точно будет море

      Встречал уже в полной готовности.       Даже с ужином, пусть и заказанным – но оно и к лучшему; у Марка в репертуаре не так много блюд, только недавно разобрался с кашами, когда Женя начал жаловаться на доставки и не успевал варить их сам; на энтузиазме начало получаться, пусть и с подглядыванием в инструкцию для чайников на коробке.       Даже со смешным букетом, который поставил в банку из-под джема, потому что вазу найти не смог.       И с распростертыми объятиями – потому что соскучиться успели оба невероятно.       Женя улыбался широко, обнимал крепко, жаловался сбивчиво, как плохо спалось в дороге; Марк его слушал изо всех сил, ходил хвостиком от прихожей и до ванной, стоял у косяка, пока тот мыл руки; вел на кухню за собой, разливал кипяток по кружкам, спрашивал то и дело, как нога, что тот видел и как впечатления. Сам коротко рассказывал, как прошли последние дни – хоть там, в общем, и нет ничего особенного, к тому же, почти всё транслировал в переписке.       В чем весь Женя – в том, что часа четыре прошло с того момента, как написал короткое «Приземлились», два часа с того момента, как зашел домой, уставший и помотанный, полчаса с того момента, как вышел из душа, напевая какую-то случайную песню. А сейчас – уже засел за ноутбуком, деловой до ужаса, обложился конспектами и распечатками, из которых Марк понимал только третью часть слов.       Бурчал что-то про сроки, пытался свести вслух, как и на дополнительные успеть, и из графика рабочего не выбиться. То и дело страдальчески поднимал глаза, смотрел на Марка, тяжело вздыхал и снова уходил куда-то в свои заботы.       А Марк – Марк тоже с ноутбуком сидел, там даже вкладки с кучей статей для курсовой; но он их не то что бы читал, скорее успокаивал себя тем фактом, что они открыты. Сам смотрел на Женю – задумчивого, сосредоточенного и то и дело поправляющего челку, лезущую на глаза.       Перебрасывались фразами короткими то и дело; старались о планах не говорить, потому что веселого там не так много. Марк своей-то сессии боялся, догадывался, что ещё намучается; что там у Жени – не хотелось даже спрашивать, хоть тот только отшучивался оптимистично, что настрой на май и июнь у него боевой.       С отпуском пока не клеилось. Обсуждали мельком, пытались просчитать варианты, но не сходились ни по датам, ни по срокам; к тому же, решения такие нужно принимать на холодную голову, думать трижды, просчитывать маршруты до мелочей, начиная от места назначения – если попасться на глаза кому-нибудь на выставке в Петербурге они могли без проблем, то столкнуться с бдительными болельщиками где-нибудь на пляже, за тридевять земель, будучи вдвоем при этом – ну, не самая приятная ситуация.       Хотя хотелось очень.       Чтобы где-нибудь очень далеко, в тепле и с золотистым песком, с морем обязательно, прогретым и чистым, с пляжем, закрытым или диким совсем. Чтобы за километр ни одного человека, чтобы никакого шума, только прибой и теплый ветер. В крайнем случае – крики наглых, вечно голодных чаек, которые подбирались бы совсем близко, составляли бы компанию, когда появлялось желание посидеть у воды в задумчивости.       Чтобы закаты и рассветы живописные, чтобы ночью засиживаться не в номере, а прямо на песке, о рачках и всякой живности не думая, думая только о том, как вокруг всё по-другому – как далеко от всего, что целый год головную боль вызывало. Чтобы обстановка располагала к тому, чтобы все дилеммы о вечном пытаться разрешить, чтобы друг другу самые неожиданные вопросы задавать, от которых разговор так затянется, что последние мысли будут высказываться уже в полудреме.       Чтобы держаться за руки можно было прямо так, не боясь никого, чтобы Женю соленой водой заливать, пугать, ловя за ногу под водой – он ведь с ним ни разу так не делал. Чтобы в номер приходить сгоревшими, по-хорошему усталыми, с кожей, стянутой солью. Чтобы на вкус её чувствовать, целуя в плечо осторожно, туда, где кожа раскраснелась совсем.       Чтобы бродить по узким улочкам можно было, выискивая местных, торгующих самодельными сувенирами – смеяться, подбирать браслеты на память, копаться в маленьких глиняных статуэтках, выбирая те, которые на них больше всего похожи. Выискивать по отзывам лавки с кухней традиционной, молиться, чтобы это не оказалось ошибкой. А если окажется – ну, будут таскать друг другу воду и искать ближайшие аптеки. Море без отравления – не море.       Чтобы засыпать и просыпаться не по будильнику, а по зову сердца, и чтобы планы на день были вполне конкретные – тюлениться и нежиться, нарываться на приключения и зарабатывать воспоминания. И чтобы в фотопленке потом был огромный пласт совсем ярких, зелено-синих фотографий, где они вдвоем, по-отдельности, в смешных позах, красивые – чтобы было, что потом выложить, если настроение появится.       А можно было бы и не выкладывать – осталось бы только их отпуском, которым делиться необязательно, который только в свое удовольствие. Личная жизнь, как-никак, должна оставаться личной. Особенно в их случае.       Но у них по-прежнему не сходятся даты, и рисковать, честно говоря, пока не готовы – слишком много нюансов. Поэтому обходят эту тему, откладывают на потом, мечтательно обрисовывая в двух словах, что однажды – обязательно. И море будет, и древности будут, и музеи новые будут, и олл-инклюзив будет. И они вдвоём будут.       А пока что есть одна ночь и один день, майский снегопад в Питере, бубнёж сериала на фоне, Женин смех, когда Марк опять говорит что-то невпопад, задумавшись, и зашторенные окна, за которыми рассветет уже через несколько часов.       Так мало, но почему-то достаточно. Тем более, они знают точно –       дальше – больше.