Угощение зверям

Прибежав в ванную, я всё также чувствовал этот рвотный позыв, но меня не стошнило. Я просто не мог оправится от потрясения и из-за этого ощущал некоторую тошноту — не удивительно, такое зрелище не каждый день увидишь. Я вышел с ванны и, на свой страх и риск, пошёл обратно на кухню. Посмотрел в тарелку с супом и обомлел: в ней не было человеческого мяса, только, уже остывший, все тот же борщ. Даже, несмотря на то, что я насмотрелся уже всяких галлюцинаций вдоволь, меня это испугало и есть мне теперь точно не хотелось. Я решил, что поем в столовой. Я посмотрел на часы: они показывали шесть утра и двенадцать минут. Несмотря на это, я все равно дошёл до своей комнаты и лёг на кровать, всячески пытаясь заснуть. Я перевёл свои мысли на Полину — намного лучше думать о ней — своей милой возлюбленной и наполнятся только хорошими эмоциями и чувствами, восхищаясь её образом, чем снова обрести себя на вечные муки страданий, связанных с плохим сном и все теми же галлюцинациями, дав волю мыслям. Конечно, они могли проникнуть в мою голову и так, даже если я и сопротивлялся бы им, но сейчас, обхватив свою голову руками, сосредоточился только на Полине. Я представлял её образ, запах — всё тот же родной аромат ежевики, цвет глаз, в какой раз, в полной мере восхищаясь им, обнимал одеяло в руках и ногах, думая, что это Полина: мне так не хватало объятий этой девочки, что я пытался их вообразить в мыслях. В моём сознании она сейчас лежала со мной в объятиях, обхватывая мою тонкую шею и иногда доходя руками до плеч, ключиц, будто желая испробовать всего меня на вкус или просто сделать массаж, чтобы я скорее расслабился от такого напряжённого дня; её ноги лежали поверх моих, в слегка согнутом состоянии у коленей. Она прижалась ко мне ближе, прислоняясь вплотную грудью до моей груди и всеми оставшимися частями телами. Я ощущал её прикосновения так яро, что всё это время думал, будто происходящее реально и уже даже представлял как, с румянцем на щеках и смешанными мыслями и чувствами, смотрю на неё завтра в школе… И она смотрит на меня также, из-за чего мы целый день избегаем друг друга. Моё дыхание остановилось. Я хотел, чтобы всё происходящее не прекращалось никогда… В душе я всегда желал такого исхода событий. Она обхватила мою шею крепче и, будто наслаждаясь процессом, медленно тянула ладони от задней части шеи к затылку, направляясь к моим волосам. Я ощущал холод от этих прикосновений, потом сильный жар, словно заболел и должен был пролежать весь день в кровати, вместо школы. Моё сердце очень сильно колотилось, будто сейчас вот вот выпрыгнет или остановится, так и не вкусив до конца вкус этой полноценной любви. Если сердце выпрыгнет, то поймает его Полина и заберёт к себе домой в память о своей первой любви. Она потрепала мои белые кудри, кажется улыбнулась и вынула руки из волос, направляя их к моим щекам. Дотронувшись до них, она аккуратно начала прислоняться ближе к моему лицу, уже быв в миллиметре от моих губ и через пару секунд полностью прильнула к ним. Я не знал, как целуются люди, ведь никогда не ощущал такого, не считая маминых поцелуев, поэтому не смог в полной мере его представить. Но слышал, что часто люди целуются с языком, поэтому почувствовал его у себя во рту. Он обхватывал мой язык и будто тёрся о него. Эти ощущения продлились ещё секунд тридцать. Позже, она отпрянула от моих уст и нежно прислонилась губами к моей левой щеке. Отпрянула и снова прислонилась к правой. Ко лбу, от чего казалось, будто это не Полина, а мама. Снова обхватила и позже поцеловала шею. Спустила губы к ключицам и плечам, от чего мне стало невыносимо жарко, будто сейчас лето, а не зима. Схватила мои руки мертвой хваткой, не желая больше отпускать. Покрутила бледные ладони в своих и тоже их поцеловала, прислоняя их после этого к своим щекам. Она ещё долго меня целовала в эти места, будто не могла насладиться и хотела всё больше и больше. Но уже почему-то не решалась вновь прильнуть к губам, конечно же из-за того, что боялся я. Я боялся как далеко может зайти моё воображение, поэтому не рисковал, ведь потом будет трудно смотреть в глаза этой 12-летней девочке, которая точно и не подумала бы про меня такое. Но, несмотря на свои страхи, я внезапно почувствовал сильное тепло под пижамой. Я начал чувствовать как обхватывают мои лёгкие, будто массируя кожу, желая прочувствовать пальцами каждую косточку, и прислоняясь к ним с особой осторожностью. Спускаются к талии и осторожно обхватывают её руками, будто не желая отпускать, но всё же это нехотя делают и направляются ниже — к рёбрам, от чего моё лицо заметно краснеет: конечно сейчас не было под рукой зеркала и кругом темнота: я не видел свой облик, но ощущение почувствовал в полной мере. Я очень хорошо чувствую на них пальцы, будто вовсе не сплю сейчас, и, убирая руки со спины Полины, засовываю их под пижаму, хватаю костяшки пальцев девушки, весь трясясь от жары, пота и бури нахлынувших чувств, которые я уже не мог сдержать. Сейчас я слышал каждый шорох, который издавали окружающие предметы или люди, каждое своё сопение, вздох и действие. Все действия и звуки Полины. Руки быстро потянулись к ногам, спуская с них одежду, и я вместе с ними, но в этот момент с тумбочки, не вовремя, послышался звон. Я резко встал с кровати. Я не мог прекратить тяжело дышать. Сильно хотелось спать, а не идти холодным морозным утром в школу, но такого выбора не было. Спустя несколько минут сборов в школу, я все же туда пошёл, стараясь не спешить, чтобы оттянуть время от попадания в это муторное место. Я разглядывал зимние пейзажи вокруг себя и думал, как некоторые из них изображу красками на бумаге. Можно было бы сделать набросок в школе, во время очень скучного урока или большой перемены, а дома раскрасить. Между звуками хруста снега, я вспомнил, что не сделал до конца домашнее задание, и как раз поэтому пара моих учебников лежала на краю стола. Даже из-за этого, скорее всего, я и очнулся на стуле, ночью, за письменным столом. Но я надеялся, что мне повезет и к доске не вызовут, ведь нам задали выучить параграф по истории, в целом то ничего удивительного: его всегда говорили выучить, и не один раз в неделю, но их я не люблю: сложно запоминаю столько много информации и написанной таким заумным языком, а ещё даты, но когда меня не мучают галлюцинации, тревоги и навязчивые мысли, я все-таки пытаюсь его учить. Вчера, наверное, слишком перестарался, раз засиделся до ночи. Я переступил порог школы. Она встречала обыденным сильным шумом и суетой. Я, облокотившись на подоконник, достал учебник по истории и начал познавать её в полной мере. Спустя некоторое время, я услышал знакомый голос и запах человека в синем платье. — Антооон! Привет, — она помахала мне одной рукой, держа другой скрипку, — хммм, познаёшь нашу историю? И как успехи с твоими познаниями? Я, не сильно громко, вздохнул. — Привет, пока не очень… Я хотел продолжить свой монолог, но вдруг вспомнил о мыслях этой ночью, которые утром начисто стёрлись из моей памяти и вот, когда один из главных их объектов появился, внезапно вернулись. Немного покраснев, я спрятался за учебником. — Так спрятался за учебник, будто я тебя испугала, — она неловко усмехнулась, — не надо Антон. Не съем я тебя!.. — она ненадолго замолчала, после продолжила, — я тебе хотела рассказать о новой музыке, которая мне очень понравилась. У неё такое плавное и одновременно яркое звучание: думаю тебя бы зацепила. Но раз ты углубляешься с головой в нашу историю, культуру, народ и их исторические события, что я конечно же очень одобряю, то не буду тебе мешать. Он хотел побольше поговорить с Полиной, поэтому ответил: — Нееет. Что ты. Расскажи про новую музыку, — я положил учебник по истории обратно в портфель, так и не доучив заданный параграф, — мне интересно. — Антоооон, не стоит жертвовать ради меня новыми знаниями. И хорошей оценкой! — Я уже всё выучил. Так что…не переживай. — Ну хорошо Антон, тогда внимательно слушай. Сначала… Она как летящая птица, такая же красивая, спокойная и будто парящая по небу, а потом… Становится такой болезненной. Даже не знаю как подобрать слова. Даже не болезненной для ушей, а сложной почему-то для души, будто режущей и завывающий. Интересно, что хотел сказать ей автор. Наверное, он вложил в неё много смысла, который нелегко раскрыть, — она немного задумалась, смотря в окно, а позже спросила у меня, — что ты думаешь, Антон? Я так заворожился её речью, что не сразу нашёлся с ответом, но позже произнёс: — Точно. Будто автора что-то тревожит, — я посмотрел на Полину и, стараясь не запинаться, продолжил, — у него… Было сначала всё хорошо в жизни, а потом что-то случилось… Я хотел что-то продолжить, но, решив, что и этого будет достаточно, закончил. — Хм… Интересно. Каждый видит в этой мелодии свой смысл. Я думала, это просто… У автора настроение сейчас такое: сначала хорошее, потом плохое. Такой период… Но в целом… обе наши мысли переплетаются и очень похожи друг на друга… — Ага… Думаю у каждого свой смысл к этой мелодии. — Дааа. Нам как раз задали поразмышлять над этой мелодией и написать кто какой смысл в ней видит… — Хм… Интересное задание для музыкалки. — Не то слово! Обычно ноты писать, да песни надо учить. А тут — поразмышляйте над мелодией… Но ты мне с этим здорово помог. Спасибо тебе, Антон. Теперь мне легче будет написать о ней в тетрадь. Она улыбнулась, от чего стала ещё красивее. Я постарался забыть об этой ночи и довольно хорошо выходило, ведь у меня было отличное препятствие против них — слова и голос Полины. Мне казалось, что я могу слушать её вечно. Её речь так поставлена и красива — уши в небесном царстве. Интересно, она думает так про себя? Надо потом у неё узнать. — Не стоит… Это ты мне помогла. — Хм, и чем же успела? — Тем, что отвлекла меня… От этой скучной истории. — Антоооон. А я то думала ты её любишь. Вот негодяй. Отлынивает от параграфа по истории, разговаривая с девицами! Ну кааак так можно. Она шутливо поводила указательным пальцем у лица, направляя его кончик то влево, то вправо, и улыбнулась. Я просто прыснул со смеху и кое как смог его сдержать. — Ха-ха-ха… Ха-ха-ха… Точно… Совсем уже скатился! Ужааас. — Вот и я говорю!.. В эту минуту прозвенел звонок. Мы, улыбаясь, расселись по своим местам. Хорошо, что Рома с Бяшей как раз опаздывали, ведь, если бы Пятифанов увидел меня с Полиной, мне бы мало не показалось. Хотя я так на него обозлился, что внутренне желал этого. На уроке истории меня, слава богу, не вызвали и, дойдя до следующего кабинета, в котором у нас проходил урок, я, сидя за последней партой, принялся делать набросок пейзажей зимнего леса. Выходило довольно неплохо: я чётко представил перед глазами кроны лесных деревьев и, лежащий на них, снег. Нанёс эти образы на бумагу и добавил деревьям теней. После, нарисовал дорогу, которую помнил уже до мельчайших подробностей, поэтому ему не составило труда изобразить её. В итоге пейзаж получился красивым — множество деревьев возле дороги. Можно было уже продавать его, подписав снизу «Петров Антон» и выставив большой ценник, объясняя это тем, что в этой картине огромный смысл. Хотя смысла в ней и не было. Я положил альбом в портфель и, увидев рисунок Полины, подумал: «Дарить или нет?». Может лучше подарить. Она явно обрадуется, что я её нарисовал, но страх пока брал своё… Плохие мысли выталкивали хорошие. Я, всё же, подарю ей его. Только попозже, когда наберусь смелости — в течении этого дня либо завтра, но точно не позже! Не позже! Мне же должно быть уже ничего не страшно, ведь я насмотрелся стольких страшных образов, которых даже не существует. Но страх был… Придётся его преодолевать. Хоть в кой то веки: не буду же я так всю жизнь жить. Надо взять себя в руки… И я взял. На следующей перемене, как раз большой — двадцать минут, я собрался с силами, подобрал место, где нету Ромы с Бяшей — кабинет музыки, там их точно не будет, и позвал Полину к себе. Чтобы просто подарить ей рисунок мы бегали от Ромы с Бяшей, как от огня, после все-таки смогли добраться до заветного кабинета. Полина много раз говорила, чтобы я забил на этих придурков, но немного сострадания во мне ещё осталось: я представлял, как Рома смотрит на меня с Полиной и так сильно завидует, что ненавидит меня всем сердцем, а может и вовсе где-то тихо плачет (никто не знает этого). Он хулиган, не уважает животных и я его ненавижу, но заставлять Рому сильно страдать тоже не хочется: всё же, я думаю, что эту ненависть к нему мне кто-то внедрил, потому что сразу, после того случая этой злобы не было. Возможно, это не повод его покрывать, но с ним и Бяшей мне было весело, они ко мне хорошо относились, пусть и не сразу, помогали; даже несмотря на мою застенчивость, всё равно со мной общались. Я, несмотря ни на что, считаю их друзьями… Мы зашли в него и сели на последнюю парту у окна. В кабинете никого не было, что ещё больше навевало некую романтику: никого нет — только я и Полина; от такого, в голову лезли не приличные мысли. Я, всё это время, таскал с собой портфель, чтобы достать от туда рисунок и, без каких либо намеков на портрет девушки (чтобы не испортить сюрприз), вручить ей, со словами: «Я нарисовал его для тебя… Моя прекрасная Полина». И после, когда она им восхитится, добавить: «Да… Но и сотни портретов не смогут передать твоей красоты»(да да, «Антон так и скажет»). Я достал рисунок с портфеля и протянул его Полине, немного краснея. — Это…тебе. Дальше я молчал. Надо было сказать что-то ещё, но слова так и не лезли из горла. Полина посмотрела на рисунок, улыбнулась и весело произнесла: — Спасибо, Антоша… Меня никто и никогда ещё не рисовал, — она улыбнулась ещё шире, — очееень красиво. Ты станешь великим художником. Ну вот, она восхитилась: теперь время завершающей речи. С первой не вышло, может хоть вторая выйдет. — Спасибо… Но… Не один художник не сможет передать… Эээ… Твоей красоты, — мои уши и щёки покраснели, сердце бешено заколотилось; я снова вспомнил те горячие прикосновения Полины на своей коже; ещё больше сгорая от стыда, я только и добавил, улыбаясь во весь рот, — Полина… Полина захихикала — я сделал всё не так, да? Но она положила свою руку мне на плечо и, опять улыбаясь, произнесла: — Какой ты милый, Антош… Спасибо тебе большое… Я поставлю этот рисунок в рамку и он будет стоять на моём подоконнике в комнате. Я его не выброшу! Никогда! Обещаю! Её щеки заметно порозовели. Она заправила прядку волос за ухо, убирая руку с моего плеча, и смущённо посмотрела в окно. Я сделал точно также, только держа руки под партой и нервно заламывал пальцы, от волнения. — Даже, если перестанем общаться, — она плюнула три раза через левое плечо, и тихо хихикнула, — я все равно буду хранить этот рисунок. Даже, если буду тебя ненавидеть. При любых обстоятельствах, Антош. При любых… — Спасибо… Полина — только и смог вымолвить я. — Тебе спасибо. Она посмотрела на дверь кабинета и, немного нервничая, стала смотреть то в окно, то на доску, то на пианино, то на меня. Я не понимал почему, будто она к чему-то готовилась. К чему то очень важному и нервному. Она выставила руки чуть вперёд, слегка сгибая в локтях, но позже опустила на ноги. — Хм… Антон, прогуляемся после школы? Если ты не занят сегодня. Она нервно тёрла ладонями свои бёдра, но заметив, что я на неё смотрю перестала. — Да… Я не занят. — Вот и славно. Я тебе расскажу ещё про фильм, который недавно посмотрела. Он страшный, но мне так нравится подобный жанр, что иногда сложно остановиться. Представляешь? Думаю… Тебе будет интересно про него послушать. — Ну конечно… Полин. Мне… Всег. Да. Интересно тебя слушать. — Хмм, я знала это. Они посидели некоторое время молча. Полина всё также нервничала и посматривала на разные предметы. Это было сильно на неё не похоже, что беспокоило меня. Но я не подавал виду, только думал, что Полине сказать при нашей сегодняшней встрече. Вместе с этим меня что-то тревожило. Очень сильно. Я даже не знал почему, ведь ничего плохого не происходило. По крайней мере в данный момент. Но я подумал, что это до сих пор последствия тех страшных образов с родителями, Катей и супом, поэтому не обратил особого внимания. — Антон… Ты. Можешь отвернутся, — неожиданно, сказала Полина. — Зачем?.. — Я… Тоже хочу тебе кое что подарить. В знак благодарности. — Хорошо. И я отвернулся, рассматривая каждую деталь входной двери. — Да… А теперь… Закрой глаза. Я послушался. Что же там такой за сюрприз? Руки девушки, мягкой хваткой, впились в мои плечи. Я почувствовал, еле ощущаемое, дыхание на своей щеке, от чего моё сердце забилось ещё сильнее, а живот приятно заболел. Моё тело покрылось мурашками. Спустя мгновение, её губы прислонились к моей щеке, тихонько чмокнув.