишь тогда, когда остался один, а огромный круг Луны возвысился над деревней, закрываемый чёрными из-за темноты листьями молодых, худых деревьев. Тишина ночи сегодня даже радовала. Мори мог поклясться, что, услышь он хоть один звук, упал бы наземь замертво, встревоженный словами Коë. Он уже переступил грань действительности и другой реальности, как начал ощущать подле себя что-то тёплое. С трудом распахнув глаза, Мори посмотрел на тёмную фигуру, сидящую рядом. Как бы странно не было это для самого Мори, он прошептал: — Вы пришли за мной?