***
— Я давно тебя знаю, но не ожидал от тебя таких мыслей, — ворчал Тесей, Брут пока сам не мог сказать, что не согласен с ним. — Но это же как эволюция! Люди обретут крылья! — Икар тоже не отступится, интересно, дело в самой идее или уже в той девушке. — Ты прости, я с тобой не согласен, — правитель умел смотреть так, что даже у Бруту сердце уходило в пятки. — Крылья — всем нужное изобретенье и исполнение давней мечты, — похоже всё-таки у платинового браслета была функция отключения такта, впрочем, может Икару его изначально не досталось — хоть чем-то обделили. — А ты спрашивал, нужны ли им крылья? Правда, нужны ли Бруту крылья? Возможно бы летать ему понравилось, но в глобальном смысле он об этом не размышлял, зато прекрасно понимал, что крылья для Барда и Музы — символ свободы, неограниченной человеческой воли. В общем, открытая пропасть, примерно такая же, как и очередное человеческое изобретение, которое может уничтожить мир. Когда на человеке лежит ответственность за свою свободу, в завтрашнем дне сложно быть уверенным. Но это же Икар, что может плохого случиться? Они вместе открыли свой идеальный мир. Брут знает, что у него очень подвижная мимика, а тем, кто его хорошо знает, несложно понять эмоции, даже когда он пытается быть беспристрастным и равнодушным. А уж Тесею вообще легко — с детства его знает, видит, что Брут поддержит Икара. — Можно изменить одну переменную, высоту! — Высоту? — Тесей уже примерно понимает, что Брут старается угодить и другу, и наставнику. — Да, именно высоту! — и понеслась. Не только Икар мог зажигать звезды, Брут тоже… когда хотел. С алкоголем отношения складывались уважительные и крепкие. Тесей, сам того не зная, научил его разбираться в напитках. Правитель знал множество рецептов и периодически угощал Брута новинками. — Скажи мне, пожалуйста, откуда взялась эта идея с крыльями? Икар явно не сам до неё дошел. Наставнику врать было неприятно, поэтому Брут старался отвечать правду, но выдавать как можно меньше информации. — Мы были с Икаром у Изгоев, там Бард рассказывал о мифах… Похоже какие-то особо впечатлили его. — Мифы так впечатлили Икара? — Тесей не сдерживал смех. — Вот уж не думал, а помню, когда-то он избегал всяких сказок… — Признаюсь, я сам весьма удивлен. Но, мне кажется, крылья могут быть весьма полезны. Если подумать, у нас будет преимущество на случай чрезвычайных ситуаций. Тесею нравилось думать, что за пределами Полиса мир опасен и агрессивен. Брут всегда считал, что их правитель — милитарист до мозга костей, а от активной экспансии его сдерживает глобальная катастрофа, которую Тесей застал. Поэтому взгляды свои он пересмотрел и ушел в «оборону». — Расскажи мне, как они там живут, — поудобнее устроился в кресле правитель. Брут начал с посиделок у костра.***
— Что-то в тебе изменилась, — заметила Лия. — Тоже посиделки у костра? — Нет, знаешь дело даже как будто бы не в изгоях. — Да? Лия ему не верила, она была женщиной проницательной и амбициозной, сочетание этих двух качеств давало ей неоспоримое преимущество в общении с людьми любого рода. Лия умела внушать, даже продавливать свою точку зрения, вытаскивать на поверхность эмоции и мысли, которые хотелось бы скрыть. Но всё портил этот её «идеальный мир» — Лия тоже мечтала, но свои мечты загнала в четкие рамки, и теперь они мешали ей рассмотреть другие варианты и выбрать новый путь. Брут был всегда готов предложить ей помощь, но она бы не стала её принимать. Интересно, отличается ли понимание дружбы у изгоев? И с кем там можно дружить? Пока интерес к нему проявил только Ахилл, у Бродяги он тоже был, но какой-то изощренный. В последний раз он снова был там с Икаром, гений принес крылья с ограничением высоты. Брут наперед знал, что ему скажут Бард и Муза. Но до последнего надеялся на разумность Икара — но куда там! То, что друг снова сел за этот проект значило одно — крыльям без ограничений быть. А этого больше всего боялся Брут — абсолютно неконтролируемая переменная в уравнение жизни Полиса. — Давай сходим туда вместе? — предложение само вырвалось. Лия посмотрела на него с удивлением, на мгновение показалось, что в её взгляде мелькнул интерес, но тут же погас: — Нет, не хочу. Мне нравится в Полисе, — что ж, он пытался облегчить её жизнь.***
Теперь он часто ходил по городу пешком, да, это отнимало больше времени, но Бруту нравилось. Когда он ходил пешком, меланхоличное настроение охватывало Брута. В голове проносились стандартные вопросы о жизни: «кто я», «что я», «для чего я», «кто виноват», «что делать». Ему нравилось состояние, в которое он погружался — словно был героем одной из книг. Интересно, тянет ли он вообще на главного героя? Икар, вот, безусловно тянет, ему это к лицу. Внезапная мысль посмотреть на свою жизни с точки зрения книги вскружила голову. Появилось какое-то радостное предчувствие, надежда. Пусть даже Икар будет главным героем. — Ба, какие люди! — Бродяга появился неожиданно. И что забыл в Полисе? Что ждать от человека, которые пробрался в дом своего «врага»? — А что изгой в нашем городе делает? — Брут не злопамятный, просто у него хорошая память, тем более, что вообще можно ответить в таком случае. — О, а вы тоже не церемонитесь… свои фишки и у вас есть. Похоже у изгоев есть свое наречие. Ну, если Брут начнет перечислять названия всех приборов, программ и тому подобное, Бродяга, не факт, что тоже его поймет. — Не ожидал тебя здесь встретить. Ты по какому делу? — А что так официально? Совсем закис здесь? — Так что здесь забыл ты? Мне кажется, тебе лучше вернуться обратно. — В прошлый раз ты был куда приветливее, даже друзей себе завел… Я здесь на разведке. Друзей? Наверное, это он про Ахиллеса, но разве можно было его назвать другом? Друг у него пока только Икар (Тесея сложно было уместить в эту шкалу). То, что разведчик изгой в городе — плохо, и надо бы сообщить о нем. Но это Бродяга, которого так хочется узнать и понять. — Тебе лучше уйти, — всё же не стоит забывать о долге гражданина. — Конечно я уйду, но сначала хочу осмотреться. Давай, браслетник, у тебя есть шанс показать мне здесь всё, — Бродяга ведет себя уверенно, но теперь Брут замечает, что одежда его более близка к одежде жителей Полиса, волосы как будто уложены, а глаза он всё же в лагере красил, потому что сейчас они, лишенные черных теней, смотрели на Брута из-под русых бровей. — Мне это неинтересно. Тем более такая компания плохо отразится на моем имидже, а я здесь личность известная, — тянет Брут, а про себя думает о том, что придется сначала переодеть его нового друга, и что-то придумать с браслетом. Что это на него нашло? Он чувствует радость от встречи и как будто предвкушает возможную прогулку? С недовольством отмечает, что переживания о Полисе отходят на задний план. Тем более, он же планирует смотреть на жизни как на книгу, вот, чем не внезапный сюжетный поворот. — Ну и пошел ты, — резко выплевывает Бродяга и смотрит обиженно, неужели он реально думал, что Брут бы согласился? Но ведь Брут согласится. — Да успокойся ты. Я хотел предложить переодеть тебя, — и он улыбается, надеясь, что Бродяга давно прошел подростковый возраст, потому что уговаривать изгоя будет слишком странно. — Ну переодевай, раз тебе так надо, — фыркает Бродяга, а Брут про себя отмечает, что тот вроде бы взрослый, но недалеко от детства ушел. — Тебе сколько лет? — Двадцать два, поди старше тебя буду, — Бродяга хлопает его по плечу и крепко сжимает. — Возможно, — уклончиво отвечает Брут и осторожно освобождается из хватки. — следуй за мной, мне нужно найти тебе одежду. — Что ещё за возможно?! Так я старше или нет? — изгой от него не отстает. — Секрет, но будешь хорошо себя вести расскажу, — Брут ловит себя на этом неумелом кокетстве и тут же пытается оправдаться для себя — мол, это всё в целях воспитания. Бродягу его слова ничуть не смущают, он начинает хохотать, но под строгим взглядом Брута пытается в себе этот смех подавить, получается плохо. Если бы на улице было больше людей, вокруг них бы уже собралась толпа неравнодушных. — Тихо ты, — Брут тянет изгоя за рукав в пустой переулок от любопытных взглядов. — Это что за рюшки? Ты серьезно такое носишь? — У него в квартире Бродяга уже себя не останавливает: и смеётся, и возмущается в голос. Брут разложил на диване всю свою одежду и теперь пытался подобрать что-то для сурового «волка» с пустоши. — Ну в них хотя бы утонуть не страшно, а то количество металла, которое обычно таскаешь на себе ты, сразу потянет на дно. — А где ты плавать собрался? И почему в одежде? Стесняешься? — не унимается его гость. — Вот, думаю тебе в самый раз, — Брут протягивает белую рубашку с длинными расклешенными рукавами, оставляя вопрос без ответа, — Низ можешь не менять, он вполне подойдет. Бродяга стягивает с себя куртку и краснеет: — Так и будешь смотреть? Ты ещё и извращенец? — Нет, жду, когда ты выйдешь, чтобы переодеться, — Брут кивает на гардеробную, его забавляет это нелепое смущение и как будто табуированность обнаженного тела. В Полисе к телу относятся проще, никого оно не смущает, но у изгоев, наверное, с эти иначе. Проходит примерно минут десять, а Бродяга не возвращается. Может он заблудиться в квартире? — Ты скоро? — слышится копошение и кряхтение, из помещение вываливается ещё более красный, но уже в одежде Брута, изгой. — И после этого мы не цивилизованные? Он трясет в руках прозрачной рубашкой и золотыми шортами (и то, и другое приобреталось специально для одной вечеринки, рубашку, впрочем, Брут ещё надевал пару раз). — А причем здесь цивилизация? — Признайся, ты хотел меня одеть в это! А может у тебя там камеры, и ты за мной подсматривал, — летят обвинения от Бродяги. — Мне кажется, тебе не следовало рыться в моих вещах, — замечает Брут. — Это очень некрасиво. И твои предположения вообще беспочвенны. Верни, пожалуйста, вещи на место. С изгоем что-то не так, он странно себя ведет, и Брут не может понять, что от него хотят. Муза и Бард ведут себя вполне понятно, сложно представить, чтобы они так бегали и набрасывались на Брута со странными обвинениями. С чего вообще Бродяга подумал про камеру? Зачем ему его снимать, подсматривать? Всё же с логикой у изгоев не так всё хорошо. Большие страсти глушат голос разума. — А вы хорошо устроились, — комментирует Бродяга парк, который Брут решил показать ему первым. На самом деле это не столько парк, сколько ботанический сад, во всяком случае именно так раньше называли территорию, на которой изучаются и демонстрируются живые растения со всего мира. — Мне нравится сюда приходить утром, когда идет полив растений. — Не сомневаюсь, только всё это искусственное! Вот они, — указывает Бродяга сумкой с одеждой на цветы и деревья, — точно не приживутся без ваших хитростей. — А что в этом плохого? — не выдерживает Брут. — Такие сады были и раньше, они специально созданы для того, чтобы люди могли посмотреть на растения, которые просто так не растут на земле. Я не понимаю, чем мы тебе не угодили? — Такому как ты не понять! — Такому? Это браслетнику? Что же ты тогда ко мне прицепился? Сам пришел, сам разозлился, сам обиделся? — Я хотя бы это могу, а вы? Обожаете вашего правителя, который посадил вас всех на короткий поводок, а вы и рады этому. — Можешь не продолжать, давай вернемся, и ты покинешь Полис. — Правда глаза колет? Или вы вообще не видите, что он за человек? Злость и гнев Бродяги захлестывают. Брут чувствует, как что-то поднимается в нем волной, он не знает даже как это назвать. И аналогии подходящей нет. Он не назовет это обидой или раздражением. Потом всё отпускает, приходит разочарование — а что он хотел? — Знаешь, — Брут не замечает, что говорит это вслух, — я бы тебя ударил, наверное. Бродяга усмехается: — Ничего человеческого тебе не чуждо. А, реально, давай устроим спарринг?! Обещаю, тебе понравится, я почти лучший боец лагеря. Даже Ахилла, несмотря на его имя, если постараюсь, в бараний рог сверну. Хвастовство изгоя не трогает, Брут хочет вернуться домой. Он понимает, что отступает при первых трудностях, а ведь так горел желанием понять и изучить изгоев. И вот чего он ожидал? Что Бродяга откроется перед ним, расскажет, как они живут? Зачем это изгою? Не в книге же они, действительно. Это только там все душу изливают и анализируют свои поступки. — Забудем, я устал, рубашку можешь оставить себе. Выход сам найдешь, если что вон стенд с картой. До свидания. Брут по-настоящему чувствует усталость, ему хочется вернуться в квартиру, завтра навестить Икара, поговорить с ним, вспомнить прошлое. Бродяга словно что-то чувствует, смотрит с вниманием, хватает за руку и крепко держит (Брут пытается вырваться, но хватка у изгоя стальная): — Возможно я слишком погорячился… Извини, не хотел обидеть. — Я не обиделся, — пожимает плечами Брут, — мы слишком разные, возможно нам лучше больше не пересекаться. — Нет, — возражает Бродяга, — Ты приходишь к нам когда хочешь, а как только я к тебе пришел, так сразу устал? — Я больше не приду, если тебе так неприятно, — он уже думал над тем, что больше не пойдет к изгоям. Бродяга теряется, возможно, он думал, что Бруту очень хочется посещать их лагерь. Хотя, кто там знает, что он думают. — Я не это имел ввиду, — тихо начинает Бродяга. — Ты можешь приходить, и я к тебе буду. Наверное, изгою сейчас можно было бы съязвить, или как-то задеть словами, но Брут реально чувствует, что слишком много душевных сил потратил сегодня. Возможно следует дать себе остыть, переварить сегодняшний день, и потом уже решать. — Ты очень странно ведешь себя… Я действительно очень устал, давай попрощаемся, поговорим в другой раз, — просит Брут, и Бродяга его отпускает. — Тогда до завтра? Нет, давай лучше встретимся через день? Или, когда ты скажешь? — Так хочется со мной общаться? Бродяга пожимает плечами и отводит глаза. И Бруту становится легче. — Хорошо, давай через день. — Я к тебе домой приду, — неуверенность изгоя пропадает, он неожиданно улыбается. — Днем… Часа в два приду. — Хорошо, рубашку, правда, оставь, будет проще в городе, она ладони закрывает. До встречи, — кивает Брут, разворачивается и уходит, не дождавшись ответа. В зеркальной ограде сада он видит, что изгой остается на месте и смотрит ему вслед. И ощущение чужого взгляда не отпускает его до самой квартиры, но поблизости Бродяги не наблюдается.