Звезды греют свои планеты

Веритас не ладит ни с одним из учителей, которых приводит Аль-Хайтам. Он начинает задавать вопросы настолько въедливо и язвительно, что теряются все — и становится понятно, что долго они с ним не вытерпят. К счастью, словесность и грамматика им ни к чему, математику твердо держит Кавех, раскопав старые лекции, но нужно больше — и Веритас хочет больше. — Подготовьте меня к поступлению в Академию, — требует он за обедом, и Кавех, не спавший половину ночи, только устало трет глаза. — Для этого тебе нужно не распугивать преподавателей. — Но они идиоты! — Веритас слишком сильно бьет ложкой по тарелке и тушуется от этого сам. — Как я могу у них учиться? — Тебе не нужно у них учиться, — терпеливо сообщает Кавех, откладывая приборы. — Если ты намерен сходу учиться для поступления, тебе нужно впитать ровно столько, сколько они дают. Для экзаменов будет достаточно. Тебе всего двенадцать, и… — Скоро тринадцать, — перебивает Веритас, и Кавех почти сразу же забывает, о чем говорил. — У тебя скоро день рождения? — он старается сделать голос мягче. Он не помнит точной даты — она была в карточке, но Кавех в этот момент смотрел совсем на другое. Веритас вскидывается — ожидаемо, но довольно грустно: — Я не праздную дни рождения! Это бессмысленная традиция, которая ничего за собой не несет. — Это праздник в твою честь, — Кавех прикрывает глаза и успевает до того, как Веритас снова начнет вредничать. — Но мы можем его не праздновать. Только именинник решает. Веритас успокаивается, возвращаясь к еде, а Кавех задумывается — и понимает, что ему нужен совет. * * * — По-моему, это весьма конкретное пожелание, — замечает Аль-Хайтам, надавливая влажными пальцами на спину Кавеха. Тот шипит — но держится, у него болит спина после пары ночей на полу в кабинете в бесконечном проекте, и Аль-Хайтам разминает, не щадя его — стоны совсем не сексуальные, но ему и так нравится. — Может, у него был негативный опыт, — предполагает Кавех, когда возвращает себе контроль над дыханием. — Или ему так сказали, а он поверил. Некоторые… — он издает жалобный стон от удачного нажатия. — Некоторые культурные практики тоже нужно учить. Аль-Хайтам одобрительно фыркает и занимает Кавеха еще на пять минут, на протяжении которых тот абсолютно не способен говорить, потому что кусает подушку и всем телом молит о пощаде. Зато после он расплывается по кровати с глупой довольной улыбкой на лице, едва ли не забывая предмет диалога. — Мы ведь можем дарить подарки вне зависимости от даты, — Кавех зевает и едва двигающимися руками притягивает Аль-Хайтама к себе: он предельно расслаблен и едва ли не засыпает от простого облегчения — и недельной загруженности перед проектом. — Можем не уточнять, почему. — Он поймет, — Аль-Хайтам качает головой. — Лучше так и сказать. Не праздновать не означает не получать подарки. — Вот и договорились, — соглашается Кавех и коварно прикусывает Аль-Хайтама за шею, тут же зализывая след. — Я хочу отметить тебя всего. — Ты не можешь, — Аль-Хайтам закатывает глаза. Их соглашение весьма конкретно… но не то чтобы он сам не сожалеет. Кавех забавно жмурится, поднимая глаза вверх. У него блестят в солнечном свете золотые ресницы, а волосы кажутся текущим золотом. Аль-Хайтам проходится сквозь них пальцами, а затем чешет Кавеха за ухом, пока тот все же не решает: — Во всей твоей одежде закрыта спина. Так что все я могу. * * * Они думают над этим долго — это их первый подарок, а не необходимая покупка. Аль-Хайтам первый покупает лабораторный журнал — для какого-нибудь структурированного исследования, первого в жизни. Кавех же заказывает пару книг из Фонтейна — конечно, через мать, она реагирует на мысль об их… воспитаннике даже слишком бурно и находит пару копий работ ученых из Исследовательского Института. К этому можно было бы добавить хорошие инструменты для работы с мрамором, но Кавех, посещавший эти занятия вместе с Веритасом, в итоге решает, что в Центре они тоже неплохи, а набор стоит покупать, если у Веритаса будет своя мастерская. И они обходятся этим. Почти. Когда Кавех в следующий раз посещает Большой Базар, он привычно проходится по всем лавочкам, пытаясь найти что-то забавное домой. Кавех любил безделушки строго в определенном стиле и количестве, и шел как раз за этим — пока ему на глаза не попался прилавок, около которого так долго стоял Веритас и который явно его раздражал. Желтые уточки. Кавех долго сомневается — ему очень не хватает мнения Аль-Хайтама по этому поводу. Но это может снизить агрессию — если сначала подарить шуточный подарок, от которого Веритас скривится и отмахнется, а потом отдать нормальные, входящие в зону его интересов. Уточка может принять удар на себя — такова ее судьба. Кавех даже подбирает коробочку и бантик, чтобы все выглядело празднично — остальные подарки они дружно решили не упаковывать. Они договорились, что каждый вручает свой подарок самостоятельно, и они не будут ждать вечера, чтобы подарить одновременно, избегая похожей на праздничную суету. Кавех все равно планирует приготовить вкусный ужин — но это, в конце концов, всего лишь ужин. — Веритас, — зовет он негромко, когда возвращается домой. Руки приходится держать строго за спиной. Веритас убирает книгу — он лежит на диване головой вниз, закинув ноги на стену. Кавех ловит прямой взгляд и считает это достаточно приветствием. — Ты не хотел праздновать день рождения, — говорит он, и Веритас почти утыкается снова за книгу, закрываясь. — Мы не будем этого делать. И смотреть дату — тоже. Но, — Кавех подходит ближе, так, чтобы его сложнее было игнорировать, — обычно людям приятно получать подарки. Веритас закатывает глаза и переворачивается, садясь на диване, со скукой в глазах. Кавеха эта скука уже не способна обмануть: сам факт того, что Веритас принял другую позу, уже имеет значение. — Учитывая твой вкус, мне почти любопытно, — Веритас взъерошивает себе волосы. — Ну давай. Мысленно Кавех вздыхает — он и не ждал никакой реакции, но ее отсутствие почему-то все равно обижает. Он ведь правда старался — и уточка уже не кажется такой хорошей идеей, только не показывать ее сейчас было бы глупо. Поэтому Кавех улыбается и протягивает коробочку. Веритас ожидаемо фыркает над упаковкой, снимая ее даже слишком быстро, раскрывает коробочку, и… Ничего не говорит. Веритас замирает всем телом, почти не дыша, тупо смотря в коробочку. Кавех начинает нервничать — и пропускает момент, когда дыхание Веритаса, наоборот, учащается, а пальцы сжимаются, разрушая картон. Кавех открывает было рот — но сглатывает, когда Веритас поднимает голову. У него влажные глаза. Во имя Бездны, что он натворил. Кавех теперь молчит уже просто потому, что у него не хватает слов, его перегружают эмоции, ему так жаль — и он проклинает себя со всей силы, сжимая руку в кулак за спиной, но не смеет отвести взгляда. Веритас первый подает голос, тихий, непривычно лишенный интонаций. — Я могу ее оставить? Вероятно, выражение лица Кавеха достаточно красноречиво, чтобы Веритас напрягся еще сильнее, и поэтому он говорит громче — но в голосе не хватает привычной твердости: — Когда я вернусь в приют, я могу ее оставить? И у Кавеха разбивается сердце. Слезы жгут глаза, но за столько лет Кавех научился их сдерживать, нужно лишь правильно дышать, нужно лишь отвести взгляд от объекта, вызывающего эмоции — но только последнее и не получается. Веритас до сих пор об этом думает? Что они наиграются и бросят его, что оставят, что… заберут все? Это немыслимо — и Кавех сглатывает, понимая, откуда вообще могла взяться такая мысль. С Веритасом уже это случалось. — Да, — говорит он так твердо, как только может — и откуда только берутся сейчас эти интонации. — Да, если… если ты захочешь вернуться… ты можешь взять все, что принадлежит тебе. Все, что мы купили для тебя, принадлежит тебе. Мы не имеем на эти вещи никакого права. Ты заберешь все. Веритас медленно откладывает уточку — у него дрожат руки, крупной, неприятной дрожью. Медленно моргает. Издает тихий, очень жалобный звук — и бросается вперед. Кавех ожидает чего угодно, но не этого. Веритас обнимает его крепко и больно, Кавех сразу же опускает руки ему на спину, держит, не обращая внимания на то, как белая рубашка пропитывается слезами. Он суматошно гладит Веритаса по голове, шепчет что-то — бессвязное, просто хорошее, успокаивающее. Веритас так и плачет, тихо, не издававая ни звука, и у Кавеха все же мокнут глаза, но он тоже молчит, не в силах разрушить этот момент даже лишним звуком. Так их и находит Аль-Хайтам — Веритас вздрагивает от звука входной двери, но только крепче впивается пальцами в рубашку Кавеха, а Кавех не приветствует Аль-Хайтама ни словом, даже не поворачивает их голову. Это и не нужно. Аль-Хайтам, не задав ни единого вопроса, обнимает их обоих. Позже вечером Веритас принимает свои подарки — но ни один не вызывает у него столько же эмоций, сколько маленькая желтая уточка.