Добровольно-принудительно

Всё шло наперекосяк.

      То листы рукописного перевода разносило по библиотеке от ветра, внезапно ворвавшегося через узкое окно, то что-то предательски отвлекало тёмного колдуна от изучения материала, как, например, упавший стеллаж с колбочками и банками. Будто сами потусторонние силы не хотели, чтобы мужчина касался этой проклятых записей. Но чем дольше Даолон занимался обучением Дэя, тем сильнее росло любопытство и копились вопросы. Мальчик оказался на удивление способным: быстро читал, особенно на древних и мёртвых языках, хорошо запоминал теорию, а с практикой… С практикой, конечно, были большие проблемы. Однако стоило отметить умение мальчика подготавливать ингредиенты для приготовления зелий. Конечно, с момента начала обучения прошло слишком мало времени, но Вонг уже мог давать мальцу мелкие поручения. Колдуна больше интересовал вопрос, привлекала ли старая ведьма к своим обрядам своего внука? Или он просто был свидетелем её таинств? Нужно было продолжать изучение. Очередная попытка. Но и в этот раз рукопись чуть не загорелась от свечи. Даолон еле успел потушить загоревшийся лист, пока пламя не дошло до текста. Раздражение брало верх над тёмным магом. — И так каждый раз? — Оюун вскинула бровь, выслушав рассказ собрата. — Да! — с досадой воскликнул Вонг, но тут же постарался убавить тон. — Будто каждый раз что-то мешает мне прикоснуться к этому чёртовому тексту! Собеседница притихла. По её лицу было видно, что она что-то старательно обдумывает, возможно, ища объяснение происходящему. — Ходили слухи, что Сэсэг собирала некоторые… «вещи», — последнее слово Оюун произнесла аккуратно и неуверенно, словно боясь, что её кто-то услышит. — Тебе что-то попадалось в том доме? — Да… — Вонг сразу понял, о чём шла речь. — И много. — И, вероятнее всего, дневник сделан из какой-то части этих «вещей». Например… — Из книги? — Точно. И всё начало вставать на свои места. — Чтобы прочесть текст, необходимо находиться рядом с тем, из чего был создан дневник, чтобы соблюсти баланс энергий. — Да, Оюун, я уже это понял. — Тебя это расстраивает? Немного поёжившись от воспоминаний о злополучном месте и древнем писании, Даолон опасливо покосился в сторону лежавшего на столе дневника и стопки бумаг. — Точно не радует.       Лёгкий прохладный ветер тревожил крону высоких деревьев, что заслоняли собой небосвод с молодым месяцем на нём. Мгла будто сгущалась вокруг идущего среди густых зарослей колдуна. Постепенно он приближался к скрытым в ночи руинам древнего храма, и с каждым шагом его татуировки будто сильнее и сильнее стремились покинуть своего носителя, очевидно жаждя устремиться в место, где наверняка раньше обитали. Освещая путь посохом, Даолон внимательно смотрел себе под ноги, желая избежать случайного падения или провала под землю. Особенно пугало последнее — часто под подобными строениями скапливались целые озёра тёмной гущи, что жила сама по себе. Многие пропавшие без вести путники наверняка нашли свой покой в одном из подобных мест. Но даже при учёте нежелания мага находиться здесь, он продолжал заходить глубже в развалины, то и дело натыкаясь на знакомые гобелены и символы на них. Книга должна быть здесь. Вскоре древние руины постепенно переходили в ещё неразрешенную часть храма, где стены ещё частично возвышались к небу, собираясь в полуразваленный купол над круглым залом. По дуге были расставлены каменные пьедесталы разной степени разрушения, и на одном из них лежало древнее писание, что Вонг отправил сюда из того злополучного дома. Отправляя подобные вещи на свои места, он никогда не беспокоился за их сохранность. Данные артефакты даже его порой выводят из строя, что уж говорить о случайном проходимце или похитителе сокровищ. Стоя в нескольких метрах от артефакта, чародей ощущал колебания тёмной энергии, тянущиеся к нему. Наверняка из-за дневника. Мужчина достал его из сумки и ощути, как обложка будто слабо завибрировала. — Что же… — Даолон хмыкнул себе под нос, доставая рукописи из сумки. — Эта старуха оказалась умнее, чем я думал. Но как её только не покарали за это? На последний вопрос чародей не мог найти ответа, да и не хотел, наконец погружаясь в изучение записей. «… Наконец я нашла способ оставить свои записи в целости и сохранности, не беспокоясь, что кто-то из этих мелких чертят надумает прочесть эти строки. Если же это читает кто-то посторонний, то вы либо прислужник госпожи Алприки, либо сама госпожа. Удивительно, насколько легко и приятно упоминать здесь её имя, не боясь, что отвлеку её величество от срочных дел. Настолько ей не до нас, что она даже не ощутила моего присутствия в храме и прикосновение к её писаниям. Такая занятая, такая трудолюбивая. Каждая мысль о её величии отдаётся в моём разуме сладким тягучим чувством восхищения. Ох, ваша милость, как же мне хочется вернуть вам прежнее величие! Светлые и тем более тёмные маги никак не понимают того, насколько прекрасен мир, где есть Вы и Ваше благословение! Я это знаю как никто другой. Год за годом, век за веком мои предки несли службу Вашему величеству, хранили Ваши тайны, жили при Ваших храмах, в надежде на новую встречу. Так было всегда, так есть и сейчас. Мои бабушка и мама учили меня, маленькую девочку, магическим таинствам — тайно, ночами, спрятавшись в погребе. Они обучали читать и писать на Вашем языке, учили распознавать знаки и взывать к тёмной силе, и, главное, чем меня научили — отличать вещи госпожи от жалких подделок. Многие аспекты обучения давались мне легко. Почти все. К силе взывать было тяжелее всего, и этому искусству научиться я так и не смогла. Раз за разом я стыдливо прятала глаза от бабушки, но её змеиный взгляд всё равно обжигал мою кожу, как раскалённые иглы, что оставляли на моей коже всё больше и больше следов. Мама же спокойно гладила меня по волосам, приговаривая: «Мой цветочек, однажды ты расцветёшь и наша богиня вновь обратит свой взор на наш род. И ты станешь тому причиной». Я охотно в это верила. Моё рождение пришлось на год начала смены власти, а детство — на годы войны. И даже в это нелёгкое время местные кидали на нас косые взгляды. То у нас мужчины в семье долго не живут, то они сходили с ума, то моих маму и бабушку вовсе обвиняли в плохом урожае и гибели скота. Напряжение росло. Если бы нас поймали тогда, я бы не писала эти строки сейчас. Но к моменту, когда к родительскому дома пришли люди в форме, мама успела выдать меня замуж местному мужчине, чтобы тот увёз меня подальше. Он незамедлительно забрал меня в далёкие края. Ни маму, ни бабушку я больше не видела. Последующие двадцать лет мой быт проходил вдали от родины, где я успела родить нескольких детей от этого… Впрочем, не так важно, как я его назову. Он заплатил за свои поступки сполна. Как бы сильно я его недолюбливала, от него пошли мои сыновья и дочка. Четверо, в общей сложности. Погодки. Хорошо, что они не помнят своего отца — тот достаточно удачно свалился в деревенский колодец, идя пьяным с собрания колхоза. Тогда старшему Нохою не было и пяти лет, а маленькая Сарана ещё была в моей утробе. Было тяжело одной, но я вырастила всех. И попутно пыталась обучить дочку своему ремеслу.» Дальше шло несколько зачёркнутых строчек, текст за полосами было не разобрать. «Сарана оказалась не пригодной к обучению. Избалованная жизнью вне родины и испорченная современными «благами» цивилизации, она не слышала зов, не видела знаков. Даже когда касалась Ваших сокровищ. Глухая и слепая. Как же я выла от боли и обиды, когда мне пришло осознание, что великий род служителей богини оборвётся на мне! После очередной провальной попытки научить дочку хоть чему-то, я ночью вышла из дома, направляясь сама не зная куда. Помню лишь как по моему лицу текли слёзы, а в душе не ощущала ничего, кроме равнодушной пустоты. Думала, что на этом мой путь завершится и что будет легче придать собственное тело земле. Однако в момент подхода к крутому обрыву, я встретила Вас. Стоявшая на краю… Нет, будто паря над краем Вы смотрели на меня. И в Ваших глазах плясали языки пламени. А губы растянулись в такой знакомой широкой улыбке. Вы прекраснее, чем я представляла. Я…» Вонг перелистнул рукопись, но дальше шёл текст, не относящийся к данной истории. «Вырвала? Или спрятала за заклинанием?» — недоумевал колдун, пытаясь найти связь между строк, однако безуспешно. Далее текст писался более размашистым, расслабленным почерком: «… Приятно вернуться в родные края. Почти ничего не поменялось с тех пор, как солдаты угнали прочь остаток моей семьи. Но оно и к лучшему. Теперь мне никто не может чинить препятствия или пытаться отговорить. Моя дочка вышла замуж и переехала туда же, где некогда жила я. Её муженёк был яро против моего присутствия в их жизни, беспокоясь за моё влияние на дочку и будущих внуков. Но я хорошо научилась Сарану тому, что от матери не стоит далеко отходить. Хорошая девочка. За шесть лет жизни здесь, мне удалось найти множество вещей, принадлежащих госпоже. И успела дважды стать бабушкой. Дочка родила внука в семидесятом и внучку в семьдесят втором. Сейчас же она снова на сносях. Предчувствую, что снова будет мальчик. Может, в отличие от остальных её отпрысков, у этого будет способность к обучению? Я буду молиться, чтобы это было так…» И следом, через пустую страницу, колдуна встретили восторженные записи. Настолько, что бумагу знатно помяли и чуть ли не порвали. «Ах, мой маленький Мунх! Я знала! Знала, что мои молитвы услышат! Как же пляшут тени вокруг твоей люльки, радостные появлению нового последователя! Ещё при выписке из роддома я ощутила то же тягучее сладкое чувство, как от моей госпожи. От нашей с тобой госпожи, Мунх! По пути домой я никому тебя не отдавала, любуясь каждым сантиметром твоего чудного личика! Даже силы природы указали на то, что тебе предстоит стать будущим нашего рода! Ведь ты так похож на меня, Мунх! Как же мы с тобой похожи! Как же я счастлива, что ты появился в моей жизни!..» Дальнейшие записи были посвящены тому, как Сэсэг восхищалась развитием своего младшего внука, расписывая чуть ли не каждый шаг и действие малыша. И описания были настолько подобными, что у Даолона на секунду сложилось ощущение, что он был там лично и являлся свидетелем всех событий. Особенно бабушка мальчика подробно описывала его взаимодействие с оберегами и другими магическими атрибутами. Но чем свежее были записи, тем больше в них ощущалось некое напряжение. Колдун отметил, что на улице начинался рассвет. Надо торопиться. «… Тебе почти десять лет, Мунх. Твоя тяга к знаниям и любопытство такие сильные, что я даже завидую. В отличие от твоих старших недоумков брата и сестры, ты представляешь собой хоть что-то! Но обучить тебя достойно я не смогу. Не обладаю таким широким пластом знаний, как другие последователи её милости. Во снах мне всё чаще стала являться она, чем-то недовольная и раздражённая. Такая человечная и приземлённая, аж до тошноты! И я, лишённая улыбки своей прекрасной богини, должна отпустить тебя, мой мальчик. Должна отдать тебя тем, кто станет покровителем и наставником в твоём прекрасном начинании. В её писаниях есть обряд, и для его осуществления уже всё готово. Осталось лишь дождаться, когда любопытная мышка сама придёт в мышеловку. И, судя по всему, это произойдёт очень и очень скоро. Ты же слышишь её зов, да? Конечно слышишь. Я вижу твои вопросительные взгляды на потолок. Я слышала, как твой отец ругал тебя за «дурацкие вопросы о шёпоте». И я знаю о твоих попытках пробраться на чердак, Мунх. Через пару дней я выйду оттуда и «забуду» запереть вход. А затем вернусь, чтобы убедиться, что ты коснулся её вещей. Тогда останется только ждать.» Последняя запись в дневнике была сделана спустя пять дней. «… Сарана, дочка. Я рада тому, что ты хорошо усвоила урок — не перечить матери. Как я некогда содрогалась под взглядами матери и бабушки, так и ты стыдливо прячешь лицо за руками, плача и причитая, что не уследила за ребёнком. Твой муж и твои дети тоже не могут поверить в произошедшее. Конечно, ведь они росли глухими и слепыми, не способными даже отличить ложь от истины. И когда я сказала, что Мунх одержим злыми духами, даже твой благоверный не сразу, но поверил. Как и другие отпрыски. Вам же невдомёк, что от прочтения древних писаний могут быть побочные эффекты. Какая наивность. Как всё хорошо сложилось. Мунх сейчас находится в подвале уже как несколько суток. Сначала он плакал, кричал, просил прощения, стучался в двери. Ты так умоляюще смотрела на меня, Сарана, но ничего не говорила. А я отступать была не намерена. Потом Мунх затих, и затихла ты, молча глотая слёзы. Не плач так сильно, доченька. Мы все рождаемся в боли и муках. А как наш мальчик пройдёт обряд инициации, если не через боль и страдания? Поверь, скоро госпожа Алприка заберёт нашего Мунха. И отдаст его в надёжные руки. Не так ли, Даолон Вонг?»       От последних слов колдун ощутил липкий ужас, заставивший его чуть ли не отбросить записи в сторону. Откуда она знала его имя?! Или знает? В ту ночь он ощущал, как за ним следили. Неужели старая карга каким-то образом покинула своё место заключения? Или её отпустили? Но почему тогда он не ощутил её присутствия сразу?! Слишком много вопросов, а времени почти не осталось. Солнце почти встало, и стены разрушенного храма растворялись в его лучах, прячась от посторонних глаз. Вот-вот строение вовсе исчезнет как мираж, чтобы ночью восстать вновь. Забирая дневник и записи, Даолон мельком кинул взгляд на книгу, лежавшую на пьедестале. Забрать или оставить? В предыдущий раз он принял решение незамедлительно, однако теперь обстоятельства поменялись. Подойдя ближе, пока было время, маг раскрыл книгу на одной из страниц, чтобы убедиться в одном — ни одно слово в книге ему непонятно. И если с переводом дневника помогала Оюун, то с эти текстом будет разобраться куда сложнее. К кому обращаться? Кандидатура Дэя даже не рассматривалась — он хоть и хорошо владеет древними языками, переводя их на ходу, но тёмный маг не позволит ребёнку снова столкнуться с последствиями взаимодействия с силами хаоса. Сам Даолон не был силён в переводе мёртвых языков, коими пользовалась её милость. Оставалось только одно… Храм растаял в лучах утреннего солнца, когда Даолон Вонг покинул его территорию, держа в руках древний фолиант. — … Так всё и было, — завершил свой монолог мастер тёмной Ци. С магического портала на него смотрела Оюун, обеспокоенная и молчаливая, словно ей принесли крайне дурную весть. Сам Даолон выглядел не лучше — поспавший едва ли пару часов после бессонной ночи, он отправил Дэя подготавливать сушёных мотыльков, а сам поспешил связаться с соратницей в этом непростом деле. Глаза собеседницы блеснули в полутьме. — Выходит, она с самого начала планировала это? — Именно. Ещё немного помолчав, его собеседника сняла с себя шапку, украшенную мириадами костяных бус и замысловатых узоров, и Даолон впервые смог разглядеть её лицо полностью. Луноликая девушка выглядела совсем молодо, но её взгляд выдавал наличие большого опыта за плечами. И, кажется, как и тёмный колдун, она догадывалась, что вся эта история значит для неё. — Являясь частью древнего ритуала… — она нахмурила брови, но на лице больше читалось беспокойство, чем что-то иное.- … Я тоже должна отдать что-то от себя. Что-то очень ценное. — Именно так. — Хмф. Быстро сморгнув несколько раз, девушка глубоко вдохнула и выдохнула, глядя куда-то в сторону, за полем зрения портала. Чародей понимал, что та вот-вот рискует расплакаться. — Ты не знала, что это обряд инициации? — Нет… Я думала, это жертвоприношение. — Незнание не избавляет от… — Даолон, прошу… И оба собеседника погрузились в напряжённую тишину. Новость о ритуале, что оказался не жертвоприношением, а чем-то иным, выбила почву из-под ног не только у шаманки, но и у самого Вонга. Ранее они с Оюун никогда не встречались, но за эти месяцы совместной работы он проникся неким состраданием к юной соратнице. Возможно, та тоже прониклась обществом Вонга, однако никогда не озвучивала это. — Сколько мне осталось? — сдавленно проговорила она вопрос, направляя его в пустоту. Тёмный колдун замешкался. В памяти всплыл смутный эпизод из далёкого прошлого, где звучали подобные слова. Но всё же он смог ответить: — Скорее всего меньше года. Пухлые губы пару раз содрогнулись от подавляемого желания расплакаться, а обычно безэмоциональная Оюун напугано смотрела на тёмного мага. — Я не хочу умирать, — одними губами прошептала она, и сердце мужчины содрогнулось в очередной раз за столько времени. — Мне жаль, — только и смог вымолвить он, прежде чем связь прервалась, захватывая с собой сдавленные девичьи рыдания.       Буря набирала силу, не оставляя в покое местные леса, горные хребты и обитателей замка. Передвигаясь по коридорам, Даолон наблюдал, как его ученик в спешке закрывал деревянные ставни, параллельно думая о своём. В другом конце строения этим же занимались тёмные воины. Прошла пара дней с момента разговора с шаманкой и изучения записей. Но глухая тревога не собиралась покидать мага, уютно устроившись в глубинах его тёмной души. Коридор, освещаемый лишь тусклым светом редких факелов, оканчивался на полукруглом помещении с большой деревянной дверью. Некогда Даолон именно здесь впервые встретил мальчишку. Тот как раз закрыл последние ставни, убедился в том, что они не распахнутся от внезапных порывов ветра, после чего повернулся к Вонгу. — Это последнее, мастер! — Хорошо, — безразлично произнёс маг. — Теперь можешь идти в библиотеку и продолжать изучать заклинание. Мальчик кивнул головой, но почему-то не торопился бежать в указанном направлении. Колдун вопросительно посмотрел на ученика. — Что хочешь? — догадался он о намерениях ребёнка. — Спросить… — Говори, не тяни время. — Мастер, мне… Мне иногда снятся кошмары… — Кошмары? Дэй кивнул головой, виновато глядя в пол, и продолжил: — Будто я сижу в подвале, а какая-то тётя приходит за мной, чтобы… Вонг, ощутив накатившую неприязнь, перебил мальчика жестом, и так резко, что сам на мгновение оторопел. — Иди изучать заклинание. Потом поговорим. Коротко кивнув головой, Дэй немного разочарованно поплёлся в сторону библиотеки, оставляя позади себя мастера. Чародей же смотрел сначала перед собой, подавляя накатывающую ярость, но затем его взгляд скользнул вверх и остановился на тёмном пятне, что так и не исчезло с потолка за эти полгода. В памяти мгновенно всплыли воспоминания о злополучной ночи. Несправедливо. Несправедливо! Не выдержав, Даолон в сердцах швырнул в стену какую-то вазу, забытую на подоконнике ещё с не пойми каких времён, и та с грохотом разбилась. Почему из-за какой-то старой бляди и её фанатичных взглядов должен страдать он? Оюун? Её собственный внук и дочка?! Все люди вокруг неё?! Она хоть о ком-то думает, кроме себя?! Дрянь! Тварь! Мерзость! — Мастер?.. Обеспокоенный голос ученика вывел Вонга из состояния глухой ярости. Медленно повернувшись, чародей одарил ребёнка холодным пугающим взглядом. — Я-я услышал, что что-то разбилось… — быстро затараторил Дэй, испуганно глядя на своего учителя и отступив на шаг назад. — П-подумал, что вы упали и-или… — Чуи. Возникший из ниоткуда тёмный воин посмотрел в сторону колдуна, ожидая приказа. Тот же указал в сторону мальчика и быстро бросил: — Наказать. Не успев издать и звука, Дэй был унесён воином вглубь замка, пока сам Даолон, слегка отойдя от нахлынувшего приступа ярости, постепенно осознал, что наделал. По спине вновь пробежали мурашки, а перед глазами всплывали эпизоды из его собственного детства. Почти бросился вслед за удаляющимся прислужником, но тут же остановился. Нет, он поступил верно. Невозможно выковать меч, ни разу не ударив по нему молотом. Нельзя растить и обучать мальчика в изнеженных условиях, иначе в будущем он не сможет постоять за себя. И следом за этими мыслями пришла иная, напугавшая тёмного чародея до глубины души: он сам следовал логике Алприки и Сэсэг. Буря не прекращалась всю ночь.