Звезды греют свои планеты

— И как? — первым делом спрашивает Кавех, когда Аль-Хайтам выходит. Выглядит тот довольно спокойно, однако Кавеха это спокойствие редко способно обмануть, под ним непременно скрывается что-то еще. Аль-Хайтам поигрывает книгой, хмыкая, и Кавех смотрит на него возмущенно. Вслух возмутиться не получается — нет, Кавеха ничего не останавливает от таких сцен при посторонних, но не в приюте же. Не перед дверью с ребенком, доверие которого они пытались заслужить. Кавеху он правда нравится. Возможно, действительно тем, что напоминает юного Аль-Хайтама своей бесцеремонностью. Возможно — потому что он мыслит иначе, и, конечно, большинство людей будут к этому не готовы. Возможно он правда не хочет оставлять Веритаса в приюте, потому что с таким характером бывает сложно выйти в жизнь, если за тобой никто не стоит. За Аль-Хайтамом в свое время стояла тень бабушки, которая дала ему все, что могла, в том числе и эту идиотскую уверенность в собственном превосходстве. "Это называется самооценка, незнакомый тебе концепт", говорит Аль-Хайтам в его голове, и Кавех улыбается. — Забавно, — отвечает Аль-Хайтам, смотря сверху вниз при их-то почти одинаковом росте. И добавляет — продолжая издеваться. — Мы поговорили о твоем графике сна. Отсутствующем. Кавех сжимает кулаки и закусывает губу, чтобы не ответить. Аль-Хайтам знает, что он промолчит, и пользуется вседозволенностью. Ничего, посмотрим, кому будет весело дома. — На этом все, — говорит Анис сзади, перебивая их. Выглядит она немного расстроенной. — Мы обычно объявляем ночь тишины, чтобы родители и выбранный ими ребенок обдумали свои решения и пришли к каким-то выводам. Если ваше решение останется неизменным или, — она делает паузу, — вы захотите познакомиться с другим ребенком, приходите завтра с утра. Она явно умалчивает, что не прийти — это тоже решение, и Кавеху снова становится больно. Ведь и правда есть люди, которые не приходят. Которые болтают с ребенком, а потом решают, что он им не подходит. И рационально можно их понять — кому-то не хватает условий, а кому-то смелости, но приятнее от этого не становится. Аль-Хайтам приобнимает Кавеха за талию, и так можно выдохнуть, прильнуть к плечу, прикрыть глаза. Чтобы — прямо на пороге приюта — высказать все, что думает, не сбавляя тона. * * * — Может быть, это последний наш день вдвоем, — замечает Кавех, разваливаясь на простынях. Аль-Хайтам пробегается кончиками пальцев вдоль его позвоночника, собирая капельки пота. Такой Кавех — вымотанный и довольный — предмет его обожания еще с Академии, когда они прятались по углам, оставляя друг друга с распухшими губами. — Уверен, никакой ребенок не будет жить с нами всю жизнь, — он усмехается и, предваряя возмущенную речь, проходится ногтями по коже. Кавех ахает — и, болтая ногами, замечает мягче, чем мог бы: — Я же не об этом. Он волнуется — что будет, если Веритас пойдет с ними, что, если не пойдет, и Аль-Хайтам определенно слушал это достаточную часть вечера, чтобы не повторять разговор еще по одному кругу. — Ты накручиваешь себя так сильно, что скоро порвешься. — Нет, ты хорошо меня подготовил, — в голосе Кавеха совсем немного яда, что не мешает ему сладко тянутся и льнуть к рукам Аль-Хайтама. — Абсолютно в твоем стиле — сводить важные решения и жизненные переживания к банальному издевательству, в котором нет ничего харизматичного, что бы ты там о себе ни думал. И это — тоже привычное. — Позволь заметить, что здравомыслящие люди не склонны пускать свои переживания по бесконечному кругу самокопаний. Впрочем, для тебя это должен быть чрезмерно фантастичный пример. Кавех пинает его ногой, а Аль-Хайтам ловит его за щиколотку и коротко прикасается губами. Они замолкают, оба — слишком нежный момент выходит, подобные ему вечно мешают продолжить спор и довести Кавеха до состояние пыжащегося плесенника. — Все равно ты неправ, — решает Кавех, наконец, и разворачивается, слегка выгибаясь на кровати. Аль-Хайтам залипает взглядом, снова касается кожи, теперь — живота, оставляя на нем ладонь. — Завтра мы туда сходим и ты подтвердишь все свои страхи, — заключает Аль-Хайтам. И слегка мстительно добавляет. — Удивлен, что ты не забегал за покупками сразу же, как мы вышли из приюта. Кавех запрокидывает голову, обнажая горло, и улыбается. — Мы же не знаем, что ему нравится, — замечает он. — Придется покупать что-то новое в любом случае. А мне хочется, чтобы ему здесь нравилось. — Как быстро ты забыл, что он может к нам не пойти, — Аль-Хайтам поднимает брови, собираясь продолжить, но Кавех дергается вперед — и тянет его к себе за волосы, затыкает поцелуем, вжимается всем телом и явно не намерен оставить Аль-Хайтаму ни одной возможности говорить. Что ж. Это в любом случае лучше, чем бесплотные сожаления. * * * Веритас просыпается пораньше. Не намеренно — просто он открывает глаза, а свет еще даже не попадает в комнату. Его соседи спят, ужасающе раздражающе сопя, а сам он садится на кровати, серьезно задумываясь. Он это делает со вчерашнего дня. Анис не потребовала от него пересказов разговора или мнения, что было весьма непривычной для нее тактичностью. Ей бы определенно следовало изменять манеру общения в эту сторону. Но ему не требовались разговоры, чтобы анализировать. Оба — и Кавех, и Аль-Хайтам — по-своему раздражали. Удивительное сочетание, Веритас так и не понял, как они вообще могут иметь отношения, не говоря уже о желании обзавестись ребенком. Но рациональные выводы в сторону интимных взаимоотношений Веритас еще не может делать, несмотря на прочитанную литературу. Это требует эксперимента, лет через шесть или восемь. Кавех проявлял искреннее участие, как проявлял бы его к любому другому ребенку, который бы пришел в эту комнату. Он был слишком мягким, слишком осторожным, и это совсем не говорило о том, что в обычной жизни он был таким же. Говоря прямо, Веритас бы ставил, что это он решит первым вернуть его в приют. С Аль-Хайтамом подобных шансов статистически меньше: он раздражал Веритаса так же сильно, как и Веритас, наверняка, его, а одинаковые эмоции в отношении друг друга с самого начала не привнесут в их общение ничего нового. Это — намного более безопасно. Аль-Хайтам казался тем образчиком родителя, который не будет особенно заинтересован, есть Веритас в его жизни или нет. Можно решить, что он не будет хотеть, чтобы ему активно мешали, но на этом все и закончится. Нет, он может организовать Веритасу обучение и, вероятно, обеспечить минимальный быт, но, кроме как желание Кавеха, ничего его не мотивирует. Все это — однозначное нет. Проблема в том, что Веритасу они понравились. И это пугало — предыдущие две семьи он находил приемлемыми, а в первый раз был даже рад оказаться "дома". Но ему тогда было меньше лет, и его собственные аналитические способности в тот период находятся под большим вопросом. А сейчас, возможно, получится морально подготовить себя. Это — так же временно, как и все остальные разы. Он вернется сюда, вероятно, на эту же кровать — а если нет, он поговорит с тем, кто ее сейчас занимает. Анис снова будет расстроена, у него, возможно, добавится пара новых вещей… или нет, если вспоминать предыдущий раз. Главное, ничего не оставить там из важного. А у них, возможно, он сможет что-нибудь получить — да хотя бы доступ к библиотеке и некоторое количество часов обучения. И этим нужно заниматься вплотную, не надеясь на то, что к недопрочитанной книге получится вернуться. Возможно, это того стоит, а они какое-то время будут прикидываться нормальными. "Социальная маска, которую я избегаю", слышится в его голове отпечаток голоса Аль-Хайтама, и Веритас крепко зажмуривается, комкая покрывало в пальцах. А потом медленно, даже стараясь соблюдать положенную тишину, начинает собираться.