MANIAC

Их «навсегда» длилось недолго. Хенджин возненавидит тот злополучный декабрь, когда сбудется предсказание лучшей Ведьмы города N. Хенджин был прав, когда заметил, что Ведьма стала стремительно худеть. Спустя месяц, когда они снова сидели в той забегаловке у пустыря, он все-таки решился спросить, что с ней происходит. Ведьма нервно вздрогнула. Зеленые синяки под глазами стали еще ярче. Она начала теребить свои костлявые веснушчатые пальцы. — Ведьма, что происходит? — обеспокоенно склонился он над столом, постукивая указательным пальцем по серой столешнице. Ведьма помолчала и печально улыбнулась. — У меня рак, Хенджин. — вымученно улыбнулась она, обнажив свои белоснежные зубы. — Что? — выдавил он. Хенджина словно ударили поддых. Воздух словно стал ядовитым, он резал легкие не хуже любимого ножа Ведьмы, за которым она ухаживала, как за домашним животным. — Я боялась тебе рассказывать, не знала, как ты отреагируешь… Я думала- — Сколько стоит лечение? — строго перебил ее Хенджин. Ведьма лишь больно рассмеялась. Хенджин злился и был в растерянности. Почему? Они же собирались навсегда! Хенджин уже нарисовал себе счастливую свадьбу, небольшой домик рядом с пустырем, маленьких рыжих детишек и лохматого серого пуделя. Неужели этому не дано сбыться? — Нисколько, мой принц, — она прижала худую ладонь к сердцу, пытаясь отдышаться, — У меня рецидив. Я доживаю последние недели. Не беспокойся за меня, ладно? Давай просто проведем их счастливо, как в детстве? — она положила свою крохотную ладонь на его огромную, по сравнению с ее. Хенджин очень долго внутренне бился в истерике, возмущался, плакал дома в подушку, но рядом с Ведьмой он веселился. Она попросила его отвести ее на их крышу, посидеть там. Знала, что нельзя, знала, что этот раз будет последним. Хенджин тоже знал, но он слишком сильно ее любил, все-таки, она съела его сердце в тот день. Они стояли там, смотрели на вечереющий декабрьский город. Все готовились к Рождеству. Пахло имбирным печеньем, индейкой и волшебством. Ведьма ловила ртом снежинки, а Хенджин любовался ею. Она подпрыгнула за самой крупной снежной хлопушкой, подбежала к Хенджину, чтобы показать, но ноги подкосились и она упала прямо на припорошенный снегом бетон. Она сжала руку на сердце через сиреневый пуховик и зажмурилась. Хенджин тряс ее за плечи, умолял держаться, пока на телефоне набирал «9-1-1». *** Она лежала на больничной койке, словно скелет, обтянутый кожей. То, что она жива, выдавали только огненные волосы, переливающиеся в свете гирлянд за окном. В комнату ворвались ее родители вместе с мамой Хенджина. Парень держал Ведьму за костлявую руку под мирное пиканье больничных аппаратов. Ее мама сразу кинулась к ней, целуя щеки, плечи и руки. Отец лишь тревожно стоял у нее за спиной и сжимал хрупкие материнские плечи. Миссис Хван крепко обняла Хенджина и тоже подошла к постели Ведьмы. — Мам, не плачь, я в порядке, улыбнись, пожалуйста. — слабым голосом попросила девочка, вытирая слезы с маминых гладких щек и путаясь в ее прямых рыжих волосах. Женщина сдавленно улыбнулась, не переставая плакать. Слезы водопадами катились по щекам, размазывая черную тушь. — Йеджи, она права, сделай дочери приятно. — «напоследок» осталось несказанным, да только каждый понимал, что это слово там было. — Да, ты прав, — она утерла соль с глаз, переводя взгляд на маму Хенджина, — Миссис Хван привезла нас. Она нас очень выручила. — Спасибо вам, — из последних сил улыбнулась Ведьма, — Хенджин ни разу не врал, когда говорил, что вы — Ангел во плоти. — она рассмеялась и закашлялась. Все сразу же приблизились к ней, но она выпрямила ладонь, говоря «Все хорошо!» В дверях палаты появился врач. Рядом с ним был молоденький ассистент с щенячьим личиком. Все взрослые сразу сбежались к нему, оставляя Хенджина и Ведьму наедине. Она прокашлялась, а Хенджин заметно напрягся. — Хенджин, я сегодня точно умру. — проговорила она. — Нет, ни за что, хватит даже об этом думать! У нас же сегодня Рождество… — к карим глазам Хенджина подступали слезы. Ведьма легонько рассмеялась. — Ты всегда был плаксой, Джинни. — она протянула веснушчатую руку, к которой Хенджин припал мокрой от слез щекой. — Ты меня не понял. Я точно сегодня умру. — она достала из-под простыни свой любимый складной нож, облепленный наклейками с гитарами, глазами и знаками анархии. Они разукрашивали друг другу ножи два года назад. У Хенджина был брат этого, который Ведьма облепила феями, бабочками и звездами. — Я не хочу больше мучаться, Джинни, — плаксивым голосом сказала она, — Я не хочу мучать маму с папой, не хочу мучать тебя. — она протянула нож ему, — Умирать не больно, поэтому, я хочу, чтобы меня убил ты, а не мое сердце. — она приложила вторую ладонь к груди и скривилась от боли. Хенджин остолбенел. Убить? Ее? — Да ты совсем сумасшедшая! — крикнул шепотом он, — Как я убью тебя? Твои родители возненавидят меня! Меня схватит полиция! Да я не смогу, Ведьма, ты же знаешь! Я слабак и всегда им буду! — Я уже все придумала, — она приспустила простыню до живота, — Бей в сердце, так оно перестанет болеть, потом я схвачусь за нож, как будто я сама, а ты кричи, что есть мочи, так тебя не поймают. — Ты сдурела! — он вскочил с табуретки. Слезы ливнем лились из глаз, — Я не смогу! Ведьма впервые посмотрела на него строгим взглядом. Глаза ее сверкнули зеленым злым огнем. — Будь мужиком, Хван Хенджин! Хотя бы раз в жизни! — она привстала и вложила складной нож ему в ладонь, — Исполни мое последнее желание, пожалуйста. — она прокашлялась и легла обратно. Нож в руке уже был открыт. Лезвие блестело в свете новогодних гирлянд. Ее последнее желание было оговорено, а по кодексу лучших друзей, который они сочинили на их месте, последние желания должны исполняться. Хенджин тяжело вздохнул. Он перехватил нож поудобнее. Рукоять прожигала ладонь, словно раскаленная сталь. Он примерился и приставил нож острием к коже под больничной сорочкой. Слезы хлынули с новой силой. Глаза разъедало от соли, а кровь стыла в жилах и гудела в ушах сродни колокольному звону. Ведьма тоже начала плакать. Видно, что боялась, но старалась быть сильной, старалась оставаться рыцарем в сияющих доспехах для Хенджина. До конца. — Я люблю тебя, Джинни. — сказала она, когда Хенджин замахнулся для удара. Послышался хруст костей. Красная теплая жидкость медленно бежала, растекаясь мокрыми грязными пятнами по белой постели. Из последних сил она схватилась за рукоять, стирая отпечатки Хенджина. Зеленые глаза ее потухли. Все. Ведьмы больше нет. Аппарат жизнеобеспечения пищал прямо в уши, вырывая Хенджина из прострации. Взгляд его прояснился. Он видел ее пустой взгляд, красную лужу, убегающую на изумрудный больничный кафель, ровную полосу пульса. Хенджин услышал крик. Рядом никого не было и он понял, что крик — его. Он видел, как, будто в замедленной съемке, в палату вбегает рыжий веснушчатый мужчина — отец Ведьмы, мать, врач и Миссис Хван. Парнишка ассистент в очках стоял снаружи и через распахнутую дверь смотрел на Хенджина. Пристально, не отводя взгляда. Хенджин этого не понял. Он ничего не понимал. Последнее, что он помнил — родителей Ведьмы, которые кричали и обнимали ее бездыханное тело с померкшими рыжими кудряшками. *** Он проснулся дома на диване. Мать спала в кресле рядом. Лицо ее осунулось, морщины изрезали кожу. Хенджин привстал, чтобы оглядеться. Голова невыносимо трещала. Воспоминания накрыли с головой. Ее смех, хруст ребер, «Я люблю тебя, Джинни», запах крови, нежная тонкая рука в веснушках, крики родителей, рукоять в руке, пристальный взгляд ассистента. Хенджин побежал в туалет. Его вывернуло. Пустой Ведьмин взгляд отпечатался на обратной стороне глазниц. Было больно дышать. Его вырвало еще раз. Хруст ее костей повторялся в ушах, как зажеванная кассета. Голову разрывало от воспоминаний, мыслей, запахов. Казалось, что все чувства обострились до максимума. Он снова и снова выворачивал свой желудок, пока там не образовалась пустота. Мама прибежала на шум. Она плакала и гладила его по спине и плечам, пока он чувствовал, что умирает. На похоронах было мало людей. Родители, еще несколько родственников и Хенджин с мамой. Ее похоронили по его указке — на вершине холма под их осиной. Хенджин не плакал, не смотрел, как ее закапывают, не слушал речей плачущих от горя родителей. Родственники шептались у него за спиной, пытаясь понять, кто же этот красавчик-блондин в черном отцовском костюме. Хенджин слышал, но не воспринимал. В голове была пустота… Хруст костей и чувство, как входит нож в тело его Ведьмы, эхом раздававшиеся на задворках памяти забивали его мысли и разум. Все разбрелись после молитвы, которую зачитывал священник. Хенджин не молился. Теперь в нем не было ничего святого. Он напоследок подошел к ее могильному камню. Надпись гласила: «Эмма Лав, покойся с миром». Он осознал, что даже не знал ее имени. Он посмел любить ее, посмел убить свою «Любовь», все время называя ее «Ведьмой». Хенджин возненавидел себя. Слезы пришли вместе с дождем. Казалось, природа тоже скорбит по чуду, что создавала упорным трудом, которое Хенджин безжалостно растоптал и уничтожил. Со спины к нему подошел Мистер Лав. — Хенджин, — он прочистил горло, — Я должен тебе кое-что отдать. Думаю, Эмма хотела бы, чтобы он был у тебя. — мужчина протянул ему руку и Хенджин не глядя выхватил вещицу. Осознание стрельнуло молнией, как только он почувствовал в руке складной нож с наклейками глаз, гитар и знаков анархии. Хенджин поднял полный ужаса взгляд на мужчину. Он дернул уголком рта, пожал плечами и удалился, оставляя Хенджина один на один со своими мыслями. Рукоять все так же жгла руку раскаленным металлом. Хотелось кричать, рвать и метать, а еще спрятаться дома под одеялом и никогда больше не выходить. Так он и сделал, когда оказался дома. Он крушил свою комнату, пока не иссякли силы. Мама боялась заходить внутрь. Он укрылся одеялом с головой. Сердце болело. Легкие сжались до размера атомов. Он сжимал ее любимый нож в ладони. Хенджин ненавидел его. В голове хрустели ее кости. Снова и снова и снова. Больно. Страшно. Хенджин ненавидел себя. Он хотел понять, каково было Ведьме, когда она умирала. Ножик раскрылся с металлическим щелчком. Лезвие блестело в лунном свете. Идеально заточенное, идеально острое. Хенджин рывком провел им по предплечью. А потом еще раз и еще и еще. Рука была украшена браслетом из красных горошин. Они увеличились, а потом бордовыми струйками стали стекать по ногам на пол, на ковер, на кровать. Голова словно опустела. Все галлюцинации ушли, осталась только расслабляющая боль. Легкие наполнились холодным зимним воздухом. Заледеневшие снежинки попадали в нос и их приятно жгло. «Ну и кайф!» — прозвучало в голове. Хруст костей теперь слышался ему приятной мелодией. «Наверное, так и сходят с ума» — и он расхохотался. Свободно, заливисто, безумно. Так он хохотал только с Ведьмой. — Что ж ты творишь со мной, а, Эмма!? — кричал он ножу, обклеенному глазами, гитарами и знаками анархии. Он полосовал «Эммой» свою руку вдоль и поперек, пока не потерял сознание. Мать отвезла его в больницу, ему наложили швы, покормили таблетками пару недель, а потом отпустили. Потом Хенджин съехал. Оставаться в той комнате, в том доме было больно. Прошло пару месяцев после ее смерти. Хенджин убил в подворотне какого-то алкаша. Он был не первый. С того дня, как он убил Ведьму, Хенджин стал настоящим маньяком. Он получал удовольствие, то чувство леденящего легкие воздуха, даже если на дворе март. Тот алкаш даже не сопротивлялся — настолько он был пьян. Хенджин резал и резал и резал, безумно улыбаясь, обмазываясь пропитой кровью. Из-за угла выплыла фигура и стала двигаться в его сторону. Парень не ожидал, застыл на секунду. Из темноты показалось лицо того молодого ассистента в очках. Хенджин дернулся в испуге и хотел бежать. — Постой. — спокойным тоном проговорил молодой врач, не глядя на труп. Он достал из кармана платок и прикрыл им рот и нос, — Я хочу с тобой поговорить, Хван Хенджин. Не бойся, я не сдам тебя, пока ты не угрожаешь моей безопасности. Хенджин молчал, но проследовал за ассистентом. Тот продолжил: — Я знаю, что это ты убил Эмму Лав. — спокойно проговорил врач. Хенджина прошибло током, он сжал «Эмму» в кармане, — Я слышал ваш разговор тогда. Мне очень жаль, что так случилось. — Засуньте свои сожаления себе в зад. — сквозь тканевую маску на лице бросил Хван. — Как грубо. — возмутился ассистент, но тут же расхихикался, — Я пришел, чтобы пригласить тебя в наш небольшой клуб. Ты нам подходишь, настоящий маньяк. — он протянул визитку с адресом аптеки, — Если надумаешь — приходи сюда, скажи что ищешь Ким Сынмина. Тебе все объяснят. — Это что, какая-то секта? Ассистент задумался. — Нет, скорее, клуб по интересам. Я думаю, мы могли бы подружиться, загадочно улыбнулся тот и удалился, словно никакого диалога и не было. Спустя неделю Хенджин все-таки решил наведаться в ту аптеку. Звон колокольчика на входной двери разрезал тишину. За кассой стояла молодая девушка с зеленым оттенком лица и перебирала какие-то лекарства. — Здравствуйте, — дежурно улыбнулся Хенджин, — Я ищу Ким Сынмина. Девушка стеснительно заправила прядь волос за ухо. Видно, Хенджин ей понравился. — А зачем он вам? Я могла бы сама вам помочь- — Нет, Аманда, не стоит, — перебил из подсобки тот странный ассистент, выбираясь к стойке, — Это ко мне на прививку, пропусти его. Девушка возмущенно вздохнула, но пропустила Хенджина внутрь. Он прошел за врачом в подсобку. Тот отодвинул пару коробок и дернул за дверцу, открывая люк в подвал и приглашающим жестом велел лезть внутрь. Хенджин подозрительно покосился на него, но полез. В подвале сидели четверо. Один сидел за столом в углу и что-то писал, взъерошивая свои черные волосы. Еще двое сидели на полу рядом с кучей картонных коробок с лекарствами. Один из них, в очках в форме облачков и с кучей висюлек, копался в ноутбуке, что-то быстро печатая. Второй дрых у него на плече, укрытый зеленым пледом с зайчиками. Четвертый, накачанный коротышка в черной кепке, сидел у противоположной стены на диване из коробок с мезимом и мелозепамом. Он медленно и нежно начищал и полировал АК-47, лежавший у него на коленях. Хенджина передернуло. — Ты куда меня привел, очкарик?! Грохнуть захотел?! — Хенджин развернулся, чтобы бежать, но врач закрыл проход и блондин, врезавшись в него, кубарем покатился с лестницы. Он ударился головой о белый кафель, но резко встал, отчего в глазах замерцали звезды. Вдруг в нос ударил запах ежевики и мимолетного детства. Все-таки в подвале сидели пятеро. Белоснежный вихрь прошуршал мимо и с силой пихнул Хенджина на диван рядом с парнем с автоматом. У этого маленького урагана оказалось кукольное лицо и оно было непозволительно близко к Хенджину. Нога в ярко-розовом «Конверс» прижала плечо Хенджина к картонной спинке дивана. У блондина защемило сердце. Личико было уж больно знакомым. — Сынмин, а это точно он? — проговорило веснушчатое лицо «белоснежного вихря». — Да точно, я следил за ним два месяца. Кромсает всех — мама не балуй! — аптекарь зло ухмыльнулся. — А ну отпустите меня! — Хенджин выхватил «Эмму» из кармана, — Я вас сейчас всех тут перережу нахуй! — завопил он, пока тяжелая ладонь не опустилась на его широкое плечо. — Крепкий ты пацаненок, еще и шпала, — ухмыляясь сказал «кепочка», глаз не было видно из-под козырька, — На зубок мне будешь. Думаешь, сладишь? — усмехаясь спросил он и надавил на плечо сильнее. — Да хватит вы его уже мучить! Напугали бедолагу, еще и надеетесь, что он с нами работать будет? — бросил с другого края комнаты парень с ноутбуком. Хенджин снова перевел испуганный взгляд на парня с длинными белоснежными волосами. Он хмурился и вглядывался в Хенджина точно так же. На его белоснежном лице была россыпь веснушек (как у Ведьмы!). На правой скуле красовался бежевый пластырь (как у Ведьмы!). Шоколадные глаза смотрели с подозрением. Пухлые малиновые губы были плотно сжаты, а потом раскрылись и расплылись в ярчайшей улыбке (как у Ведьмы!). Сердце Хенджина пропустило удар. Он не мог поверить, что перед ним сейчас стоит парень — так сильно он напоминал ему девушку (его девушку!). Школьная форма на нем была в точности такой же, как на Хенджине. Вот почему лицо казалось знакомым! Они из одной школы! Парень отстранился и сцепил руки за спиной, все еще лучезарно улыбаясь, как будто и не давил на плечо ногой. Хенджин отряхнул фантомную пыль с плеча. Сынмин подошел к нему и начал по очереди представлять каждого: — Это Феликс, «Зубная Фея». Те ребята в углу — Джисон и Минхо, «Хакер» и «Стриптизер», тот старикан за столом — Бан Чан или Крис — «Монстр», это Чанбин, «Охотник», а я — Ким Сынмин, «Алхимик». Ты наверняка слышал о каждом из нас. Мы что-то типа знаменитостей, — Сынмин усмехнулся, — Добро пожаловать в клуб убийц «MANIAC», «Мясник» Хван Хенджин. *** Это был его выпускной. Выпускной без нее. Все ходили в темно-синих мантиях, в квадратных академических шапках. Выпускники улыбались и смеялись, предвкушая танцы этим знойным майским вечером. Хенджин сгорал внутри. Постоянные убийства стали рутиной. Еще и этот клуб. Тот белоснежный мальчик не выходил из головы. Мама стояла рядом, она болтала с кем-то из соседей и улыбалась. Соседская девочка — Кейт, стояла рядом с Миссис Хван и постоянно поглядывала на блондина, стреляя голубыми глазками и заправляя русую прядь за ухо. Хенджину было все равно. Мама теребила его за рукав мантии, предлагая поболтать с Кейт, но Хенджин словно не слышал. — Джинни! — позвала теплая женщина-ангел, — Кейт предлагает тебе сходить с ней на бал сегодня. Ее спутник оказался занят, что думаешь? Хенджину в нос ударил знакомый запах ежевики и мимолетного детства. — Ага, как скажешь, — безразлично бросил он, вертясь по сторонам в поисках источника аромата, но белоснежных волос не было видно и в помине. Вечером мама отвезла ребят в школу. Кейт была красивой. Изумрудное платье с разрезом ей очень шло (но на Ведьме было бы лучше). Русые волосы аккуратными завитками спадали по ее плечам. Она искренне напрашивалась на комплименты, обвивая изящными загорелыми руками локоть Хенджина. Сам он был в черном костюме, который достался ему от отца. Это был его единственный приличный костюм, кроме школьной формы. Белая рубашка искрилась чистотой и обтягивала крепкую грудную клетку. Черные брюки со строгими стрелками идеально подчеркивали его длинные спортивные ноги. Блондинистые волосы были собраны в высокий полухвостик, а небольшие пряди челки небрежно спадали на лоб. В общем, парень как из модельного журнала, но в кармане он все еще зажимал «Эмму». — Ты красивая. — скорее ради вежливости бросил Хенджин, даже не глядя на спутницу. — Ты тоже, — ее щеки порозовели от смущения, — даже очень… У входа их щелкнул фотограф и вывесил мгновенно распечатанную картинку на общий стенд. «Пара» сразу прошла внутрь, несмотря на то, что Кейт очень хотела похвастаться своим спутником перед знакомыми девочками. Зал был освещен бликами от дискошара. Разноцветные прожекторы отбрасывали красные, зеленые и розовые огоньки. На сцене диджей крутил тарелки под поблескиваюшей мишурой. На танцполе извивались люди. Кто-то наливал себе пунш у стола с закусками. Из туалета выходили обдолбанные девушки в цветастых платьях, хохоча и держась за руки. Какие-то парочки, наоборот, забегали внутрь, чтобы предаться плотским утехам. Хенджину уже надоело. Кейт отклеилась от него, бросив «Я за пуншем», но встретила подружку и уже весело скакала на танцполе. Парень вышел в коридор, чтобы хоть немного избавиться от духоты внутри. В голову прилетело желание закурить. Он поплелся в дальний туалет, отбивая каблуками налаченных туфель по черно-белой плитке коридора. Он заперся в кабинке, уперся длинными ногами в фанерную дверь и закурил сигарету из той самой пачки «Marlboro Gold». — Мы могли бы сейчас делить и ее тоже, — криво усмехаясь серым завиткам, промямлил он и вновь затянулся. Вдруг в туалет ввалилась шумная толпа парней. Они громко и пьяно смеялись над кем-то. «Опять кого-то обижают» — подумал Хенджин, но в нос ударил запах ежевики. — Отвалите от меня, идиоты перекачанные! — гневно возмущался Феликс, размахивая кулаками. Хенджин встал на унитаз, выглядывая через верх кабинки, чтобы лучше видеть происходящее. Он сунул сигарету в зубы и просто наблюдал. То были его старые обидчики, которые обкромсали золотистые волосы в детстве. После того, как Хенджин с Ведьмой им отомстили (знатно поколотили эту кучку недоросших засранцев), футболисты обходили Хенджина стороной. Да и вообще у Хвана была репутация отстраненного задиры и хулигана, после того, как он стал дружить с Ведьмой, поэтому его боялись многие. Феликс же был божьим одуванчиком с кучей друзей, но и не меньшим количеством врагов. В основном, все хотели его трахнуть из-за худенькой фигуры и миловидного личика. Хенджин хмыкнул, потому что сам сталкивался с таким. Только его хотели девушки. Он часто слышал женские шепотки, ударявшиеся в мускулистую спину, о том, какой он высокий красавчик и как бы она его оседлала. Не то чтобы он бросался во все тяжкие от горя по Ведьме, но порой ему неплохо перепадало (но все это было ничто по сравнению с ней!). — Ну чего ты ломаешься, Ликси? Ты сам так смачно крутил этой задницей, а теперь идешь на попятную? — издевательски щипал за зад один. — Действительно! — гоготал второй, — Негоже мужиков обламывать, сам же напрашиваешься, малыш~ Раскатистый смех толпы тупых качков наполнил комнату. — Да пошли вы к черту, мудилы! — брыкался худенький белоснежный мальчик, пинаясь ярко-розовыми кедами. Он попал самому ближнему поддых, оставляя пыльный след на белоснежной рубашке. — Ну все, мне надоел этот цирк. Держите его, ребята. — злым тоном проговорил он, расстегивая ремень брюк. Он схватил Феликса за талию, — Сейчас развлечемся! — Не боишься за сохранность пиписи? — лезвие блеснуло ртутью в лунном серебре. Хенджин молниеносно приставил «Эмму» к плотной шее нападавшего, тихо подкравшись сзади, — Руки убрал, огузок, иначе друзья будут любоваться твоими кишками на зеркале. Спортсмена пробило на холодный пот. — Х-Хенджин! Так ты здесь, дружище! — голос здоровяка дрожал от страха. Все знали, что Хван не шутит, — Что ж ты молчал-то, хе-хе? Мы бы тебя даже не беспокоили! — он знаком показал, чтобы сокомандники отпустили руки веснушчатого и приобнял того за хрупкие плечи. — Ты меня не понял. — голос Хенджина срывался на рык, — Этот пацан — мой. А ты знаешь не понаслышке, что я не люблю делиться. Обидчик резко отдернул руки от Феликса и вместе со своими друзьями попятился к выходу. — Понял-понял! Не мешаем, наслаждайся вечером, друг! — он нервно захихикал и уперся широкой спиной в деревянную дверь. Хенджин топнул ногой в лакированной туфле, отчего огромные спортсмены-качки разбежались как, напуганные коты. Феликс тоже напрягся. Он отошел немного вглубь комнаты, поправляя спущенный красный галстук в белую полоску и темно-синий пиджак с эмблемой школы. Хенджин только сейчас заметил, что он все еще в школьной форме. Феликс дернулся, когда Хенджин начал двигаться в его сторону. — Блять, сигарету выронил, — выругался он, опускаясь перед Феликсом на колено и поднимая затухший бычок, — Что ж за напасть-то, сука… Он поднял взгляд на белоснежного мальчика с запахом ежевики. — Чего ты дергаешься, Феечка? Не трону я тебя, нужен ты мне больно. — он поднялся и направился к выходу из туалета, — И вообще… Я по девушкам. — Не знает, зачем соврал. Наверное, чтобы успокоить сердце, проламывающее грудную клетку. Он поплелся по освещенному коридору, понимая, что в какой-то момент звук шагов удвоился. Феликс молча плелся следом. Хенджин резко остановился и почувствовал, как парнишка врезался в спину. — Хочешь покажу крутое место? — Не знает зачем спросил. Наверное, чтобы побыть с ним еще немного. Феликс немного отскочил и активно закивал. Хенджин покрутил на пальце связку ключей и отщелкнул замок на люке в потолке, запуская Феликса на крышу спортзала. — Откуда у тебя ключи от крыши? — изумился парнишка. Он раскинул руки в стороны и закружился под звездным небом. — Надо просто уметь дружить с уборщиками и охранниками. — ехидно усмехнулся Хенджин, подходя к бортику и опираясь на него спиной. Он снова закурил, наблюдая за этим искренним ребенком, наслаждавшимся теплой майской ночью. Шоколадные глаза рассыпались огненными искорками. Веснушки на щеках сияли ярче звезд на темно-синем покрывале ночного неба. Его любило солнце. Хенджин не понял, в какой момент поймал себя на мысли, что любуется Феликсом. Он отвернулся, одергивая себя от всех пошлых мыслей. Феликс хохотал, пока не прилепился к бортику рядом. — Ой, а что за сигареты у тебя? Дай попробовать! — хохотнул Феликс, хватая чужое запястье без разрешения. Хенджина пробило током. Посетило противное колючее чувство дежавю. Феликс притянул руку Хенджина с сигаретой в пальцах к своим пухлым губам цвета малины и глубоко затянулся, заправляя за ухо белоснежные волосы, свисавшие до лопаток. Какие же у него длинные ресницы! А под глазом веснушка в форме сердца! Хенджину скрутило живот от подступивших воспоминаний. Феликс громко закашлялася, отхаркивая тяжелый горький дым. — Гадость какая! Как ты их куришь? Вот у Минхо сигареты всегда вкусные, вишневые. — Феликс вытащил язык, пытаясь сплюнуть этот ужасный вкус. Хенджин засмеялся и легонько щелкнул его по носу. — Слишком маленький еще, не дорос до моих сигарет. Феликс скрестил руки на груди и обиженно выпятил нижнюю губу, продолжая наблюдать, как уменьшается белая сигарета. Долго обижаться он не смог. — Дай еще! Я не распробовал! — он оборвал руку Хенджина на пути ко рту. Их лица оказались близко, слишком близко, слишком знакомо. Черные зрачки встретились с шоколадными. Посыпались искры боли. Хенджину было нечем дышать. Казалось, вот он, прямо здесь, схватить и целовать (обнять и плакать)! — Ты так близко ко мне не придвигайся, малой, — Хенджин многозначительно посмотрел на губы парня и закусил свою нижнюю, — Насчет девушек могу и передумать. — он отвернулся, мимолетно вставляя остаток сигареты в малиновые губы. Сердце трепетало, — Докуривай эту, я возьму новую. Феликс не понял того, что произошло секунду назад. Что-то екнуло в груди, но он принял это за страх. Хенджин был огромен по сравнению с ним. Да, Ликс тоже был в неплохой форме, но этот парень был ему не по зубам. «Это Хенджин, успокойся.» — приказал он колотящемуся сердцу, — «Он не станет обижать или приставать, мы же друзья, не надо его бояться.» — внутренне обманул себя белоснежный мальчик, потирая красные горевшие уши. Он затянулся остатком сигареты до самого фильтра, а потом щелчком выбросил куда-то вниз. Судьба либо обожала Феликса, либо искренне ненавидела, потому что бычок упал на голову тому самому футболисту, который мечтал надругаться над ним полчаса назад. Феликс сразу испуганно присел, прячась за бортиком крыши, а Хенджин начал хохотать, с притворной лаской помахав ладонью испуганному спортсмену-насильнику. Выпускной прошел отлично (без Ведьмы). *** Так, Хенджин с Феликсом стали друзьями. Наверное, даже лучшими, но Хенджин боялся этого слова, потому что сердце заходилось каждый раз, когда Феликс залезал к нему на крышу или дерево, когда нагонял на скейте или подсаживался в их с Ведьмой забегаловке. Хенджин не мог себе простить, что так быстро влюбился после ее смерти. Он обещал себе больше никогда не любить, молотил своих жмуриков все сильнее, пока вместо органов не оставалась кровяная каша. А все же правильно говорят: «Никогда не говори «никогда» (никогда не говори «навсегда»). Даже спустя три года, Хенджин не мог себе простить ее смерть. Он иногда полосовал свои руки «Хенджином» (братом «Эммы», обклеенным феями, бабочками и звездами), чтобы не было так больно. Он получал за это от Феликса и АйЭна с Чонином, но перестать не мог. Тоже своего рода кайф. Хенджин сидел в маленькой захламленной квартирке на синем тканевом диване и курил шоколадный «Chapman» (Феликсу нравились эти сигареты). Та злополучная пачка «Marlboro Gold» так и валялась у Хенджина дома без четырех сигарет внутри. Прошлое нахлынуло неприятными воспоминаниями, но их поглотило голодное чувство «плевать». Сил плакать уже давно не было. Слезы утонули в черном океане безразличия. Ведьмы уже не осталось в нем. Только старые привычки, вбитые ею в блондинистую голову, и «Эмма», оставленная в наследство. Феликс вошел, не включая света, и подпрыгнул, когда услышал как Хенджин шумно выдыхает дым из легких. — Ты все еще здесь, чертяка?! — сразу заверещал он, — Я думал, что уже больше не увижу тебя сегодня, а ты опять как снег на голову! — Хватит кричать, — Хенджин потер виски. Голова почему-то начала болеть, — Я же говорил, что жду тебя. Мы все еще под прикрытием, забыл? Феликс мгновенно заткнулся. Таким недовольным он видел Хенджина очень давно, когда он узнал, что Феликс вырос с Бан Чаном и что очень сильно любит его. Ли не знал, что в этом такого, ведь Крис стал его опорой, отцом, подарил счастливое детство, научил смеяться, поэтому заслуживал океана ежевичной любви и вагона уважения. Да, именно это Феликс вкладывал в свое «люблю» — безграничное признание. Хенджин этого не знал, поэтому всю неделю полосовал себя, чувствуя, что его сердце снова растоптали, но теплые ладони Феликса на щеках собирали его по кусочкам вновь и вновь. Тогда он решил запереть эти чувства глубоко в грудной клетке, оставляя лишь теплые надежды и вечную дружбу. Но Чана стал ненавидеть. Конечно, он его уважал, как лидера, беспрекословно подчинялся, но все никак не мог взять в толк, почему лидер не принимает чувства Феликса. Смотреть на то, как они обнимаются и сюсюкаются было тошнотворно, поэтому Хенджин зачастую отворачивался или сваливал сразу после собраний. Очевидно, он видел, как они смотрели друг на друга, конечно, не хотел мешаться под ногами, а прояснять все ртом? Да итак все понятно, чего разъяснять-то. Молчать было больно, говорить еще больнее. Он обещал себе, что никогда так больше не ошибется, как с Ведьмой. Терять любимых он больше не хотел. Только он не понимал, почему же именно он приходит к Феликсу, когда у него истерика, почему Хенджин рядом, когда Феликс смеется и плачет, почему он видит его счастливую улыбку, когда приносит другу подарки и вкусности? Почему не Бан? Этот вопрос навсегда останется загадкой, потому что спрашивать Хенджин не собирался — его не касается. Феликс молча присел рядом и заглянул в черные глаза. — Что с тобой? Хенджин издевательски усмехнулся и вытащил сигарету изо рта. — Все хорошо. — А если подумать? — Ли отставать не собирался. Его самый лучший враг страдал, надо было что-то сделать. — Вспомнил былое, ничего необычного. Феликс протянул понимающее «ааа» и замолчал. — Не поделишься? — Нет. — Я хочу знать! — белоснежный мальчик ударил кулачками по коленке. Выбора не было. Хенджин не мог ему отказать. — Ты знал Ведьму? — Нет. — Тогда нет смысла рассказывать. — он снова затянулся. — Она была моей первой любовью. — Уооо… Ты умеешь любить? — Хенджин взъерошил его волосы, натягивая черную шапку на глаза. — Еще как умею! — горделиво ударил он себя кулаком в грудь, — Сам бы узнал, если бы так не ломался. — Да щас! Мечтай больше, извращенец! — Она тоже так меня звала… — он снова усмехнулся. Феликс застыл, ожидая продолжения. — Она была моей первой во всем. Первой подругой, первой любовью, первой любовницей… — он замолчал, пока воспоминания о ней проносились кинопленкой перед зрачками, — Первой жертвой. Хотя, скорее, это я был ее жертвой. Она заставила меня. В комнате воцарилось молчание. Тяжелое, пропитанное теплым рыжим светом ее волос и хрустом ребер. — А я ведь так ни разу и не навестил ее с похорон… — он задумчиво устремил взгляд в окно, откуда виднелись верхушки зеленых деревьев пустыря, словно пытался разглядеть мраморный камень под теплой осиной. — Так пошли навестим ее? — неожиданно предложил Феликс, — Познакомишь нас. Хочу узнать о тебе и твоем прошлом немного больше. Хенджин повернулся к нему. Глаза расширились от удивления и он даже не заметил, как кольнуло в сердце. — Сейчас? — Ну конечно, а когда еще? Захотелось — сделай. Ты же сам по такому принципу живешь, так чего удивляешься? Хенджин нервно захихикал. Спустя столько лет сходить на могилу к любимой? Еще и с новым объектом обожания? Звучит, как полный бред. Да, Хенджин когда-то жил по такому принципу. Феликс запомнил, надо же. — Тогда пошли по крышам, — до последнего надеялся, что Ликс передумает, — Ведьма любила по ним бегать. Феликс постоял в нерешительности, теребя край черного бомбера, который ему пихнул Бан Чан. — Ты уверен? — Конечно, — Хенджин уже вылез из окна наполовину, цепляясь крепкими руками за решетки этажом выше, — А что, боишься, феечка? — усмехнулся он. — Ага, сто раз! — выплюнул Ли, тоже приближаясь к окну и беспокойно выглядывая вниз. С третьего этажа падать будет больно. Хенджин подергал за решетки, убеждаясь в их надежности, пару раз подтянулся, разогреваясь. — Ну все, я готов, забирайся, принцесса. Феликс опешил. — Куда? — Ко мне на шею, конечно! Потащу тебя, как коала-мама своего ребятенка. Феликс еще с полминуты потоптался на месте, теребя край бомбера. Хенджин заметил его беспокойство и, смеясь, закатил глаза. — Мы не упадем, даю слово! — Если б только оно чего-то стоило… — пробубнил младший, обвивая руками шею, а ногами талию Хенджина. Он опять рассмеялся. — Поверь мне, малыш, мое слово стоит жизни. Они бежали и бежали. Феликс ловил ртом теплый ночной воздух. Уже короткие волосы разлетались под давлением ветра. Он смешно морщил веснушчатый носик и громко-громко хохотал, перепрыгивая с бетона на бетон. Хенджину тоже хотелось кричать. Он уже не помнил, когда ему было так хорошо, но очевидно, в последний такой раз он тоже был с Феликсом. С этим мальчиком, пахнувшим ежевикой и мимолетным детством, с малиновыми губами и поцелуями солнца на щеках Хенджин отдыхал. По-настоящему. Он абстрагировался от своего мудацкого быта, где нужно было идти в универ, просиживать драгоценную молодость, а потом убивать-убивать-убивать… С Феликсом он переставал быть маньяком, переставал быть «Мясником» и Хван Хенджином. Он был просто собой. Маленьким, слабым, плачущим по любой мелочи, утаивавшим настоящие чувства, но скрывающим это все под маской телохранителя, готового порвать любого за эту белоснежную улыбку и пластырь на веснушчатой щеке. Они остановились на пустыре. Это место совсем не изменилось даже по мнению Феликса. Все тот же ржавый гараж с дырой в крыше, та же площадка, вытоптанная до пыли сотней детских ног, тот же гнилой деревянный сарай, навсегда закрытый огромным ржавым замком. Хенджин смотрел в лес в нерешительности. Он помнил дорогу до того места наизусть. Даже с закрытыми глазами он бы дошел туда. Феликс потянул его за рукав кожаной куртки. — Идем? Хенджин глубоко вдохнул, кивнул Феликсу и себе самому и вошел в костлявые объятья майского леса. Темнота выедала глаза вместе с мыслями. Феликс вцепился в руку старшего, чтобы не потеряться. Пару раз споткнулся, поражаясь тому, как Хенджин, словно призрак, проплывал через все препятствия. Наконец, лес выплюнул их из своего колючего цветущего рта. Феликс шумно изумился. Ночью с холма вид был прекрасен. Луна смотрела на них своим серебряным глазом. Ночное небо все усыпано звездами, как покрывало с игольными дырочками. Поле внизу дышало волнами ветра, сгибая травинки одну за другой. Все это казалось каким-то нереальным, не настоящим, как в мультфильмах, но нет — все цвело и пахло свежей травой и теплой ночью. Хенджин уже не поражался этому виду. Хруст костей в ушах заглушал ласковый шепот ветра. Черные глаза снова и снова пробегались по высеченным на мраморе буквам «Эмма Лав». Какая еще «Любовь»? Хенджин не приходил сюда триста лет, а теперь заявился с новым другом, так разве можно? Осина за камнем недовольно скрипнула, словно донося несуществующие мысли несуществующей рыжей лесной нимфы. Феликс, наплевав на напряженные гляделки друга с камнем, присел прямо на заросшую травой могилу и погладил мрамор маленькой ладошкой. — Привет, Эмма! Или тебя все-таки лучше звать Ведьмой? Меня зовут Ли Феликс, я друг Хенджина, мы вместе… — он замешкался, обернулся на Хенджина, с усмешкой наблюдавшего позади, а потом снова вернулся к камню, — …работаем. — Можешь не скрывать от нее, — усмехнулся высокий блондин, — У нас с ней не было секретов. — Тогда, мы с Хенджином вместе, — он наклонился к торцу камня, словно шепча на ухо, — убиваем. Хенджин уже еле сдерживал смех. — Не переживай за него, Эмма, сейчас он в хороших руках. У него много друзей и мы очень о нем заботимся. — Много? — Хенджин уже хохотал вовсю. Осина, кажется, тоже радостно шелестела листвой. Сквозь шепот листьев слышался звонкий девчачий смех. — А что, семь это мало? — Ты уверен, что все в клубе мои друзья? — А разве нет? Мы же все любим тебя, разве общая любовь не делает нас друзьями? — От любви до ненависти — один шаг. — Хван наконец приземлился рядом с Феликсом прямо на мягкую траву, зеленую, как глаза зарытой внутри Ведьмы. Феликс недовольно сморщился, сделав вид, что сердится, но быстро об этом забыл. Они еще долго сидели на той могиле, общаясь то ли с камнем, то ли со сгустком рыже-белого света на одной из веток осины. Наверняка это все было галлюцинацией, выдумкой больного измученного мозга и детской непосредственной фантазии. — Вроде бы все рассказали, — хлопнул себя по коленке Феликс, поднимаясь, — Уже поздно, Эмма, нам пора возвращаться, а то полицейские сторожат нас прямо под окнами. Было приятно познакомиться! Никогда бы не подумал, что с мертвыми так весело общаться! Он в последний раз обернулся на провожающее их небо. Брезжил рассвет, едва раскрывая огненный глаз. И Феликс вошел в объятья леса, шурша ботинками о подгнившую листву. Хенджин тоже встал, не отряхиваясь. Он уже тоже собирался идти, да только рыжий луч с осины держал сердце мертвой хваткой, ожидая объяснений. Хван тяжело вздохнул. Признаваться было тяжело. Особенно в любви, особенно (больше) не ей. — Знаешь, Ведьма, это он привел меня к тебе. Я боялся. Я знал, что ты скучаешь и ждешь, но боялся видеть тебя с тех пор как…убил. — слова вылезали из глотки с трудом. Они резали горло, словно осколки стекла, которого он наелся на ее похоронах. Он постоял еще пару мгновений, запихнув руки в карманы и сжимая там «Эмму», что будто грела ладонь теплым прикосновением веснушчатой руки. — Феликс не плохой парень, скажи? Вы бы с ним подружились, — осина ласково зашелестела листьями будто говоря «Скажи уже чего хотел, чего тянешь?» Хенджин по-доброму печально улыбнулся. Да, она права. — Я люблю его, Ведьма. Он стал моим вторым солнцем. Спасибо тебе за проведенные вместе годы. Я любил тебя всей своей душой, пока она не сгнила. Прощай, Эмма, я отпускаю тебя. Он положил на камень складной нож, обклеенный воспоминаниями и засохшей кровью. На могилу воткнул пачку «Marlboro Gold» без четырех сигарет, которая оказывается, все это время лежала в кармане черных джинсов, и впервые за три года улыбнулся. Нет, не притворно, как каждый день. По-настоящему, как в детстве, легко и свободно. Веснушчатая ладошка отпустила сжатое сердце. Рыжий луч на ветке осины мигнул прощальной искрой и испарился навсегда. Все понимали, что больше никогда сюда не вернутся, что не было никакого луча, что это лишь восходящее солнце отражалось в зеленых листьях, так ведь? — Джинни-и-и! — послышался вельветовый баритон откуда-то из чащи. Хенджин кивнул и ушел, вслед за запахом ежевики и мимолетного детства, оставляя мрамор греться в наступающих огненных лучах почти летнего солнца. Близился июнь.