Weakness for the divine

Минги не может перестать пялиться. Он жадно впивается взглядом в высокое, стройное тело, обтянутое черной тканью костюма, в соблазнительные бёдра, плавно двигающиеся в элегантном, но при этом сквозящем силой покачивании. Это похоже на очень дорогую, пропахшую роскошью и богатством ролевую игру, где Юнхо — тот самый начальник, вызывающий своего хрупкого секретаря отрабатывать сверхурочные. Самое постыдное таится в том, что Минги совсем не против, и поэтому он яростно подавляет в себе желание подойти со спины и широко провести раскрытой ладонью по торсу Юнхо, наматывая галстук на кулак и горячо шепча какую-то абсурдную пошлость на ухо. Всё вокруг мелькает разноцветными огнями, оглушающие звуки слишком громкие даже для того, чтобы расслышать то, что надрывно кричит им Хонджун с дальнего края сцены. На скользком полу еле заметными разводами сверкают капли пота вперемешку с разбрызганной водой и потёкшим макияжем, и Минги едва успевает поймать за локоть неловко поскользнувшегося Уёна, ещё мгновение назад призывно вертящего бёдрами прямо у всех на виду. Минги смотрит на него всего несколько секунд и чувствует лишь лёгкую радость — тот любит выделываться, и, по правде сказать, он действительно очень сексуально выглядит, но это никогда не будет заводить Минги так же, как точеный силуэт в тёмной жилетке, стоящий в трёх метрах от него. Юнхо пока что не делает ничего необычного; просто немного загнанно дышит, восстанавливаясь после энергичного танца, а потом встаёт чуть поодаль и суёт левую руку, облаченную в толстую кожаную перчатку, в карман узких брюк. Минги знает эту обманчивую уловку — а ещё знает, что под мешковатой, почти что бесформенной чёрной кожей скрывается его личный фетиш. Эти охуительные пальцы Юнхо. Минги желает лишь о том, чтобы он хотя бы на несколько мгновений снял перчатку и дал полюбоваться его тонкими запястьями с выступающими косточками, по которым стекали струйки пота, его потрясающе длинными пальцами, заключёнными в сверкающие кольца, каждое из которых стоит дороже месячной зарплаты обычного работника какой-нибудь захудалой фирмы Сеула. Юнхо смотрит в ответ; но не решается заглянуть в глаза, а лишь косится исподлобья на неприкрытый торс Минги, на котором красуются яркие чёткие буквы татуировок, а потом скользит по боку, где чёрная кожаная куртка скрывает колючую линию ветвей-проволок. Он любуется мимолётно и не позволяет себе цепляться откровенным, потяжелевшим взглядом надолго, сразу же отводя глаза на других участников, будто пытаясь для самого себя создать иллюзию простой, посредственной заинтересованности. Он старательно скрывается от того, чтобы случайно не пересечься с Минги взглядами, и тот впервые искренне радуется этому: обычно он бесстыдный, развязный и дерзкий, и ему совсем не обязательно уединяться с Юнхо, чтобы ляпнуть какую-нибудь несуразную пошлость прямо посреди разговора только потому, что ему вдруг захотелось сказать это. Он беззастенчивый и настырный лис, которому вечно мало чужого тела, и достаточно лишь усыпить бдительность Юнхо, как он может лапать его каждый раз, когда ему только приспичит, совершенно не обращая внимания на то, где и с кем они находятся. Но стоит только Юнхо сейчас глянуть на него хотя бы один раз, и Минги тут же расплавится, постыдно краснея — потому что даже сейчас Юнхо косится на его грудь так, будто готов одной лишь силой мысли раздеть Минги полностью; он неотрывно смотрит на впалый живот и холодящие кожу цепи на шее если не голодно, то точно разгорячённо, его взгляд взбудораженный и потемневший, и даже отросшая каштановая чёлка не может скрыть томного, прожигающего взора — а потом он снова как ни в чём не бывало обращает своё внимание в сторону зала. И пускай он отворачивается, Минги продолжает таращиться на его фигуру: он залипает на то, как тугая жилетка подчеркивает узкую талию, а высокий ворот рубашки, педантично застёгнутый на все пуговицы, скрывает острый кадык. Юнхо одет в куда более закрытую одежду, чем он сам, но это выглядит намного горячее; Минги уже четвёртый раз чувствует острую необходимость незаметно встряхнуть ногой, чтобы поправить полувозбуждённый член, теснящийся в узких штанах. Юнхо, кажется, немного отвлекается на короткое перебрасывание какими-то фразами с Саном, жарко приспустившим пиджак с голого торса, но Юнхо хоть и опускает взгляд на его накачанное, пышущее терпким запалом и энергией тело, но выглядит весьма скучающим; его лицо выражает успокоительную для слегка ревнивого Минги незаинтересованность, и это очень вкусно тешит его самолюбие. Юнхо никогда не смотрит на кого-то другого так же, как на Минги: платонически восхищённо или же возбуждающе сексуально. Сан активно кивает и потом, откинув мешающие волосы, даже отдалённо не напоминающие недавнюю укладку, отходит на другой край сцены. Юнхо, набирая воздух в лёгкие, хочет что-то крикнуть в зал, но его вдруг случайно перебивает Сонхва, неожиданно взяв высокую ноту в порыве выкинуть что-нибудь эмоциональное. Юнхо совсем не выглядит обиженным — он тут же переключается и начинает обыденно постукивать правой рукой по бедру в такт музыке. Его длинное, фарфоровое предплечье слегка напрягается, и Минги видит, как закатанная до локтя рубашка пережимает вздувшиеся вены; это выглядит так притягательно, что в голове закрепляется чёткая уверенность — он во что бы то ни стало откопает превью фотографий Юнхо и будет ещё долго рассматривать их, стараясь запечатлеть в памяти каждый кадр. И это не кажется ему чем-то позорным или слишком подростковым — потому что Юнхо никогда не бывает много, и если бы Минги предоставилась возможность попросить самого великого художника написать любую картину, то это несомненно был бы портрет Юнхо. Юнхо вдруг резко, неожиданно дёргается, едва заметно подпрыгнув, и Минги смотрит, смотрит, смотрит: как цепочки, небрежно свешенные прямо поверх рубашки и жилета, стукаются друг об друга с тихим звоном. Как на груди соблазнительно звякают два тонких, инкрустированных мерцающими бриллиантами креста — серьёзно, кто придумал нацепить это на Юнхо и даже не побеспокоился о психическом здоровье Минги, которому, очевидно, придётся титаническими усилиями сдерживать всё напитывающее его тело сексуальное желание просто завалить Юнхо на любую поверхность, а потом страстно объехать его член до искр в глазах и сокрушительного оргазма? Он скользит взглядом по свободной от перчатки руке и нервно сглатывает, когда натыкается на выпирающую косточку кисти, а чуть ниже нее запястье обвивает сияющий серебряный браслет, тихонько позвякивающий от каждого движения Юнхо. Дальше тонкими линиями по тыльной стороне ладони тянутся рельефные вены, а чуть ниже — именно то, что ещё месяц будет видеться Минги во влажных снах. Вот они. Яркие, сияющие украшения в виде острых, искусно заточенных когтей окольцовывают два его пальца, и это выглядит как настоящее оружие — при каждом движении руки они легко сгибаются в фалангах, превращая пальцы Юнхо в когтистую железную перчатку. Минги усиленно пытается не думать о том, что эти пальцы могут вытворять с ним, когда у Юнхо появляется совершенно отвратительное и блядушно прекрасное желание заставить Минги кончить только от его пальцев внутри. И сейчас они, облачённые в эти железные когти, выглядят особенно вкусно; во рту тут же скапливается слюна, и Минги клянётся, что как только они будут скрыты от чужих глаз, он постыдно упадёт на колени перед Юнхо и призывно выставит язык, лишь бы почувствовать холодящий металлический вкус стали, ощутить тонкие пальцы, проникающие в его рот, ласково оглаживающие внутреннюю сторону щёк и скользящие дальше, в глотку, чтобы надавить на корень языка совсем мимолётно, но достаточно ощутимо, чтобы у Минги сработал рефлекс. Рефлекс захотеть заменить пальцы крупной потяжелевшей головкой, толкающейся в его горло. Чуть дальше, от сверкающего кольца на безымянном пальце что-то очень странное, но одновременно с этим невероятно привлекательное тянется поперёк костяшек и огибает ладонь, создавая слишком острый, выпирающий торец, и Минги невольно задумывается о том, как тяжело не вспороть этой штуковиной что-нибудь. Он не очень понимает, на что это похоже; в его голове лишь размытые фантазии о кастете или причудливо застывшей жидкой ртути. И то и другое кажется ему до звёзд в глазах эротичным. После недолгого перерыва, словно отведённого лишь для того, чтобы Минги как следует наразглядывал Юнхо с головы до ног, на сцене снова включается оглушительная музыка; шоу продолжается, и Юнхо тут же заметно оживляется. Он, обернувшись на Минги, внезапным движением руки подзывает его к себе, приглашая встать на начальную позицию хореографии. В его глазах на самом дне взволнованно копошатся черти, вырываясь из завораживающего, манящего омута тёмной радужки, и Минги не терпится встретиться с ними лицом к лицу — поэтому он уверенно шагает вперёд, дерзко взлохмачивая волосы. Он знает, что сегодня будет жарко, и пока что его совсем не волнует, как именно; лишь бы достать до всего и сразу. Чёткий стук ритма в наушниках заставляет Минги сосредоточиться, и разгоняющая стремительным потоком кровь эйфория захлёстывает его и погружает в пучину того особого, до боли родного и любимого экстаза. Минги не сдерживается: он скачет по всей площадке, выкрикивая первые попавшиеся звуки, пришедшие на ум, агрессивно скалит зубы и откидывает голову, буквально рыча в микрофон. Он знает — на него направлены десятки камер, и они успеют множество раз запечатлеть его в этом диком, хаотичном и разрывающем все шаблоны состоянии, но Минги ни о чём не жалеет — лишь показушно высовывает язык, оттягивая массивные цепи на своей шее и ещё больше оголяя исчерченный тёмными линиями торс. Когда его партия заканчивается, он отходит чуть подальше и ищет глазами Юнхо. Тот, в два прыжка приблизившись к краю сцены, мгновенно подхватывает безумный ритм танца, притягивая всё внимание лишь к себе. Через несколько мгновений и он, повторяя за Минги, призывно качает бёдрами в своевольном жесте энергии, а потом входит в раж: его резкие движения грудью так же, как и обычно, крупными и сильными волнами проходятся по всему телу, и жилетка на спине опасно натягивается, когда он, отчаянно взяв высокую ноту, откидывается назад. Его глаза зажмурены — потом наверняка останутся следы от теней на веках — а руки оказываются так крепко сжаты, что стальные мышцы на запястьях проступают ярким, вызывающим знаком силы. В голове Минги стремительно проносится удивление, как Юнхо может терпеть боль, с которой железные украшения впиваются в кожу его ладоней, а вслед за этим его окатывает новая волна восхищения вперемешку с возбуждающей мелкой дрожью по всему телу. А спустя мгновение ему кажется, что он умирает где-то внутри: Юнхо, прогнувшись, складывает когтистые пальцы в виде пистолета, замирает всего на секунду, а потом вдруг резко смотрит Минги в глаза и вскидывает руку вверх, словно стреляя в него. Звонко, до дрожи в коленях вкусно металлические когти ударяются друг об друга, выбивая из легких Минги весь воздух. Звук выходит настолько громким, что даже микрофон около чужих губ ловит отдалённое звяканье стали. Он выглядит жарким: солёные капли пота стекают по линии челюсти, волосы намокают и спутываются, когда Юнхо запускает в них руку и застревает огромным серебряным крестом, болтающимся на браслете. Даже так он не останавливается в танце и неосознанно, с бушующей во всём его сердце властью и силой хватает когтистой рукой воздух. На его запястье проступают вены, пальцы слегка подрагивают от напряжения, а потом Юнхо опускает ладонь на ногу и так по-блядски проводит ею по внутренней части бедра, что становится совсем невозможно сдерживаться — Минги чувствует, как твердеет с каждой секундой. И нет, сейчас ему вовсе не стыдно за то, что он возбуждается прямо на сцене. Чужой образ божественен и порочен одновременно: на шее разбалтывается галстук, неряшливо выбившийся из жилетки, которая плотно, обтягивающе прилегает к телу, и Минги кажется, что он видит рельефный пресс даже сквозь два слоя ткани. Чуть ниже, где рука в кожаной перчатке всё ещё опирается на бедро, открыто, с явным возбуждением выпирает член — он выразительно натягивает ширинку строгих брюк, и Минги чуть ли не рычит от желания. Ему всё равно, что он хочет сделать с Юнхо прямо сейчас; отчаянно, просяще лечь под него, без стеснения разводя ноги, и накрыть языком чужие пальцы, лишь бы поскорее вымолить хотя бы одно прикосновение, или же самому взобраться на его сильные, манящие бёдра и с горящим пламенем в глазах оседлать его, проезжаясь задницей прямо по члену. Разум тут же затмевают мысли о том, как Юнхо, откидывая голову, наверняка бы привычно положил свои руки на его талию, сжимая оголенные бока. Дальше Минги ничего не запоминает: перед его глазами ещё стоит образ Юнхо, и всё, что происходит после, мало его заботит. Безумная, подстёгивающая эйфория ударяет в голову, и Минги совершенно не помнит, как носится за сценой после выступления, небережливо шаркая дорогими туфлями об асфальт, как теряет половину колец, слетевших с его напряженных пальцев с яркими, вызывающе накрашенными ногтями. Он не замечает, как случайно обливается водой из бутылки, и она мокрыми дорожками стекает по его голой груди, а потом скрывается под громоздким брендовым ремнём на штанах. Минги даже не видит голодного, бездумно облизывающегося Юнхо, впившегося взглядом в его плоский живот и влажный торс с твёрдыми тёмными сосками, постоянно трущимися о жёсткую ткань кожаной куртки. Осознание приходит только тогда, когда его пылко прижимают к стенке; Минги поворачивается и тут же натыкается взглядом на такого Юнхо, которого он любил до туго скручивающегося узла внизу живота. — Юно-я, — жарко выпаливает Минги, тут же прижимаясь ближе. Чужого тела вокруг становится слишком много, и он не знает, куда сначала податься, поэтому делает всё и сразу: его губы тут же находят кусочек не скрытой под мятой рубашкой шеи, и Минги чувственно прижимается к нему, стараясь впитать в себя солоноватый вкус влажной кожи и жаркий, необходимый ему аромат Юнхо, пока его руки обвиваются вокруг чужих широких плеч, требуя большего контакта. Юнхо нисколько не сопротивляется: он вжимает Минги в стену, слегка приподнимает его, наваливаясь всем телом, и касается — гладит жадно, руками стягивая осточертевшую куртку, и ему наконец удаётся дорваться до желанной груди; Юнхо нежно проводит подушечками пальцев по торсу, а затем грубо, садняще царапает сосок стальным когтем — Минги не сдерживает высокий скулёж и крупно содрогается в чужих руках. Бёдра инстинктивно толкаются вперёд в попытке притереться к чужому возбуждению, но Юнхо держит его крепко, не давая и шанса двинуться. — Юно-я… — Минги чувствует, как начинает активно течь, стоит только холодному металлу пройтись по его впалому животу, неумолимо скользившему вниз, к ремню брюк, — обещай, что возьмёшь меня, блять, сразу же, как мы вернёмся в номер. Его дыхание сбитое, а взгляд совсем нуждающийся, и Юнхо смотрит на него в ответ; что-то безудержно дикое с вызовом сгущается вокруг его зрачков, а потом сталкивается с мягкой, обволакивающей любовью, ватными облаками плавающей в его глазах. Минги до безумия сильно нравится это сочетание — и когда Юнхо молча кивает, запечатывая своё обещание в быстром смазанном поцелуе, ему становится в разы тяжелее снова собирать себя по кусочкам и долго, томительно ожидать момента, когда за ними закроется дверь отеля. И этот момент наступает; они вваливаются в комнату, рвано и торопливо целуясь, будто несуразные подростки, спешащие перепихнуться в ближайшей кабинке туалета. Минги находит эти мысли довольно омрачающими, поэтому умело затормаживает их обоих, перенося вес на дверь, к которой его прижимают. — Юно-я, ты видел, черт возьми, что на тебе сегодня было надето? — грудь Минги тяжело поднимается, пока он пытается одновременно восстановить дыхание после мокрого поцелуя и наконец-таки сбросить полузастёгнутую жилетку. Его руки подрагивают от нетерпения, и в итоге Юнхо сам принимается за надоедливую застёжку, в две секунды расправляясь с ней. Одежда так и остаётся валяться на полу, и Минги, завороженно наблюдающий за тем, как Юнхо расстёгивает давящую ширинку на своих брюках, стремится податься вниз, на колени, чтобы жадно припасть губами к ярко прорисовывающемуся очертанию члена. Однако у Юнхо явно другое мнение: он, схватив тонкими пальцами подбородок Минги, не даёт ему спуститься, а лишь вклинивает колено между чужих ног, напористо надавливая, чтобы всем бедром почувствовать лёгкую дрожь, проходящуюся по телу Минги. — Нет, Минки-я, в этот раз я сам хочу попробовать тебя, — шёпот разбивает его вдребезги, и противиться Юнхо становится практически невозможным. Да и никто не хочет; перед ним возникает лишь сумбурное желание если не подчиняться полностью, то хотя бы потакать во всём, что доставит Юнхо как можно больше удовольствия. Он неожиданно хватает Минги за светлые плечи и тянет вглубь комнаты, на кровать. Они оба скучали: по этому воодушевляющему ощущению, когда остаётся один воздух на двоих, когда он еле успевает попасть в лёгкие в перерывах между поцелуями, оседая сладким дымом где-то внизу. И Минги соврёт, если скажет, что не думал об этих горячих губах, что сейчас подобно плавленному золоту стекают по шее, спускаясь всё ниже, к исчерченной татуировками груди. — Твой образ сегодня… — бурчит Юнхо, нехотя отрываясь от белоснежной кожи, на которой пудрово-розовым отсвечивают пока что немногочисленные следы от зубов. — Я думал, что не смирюсь и завалю тебя прямо там. — Что, я правда круто выглядел? — с ухмылкой, но при этом неподдельно восхищённо уточняет Минги. — Ты и обычно самый горячий, кого я когда-либо видел, а сегодня — особенно сильно, — Юнхо покусывает его за сосок, тут же зализывая, — и эта открытая грудь… Прошу, просто ходи так всегда. Минги едва слышно смееётся, привычно закидывая свои руки на плечи; чужая рубашка немного мешается, но он не может найти в себе силы отодвинуться и как следует снять её, поэтому лишь предпринимает жалкую попытку потеребить ещё одну пуговицу, которая, как и ожидалось, не поддаётся трясущимся пальцам. — У тебя была такая сильная энергетика, — продолжает Юнхо, нисколько не отвлекаясь от своего увлекательного занятия по вылизыванию чужой шеи, — даже дышать было трудно. — Ну-ну, Юнхо, ты упускаешь главный гвоздь программы, — хитро отвечает Минги, облизывая губы и опуская томный взгляд на тонкие пальцы, оглаживающие его живот, — куда ты дел эти гребанные когти? Юнхо несдержанно смеётся, обводя пальцами нежную кожу щёк и поглаживая где-то за ухом, будто стараясь утешить. — Я знал, что они придутся тебе по вкусу, — теперь они словно поменялись местами, и Юнхо на несколько секунд чувствует себя королём ситуации, кидая ехидные взгляды-молнии. — Ты просто не представляешь, сколько раз я думал об этом, — Минги хочет как можно скорее смазать эту улыбку с лица Юнхо, поэтому не находит мести лучше, чем начать болюче кусаться за нижнюю губу, — и сегодня я особенно сильно хочу именно твои пальцы. Юнхо совсем не выглядит удивлённым — кажется, он уже знал всё с самого начала, как только поймал на себе первый голодный взгляд ещё несколько часов назад. Поэтому он, лишь слегка отодвинувшись, с напускной холодностью в голосе произносит: — Перевернись, сними наконец свои невозможные штаны и откройся мне, — Юнхо никогда не называл какие-то пошлые вещи своими именами ровно до тех пор, пока у него не заканчивалась на это выдержка, и он в полуосознанном состоянии не бредил о святом храме чужого тела. Минги это невероятно смешит, но он отлично понимает его — когда уже вот-вот готов кончить, никакие рамки стеснения не способны заставить сдержаться. Он послушно поворачивается, выпутываясь из узких брюк, и встаёт в коленно-локтевую совсем рядом с Юнхо; ещё немного, и он бы залез на него целиком. Краем глаза Минги замечает, как надулись венки, тянущиеся к полуобнаженному паху, находящемуся совсем близко с его бёдрами, и это не может не вызывать зудящее желание полностью переключиться на чужой член, но он помнит — Юнхо сказал, что хочет сегодня сделать всё сам, и Минги соглашается покорно ему не мешать. — Давай, малыш, прогнись немного, я же знаю, какой ты у меня молодец, — сладко начинает Юнхо, щёлкая непонятно откуда появившейся смазкой. Минги принюхивается — черника. Его любимое. И несмотря на теснящееся в груди желание, он вдруг чувствует непривычный холод; именно поэтому Минги не очень любил эту позу, из-за которой он не только не видел Юнхо, но и никак не мог дотянуться до него, быть рядом, прижаться губами в секундном всплеске нежности или просто забавно потереться о него щекой, как он любил делать совершенно независимо от того, лежали ли они в полудрёме или страстно занимались сексом. — Юно-я, — выходит немного жалобно, и Минги тут же старается подстроить голос так, чтобы он не звучал слишком разочарованно, — стой, подожди. — Тебе неудобно? — спрашивает обыденно, но за все года, прожитые бок о бок, Минги без труда различает беспокойно-заботливые нотки в чужом низком голосе. — Нет, но ты можешь сначала, ну, просто прижаться? Я хочу чувствовать тебя. Юнхо хочется умилённо рассмеяться от того, насколько его тактильный Минги каждый раз оказывается зависим от простых касаний и чувства тепла рядом, но он боится, что его могут неправильно понять; Минги всегда ругается громко, с кучей ругательств и непонятных злых звуков, больше похожих на рычание, но обижается совсем по-другому — молча, закрыто, с навернувшимися нежеланными им самим слезами и колющей занозой в сердце. И даже если сейчас это будет вовсе несерьёзно, Юнхо уверен — это заденет Минги. Он молчит и лишь ласково, в утешение проводит ладонью от шеи и дальше, вдоль позвоночника, останавливаясь у самой поясницы, гладит мягкую кожу. Он понимает все чужие чувства и потребности с первого раза: за столько ночей, проведённых вместе, он мастерски научился распознавать всё, что необходимо Минги, и любая чужая привычка для него уже не была каким-то удивительным открытием — он давно выучил их все наизусть. Поэтому Юнхо, кое-как расстегнув рубашку, но оставив ее болтаться где-то в районе плеч, нежно спускается поцелуями по лопаткам, а потом и вовсе накрывает чужое тело своим, давая почувствовать родное тепло. Он знает, что Минги не будет жаловаться на то, что он может оказаться тяжёлым — сейчас ему это действительно необходимо. — Так лучше, малыш? Я могу? — спустя время осторожно спрашивает Юнхо, поглаживая ещё чистой, не испачканной смазкой рукой напряженную поясницу, спускаясь ниже и несильно обхватывая пальцами ягодицу. Минги кивает и на всякий случай заранее хватается за подушку — скоро, когда он привыкнет и расслабится, она будет его единственным спасением от того сокрушительного уничтожения, которое будут вытворять с ним чужие пальцы. Юнхо помогает ему: нанеся ещё немного смазки на ладонь, он сначала легко поглаживает член, едва ощутимо сжимая в кулаке головку, чтобы не сделать Минги слишком чувствительным раньше времени, и только потом аккуратно, неторопливыми движениями пробирается дальше, к небольшой дырочке. Минги вовсе не чувствует себя уязвимым — он знает, что сейчас привычный холод коснётся его кожи, но потом умелые касания ласковых рук Юнхо позволят ему отпустить себя. Так и происходит: ещё полминуты поёрзав коленями на простынях, Минги одобрительно качает головой. — Меня забавляет то, что ты всегда так трясёшься надо мной и моим комфортом, когда мы в этой позе, — хмыкает Минги, — мне просто не нравится ощущение, что тебя как будто стало меньше. Давай посмелее сейчас, ладно? В его голосе нет ни крупицы недовольства — он всего лишь хочет показать, что с ним всё в порядке. Юнхо издает какой-то странный, гортанный звук, и тут же откликается на просьбу: — Ты же помнишь, что всегда можешь попросить сменить позу, если что-то не нравится, да? Я не хочу тебя пугать, — Юнхо делает первый глубокий толчок и на пробу оглаживает стеночки пальцем. Минги слишком хорошо знакомы эти чувства; Юнхо почти никогда не давал ему самостоятельно растягивать себя, потому что находил в этом что-то особенно приятное — наверное, это было каким-то особым ритуалом, чтобы сосредоточенно ловить каждый вздох Минги, пытавшегося снова привыкнуть к заполняющему ощущению в себе. Это никогда не было неприятно или больно: даже в самый первый раз, когда Юнхо, неопытный и неловкий, слепо пробовал подготовить Минги кошмарно долго, боясь причинить дискомфорт, он не жаловался — просто чувствовал, что спустя время, когда Юнхо немного освоится управляться с его телом, станет так хорошо, как не приходилось даже мечтать. Минги хмыкает, отгоняя воспоминания, и концентрируется на плавно движущемся пальце внутри: он чувствует, как тугие мышцы плотно обхватывают каждую фалангу, как излишки смазки уже начинают стекать вниз, пачкая его кожу. Юнхо хочется собрать их языком, но он не успевает наклониться — Минги подаётся чуть назад, жалобно вытягивая гласные: — Юно-я, я же сказал, давай смелее, — он оборачивается и призывно вертит бёдрами. Юнхо несдержанно мотает головой и вдруг теряет терпение; без предупреждения добавив второй палец, он без труда находит простату и толкается прямо туда так быстро и ритмично, что Минги беззвучно открывает рот, широко распахнув глаза в удивлении вперемешку с прошибающим удовольствием. Его член, прижатый к животу, тут же дёргается и неожиданно капает крупной каплей смазки на скомканное под Минги одеяло. — Не командуй слишком много, — басит Юнхо, наклоняясь и выдыхая прямо в ухо, — не волнуйся, я хорошо знаю, как моему мальчику будет приятнее всего. Юнхо бесцеремонно быстро распаляет их обоих, и это окатывает Минги волнами всплывающих в памяти чужих образов; как рукава этой же рубашки была плотно закатаны вокруг напряженных предплечий, открывая потрясающий вид на сильные мышцы, и как перед глазами маячили чужие пальцы — если бы Минги попробовал их сейчас, на языке бы непременно осела будоражащая смесь освежающей черники и холодного, металлического вкуса, который оставили после себя когти. Юнхо прижимается теснее и непривычно молчит; обычно Минги завороженно слушает, как тот шумно, загнанно дышит и тяжело сглатывает, стоит только ему сжаться вокруг чужих пальцев и повести бёдрами чуть назад. Если в них обоих плещется что-то спокойно-сладкое, Юнхо привычно бодает носом чужую шею и шепчет в шёлковую кожу разные глупые нежности. Но одновременно с этим Минги нравится, когда его, с головы до ног помеченного следами от зубов, сдавливают в жарких объятиях и сильно, с усердием кусают за ухо, следом выдыхая что-нибудь безбожно непристойное. Стоит только Минги попытаться повернуть голову, чтобы заглянуть назад, как его голову нежно, но при этом напористо вжимают в подушку, всё ещё сжатую в пальцах. Юнхо, дорвавшийся до задней части чужой шеи, теперь так удобно открывшейся перед ним, тут же широко лижет её и кусает чуть сбоку. По-собственнически зарывшись в светлые волосы, он наконец подаёт сигнал: его шелестящее дыхание кажется рваным, будто он, то и дело стреляя взглядом на затягивающую картину того, как его пальцы с лёгкостью исчезают в чужом теле, сдерживается уже с особым усилием воли, чтобы не растерзать Минги прямо сейчас. С каждым толчком воздуха становится всё меньше, и теперь Минги уже не надо сосредоточенно думать о том, что необходимо расслабиться, чтобы Юнхо было легче его растягивать — наоборот, сейчас он то и дело импульсами сжимается только лишь чтобы раззадорить Юнхо ещё больше. Это выходит почти сразу же: вместе с тем, как пальцы начинают проникать глубже и резче, Юнхо приходится отстраниться и измученно поправить болезненный стояк. — Юнхо, ах, блять, давай… — его голос надрывно ломается на чужом имени, а потом скатывается в протяжный стон; чужие пальцы уже не просто растягивают, а буквально трахают его, и от этого хочется попросить прикоснуться к своему члену, но он не может правильно сформулировать мысль — сознание плывёт только от факта, что эти самые тонкие, узловатые пальцы с аккуратно подстриженными ногтями, острыми выделяющимися костяшками и крупными венами, выступающими под бархатной медовой кожей, сейчас проникают глубоко в него, волнами распространяя по телу топкое удовольствие. — Что такое, Минки-я? Тебе недостаточно? — Юнхо говорит чертовки мало по сравнению с тем, как он охотно болтает в другие ночи, и это даже начинает раздражать. — Юно-я, не молчи, — тянет Минги; он не может представить, что конкретно хочет сказать, но сейчас ему просто надо позвать Юнхо по имени, приторно перекатывая гласные на языке. — Просишь сказать что-нибудь? — обманчиво спокойно отвечает Юнхо, но его выдержка уже очевидно трескается. — Как насчёт того, чтобы обсудить то, как сильно я хотел тебя трахнуть после шоу? Минги протяжно стонет, но не находит ответа; он чувствует, что Юнхо собирается с мыслями, перебирая в памяти явно накрепко засевшие воспоминания. — Мы начнём с того, что ты смотришься ебаным демоном, когда полностью обтянут чёрной кожей той куртки, а твоя задница при этом выглядит так вкусно, что постоянно перетягивает на себя всё внимание, — Юнхо показательно сжимает свободной рукой его ягодицу, и Минги чувствует приятное жжение на месте грубоватого касания, — затем продолжим тем, как эти огромные цепи звенели на твоей шее, пока ты бешено скакал и отказывался реагировать на любые слова Хонджуна. А ещё тем, как твои длинные волосы красиво развевались, когда ты бегал, раскинув руки и показав половине мира свою грудь. Юнхо давит на поясницу Минги, заставляя прогнуться, а затем кусает появившиеся ямочки; от избытка чувств ему кружит голову, и под кожей чешется непреодолимое желание выкинуть что-нибудь подобное. — Тебе безумно идут светлые отросшие волосы, ты выглядишь так волшебно с ними, — Юнхо вдруг сглатывает, — а ещё я, блять, не могу спокойно реагировать на эти татуировки. Юнхо очень, очень сильно хочет прямо сейчас увидеть их: то, как правый бок Минги обвивают переплетающиеся терновые ветви, а чуть выше, во всю грудь красуется огромная смолисто-чёрная надпись, будто небрежно начерченная толстой кистью для туши, выглядит слишком прекрасно. Юнхо мысленно радуется, что может без страха провести языком по тёмным молниям на шее, и они не сотрутся ни от обилия слюны или пота, ни от укусов острых клыков. — Юнхо, не тяни… — Минги жадно вслушивается во всю похвалу, но ему откровенно надоедает так долго чувствовать в себе лишь два пальца. Он не выдерживает — ему чертовки мало, но он слишком разбит, чтобы прямо сейчас сказать хотя бы слово, поэтому просто долго, недовольно мычит в подушки и тянется назад. Он перехватывает чужую руку и бесцеремонно, с силой толкает её глубже в себя, сразу же снова попадая по простате. Юнхо не теряется и ласково потирает ее — Минги прошибает током, он подбрасывает бёдра и чуть не кончает прямо сейчас — только собственная рука, вовремя пережимающая основания члена, останавливает белесые капли спермы, часть которых уже почти капала на простынь. — Тише-тише, малыш, не так быстро, — довольно мурчит приглушенный голос Юнхо, — просто наслаждайся и не торопись, если хочешь, чтобы тебе как можно дольше было приятно. Он шепчет последние слова, а после сразу же наклоняется и припадает мокрым языком к боковой части шеи Минги, прямо там, где чувствуется чужой частый пульс. Он ненадолго поднимается выше, покусывая ухо, а потом широко лижет дальше, проводя по позвонкам и утыкаясь носом в сгиб шеи — его дыхание тяжелое и глубокое, и Минги чувствует, как горячий, с выступающими венками и крупной, тяжелой и влажной головкой член упирается ему в бедро. Он не успевает подумать о том, как же хорошо было бы почувствовать этот член в себе — милостивый демон Юнхо вдруг добавляет третий палец, волнообразными движениями проникая глубже. Минги ощутимо содрогается — его тело уже не пытается вытолкнуть пальцы, когда он чувствует увеличивающийся объем, но ощущение заполненности не позволяет ему расслабиться — он натягивается, как тонкая струна, которая вот-вот лопнет, и ненадолго задерживает дыхание. — Сон Минги, ты знал, что у тебя охуенная спина? — тяжело выпаливает Юнхо, надавливая ладонью между лопаток, — все эти родинки, сильные плечи, блять, ты такой невероятный. Минги не может трезво воспринимать собственное полное имя, которое тягучим сиропом скользит по воздуху, потому что Юнхо почти никогда не называет его сраным Сон Минги — боже, как же у него стоит. Юнхо буквально ложится на горячее тело снизу, не переставая двигать пальцами, иногда останавливаясь, чтобы дать передышку. Кожа спины от близкого контакта моментально покрывается испариной, и Минги становится в разы сложнее дышать, но тяжесть чужого желанного тела оказывается настолько приятной, что он не высказывает никаких недовольств — лишь откидывает голову на чужое плечо и загнанно дышит на ухо. Юнхо близко — это успокаивает его, и тихий шёпот добавляет неприкрытой, уточненной интимности: — Минки, ты так прекрасен, не переставай быть таким, — Юнхо целует его висок после каждой фразы, — твои потрясающие подрагивающие бёдра, твой бархатный голос, твои сильные руки и восхитительный член… Юнхо замолкает, потому что чувственно, с особым вниманием вслушивается в неожиданный вскрик Минги, когда он касается его члена, игриво, с оттяжкой проходясь по всей длине большой горячей ладонью. На пальцах остаётся природная смазка, и Юнхо беззастенчиво слизывает ее прямо под размытым, поплывшим взглядом Минги. Он чувственно проводит языком по каждой фаланге, втягивая все пальцы ненадолго в рот, и его ладонь становится еще более мокрой и блестящей от обилия слюны. Минги чувствует, что готов потерять сознание прямо сейчас, и единственное, о чем он будет сожалеть — это то, что невозможно будет и дальше ощущать, как Юнхо трахает его, шурша собственной рубашкой сзади, пока будет её снимать, как пальцы, совсем недавно окольцованные этим блядским украшением, продолжат раздвигаться на манер ножниц, упираясь средним в простату и выбивая очередное протяжное мычание — Минги закусывает губу и снова откидывает голову, потому что кислорода оказывается катастрофически мало, и ему кажется, что весь воздух вокруг них оказывается разряженным, зато неимоверно раскаленным и напрочь пропахшим сексом. Впитавшим в себя этот ебаный аромат парфюма Юнхо, от которого Минги ведёт не хуже любого наркотика. Минги и правда зависим от него — Юнхо умело этим пользуется, привязывая к себе еще сильнее. Минги так хорошо, что даже плохо; он рассыпается в тот же момент, когда Юнхо, отлично знающий абсолютно все слабые места Минги, без предупреждения и откровенно по-собственнически снова кусает его в заднюю часть шеи. Кожа полыхает — значит, спустя время там точно останется алая метка, которой Минги будет любоваться еще несколько дней, а потом касаться её и вспоминать, как крупно тряслись его руки, сжимающие подушки, как неудобно разъезжались его колени, и Юнхо крепко держал его за поясницу свободной рукой, надавливая на тазовые косточки так, чтобы в паху всё сладко сводило. Ему жарко — любые прикосновения обжигают, поэтому он так и остается быть разложенным на постели. В нем двигаются сразу три длинных, узловатых пальца, которые так хорошо чувствуются мягкими стеночками, и Юнхо сгибает их ровно так, чтобы скользким, пробивающим до дрожи движением попасть по простате именно в тот момент, когда Минги, прогнувшись в пояснице, самостоятельно насадится как можно глубже, лишь бы принять полностью, утонуть в Юнхо и в его блядских пальцах. Жесткая ткань постельного белья натирает соски, и Минги звонко стонет от каждого толчка — потому что его прижатый к животу член задевает скомканное под ним одеяло и пачкает его в смазке — Минги много, обильно течёт крупными блестящими каплями. Его живот и яйца уже полностью влажные, и предэякулят смешивается со смазкой, стекающей с пальцев Юнхо, продолжающих глубоко и чертовски медленно толкаться в него. — Ю… Юно-я, пожалуйста, быстрее, — он рассыпается, когда в него входят до костяшек, и Юнхо становится так много, что Минги кажется, будто безбожно охуенные пальцы заполняют его до краев. Юнхо молчит, но его глаза ярко блестят жарким возбуждением: еще через десяток протяжных, сладких стонов Минги он не выдержит, грубо разведёт мягкие половинки, на несколько секунд притрётся каменным членом ко входу, а затем быстро, в один заполняющий, выбивающий из легких весь воздух толчок войдет в него до упора, насадив на себя полностью. Но Юнхо сдерживается; Минги уже почти готов кончить лишь от одних пальцев, и он принимает решение довести его до края прямо так — чувствует, что тот не продержится долго. Юнхо опускает руку на чужой член, проходится по нему всей ладонью и ловит смешанное со стоном ругательство, слетевшее с чужих раскрасневшихся губ. Юнхо сжимает в мокром кулаке сверхчувствительную головку, и Минги тут же взвывает; надломленный, хриплый голос отражается от стен и волшебной мелодией достигает Юнхо, который не смеет помешать его голосу — он безумно любит, когда Минги громкий, податливый, тянувшийся к нему руками и жадно просящий. Ему не требуется много времени; стоит только короткими и быстрыми движениями потереть большим пальцем уздечку, ногтём задевая мокрую дырочку уретры, как Минги скатывается в неразборчивый скулёж и с чужим именем на губах протяжно кончает, содрогаясь всем телом. Он чувствует себя выжатым и уничтоженным, когда Юнхо аккуратно переворачивает его на спину и вытаскивает из-под его поясницы залитое спермой одеяло. — Ты слишком долго растягивал меня, — обиженно стонет Минги, когда Юнхо прижимается к нему в мимолётных нежных объятиях. — Ты сам сказал, что хочешь мои пальцы, — Юнхо совсем не чувствует вины, и несмотря на разгоняющее кровь желание, он заметно успокаивается, стоит только Минги ласково податься навстречу, блуждая в приятной неге. — Ты всё ещё возбуждён, — он хоть и не торопится тянуться к напряженному и наверняка колом стоящему члену, но не может оставить это без внимания; Юнхо выглядит очаровательно растрёпанным, и у Минги бесстыдно греет душу то, что только он может не просто видеть, но ещё и довести Юнхо до такого состояния. — Сначала отдохни немного, ты же после оргазма ужасно чувствительный, — заботится, хлопочет над ним Юнхо, — как ты хочешь сегодня? Нежно или грубо? Минги всерьёз задумывается; перед глазами всё ещё сияют звёздочки эйфории от пережитой разрядки, но он чувствует, что всего лишь несколько слов грязной похвалы, сорвавшихся с губ Юнхо, снова сделают его болезненно твёрдым, и потом уже будет явно не до нежностей. — Наверное, и так, и так, — мурлычет Минги, но вдруг его лицо становится чуть более серьёзным, — скажи, насколько сильно хочешь кончить, и если тебе тяжело, мы не будем тянуть слишком долго. Вот так легко — забота Минги всегда была, есть и будет простой и прямолинейной, но от этого она не перестаёт быть щемяще приятной, и Юнхо тепло улыбается, выдыхая близко-близко к его лицу: — Всё в порядке, малыш, — он всё-таки не выдерживает и мимолётно клюёт его в пухлые губы, — мы не будем сильно торопиться. — Ты и так уже не спешил, пока растягивал меня, — будто бы скучающе вздыхает Минги. Впрочем, он совсем не выглядит недовольным; его внутренний похотливый фетишист, слегка помешанный на чужих руках, довольно урчит где-то внизу рёбер. — Тебе явно полюбилось кончать лишь от моих пальцев, — горячим шёпотом опаляет ухо, — ты выглядишь таким сладким, когда тебя накрывает, ты дрожишь и низко, протяжно стонешь. — Довольствуешься тем, что я разложен перед тобой? — ухмыляется Минги и подаётся ближе; ожидаемо, Юнхо и правда очень горячий. — Довольствуюсь тем, что только подо мной ты можешь так скулить, — хрипит, снова спускаясь укусами на шею. Минги чувствует, как его кожа становится покрасневшей, но нисколько не сопротивляется — раз Юнхо терпел и так сладко его растягивал по одной лишь прихоти Минги, то теперь и он искренне хочет дать ему вдоволь наиграться с собственным телом. Юнхо отстраняется, чтобы нетерпеливо стащить со своих стройных ног надоедливые штаны, и несдержанно выдыхает, когда пережатый член наконец освобождается от давящей одежды. Минги смотрит завороженно, вглядывается так, будто видит первый раз: длинный, истекающий смазкой член оказывается слишком напряжённо прижатым к животу — он удивляется, как у Юнхо каждый раз находится столько выдержки на такие долгие игры. — Пахнешь теплом и черникой, — замечает Юнхо, когда снова припадает к торсу, — мне очень нравится. Минги не отвечает: он, незаметно помогая себе рукой, снова чувствует приближающееся возбуждение, уже начинавшее стучать по вискам гулким ритмом собственного сердца, и уже сам притягивает чужие бёдра поближе. — Ты точно готов, Минки-я? Не думай о том, что я не выдержу ещё несколько минут, чтобы ты отдохнул. — Что за жертвоприношения начались? — недовольно цыкает, затыкая Юнхо поцелуем, тут же перерастающим во что-то более мокрое, чем простое касание губ: они сталкиваются языками, не жалея слюны, лижут широко и жадно, пытаясь надышаться друг другом. Юнхо притирается каменным членом между чужих бёдер, и Минги расслаблено выдыхает — он знает, что даже если Юнхо будет на грани, он ни за что не сделает ему больно. Топкое доверие окутывает его сердце, и Минги сцепляет одну руку с чужими пальцами в крепком замке. — Давай, Юно-я, — ласково зовёт Минги; он знает, что тому необходим хотя бы какой-нибудь знак, что ему разрешено войти. Это немного забавляет и кажется чуточку странным, но Минги из раза в раз повторяет эти слова, потому что любит. Любит Юнхо и нежно, и пламенно одновременно, любит быть для него самым комфортным и понимающим, любит отдавать всего себя и так же осторожно принимать чужое хрупкое сердце. Юнхо едва заметно кивает — спустя несколько секунд он, напоследок огладив бёдра Минги, входит в него одним плавным, тягучим движением; пальцы свободной руки крепко сжимают простынь, и по его лицу видно, что он изо всех сил старается не сорваться на то, чтобы поскорее загнать член полностью. И даже так Минги был бы не особо против — лишь бы чувствовать, чувствовать, чувствовать всего Юнхо целиком, видеть его горящие глаза цвета тёмного растопленного шоколада, держаться с ним за руку, пока он, по привычке пытаясь отвлечь от первого неприятного толчка, выцеловывает его ключицы с особой аккуратностью. Минги шумно втягивает носом воздух — пытается как можно мягче принять в себя длинный, горячий член. Юнхо не торопится, давая столько времени, сколько потребуется; он медленно переключает всё своё внимание на грудь Минги, слизывая с неё капли смазки, непонятно каким образом попавшие туда. Он проводит языком по каждой линии татуировок, делая их блестящими от слюны, и Минги чувствует себя самым любимым. С ним обращаются с особым трепетом, любовно выцеловывая каждый сантиметр кожи. Он видит, как сильно искрятся глаза Юнхо, когда он, кажется, уже сотый раз осматривает татуировки, но старательно сдерживается от любых комментариев, потому что вспоминает, что с таким же обожанием пускает слюни на чужие блестящие украшения на пальцах — он в целом всегда неприлично много засматривается на Юнхо, поэтому лишь тепло улыбается. — Они так подходят тебе, — голос Юнхо непривычно сосредоточенный, когда он делает самый первый плавный толчок, скорее похожий на лёгкое покачивание бёдер, — ты сегодня был неотразим. Такой яркий, смелый, а главное, что душа нараспашку. Минги хочется залиться смехом, но он может лишь тихонько прыснуть, а затем неожиданно простонать; Юнхо смещается чуть ниже и прессом задевает его болезненно стоящий член. Они ещё ничего не начали, а Минги уже хочется как следует потрогать себя, но он сдерживается — Юнхо любит, когда он послушно держит руки при себе, и пока что Минги с полной решимостью готов потакать чужим желаниям. — Тебе настолько понравилось? — довольно выдыхает в чужие губы, тут же тычась в них с просьбой ласкового поцелуя. Юнхо сам замедляет их темп, и Минги так же расслабляется вместе с ним, подобно мягкому пластилину. На место удушающей страсти встает туманящая нежность, но отчего-то Минги уверен, что продлится она недолго; в голове всплывают картинки того, каким нетерпеливым выглядел Юнхо, когда они только начинали, и эта уверенность укрепляется ещё прочнее. — Минки, мой дорогой Минки, ты бы знал, каким соблазнительным выглядел на сцене, — Юнхо начинает размеренно двигаться, и Минги издает непонятный низкий звук, который, впрочем, насквозь пропитан удовольствием, — я думал, если взгляну еще раз, не смогу сдержаться. — У тебя стоял, когда выступление подходило к концу, — игриво замечает Минги и тут же получает за это мстительно плавное касание к своему члену; настолько невесомое, что хочется плюнуть на гордость и притереться самому, но он понимает, что заслужил. — Детка, у меня стояло всё время, пока ты как бешеный носился за сценой, — в противовес колкости Юнхо нежно подхватывает Минги под коленями и тянется поцеловать аккурат в центр груди. Он касается сосков осторожно, боясь того, что Минги всё еще будет гиперчувствительным, но он отзывается лишь тихим ласковым мычанием — это разительно быстро успокаивает Юнхо. Несмотря на то, что Минги, доверчиво лежащий перед ним, сам иногда покусывает его кожу, сейчас ему не хочется оставлять ни одного засоса, и не только из-за того, что чужая шея уже выглядит довольно измученной, а потому что в голову пока что не лезет колкая страсть — лишь мягкие волны обожания. Минги — его аккуратный нос, очаровательные родинки, которые Юнхо так любил нежно целовать, бархатная кожа, мягкие волосы, пухлые губы и блестящие, хитрые глаза, глядящие на Юнхо с искрящейся, по-настоящему живой любовью. Его стройное, восхитительно сложенное тело, которое по необъяснимой причине остальные называют длинным и угловатым — Юнхо совершенно с ними не согласен — пластично выгибается и вместо жалобного хныканья Минги лишь тихо, с восхитительной вибрацией груди смеётся, когда Юнхо щекотно проходится по украшенным чёрной проволокой бокам. Он любит каждую мелочь в Минги, и даже синяки на острых плечах и локтях, которыми тот вечно собирает каждый угол, кажутся ему прекрасными. Юнхо нежно, как-то по особому, как может только он, гладит Минги по светлым волосам и с легко читаемым удовольствием на лице запускает в них пальцы, то ли неряшливо растрёпывая, то ли наоборот, заставляя их послушно уложиться. Минги, честно говоря, абсолютно всё равно; не только потому что через десяток минут он уже снова всё растреплет, пока будет ёрзать на подушке, а именно из-за того, что пока его так внимательно, оберегающе касаются, Минги можно не думать о чём-то другом. Ему вообще можно не думать — лишь лежать и любить так же горячо, как это делают для него самого. Вскоре он окончательно привыкает к ритмичным толчкам Юнхо и пробует двигаться самостоятельно: сползает чуть ниже по простыням, пытаясь подстроиться под ритм, и когда у него это наконец-то получается, Минги чувствует полную синхронизацию с Юнхо — он нависает над ним и смотрит так преданно и обожаемо, что дыхание тут же перехватывает, и Минги боится сбиться с их сплетающейся гармонии. Он проводит кончиками пальцев по чужому телу, оглаживая твёрдую грудь, мягко касается где-то в районе рёбер и вдруг ощущает — сердце Юнхо быстро и громко колотится, будто норовя вырваться на свободу, туда, ещё ближе к тёплым ладоням Минги. Чуть дальше пальцы находят плоский живот, от которого вздувшиеся вены спускаются вниз, к напряжённому возбуждению, плавно исчезающему в глубине его тела. — Юнхо, как я? — без особого смысла спрашивает Минги; ему просто вдруг захотелось спросить что-нибудь про себя. Может быть, вдруг взыграла жажда услышать похвалу, на которую Юнхо, к слову, никогда бы не поскупился, а может, ему всего лишь нужно было услышать чужой низкий, хрипловатый голос, наверняка сквозящий томным удовольствием — Минги грело душу то, что с ним действительно может быть хорошо. — Как и всегда, потрясающе, — Юнхо кладёт ладонь поверх руки Минги, всё ещё лежащей у низа его живота, и давит сильнее, одновременно тут же задыхаясь от этого, — такой влажный и тугой… Наверное, ты самый развратный и прекрасный, кого только можно представить. Юнхо заметно ускоряется, вбиваясь всё так же ритмично, но в его движениях точно угадывается рваная несдержанность, и Минги чувствует это всем телом: то, как Юнхо крепко вцепляется в его руку и властно прижимает ее к постели, как его собственные бёдра вдавливаются в матрас под напором Юнхо, и как он, заглянув Минги в глаза тёмным, поглощающим желанием, всего на секунду толкает язык за щеку, вызывает у Минги неподдельный восторг. И если раньше Юнхо специально старался не слишком часто задевать простату крупной головкой своего члена, то сейчас он целенаправленно меняет угол так, чтобы при каждом движении касаться совсем близко, но не стимулируя напрямую, чтобы раз за разом безжалостно вызывать у Минги заглушенные собственной рукой поскуливания. Юнхо отнимает его руку от рта и заменяет её своими пальцами; давит указательным и средним на раскрасневшиеся губы, призывая послушно разомкнуть их и пустить его внутрь — туда, где не менее влажно, жарко и тесно. Минги не может удержаться от соблазна широко лизнуть пальцы мокрым языком, а затем с усердием втянуть их в рот до самых костяшек. Юнхо издаёт низкий, хриплый стон и слегка давит — Минги отлично понимает намёк и острым кончиком языка разводит плотно сжатые пальцы, вклиниваясь между них и скользя плавно, стараясь сосредоточиться не только на том, как охуенно чужие пальцы, только недавно трахающие его текущую задницу, ощущаются во рту, но и на чувствах Юнхо — потому что тот, кажется, сейчас умрёт от возбуждения. Минги понимает; он, нависающий сверху и дышащий даже слишком тяжело, явно очень стойко терпит звенящие яйца и налитый кровью член, требующий разрядки, но Юнхо никогда не позволит себе кончить раньше — отчего-то он ещё в самом начале их отношений вбил себе в голову, что сначала должен сделать приятно Минги, а только потом уже отпустить себя. Честно говоря, даже спустя время не приходит понимание того, почему Юнхо так заботит, кто из них кончит первым, если в итоге они всё равно зальют тела друг друга спермой, но тактично не трогает эту тему — он не то чтобы против получать удовольствие столько, сколько готов ему отдать Юнхо. А он готов отдать много-много, лишь бы и дальше видеть раскрытого, горячего Минги под собой, и всем телом чувствовать, как хорошо им вместе. Он тянется рукой к собственному члену, чтобы быстро подвести самого себя к краю, но Юнхо тут же замечает это: — Нет, Минки-я, убери руку, — мягко упрекает его Юнхо, но его глаза полыхают настоящим пожаром; в его сознании снова разгорается плотное, яркое желание, вытесняя любые проявления милосердия, — ты же хочешь быть хорошим мальчиком. Минги скулит; он хороший мальчик, он сможет кончить только от чужого члена, восхитительно распирающего его изнутри, и тонких пальцев, хозяйничающих у него во рту. Они играются с его языком, заставляя плотно обхватывать их губами и втягивать, пытаясь собрать скопившуюся в уголках губ слюну. Это наверняка выглядит совершенно по-шлюшьи: то, как Минги старательно вылизывает его пальцы, одновременно подмахивая бёдрами, чтобы заполучить еще хотя бы немного скользкого члена, который каждый раз с точностью попадает по комочку нервов, выбивая сдавленный, короткий вскрик. И его до дрожи заводит, как Юнхо смотрит; очень жадно, буквально впитывает в себя представшую перед ним картину, чтобы потом еще несколько дней проматывать её у себя в голове. — Блять, малыш, ты такой тесный, — выпаливает Юнхо, и картинка в его глазах стремительно плывёт; он судорожно ловит себя на мысли, что было бы просто отвратительно, если бы он прямо сейчас свалился от перевозбуждения. Минги, его горячий и податливый Минги выгибается так правильно и приятно, что внутри что-то терпко сжимается, и бёдра инстинктивно сильнее ударяются о чужие ягодицы — они наверняка стали нежного персикового цвета, и ему вдруг нестерпимо сильно хочется попробовать их. Но Юнхо наоборот, склоняется над Минги так близко, что чужой член оказывается зажат между их разгоряченными телами, пачкая смазкой живот. Ему чертовски хорошо — Юнхо берёт его именно так, как нравится больше всего, размазывая по постели слабым, безвольным существом, бесконтрольно дрожащим и подставляющимся под чужие умелые ласки. Он чувствует, как бешено пульсирует венка вблизи кожи на внутренней стороне бедра и как Юнхо специально начинает делать волнообразные движения, чтобы проезжаться мокрой кожей живота прямо по чувствительной уздечке. Минги взывает от каждого трения; он сильно, остервенело прогибается и умоляюще ёрзает по простыням, то насаживаясь глубже на член, то снова подкидывая бёдра в попытке догнать ускользающее прикосновение к своему возбуждению. Минги смотрит вниз и ахает: между потемневшей, пульсирующей головкой его члена и животом Юнхо тянется густая, полупрозрачная нить смазки, а на его прессе растекается небольшая лужица. Но что самое невероятное — это то, с какой лёгкостью и таким же прошибающим удовольствием член Юнхо исчезает в нем, как мышцы паха напрягаются при каждом глубоком толчке, а сам Юнхо лишь шумно сопит на ухо и мокро лижет шею просто оттого, что хочется чем-то занять рот. Минги молится на то, чтобы прямо сейчас раствориться в этом чувстве, расплавиться, как горячее сливочное масло в топлёном молоке. Он хватается за спину Юнхо и шепчет в бреду: — Юно-я, пожалуйста, коснись меня, — чужая рука отрывается от холодной постели, но только чтобы запустить пальцы в волосы и ощутимо оттянуть. Внутри всё сжимается и натягивается, грозясь лопнуть, и Минги не знает, куда себя деть; он мечется по постели, извиваясь гибко, и стонет громче — их наверняка отлично слышно из соседних номеров, но сейчас он находит в этом что-то по-особенному притягательное — пусть все знают, как хорошо Юнхо берёт его. — Мой послушный, мой самый лучший Минки, давай, ты сможешь кончить ради меня, я знаю, — нарочито нежно мурлычет Юнхо, еще сильнее оттягивая волосы, — особенно, если каждый раз я буду делать так. Он резко толкается до упора; головка с размаху попадает по простате, следом потирая ее восхитительно быстро и с нажимом — так, как Минги любит больше всего. Крышу сносит моментально, и он в экстазе закатывает глаза, содрогаясь всем телом. Он сжимает Юнхо изнутри и мелко-мелко дрожит, а его член болезненно ноет, вот-вот готовый излиться. Юнхо роняет голову в сгиб плеча Минги и перед тем, как с силой вцепиться зубами в его шею, опаляет ухо жарким, спасительным шёпотом: — Можно, малыш. Кончай, — и одновременно с этим надавливает на бусину соска большим пальцем. Минги протяжно, высоко стонет, и по их животам тут же растекаются горячие полосы спермы. Он неконтролируемо дрожит, вдыхает запах Юнхо и тут же топко целует его, удерживая в себе настолько глубоко, насколько вообще может принять. — Блять, Минки-я, я сейчас… — он не договаривает, резко, отрывисто проникая по самые яйца; его член сильно пульсирует, сжатый со всех сторон горячими стенками, и спустя мгновение Минги слышит низкий, клокочущий стон. Внутри разливается знакомое тепло, и это подстёгивает Минги продолжать коротко двигаться, прижимая ногами чужие бёдра ближе. Комната наполняется совершенно непривычным хлюпаньем; чужая сперма обволакивает Минги изнутри, и хоть это и ощущается немного странно, затуманенный разум Минги требует ни за что не останавливаться. Юнхо, кажется, накрывает от этого еще больше: — Минки, ты такой… боже, ты такой влажный от меня, — Юнхо, кажется, нестерпимо нравится вот это от меня, потому что после этих слов он в последний раз сладко содрогается особенно крупными каплями семени. Он, сморгнув неожиданно выступившие слёзы возбуждения, наконец останавливается, замирая внутри на несколько секунд, и тяжело, облегчённо выдыхает; такое долгое время тянувшая вниз разрядка наконец-то отпускает его тело из оков напряжения, и Юнхо кажется, что он распадётся на мелкие частицы прямо сейчас, оседая вниз жарким мокрым песком. Минги с готовностью принимает его в свои объятия, и пока Юнхо пытается хотя бы немного прийти в себя и прогнать яркие звёзды, взрывавшиеся у него перед глазами, он старается ласково шептать что-то невозможно приятное, но в ушах один белый шум — поэтому Юнхо, кое-как собрав размякшие мысли в слова, выдавливает: — Минки-я, давай потом, — его хватает только лишь на то, чтобы перевернуться на бок лицом к Минги, — я не соображаю. — Это видно, — беззлобно смеётся, укладываясь рядом; по бёдрам течёт чужая сперма, а внутри так липко, но Минги попросит позаботиться о себе чуть позже, а пока — лишь расплавляющий тело и душу отдых после бурного оргазма. — Ты сегодня так много кончил, даже во второй раз, — светло улыбается Юнхо, и от него веет добрым, ласковым теплом, — и справился без рук. Ты такой молодец, Минки-я, я тебя обожаю. И именно эта кроткая честность, сочащаяся из Юнхо золотистым мёдом, заставляет Минги на несколько секунд зажмурить глаза, чтобы справиться с эмоциями. — Ты сегодня успел надавить почти на все мои фетиши, конечно, я там чуть не умер от желания, — фыркает Минги, прижимаясь ближе и проводя ладонью по влажным от пота волосам. — Есть что-то, что мы не успели затронуть? — Я не выдержу третий раз, — отрезает Минги; ему кажется, что если они снова начнут, то его будет не остановить, потому что к Юнхо его тянет лучше любого магнита, и Минги знает, что попросту не сможет устоять. — Да я не про это, — коротко смеётся Юнхо, и именно в этот момент он вдруг кажется таким тёплым, будто они, как и обычно, просто лежат в комнате Минги, укутавшись в огромное шуршащее одеяло и разделяют одну подушку на двоих — потому что так удобнее. — Чон Юнхо, ты весь — одна моя слабость, какие тут ещё могут быть доводы, — Минги утыкается ему в плечо уже по привычке, потому что всегда делает так дома. — И всё же тебе сильно приглянулись те когти, — не унимается Юнхо; он, уже отошедший от экстаза, возвращает в голос привычную мягкость на грани с игривостью. — Ради всего святого, просто скажи, что ты не вернул их обратно, — жалобно стонет Минги, с надеждой заглядывая в чужие глаза; и когда видит, как Юнхо, расплывшись в счастливой улыбке, мотает головой, не сдерживается, — и что ты наденешь их для меня еще раз. Юнхо выглядит донельзя довольным — он готов примерять их столько раз, сколько захочет Минги, лишь бы он продолжал смотреть так же расслабленно и доверчиво, позволять нежно касаться мягкой кожи его щёк и втягивать в неспешный, чувственный поцелуй. Он готов исполнить любую его мелочную прихоть, чтобы увидеть тень сияющего восторга на чужом лице. И чтобы осознать, что его любят так же сильно, как и он сам.