Универсальное средство для утешений и примирений

Дауге рылся в стеллаже в поисках папки с материалами по Марсу. Материалы были старые-престарые, но когда дело касалось спора (простите, интеллектуальной дискуссии) с Юрковским, в ход нужно было пускать всё. Стеллаж явно нуждался в генеральной уборке, но когда ты то в космосе, то на конференциях, время у тебя есть только на то, чтобы захламлять, но никак не убираться. В конце концов Дауге стал выкидывать всё ненужное, что попадалось под руку, прямо на пол: все документы, книги, даже его камни из коллекции. Внезапно из закромов самых верхних полок он достал кусок ткани. Это было платье. Машино платье. Простое, чёрное, на бретельках, но Дауге очень нравилось, как оно смотрелось на Маше. Съезжая, она забыла его, а может и оставила намеренно. У Дауге же рука не поднималась от него избавиться. Было даже смешно, как любое напоминание о Маше до сих пор могло вогнать его в уныние. Таким, задумчиво глядящим на чёрную тряпку в руках, стоящим на табуретке в окружении разбросанного барахла из шкафа, его застал уставший ждать Юрковский, вышедший из кабинета. - Ты куда пропал? - недовольно спросил он, разглядывая образовавшийся в комнате бардак. Лёгкая атмосфера хаоса всегда присутствовала в их квартире, но обычно не настолько явно. Потом Юрковский получше рассмотрел предмет в руках Дауге. Нахмурился. Тоже узнал, значит. Стало не до интеллектуальных дискуссий. Дауге поднял взгляд на Юрковского. Задумчиво поднёс платье на уровень его лица. Юрковский посмотрел вопросительно. - Мне нравилось, как оно сочеталось с её бровями. Поразительно, но брови у вас совершенно одинаковые, - объяснил Дауге. Поморщился. Слез с табуретки, подошёл к молча наблюдавшему Юрковскому и протянул платье. - Выбрось его, пожалуйста, - тихо попросил его Дауге и ушёл в кабинет. Когда Дауге вспомнил, что нужную папку так и не нашёл, и хотел было за ней вернуться, уже встав из-за стола, в дверях появился Юрковский. На Юрковском было машино платье. Но машином платьем это назвать было уже сложно, потому что Володя в этом платье - совершенно не то же самое, что Маша в платье. Но уж точно не хуже. Оно сидело на нём как влитое, обтягивая широкую грудь, открывая прекрасный вид на длинные ноги. Володя держался в нём уверенно, гордо даже, и Дауге захотелось спросить, надевал ли он когда-нибудь платья раньше. Это сюрреалистично. Юрковский, чуть оперевшийся о дверной косяк, - лишь образ, призрачный и недосягаемый. Поэтому когда он начал приближаться, Дауге был не в силах ни пошевелиться, ни пойти навстречу. Словно протянешь руку - и образ развеется. Дауге даже не знал, что может быть настолько поэтичным. - Итак? - холодно спросил Юрковский, вытряхивая разум Дауге из туманной дымки. - Что? - переспросил он, понимая, что почти шепчет. - На ком оно сидит лучше? Дауге мысленно выругался по-латышски. Юрковский может и мираж, но уж точно всё ещё Юрковский, со всей своей невозможностью. Дауге ничего ему не ответил, хотя бы потому, что о Маше думать сейчас совершенно не хотелось. - Если честно, ты бы мне сейчас больше понравился вне платья, - вместо этого очень серьёзно произнёс он. - Что за пошлости, Григорий Иоганович? - Володя подошёл почти вплотную. - Это меня-то вы обвиняете в пошлостях, Владимир Сергеевич? - Дауге оттянул лямку платья, та соскользнула с острого плеча. Он случайно опустил взгляд вниз и только теперь заметил, что Юрковский был в домашних тапках. Не выдержал и рассмеялся. - Сними же уже это платье, если тебе так не нравится, - проворчал смутившийся Юрковский, как-то по-особенному, надменно нахмурившись. Да, брови у них и правда были одинаковые. Густые, изящные. Чёрные. И глаза у Юрковского сейчас будто чёрные совсем. Всё чёрное, чёрное, чёрное. - Дурак, - покачал головой Дауге. Но платье всё-таки снял.