Звезды греют свои планеты

Наушники видятся хорошей целью. Честно говоря, Веритас ненадолго забывает об этом всем — он проводит почти неделю в Гандхарве, стараясь не думать о том, как эти двое сейчас счастливы, что он их оставил. Тигнари помогает им с Коллеи, объясняя на практике то, чего не получится найти в книгах Амурты. Он забавно ругался, бил хвостом по ногам, но Коллеи только смеялась, и Веритас включался в эту игру. Безмятежность спала, как только он вернулся домой. Они с Аль-Хайтамом игнорировали друг друга настолько подчеркнуто, что один раз Кавех бросил столовые приборы на тарелку и ушел, не говоря никому из них ни слова. Веритас не хотел, чтобы ему было больно, но и подыгрывать игре в идеальную семью не хотел. Они вообще не семья. Он вспоминает про наушники только тогда, когда Аль-Хайтам в свой выходной засыпает прямо на диване в гостиной. Кавеха нет, и лучше и быть не могло. Спящий Аль-Хайтам смешной, у него приоткрыт рот и забавно морщатся брови. Он почти не бесит. Первую попытку Веритас предпринимает, подойдя сбоку. Как только он тянется вперед, Аль-Хайтам недовольно морщится и бросает что-то наподобие «квхотвли». Очень трудно сдержать смешок, и Веритас все же отшатывается. Ему почему-то страшно — в хорошем смысле страшно. Пальцы даже дрожат. Подойти со стороны головы получается, но как только Веритас накрывает наушники пальцами, Аль-Хайтам играюче ловит его ладони. Сердце стучит, но Аль-Хайтам не просыпается, только трется щекой о ладони. Веритас сглатывает — они давно не касались друг друга… ну, в целом. Так, чтобы это было намеренно. Он снова отстраняется. Время сдаться, но это — уже принцип. Может быть, Аль-Хайтам поймет, что значила для него та книга! Веритас с тех пор вообще ничего не покупал — копил и копил, разве что пару раз покупал что-то сладкое для Коллеи. И поэтому нужно довести дело до конца. Может, он даже извинится! Он пытался в что-то похожее, но Веритас и не собирался его тогда прощать, да и сейчас в себе сомневается. Единственное решение, которое он находит — разрезать провод! Уничтожить одну простую вещь. Аль-Хайтам останется без своих музыкальных кристаллов, и наверняка будет в ярости, а это уже даст Веритасу возможность проверить несколько своих гипотез. Если он снова сойдет с ума и будет почти что драться, Веритас, не спрашивая, соберет свои вещи и пойдет клевать мозг генералу махаматре до того момента, пока тот не сдастся! А если вещи потребуют оставить, он обойдется одной уточкой… жаль браслет, подаренный Кавехом, и копию одного редкого издания, которую вручил Аль-Хайтам, пока они еще разговаривали, но Веритас не захочет никаких воспоминаний о них. Ножи на кухне острые, и Веритас берет самый маленький, под свою руку. Крадется — дыхание все же спирает, и у дивана он уже опускается на колени. Руки снова дрожат от страха. Но теперь ему не нужно тянуться к голове Аль-Хайтама. Достаточно поддеть пальцами довольно плотный провод — и чиркнуть ножом. И еще раз. И еще. Веритас почти начинает пилить, но звук оказывается слишком уж неприятным, они с Аль-Хайтамом вздрагивают одновременно, и Веритас отдергивается в сторону, подрубив тем самым провод. У него получается — провод падает разъединенным — и Веритас, усмехаясь, отползает назад, очень медленно, чтобы не потревожить. Он не видит, что у провода остается недорубленное на ширину нескольких волосков соединение. Дело за малым — сесть читать прямо за обеденным столом, налить себе молока, стащить пахлаву, которую Аль-Хайтам, безусловно, готовил лучше всего на свете. И ждать. Книжка идет плохо, и Веритас постоянно кидает взгляды на Аль-Хайтама, пытаясь пробудить его одним этим. Специально он будить не хочет — тогда из игры пропадет часть неожиданности. Это занимает чуть больше часа. Аль-Хайтам зевает, сладко потягиваясь, и садится с расслабленностью человека, который не работал и может спать когда угодно. У него невероятно довольное лицо, и Веритас с величайшим наслаждением наблюдает, как его пальцы касаются наушников. Мгновение. Слышится шорох, будто доходящий до кухни. Второе. Звук невероятной силы — мерзкий, едкий, высокий, Веритас сам зажимает свои уши, жмурясь, закрывая глаза. Третье. Аль-Хайтам кричит. Веритас не сразу понимает, что происходит, он рефлекторно вскакивает — его заполняет ужас, который мог бы парализовать, но он не может, он должен что-то сделать! Книга падает на пол, а Веритас кидается к Аль-Хайтаму, который замолк явно не потому, что боль прекратилась. У него влажные, пустые глаза, снова — теперь уже не забавно — приоткрытый рот, и он держится за свои наушники так, что Веритас не сразу может разогнуть его каменные пальцы, чтобы стащить их, отшвырнуть куда-то в сторону. — Аль-Хайтам, — зовет он, и тот вздрагивает будто от удара, зажимает уже уши руками, хрипло дышит, скулит и… и плачет. У Аль-Хайтама слезы стекают по щекам, взгляд остается невидящим, и он начинает раскачиваться, дыша через раз. — Где Кавех? — спрашивает Веритас уже без надежды на реакцию. Сердце колотится в ушах, он сам плачет — не понимая, когда начал. Он не хотел! Он ничего из этого не хотел! Аль-Хайтам закрывает глаза, опуская голову вниз, и Веритас не выдерживает — гладит его по волосам. Пусть Аль-Хайтам и вздрагивает от подобного. Веритас знает достаточно нецензурных выражений, чтобы описать эту ситуацию, но все они вылетают из головы, и он бросается — прочь. Искать Кавеха. * * * Заплаканный, заходящийся уже плачем Веритас ничего не может объяснить, и Кавех не представляет себе, что ждет его дома. И сам ахает — когда видит Аль-Хайтама согнувшегося, будто раненого, зажимающего голову руками. Здесь время для уже его крика, для череды эмоций, для паники — но на это нет времени. Кавех подлетает ближе, цепляет Аль-Хайтама за подбородок, смотрит в глаза — и выдыхает, хотя бы немного. Шанс того, что серьезных повреждений не будет, высок. На глаза попадаются наушники — с перерезанным очень-очень криво проводом. Кавех сглатывает — и медленно, медленно переводит взгляд на Веритаса. Того, кажется, начинает бить истерика, только вот уже Кавех не способен справиться со всем этим одновременно. — Я не хотел! — Веритас почти кричит, и Аль-Хайтам от этого дрожит сильнее. Кавех притягивает Аль-Хайтама к себе, гладит по голове — сенсорная перегрузка не отменяет того, что его успокаивают прикосновения. Кавех не узнает свой голос — в чем-то холодный, в чем-то пустой. — Принеси все полотенца и воду. Таз или кастрюлю. И он отворачивается от Веритаса, бросается в сторону аптечки на кухне, не видя, как его — его — сын давится своими слезами и болью. Кавех, в конце концов, тоже может выдержать не все.