Житейские воззрения Брута

      Когда у Брута со снисходительной улыбкой спрашивали, правда ли, что в его доме много бумажных книг, он всегда отвечал согласием, ссылаясь на то, что коллекционирует древность. Книги ему дарил Тесей, а какие-то Икар, абсолютно равнодушный к увлечению друга. Современное книгопечатание, если это можно так назвать, превратилось в печать по востребованию — нужна бумажная книга, делаешь заказ и тебе её печатают, недешевое удовольствие, но вполне доступное. Бруту порой приходилось несколько раз пользоваться этой услугой.       Любовь к чтению мемуаров привил ему Тесей. Он порой любил вспомнить истории из жизни людей прошлого, шутил о своей жизни, иногда намеренно пытался запутать, приписывая себе заслуги исторических деятелей, и всё превращалось в игру «Верю — не верю».       Брут хорошо помнил, когда впервые решил написать сам. И почему-то стихи. Там было что-то такое: Воззвавший к справедливости, Ты славен своей победою в веках! Сияньем солнцу уподоблен, Делами Зевса превзошёл — Второй Ахилл, герой великий, Дорогу на Олимп прошёл…       И в таком же духе далее, кто этот мифический «он», было не понять и из всех стихотворений, которые «ему» были посвящены. Первым делом он показал их Икару, как другу и почти брату. Икар намекнул, что возможно тут воплощены его представления об образе правителя Полиса. Тесею уже Брут стихи не понёс. Да и вообще решил обратиться к прозе, дневниковой прозе, чтобы познать свои превосходные качества во всем их объеме.       Икару даже казалось, что это можно было бы назвать влюбленностью, но кому как не Бруту было знать, что такое влюбленность. И вычленить её из общей суммы чувств он мог, но её не было. И именно после стихов Брут упал в самопожирающую рефлексию, которая растянулась на годы, когда-то он ещё примерял на себя роли из древних «античных» трагедий. И ему казалось, что, если объединить общий смысл имени и его судьбы, получится царь Эдип. И Тесей, ставший фигурой отца, наставника, учителя, обречен на гибель и предательство. Герои-антики, так обожаемые их правителем, каждый раз вводили Брута в уныние, что было хорошего в заранее обреченных людях? Только страсти.       О страстях ему сказать было нечего. И это было непознаваемо для всех жителей Полиса. Им неподвластна сильная увлеченность чем-либо, никто, даже Икар, не отдавал все силы своей души какой-то одной цели, так вот, у них не было людей, поглощенных одним чувством. Страсть само по себе понятие зыбкое, для Брута это было чувство или идея, которое затягивает полностью.       В Бродяге это чувство было, было и в Музе, но не такое явное (потому что неагрессивное, не прыгает же она с верхних этажей разрушенных зданий, чтобы вдруг взлететь). Наверное, то, что так горело в Бродяге, можно было назвать гневом. И гордостью, уязвленной гордостью. Которые, как казалось, породили ненависть и беспощадность. Что ж... они — волки? Такие странные отождествления себя с животными. Волки для них это что-то из рода тотемов? Человек, отлучившись от прогресса, обращается к природе, так и запишем. А почему не собаки, а псы? Для большего противопоставления?       В общем, страстность Бродяги интересовала Брута настолько, что вывела его из привычного формата дневниковых записей, которые он любил пополнять занимательными событиями — вот что он действительно коллекционировал, и заставила начать трактат «О человеке». Икар бы такой подход одобрил — будет тот самый мысленный концентрат неразведенный. За страстями извечен бег, так вот и посмотрим, как велик человек.       Для трактата требовалось куда больше «материала», поэтому теперь Брут сидел у Икара и рассказывал о своем приключении. Конечно, мифы о крыльях, Музу и Бродягу он не описывал, вообще старался избежать художественной составляющей, в повествовании был только Бард и лагерь в общих чертах.

***

— И он очень хотел тебя увидеть, искал в городе, но встретил меня, а потом уже не было времени.       Икар готов был идти прямо сейчас. Личность Барда тоже привлекла его, всё-таки, как успел понять Брут, философ с гитарой был бы Икару и интереснее, и ближе, чем их правитель. А Бруту похоже наоборот, Бард, несомненно, интересовал его как представитель первого поколения, но вот его идеи удивительными не казались. Вообще годы чтения взрастили в нем здоровый скептицизм. Хотелось бы думать, что здоровый. — Ну, это опасно, — Лия выступала сегодня голосом разума. Брут её понимал, поэтому не настаивал, вообще не агитировал, рассказывал, словно происходящее было не так уж примечательно: всего лишь изгои у костра и Бард. — Со мной будет Брут, — подмечает Икар. — Может, пойдем все вместе? Я, ты и Брут?       Лия смеется, у неё потрясающий смех, мало кто может похвастаться таким же. Интересно, разучились ли люди Полиса смеяться, и отличается их смех от тех, кто собирается вечером у костра? С другой стороны, приятный смех, как понял Брут, — заслуга дыхания. — Ну правда, пошли? — снова пытается Икар.       Лия отмахивается, взамен просит вернуться пораньше.       Собирался Икар основательно, он где-то нашел сумку и теперь складывал туда какие-то бумаги. Брут возвращает технического гения на землю — заряда планшета вполне хватит, а все записи там точно есть, просто не будет хорошей связи. По Икару видно, что он волнуется, Брут напротив — спокоен. Он знает, что ждет его у костра, и поэтому торопится познать что-то ранее закрытое — то, что впору для «трактата».

***

      Вдвоем идти проще, за разговорами время не заметно совсем. Брут хорошо помнит дорогу, и добираются они действительно быстро и легко. Костер горит, может, у них вообще не гаснет огонь? — Брут?! — к ним первой идет Муза, с пня встает Бард, заметив, что их двое. — Здравствуйте, это Икар, тот самый, которого вы искали, — сразу и здоровается, и представляет друга. — Приятно, приятно удивлен, что встретил вас, Икар, так скоро. Ваш друг прав, действительно искал вас! Я Бард.       Бард и Икар жмут друг другу руки, глаза у обоих горят. — Мне интересно, что вы считаете счастьем. После вашей речи очень хотел с вами это обсудить… — вполне стандартное начало.       Про себя Брут смеется, что всё это напоминает секту, однажды в Полисе появилась такая. Они вроде бы собирались вместе и молились Тесею, как богу, но религии в Полисе места не было. Опыт для города был интересный, учитывая то, что в секту вступали в основном носители серебряных и золотых браслетов.       Потом по приказу правителя взяли главу этого сообщества, оказалось, что за внешним фанатизмом скрывались всего лишь потакание жадности и похоти. Тогда чуть-чуть изменили настройки в браслетах.       Интересно, а что нужно Барду? Победить в эксперименте? Или больше? — Теперь псов двое? — тянет появившийся Бродяга, настороженный взгляд его прикован к Икару. — Это Икар, — Брут отвечает за Барда. — Да хоть сам ваш главный, вы здесь что забыли? Экскурсию провести? — в пальцах «волка» угрожающе блестит лезвие ножа.       Но Брут снова не ощущает страха, ему даже интересно, смог бы он победить в схватке с эти изгоем? В целях поддержки физической формы он занимается борьбой, но всё же логика говорит, что нет — Бродяга явно подраться любит и умеет, тут если только бить первым и наповал. Может, действительно, браслет так хорошо его успокаивает? А может, просто это в нем было всегда. — Бродяга в каждом видит врага, — смеется Бард, а Брут следит как в глазах снова вспыхивает пламя. — Это ваш приемник? — снова вступает Брут и ловит на себе яростный взгляд, который говорит ему: «после Барда главный здесь я». Действительно, как приемник. — Он мне как сын, — улыбаются ему в ответ. — А для Музы он брат.       Разговор снова возвращается к счастью, и вот уже говорят о свободе, снова о крыльях. Бродяга куда-то исчезает вместе со своей группой. Бард берется за гитару и поет миф об Икаре.       Брут уже не сомневается, что для друга это станет вызовом, в голове уже зреет примерная презентация проекта для правителя. Лучше бы, конечно, закончить с гаджетами, но кто они такие, чтобы ограничивать гения. С гаджетами, так и быть, справится Брут сам. — Может, тебе лагерь показать? Если неинтересно, — спрашивает парень из окружения Барда (у «волков» другой стиль в одежде и манере общения) и кивает на самодельные крылья, которые изгои уже прикрепили к Икару. — Покажи, — так же переходит на неформальное общение Брут, ну а что выкать, когда тебе тыкают.       Парень смущенно улыбается, у него получается почти также обворожительно, но про себя Брут думает, что у него в сто раз лучше. Он ниже Барда, но вроде бы выше Бродяги, с очень короткой стрижкой и карими, почти черными глазами. Люди с карими глазами вызывают больше доверия, проносится в голове у Брута, когда парень кивает в сторону и первый идет туда.       Лагерь выглядит неплохо. Напоминает деревни на иллюстрациях. Все дома деревянные, перед каждым взрытый участок земли — грядки, подсказывают Бруту. Выглядит всё как небольшое поселение людей до глобальной войны.       Они передвигаются по неосвещенному лагерю с помощью фонарика Брута. Его гид предлагал масленую лампу, но Брут вежливо отказывается от такой щедрости. Парень жмет плечами и говорит, что они обычно берегут электрическую энергию — бывают перебои, поэтому проще старые добрые способы освещения — костры и лампы. — А факелы? — вырывается у Брута. — Коптят и горят быстро, ну и огонь не регулируется, — пожимают в ответ плечами. — Признаюсь, не знал, что ты знаешь о факелах, Брут. — Читал много. — А, я, кстати, Ахиллес, Ахилл. — Красивое имя. — Знаю, забыл представиться сразу, — смеется Ахиллес. — Да уж, кто быстрее? Ахиллес или черепаха? — сдерживает улыбку Брут. — С уверенностью могу заявить, что я. Проверено лично. — И от скромности не умрешь? — Ты тоже, — ничуть не смущается Ахилл. — Мило, очень мило, — Бродяга словно вырастает из темноты. Наверное, из-за луча фонарика, направленного в другую сторону, они его и не заметили. — Не знал, что ты такие слова знаешь. Сегодня не играешь в догонялки? — усмехается Ахилл, а Брут думает, что видать не только Бродяга метит в приемники Барда. — Твой друг уже уходит. Или ты решил продолжить вечер и остаться на ночь? — насмешку Бродяга игнорирует и обращается сразу к Бруту. — Пошли.       Брута веселит эта ситуация, он вспоминает детство. Идет за широко шагающем Бродягой, тот словно специально делает большие шаги, чтобы и Бруту приходилось идти быстро. Темп не напрягает, но такие старания тоже забавляют. Что-то в этом есть. — А ты как думаешь, быстрее Ахиллес или черепаха? — пробует Брут, не надеясь толком на ответ. — Глупости, — фыркает Бродяга. — В этом ты прав. Раньше у людей были странные представления о мире. — А сейчас? — похоже тема насущная. — У вас в вашем городе вообще есть представления о мире? Живете в свое удовольствие! Забрать у вас все ваши браслетики, и что останется? — И что ты предлагаешь? — Что я предлагаю, это не твоё собачье дело. — Хорошо, — легко соглашается Брут, прощая и грубость, и хамство. — А почему ты так злишься тогда? Что-то личное? — Какое личное? Вали уже отсюда, — они как раз выходят к костру. — Ну и ладно, до свидания, — Брут старается звучать очень равнодушно.       У костра его уже ждет Икар, и по его глазам понятно, что Муза и Бард его вдохновили. Вопрос только на что. — Крылья, Брут, сделаем крылья? — значит всё-таки крылья. — Зачем? — Это свобода, ты можешь полететь куда хочешь, можешь выбирать высоту. Стать ближе к небу, — Брут узнает слова Музы и думает, что очень бы хотел сейчас оказаться у себя дома. Он не узнал ничего нового, придется, наверное, ещё раз сходить сюда, но теперь ему самому кажется смешной его идея изучить изгоев, понять, в конце концов, Бродягу. — Пошли, мы обещали Лие. — Ну какие крылья?! — озвучивает Лия мысли Брута. У него уже болит голова, он понимает, что от этой идеи они уже никуда не денутся — Икара не уговорить       Образ Музы хорошо воплощает в себе стремление к счастью, хрупкая девушка поет звездному небу… Брут понимает это, так как умеет делать хорошие презентации, произвести впечатление не так сложно, но в тоже время главное не переусердствовать. У Барда получилось, у Музы получилось.       Теперь они кажутся ему расчётливыми и предприимчивыми людьми, но Брут знает, что это лишь его нежелание ввязываться в изобретение, обреченное на падение.       Взлететь не будет сложно, летать тоже, а вот как не разбиться в финале? И что будет ждать на земле…