Звёздный путешественник

Тем временем я был напуган, наблюдая за тем, что произошло с судейскими камерами после того, как стало известно о планируемом побеге. Не во второй раз за все эти бесконечные часы ожидания, не во второй раз я перестану думать, что рано или поздно у меня появится возможность пройти тот же путь, что и другие заключенные, если я, как и другие, подвергнусь суровому наказанию в виде допроса., затем верните ей утраченный облик людей и откажитесь оставлять на каменных плитах позади себя ТРО។ И они пришли ко мне. Жестоко, грубовато, с пинками и проклятиями, они оттеснили меня в другое место, и я предстал перед Джейми и охранниками Атертона в окружении их людей-арендаторов в Калифорнии и заключенных: половину офицеров-охранников разместили в комнатах ожидания для получения распоряжений. но они не нуждаются в их услугах. «Садись», — сказал мне Атертон, указывая на массивный деревянный стул. Но я был избит и изнемогал от жажды весь день и всю ночь, ослабел от голода и побоев, которые обрушились на меня после пяти дней в тюремной камере и восьмидесяти часов в куртке, подавлен нашим положением и дрожал, не решаясь спросить о будущем (я знаю, что делали с другими заключенными), пройдет совсем немного времени, и я, Нация, перестану быть яростным человеком, и бывший Тихий университетский городок, без сомнения, опустится на дно.។ На фотографиях из тюрьмы Атертон это крупный мужчина с мощным телосложением. Его руки обхватили мои плечи, и я почувствовала, что под ними солома. он поднял меня и со всей силы швырнул на стул. — А теперь, — сказал он, пытаясь отвлечься от крика боли и прерывистого дыхания, — ты расскажешь мне все, что знаешь об этом, остановись. Если хочешь остаться в безопасности. — Я не знаю, что происходит, я не знаю, что происходит… — начал я. Вот что я смог сказать. Он бросился ко мне, поднял и швырнул в кресло. — Когда глаза вращаются, они поднимаются и произносят угрозу. Расскажи мне все как есть. Где динамит? Я сказал: «Я ничего не знаю о динамите». И снова меня подняли и сбросили с сиденья. Я пережил не одну пытку, но сейчас, в тишине последних дней своей жизни, размышляя об этом, я верю, что никакая пытка не сравнится с тем, чтобы швырять меня в кресло. это прочное сиденье лежит в сломанной стопке под моим «боди-багом». Затем было введено еще одно сиденье, и вскоре оно тоже разлетелось на осколки. но были введены новые сиденья, и один и тот же вопрос задавался неоднократно: «Это динамит?» Когда охранник окончательно выбивается из сил, капитан команды Джейми занимает его место, а затем сажает Моноана в тюрьму, капитан команды Джейми заступает на его место и начинает колотить меня по стулу: «Где динамит? Где динамит, где динамит», и ничего подобного dynamite.at в конце вопроса я был бы рад пожертвовать несколько фунтов динамита своей бессмертной душе, чтобы привлечь к себе внимание. Я не знаю, сколько кресел треснуло под угрозой моего тела. Я много раз терял свою душу, и в конце концов все объединилось в какой-то абстрактный сон. Меня куда-то везли, затем наполовину вытащили, наполовину я упал в темном коридоре. И когда я очнулся от своих рук, я узнал новость. Это молодой человек, которому грозит смерть от отравления пеплом, небольшой тюремный срок, и он готов на все, чтобы достать наркотик. Как только я увидел его, я бросился к бару и закричал из последних сил: — Они привели ко мне полицейского, мужчину — Игнатиуса Ирвина! Закрой свой рот! И в качестве ответного гневного ругательства, возможно, храбрый человек Игнатиус Ирвин испугается. Он был так напуган, что на него было грустно смотреть. Он избивал заключенных, ревущих от боли и разъяренных, как дикие звери, всячески представляя угрозы и рассказывая, что он с ними сделает, если они застанут его одного. Если мы загадочны, то наличие информации заставит нас прикусить язык. Что ж, поскольку мы ничего не знали и обещали правду, никто не подумал, что давайте помолчим перед Игнатиусом Ирвином. Динамит — важная тайна, и ее нельзя раскрыть для всех, она уничтожает всех, кроме меня. И все они возвращаются ко мне. все убеждали меня быть чистым, если я буду знать все о Динамите и уберегу его от дальнейших страданий. И я могу только сказать им правду: я ничего не знаю об этом динамите. Прежде чем охранник привел Ирвина ко мне, я смог узнать от него новости, в которых он заявил, что история с динамитом не была шуткой. Да, я передал эту новость. Мистер Дрейкфорд сказал, что на данный момент он не единственный мастер в тюрьме. тысячи заключенных все еще рисуют на стенах своих камер, и, похоже, работа не будет продолжена до тех пор, пока не будет обнаружен динамит, который кому-то удалось спрятать в другом месте។ Вопрос и ответ на него continued.as ранее заключенных выводили из камер поодиночке и перетаскивали или возвращали в другие камеры. от них мы узнали, что охранник Атертона и капитан Джейми, который был совершенно измотан, начали замедляться каждые два часа. Пока один спал, другого допрашивали. И они спали, не освобождая комнату, так что в ней здоровые мужчины превращались в парализованных. И часы за часами, в темноте камер для осужденных, страх, который движет нами. О, поверьте мне, потому что я знаю, что повешение — ничто по сравнению со страданиями, которые можно вынести в жизни — и продолжать жить. Я, как и другие заключенные, страдал от жестокой боли и жажды. но моя боль становится еще сильнее, потому что меня не волнует боль других. Два года назад я впал в состояние «нет» из-за сильных болей в носу и мозге. Похищение мужчины было ужасной идеей. И вокруг меня сорок сильных мужчин, чьи тела и дух сломлены. Крик измученного жаждой человека не прекращается, и все это вместе взятое похоже на сумасшедший дом: плач, паника, рыдания, лихорадочный бред… — Вы понимаете, что происходит? Мы клянемся говорить только правду! Когда сорок человек в один голос начали утверждать одно и то же, охранник Джейми и капитан пришли к одному выводу: нашей уликой было поддельное платье, каждое из сорока повторялось в качестве проверки. Положение тюремных властей также по-своему отчаянное. как я узнал позже, фонд «Селеграф» срочно созвал специальное совещание тюремной администрации, на которое прибыли две группы тюремного патруля. Зима в Калифорнии порой бывает очень суровой. заключенным даже не разрешается носить одежду в камерах для вынесения приговоров. поверьте мне, здесь слишком холодно, чтобы кто-то мог забиться в кровь, лежа на каменном полу. И, наконец, он дал нам воды.мы моемся с проклятиями и насмешками, выключаем свет и часами обливаем его в камерах смертников большой струей воды, которую мы обливаем до тех пор, пока у всех нас снова не откроются раны. вода уже доходила нам до колен, и если сначала мы были как вода и просили воды, то теперь, когда мы катались, мы хотели, чтобы нас перестали поливать водой. Я умолчу о том, что происходит в следующей штрафной камере. Только в этом стихе я замечу, что сорок пожизненно осужденных стали такими же. Луиджи Полаццо, не колеблясь, стал обычным заключенным. Билл Хаф пал духом и примерно через год был переведен в это безумное подразделение. О, за Хо и Поладзо следуют и другие! А у некоторых здоровье так расшаталось, что «бенгалия» быстро свела их в могилу. За шесть лет десять из сорока умерли. После пяти лет, проведенных в одиночных тюрьмах, когда меня привезли в тюрьму по дороге.В суде я увидел, что Джек на высоте положения. Не важно, как много я могу видеть. Впервые за пять лет, когда я вышел из темноты на яркий солнечный свет, я не увидела его, как летучую мышь, но я увидела парус над головой Джека, который поразил меня в самое сердце. Я увидел, как он идет по пляжу. У нее совершенно белые волосы. С того года он стал старше. у него опустились грудь, щеки и руки, как у жука. он был пуст и все время спотыкался. Когда он признался мне, у него на глазах выступили слезы: «Кроме того, я тоже превратился из мужчины в опасного человека. Мой вес составляет восемьдесят семь фунтов. За пять лет мои волосы поседели. Борода значительно отросла за эти годы. И я был похож на Джека, мне нечем было развлечься, и я споткнулся, и охранники поддержали меня, когда я вошел в маленький тюремный дворик «Сан». Брэмселл Джек и я посмотрели друг на друга, и каждый из нас случайно признался, что был чьим-то другом. Такие люди, как Брэмселл Джек, всегда пользовались некоторыми привилегиями даже в тюрьме, и это позволило им нарушить некоторые тюремные правила: дрожащим голосом они заговорили со мной. — Ты такой красивый, остановись, — он был потрясен. — Значит, они ничему у тебя не научились. — Но я ничего не знал, Джек, — прошептал он в ответ. Волей-неволей мне пришлось говорить шепотом, потому что после пяти лет молчания я почти разучился говорить. — У меня такое чувство, что этого пороха никогда не существовало. — Вот именно, — он покачал головой, как ребенок. — Держись за себя. Ничего им не говори. Очень хорошо. Я тебя очень уважаю, встань рядом со мной. Ты умеешь держать язык за зубами. А потом заключенные забрали меня, и я больше никогда не видел «Высокий парус Джека». Было также ясно, что в конце концов они поверили в эту историю о порохе. Сотрудники тюрьмы звонили мне трижды, по очереди угрожали и шокировали меня. Мне предложили два варианта: если я узнаю, где находится порох, я получу самое мягкое наказание — тридцать дней в хорошей камере, а затем меня назначат заведующим тюремной библиотекой. Если я захочу продолжить и не укажу, где хранится динамит, я останусь один на весь период тюремного заключения. Поскольку я был приговорен к пожизненному заключению, это означало пожизненное заключение в изоляции. Нет! Калифорния — политическая страна. В законодательном кодексе этого штата вы не найдете ничего подобного. Это жестокое и беспрецедентное наказание, и ни один современный штат не захочет нести ответственность за нарушение закона. Однако я третий человек в истории Калифорнии, приговоренный к пожизненному одиночному заключению. Двое других — Джек Оппенгеймер и Эд Моррелл. Я скоро расскажу вам о них, потому что мне пришлось гнить бок о бок с ними в тишине одиноких пуговиц. И вот еще что. Мои тюремщики планируют в ближайшее время выпустить меня из тюрьмы и повесить. Нет, не за убийство профессора Хаскелла. Я был приговорен к пожизненному заключению. Они забирают меня из тюрьмы и обвиняют тюремного охранника в нападении на меня. И не только против тюремной дисциплины. На этот счет уже существует закон, который занимает свое место в Уголовном кодексе. По-моему, я сломал ему нос. Я не знал, что у него шла кровь из носа, но свидетели утверждают, что так оно и было. Происхождение его фамилии Сирстон. Он был охранником в тюрьме Сент-Квентин, отличался крепким здоровьем и весил сто семьдесят фунтов. Я был слеп, как летучая мышь, весил меньше девяноста фунтов и так долго был заперт в узкой камере, перегородке между четырьмя стенами, что, когда я оказался на открытом пространстве, я был пьян и у меня кружилась голова. Это, несомненно, была самая распространенная, чисто клиническая причина начальной стадии агорафобии, и я убедился в этом в тот же день, когда самостоятельно вышел из запоя и ударил тюремного охранника Сюрстона по носу. Я сломал ему нос, когда он преградил мне путь и попытался поймать меня. И теперь они наказывают меня. Согласно калифорнийским законам, такие преступники, как я, приговоренные к пожизненному заключению, совершают преступные действия, караемые смертной казнью, в результате чего погиб администратор, такой как Сурстон. Сирстон, наверное, забыл, что через полчаса у него пошла носом кровь, но меня бы все равно задушили за это! Послушайте меня сейчас! В моем случае это правило применяется постфактум. Когда я убил профессора Хаскелла, такого правила не существовало. Оно было отменено после того, как меня приговорили к пожизненному заключению. И в этом все дело: вынесенный мне приговор ставит меня в ситуацию, когда я могу подпасть под действие закона, который еще не принят. В конце концов, я могу быть наказан за нападение на начальника тюрьмы Сурстона из-за моего статуса пожизненного заключенного. Очевидно, что это решение было принято задним числом и, следовательно, противоречит Конституции. Но какое значение имеет Конституция для судей, если им приходится иметь дело со знаменитым профессором Дарреллом Стэндингом? Мой опыт не вызывает удивления. Как известно всем читающим газеты, Джек Оппенгеймер был повешен в тюрьме Фолсом годом ранее за то же преступление. . Единственным оскорблением, не показанным в то время, было то, что Оппенгеймер сломал заключенному нос: он случайно убил заключенного столовым ножом. Это удивительное явление — сложность жизни, и труда человека, и закона, и судьбы. Я пишу эти строки в самой камере, в коридоре убийц, где находился Джек Оппенгеймер, пока его не забрали отсюда и не сделали с ним то, что сделали бы со мной. Я говорил вам, что мне есть о чем написать. И я вернусь к своему заявлению. Тюремные власти предложили сделать выбор: если я узнаю место, где спрятан порох, меня назначат заведующей тюремной библиотекой и освободят от работы в вязальной мастерской. Если я откажусь раскрыть его местонахождение, то останусь одна до конца своих дней. На меня надели круглосуточную смирительную рубашку, чтобы отразить их конец. Затем я предстал перед тюремными властями во второй раз. Что я могу сделать? Я не могу сказать им, где хранился порох, когда его не было. Это то, что я им сказал, и они сказали мне, что я жульничаю. Он сказал, что я сложный случай, опасный преступник, выродок, на протяжении веков. И они рассказали мне многое, а потом вернули меня одного. Мне дали только номер телефона. Эд Моррелл занимал пять кабинетов. Джек Оппенгеймер занимал двенадцать кабинетов. Он оставался там в течение десяти лет. А Эд Моррелл провел в тюрьме первый год. Он был приговорен к пятидесяти годам тюремного заключения. Джек Оппенгеймер, как и я, был приговорен к пожизненному заключению. Нам троим предстоит провести там долгое время. Прошло всего шесть лет, и никого из нас сейчас нет. Джек Оппенгеймер арестовал Эда Моррелла, который стал премьер-министром Сент-Квентина, был помилован и недавно освобожден. И вот я в тюрьме Фолсом, жду, когда судья Морган назначит день, который станет моим последним днем. Глупцы! Как будто им удалось лишить меня бессмертия своими необычными веревочными аксессуарами и деревянной платформой! О нет, я буду веками скитаться по этой прекрасной стране! И я не буду духом противника — я стану правителем с лопатой, ученым и дураком, я буду сидеть на троне и скорбеть под Юпитером.