Ангельская рука

      Антония Кроули была лучшей учительницей года, — заслуженно, блять, спасибо большое, — и теперь она хотела отдохнуть. Вечер выдался прохладным, а она не взяла плащ; туфли натирали ноги, и пластырь, предусмотрительно приклеенный к пятке, не помогал. Она растрепала руками тщательно уложенные с утра локоны, устало вздохнув, и полезла в сумку за ключами.       День вышел вовсе не плохим, ни в коем случае, просто, очевидно, половина её класса была либо из неблагополучных семей, либо из слишком благополучных, настолько, что и тех, и других приходилось учить вещам, на вопросы о которых им не отвечали дома. На каждом родительском собрании у неё чешутся руки вырвать волосы очередной мамочке, которая твердит, что её ребёнок «сам должен знать подобные вещи», а на педсоветах так и подрывает наорать на кого-то, кто бросается словами: «глупые» и «неспособные». Сегодня было и то, и другое. Она не могла решить, кого ей жаль больше: себя или детей.       Тем не менее, она дома. В своей одинокой лачуге, откуда бежала каждая женщина, что у неё была. Она притворялась, что не понимала, в чём дело, ведь признать, что она дерьмовая партнёрша, не было смелости. И если обычно у неё хватало сил на то, чтобы разогреть тарелку позавчерашних макарон, включить засмотренный до дыр сериал и сидеть так до десяти вечера, пока не настанет понимание того, что пора в душ, сейчас не было даже их.       Она легла на диван, потрудившись снять лишь одну туфлю, и закрыла глаза. По хорошему бы поспать; завтра выходной, поэтому насчёт душа можно не переживать, а постирать завтра. Стоило бы поволноваться за кожу, не очищенную от макияжа, и за прыщи, которые неминуемо выскочат на утро, но, если честно, так всё равно. Тихая маленькая тёмная квартира могла давить на кого-то другого, но Антонию она успокаивала. Окна бо́льшую часть времени были занавешены чёрными шторами, не пропускавшими ни одного луча солнца, а из освещения иногда использовалась лишь тусклая подсветка. Поэтому и потому, что на улице без двадцати девять, она не понимала, откуда следует яркий свет, просачивающийся сквозь закрытые веки.       Она приоткрыла глаза. И тут же поняла, что окончательно ебанулась: посреди её гостиной, вся в белом одеянии, буквально сияющая, стояла расплывчатая фигура без лица — или Кроули не могла рассмотреть из-за усталости? — и оборачивалась, будто исследуя место. Она подошла к книжной полке, где из книг лежали только учебники по биологии за несколько классов, а остальное было занято бумагами и пылью, и провела пальцем по поверхности, неодобрительно покачивая головой. Кроули подумала, что знак свыше наконец поступил, и убраться действительно пора. Она наблюдала, как фигура прошлась взглядом по скинутой на ходу туфле и открытой сумке, валяющейся на полу, а затем остановилась на лице Кроули.       Антония, как бы она ни была уверена в окончательно съехавшей кукухе, должна была признать, что, во-первых, лицо было и, во-вторых, оно было необычайно красивым. Полупрозрачная кожа, — в прямом смысле полупрозрачная, она видела, как противоположная стена просвечивалась сквозь неё, — мягкий, круглый подбородок, пухлые приоткрытые губы и удивлённые голубые глаза — похожа на мечту.       — Дорогая?       Голос идеально подходил к внешности: звонкий и высокий, будто оперной певицы.       Это почти подкупило её, прежде чем она осознала, что к зрительным галлюцинациям добавились звуковые, и, наверное, это не то, что нужно поощрять. Однако…       — Дорогая, прости, если я тебя напугала, — призрак женщины приблизился, и Кроули поразилась тому, насколько её фантазия детализирована. — Ты спала, когда я пришла.       — Не спала, — еле двигая губами, ответила Антония.       — Ты выглядела такой расслабленной, — её рука двинулась по животу Кроули, но последняя ничего не чувствовала, просто смотрела, как мягкая ладонь скользила по собравшейся на талии блузке. — Хотя такая поза определённо не скажется лучшим образом. Ты проснёшься с болью в пояснице. И шее, — отчитали её самым нежным образом из возможных.       Лежала она и правда не в самой удачной позе: распластавшись на спине, с закинутой на спинку ногой и руками, вытянутыми над головой. И хотя не согласиться с этим ангельским голосом невозможно, подняться и дойти до кровати было не в её силах. И, казалось, женщина — или кто там она — это понимала, потому что сразу после недовольного стона Кроули, она легко — неощутимо — подняла её ногу, стянув все ещё висевшую на ней туфлю, и вытянула вперёд.       — Ты, должно быть, так устала, бедняжка, — приговаривала она, перемещая её руки вдоль тела. — Держись.       Она подняла её с дивана, и Кроули вскрикнула от того, насколько всё было реальным и нереальным одновременно.       — Тихо, милая. Я всё сделаю.       Не то чтобы её никогда не носили на руках, — она получила свою долю внимания в студенчестве, — но сейчас это ощущалось так, будто она парит в воздухе. Ни дыхания, ни биения сердца там, где она прислонилась к её груди, ни даже малейшего подёргивания мышц; просто ничего. Мысль вернулась к заместительнице директора, которая наверняка подлила ей что-то в кофе. Она всегда её ненавидела.       Её положили на постель, — почему-то уже расправленную и пахнущую стиральным порошком, хотя она меняла простыни неделю назад, — и Антония продолжала наблюдать на четверть открытыми глазами, как неприглашённая гостья расстёгивает её юбку.       — Даже не пригласишь на ужин?       Если есть возможность пофлиртовать со своей галлюцинацией, Кроули её не упустит. Существо подняло свои глубокие синие глаза и с улыбкой, не переставая тянуть молнию вниз, ответило:       — Я не могу позволить тебе спать в грязной одежде, — юбка ушла, оставив её в чёрном нижнем белье и чулках.       — Кто ты? — спросила Антония, когда стало ясно, что это не закончится в ближайшее время.       — О, я? Просто ангел, — непринуждённо ответили ей, медленно стягивая чулок.       — Ха, — она выпустила нервный смешок, чувствуя, как обнажается вторая нога. — Ангел, значит?       — Именно, дорогая, — она посмотрела Антонии в лицо с мягкой улыбкой. — У тебя такие напряжённые ноги. Ты не против, если я разомну их?       Что ж, Кроули никогда не отказывалась от хорошего массажа.       — Валяй, — махнула она рукой. — Только, знаешь, я тебя не чувствую.       — О? — прозвучало не столько удивлённо, сколько насмешливо. — Правда?       Как только это слово сорвалось с её губ, Кроули практически застонала от внезапного ощущения нежных, но сильных рук, разминавших её ступню. Она вытянулась, как кошка, подняв руки над головой и выгибая спину. Ангел — теперь Кроули готова была называть её так, чёрт с ним, поверить в это, — забралась на кровать, согнув ноги в коленях и сев на собственные пятки, и упёрла ступню Антонии в своё бедро, переходя на щиколотки. Кроули, не в силах сдерживаться, начала постанывать, подтягивая вторую ногу к себе.       — У вас там курсы массажа в Раю или что? — спросила она и застонала при особенно удачном нажатии.       — Там определённо нет ничего похожего на массаж, — странно улыбнулась ангелица.       Она перешла на вторую ногу, умело разомнула ступню от пятки до пальцев и двинулась выше, к голени. Кроули натянула носок, напрягая икру под талантливыми руками, тут же заслужив неодобрительное ворчание.       — Нет, дорогая, расслабься. Позволь себе отдохнуть.       У Кроули вырвалось хныканье, но нога послушно расслабилась.       Она не могла сказать, сколько времени прошло, — где-то от пяти минут до часа, — но такого блаженства она не испытывала давно. Может, даже никогда; это не было бы преувеличением, если бы мы вдались в подробности её детства. Тело приятно покалывало, ноги онемели в приятном смысле, даже привычная боль в спине куда-то ушла.       И если она собиралась игнорировать тянущее чувство возбуждения до последнего, у неё не получалось.       Обычная её мастурбация заключалась в том, чтобы подержать вибратор над клитором две минуты. Больше не было ни времени, ни желания долго себя раззадоривать, только быстрый оргазм, чтобы лучше спалось. Теперь она нетерпеливо потирала бёдра, пока её галлюцинация заканчивала массировать ноги.       И если ангелица заметила неуютное сжатие бёдер, она ничего не сказала.       Руки, однако, не спешили её покидать; теперь они расстёгивали пуговицы блузки. Медленно, одну за одной, словно дразня, и Кроули ненавидела это признавать, но это работало. Каким-то образом полупрозрачная ангелица, — она уже не знала, возможно, ей стоит благодарить зам директора, — смогла возбудить её сильнее, чем все симпатичные девушки, когда-либо бывшие у неё. Она вздохнула, когда тёплые пальцы пробежались по недавно открытой коже, не стесняясь спуститься до самого края трусиков. Она резко согнула ноги в коленях, крепко сжав.       — Тише, дорогая. Я знаю, тебе это нужно.       Её голос стал ниже, тяжелее. Она раздвинула полы блузки, открывая вид на чёрный, неделю не стиранный лифчик и новообразовавшийся румянец на груди. Она одобрительно хмыкнула, переводя взгляд с полуобнажённого тела на раскрасневшееся лицо, на котором, Кроули знает, осыпалась тушь и размазалась помада.       — Не очень по-ангельски.       — Очень даже, милая. Я устала смотреть на твою вечно уставшую физиономию.       — Ты меня видела? — нахмурив брови, спросила Антония.       — Конечно. Достаточно, чтобы сказать, что твои быстрые ночные разрядки не приводят ни к чему достойному, — её голос, хоть и остался по-прежнему чопорным, теперь воспринимался по-другому. Хотя это не помогло внезапному смущению Кроули.       — Так ты… Типа ангела-хранителя? Который шпионит за людьми?       — Вроде того. Но не волнуйся, я присматриваю только за тобой.       Румянец Кроули стал ещё ярче, и она подумала, что может загореться. Впервые за вечер она отвела от неё взгляд.       — О, дорогая, не стесняйся сейчас, — она взяла её за подбородок и повернула голову обратно. — Расслабься и отдайся мне. Я сделаю всё в лучшем виде.       И Антония не могла не поверить.       Между ног стало мучительно некомфортно и влажно. Она заворожённо наблюдала за ангелицей, целующей её шею и ключицы мягкими, такими мягкими губами, через которые чувствовалась вся та божественная нежность и любовь, о какой говорят в религиозных кругах. Она приподнялась с кровати, позволив полностью стянуть с себя рубашку, и получила в благодарность несколько поцелуев у самого уха. Конечно, её ангел-хранитель будет знать все её эрогенные зоны.       В нетерпении она самостоятельно расстегнула лифчик. Голова ангелицы тут же переместилась к соску, и, блять, возможно, если бы её кто-нибудь предупредил, что за все пройденные Божьи испытания она получит ангела-нимфоманку, она бы никогда не жаловалась. Язык умело — умело? Кроули надеялась, что это дар за какие-то особые заслуги, потому что не хотела думать о ней с другими людьми — обвёл сосок, прищёлкнув кончиком на вершине, пока вторая грудь ждала своей очереди в правой руке. Кроули потянула её за волосы, ощущая их шелковистость, и тут же спохватилась.       — Чёрт, прости.       — За что? — она оторвалась от груди, чтобы посмотреть ей в лицо.       — Дёрнула за волосы. Или тебе нравится? — с ухмылкой предположила Антония.       — Дорогая, можешь делать всё, что хочешь, я тебя не чувствую.       — В смысле? — нахмурилась она. — Но я тебя чувствую.       — Да… Я сделала это на свой страх и риск, но если я включу и свои ощущения, с меня спросят.       — Спросят? — прищурилась она.       — Да, за слишком заметные чудеса приходится отвечать.       — Чуд… Ангел, что ты, блять, несёшь?       — Обычная бюрократия. Ничего, чем бы тебе стоило забивать голову, милая, — она поднялась на уровень её глаз и поцеловала в губы, проводя пальцами по рыжим локонам. — Просто наслаждайся.       Она вернулась к её груди, играя с сосками ровно так, как ей нравилось: оттягивая сильно, но не очень, кусая смело, но не до боли, и она уверена, что могла бы кончить только от этого, но ей нужно больше. Она, блять, заслужила.       Словно читая её мысли, она опустилась ниже, к животу, одной рукой придерживая её за бок, а второй осторожно, почти спрашивая, прикоснулась к внутренней стороне бедра. Кроули с удовольствием согласилась, раздвигая ноги шире нужного, чтобы ангелица протиснулась между ними. Потребность стала совсем невозможной; она знала, что мокрое пятно на белье стало смущающе большим, и прежде чем она успела проскулить жалкую просьбу, она была понята без слов. Ангелица накрыла ладонью её промежность сквозь ткань, несомненно ощущая влажность, но ничего не говоря, просто продолжая свою работу.       — Сними их, давай, — пробормотала Антония, приподнимая бёдра.       — Нетерпеливая, — подразнила она, стягивая несчастные трусики.       Кроули хотелось кричать, когда воздух коснулся её обнажённой набухшей вульвы, и она это сделала, когда рот ангелицы примкнул к влажному центру, легко целуя. Ноги Антонии непроизвольно дёрнулись, и фигура под ней уверенно взяла её за бёдра, устраивая так, как ей надо. Она медленно провела языком вдоль половых губ, не доходя до клитора, и остановилась, чтобы нежно пососать одну из них. Большие пальцы держались за острые тазовые кости, пока руки крепко хватались за ягодицы, и как бы настойчиво Кроули ни пыталась подставить свой клитор под её рот, у неё не получалось.       — Терпение — добродетель, дорогая, — в перерывах между мягкими облизываниями сказала ангелица.       — Чёрт, ангел, пожалуйста… Просто…       — Можешь звать меня Азирафаэль.       — М-м-м… Азирафаэль, пожалуйста… Мне нужно это!       Со злой ухмылкой, которую Кроули не могла видеть из-за зажмуренных глаз, она опустилась, принявшись за настоящий ужин. Всем лицом впечатавшись в рыжие кудри, она ускорила движения языка, входя и выходя из её влагалища. Она вжалась носом в её клитор, идеально дразня, держа у самого края. Антония всерьёз вцепилась к блондинистые волосы, не имея возможности направлять, — из-за какой-то долбанной бюрократии, — просто из чувства некоего контроля, котором, конечно, не обладала. Она не обладала ничем, кроме стойкого желания кончить на язык этой великолепной ангелицы.       Лицо ненадолго отстранилось, тут же заменяя нос большим пальцем, и по позвоночнику Кроули прошёлся электрический заряд, когда она поняла, что вот-вот взорвётся. Азирафаэль, похоже, поняла тоже; она вернула рот, на этот раз точно в цель, кончик языка закружил по твёрдому клитору, подводя его ближе и ближе, а затем, крепко прижавшись, начал лизать вверх и вниз с удвоенной скоростью. Пальцы ног Кроули поджались, бёдра практически свело судорогой, когда…       Она кончила сильно и продолжительно, с громким криком, взывающим к Азирафаэль, которая смотрела на неё снизу вверх своими ясно-голубыми сапфирами, всё ещё не прекращая движения языка. Она отстранилась, только когда Антония стала брыкаться от того, насколько чувствительной стала её вульва, основательно вылизанная и покрасневшая. В голове ни одной чёткой мысли, — впрочем, их не было задолго раньше, — только пустота, отчаянно требовавшая поспать.       — Азирафаэль… — жалостливо проскулила она, вслепую ища её руку.       Мягкие пальцы коснулись распущенных, некогда изящно уложенных, локонов, отодвигая их от блаженного лица Кроули, и ласково провели по линии челюсти. Она открыла глаза ровно в тот момент, когда Азирафаэль поцеловала её подбородок, после чего успокаивающе прошептала:       — Спи, дорогая. Я буду рядом, когда понадоблюсь.       Антония не успела ничего сказать, как почувствовала жуткую тяжесть в теле, которая неизбежно клонила в сон.       На утро она проснулась в чистой ночнушке, с косой, которую обычно заплетала на ночь, с умытым и увлажнённым лицом, а плюсом к этому ещё и необыкновенно выспавшейся и отдохнувшей.       Что бы ей ни подсыпали в кофе, она была готова просить добавку.