Обрывки букв

Вихрь теплого воздуха обдул шарпейные лица. Негромкий стук, сопровождаемый свистом движения, вынес из туннеля серебряную машину, слепящую фарами. Дергающий руками водитель в строгой форме тормозил огромное современное чудовище. Двери шурша открылись. Серо-синяя масса ввалила внутрь вагона. Сидения, ровно выстроившиеся вдоль двух сторон, не успели отдохнуть от людей, как их снова поспешили занять. В конце вагона пожилая женщина не сдавалась, воспитывая парнишек. Краснеющие ребята, отворачивающие лица, стучали пальцами в экраны и бросали друг на друга шаловливые взгляды. Те, кому посчастливилось занять места, разворачивали только что купленные газеты, пахнущие утренней типографией. Их сонные глаза блуждали по чёрным строчкам и выхватывали самые ужасные и самые потрясающие слова. На картинках красовались изуродованные тела мирных жителей глухой деревни, рядом с открытым ртом позировала блестящая звезда, с темными тенями, скрывающими недельные заплывы в творческий кризис. Последняя страница оптимистично передавала прогноз погоды и котировки. Медленные, ещё мягкие пальцы закрывали одну полосу за другой. У дверей, к которым категорически нельзя прикасаться, толкались люди, готовящиеся выходить. Они двигали плечами и удивленно-зло смотрели на тех, кто находился ближе к двери, чем они. Толстые, прямые, посверкивающие поручни были облеплены сотнями рук, тянущимися с разных сторон, иногда с самых невообразимых. В окне серые картины проводов прервались, и в вагон упал жёлтый свет станции. Машина плавно остановилась. Двуногие покачнулись в одну сторону, вытягивая губы в молчаливой неловкости. Створки распахнулись, возвращая людям их первоначальное состояние. Словно избавляясь от больных клеток, вагон выпустил торопящихся. Вслед за ними вошли новые, более свежие, более живые. Они разбрелись по вагону, принимая для себя самый непринужденный вид. Кто-то продолжал читать газету, или только сейчас узнавал о жутком скандале, разразившемся на телевизионной студии, или как раз сворачивал широкие листы, чтобы поскорее отделаться от увиденного. Кто-то проводил пальцем вверх и начинал смотреть недавно вышедшие видео, или искал подходящую под настроение песню, или быстро печатал сообщение подружке о планах на вечер. Некоторые вовсе закрывали глаза и делали вид, что спят. Как можно заснуть за две секунды — неизвестно, но этим людям удается провернуть эдакую аферу. Немногие стояли и ничего не делали. Они прятали глаза, отводя их от чужих лиц, опуская в пол, миллионный раз пробегая ими по яркой афише, всматриваясь в загадочный на эту минуту номер вагона. Звуки вокруг слились в единую безумную какофонию. Порой под такого рода невнятный гул становится легче мыслить и видеть. Евгения слегка приподняла капюшон и всмотрелась в беспокойную гущу толпы справа от себя. Как же вас много… И у любого, находящегося здесь, верно, есть веская причина изо дня в день терпеть эту гнетущую подземную суету, принимая на себя роль животного исключительно социального. При этом каждый справляется с этой непростой ролью в меру своих сил, так, как может, как привык. Молодая девушка, осторожно держась за поручень и увлечённо глядя в тусклый экран телефона, смущённо улыбалась своему виртуальному собеседнику. Как же изящны и красивы, непослушно скользнувшие вниз по лицу, завитки её тёмных волос… В то же время без капли смущения высокий немолодой мужчина крепкого телосложения, слегка раскрасневшийся от умеренного употребления спиртных напитков, безотрывно наблюдал за лёгкой тканью коротенькой юбки, покачивающейся от частых конвульсивных вздрагиваний транспорта. Пожилая, но отчаянно молодящаяся женщина, почуяв неладное, а именно резкий запах алкоголя и аморальности, что-то недовольно проворчала в спину разомлевшего, слегка улыбающегося мужчины из-за того, что тот не является частью вселенной, которая существовала в те самые годы её далёкой, почти мифической молодости. Ребёнок, до этого момента спокойно сидевший на руках у своего отца, неожиданно и громко расплакался, видно уловив что-то угрожающее в хмуром морщинистом лице женщины. Молодая девушка вздрогнула от неожиданности и, раздражённо оторвавшись от переписки, обернулась, бросив недовольный взгляд на дитя. Женя усмехнулась. Как там говорится? Связаны одной цепью? Сквозь плотную звуковую неразбериху вдруг робко прорвался до боли знакомый мотив. Показалось?.. Евгения повернула голову навстречу призрачной мелодии. Рядом сидел седобородый грузный мужчина в квадратных очках и в больших ярко красных наушниках, видно, пытаясь компенсировать громкими звуками усталость от происходящей вокруг жизни. «Видно, да, в этом городе все за одно. Видно, кем-то молчание заведено…»* Да… Этот город заставляет молчать, уходить в себя, позволяя издавать лишь никому не нужные, бессмысленные звуки, гулы и шумы… Наверное, для того, чтобы убедить нас же в том, что мы ещё живы или же для того, чтобы просто создать фон непрекращающемуся безмолвному дождю, чей запах и сырость присутствует абсолютно везде. Этот город заставляет быть частью бессмысленного, оставаясь наедине с главным, с тем, что живёт внутри. Её сердце забилось чаще. Где-то глубоко внутри с новой силой вспыхнуло осознание цели и невыносимое ощущение боли, Евгения вспомнила то, что привело её сюда, и то, зачем она здесь. Тёмный капюшон снова скрыл поблёкшие усталые глаза. «Так расплавься хоть ты, Просто так невзначай, Есть немое кино, Но нет слова «молчать»…»* — Твоя любимая песня… Я помню. Я иду к тебе, — еле слышно очертила слова бледными губами девушка. Дмитрий, зажатый с двух сторон седым хмыкающим старичком и девушкой с черным рюкзаком, любопытно разглядывал людей, обитающих слева. Другая сторона была недоступна ему, потому что весьма просторные карманы женщины, поедающей недавно купленную булочку, мешали обзору. Его глаза смотрели на всех, но не видели никого. Серо-цветная толпа томительно пережидала время проезда, и она бы закричала, завизжала, завопила, если бы то разрешило бесчувственное общество. Старушка отчаялась журить подростков и переключилась на свою соседку, даму лет тридцати пяти, рассказывая ей о своих семейных проблемах. Оказывается, её зять целый год обманывал её дочь, зажимая половину зарплаты. Женщина слушала с наигранным вниманием и широко раскрытыми глазами. Напротив них сидели мужчины в котелках, словно подобранные для какой-то рекламы или исторического фильма. Они поправляли сползающие на кончик носа очки и, слюнявя пальчик, перелистывали страницы каких-то классических книг. В проходе шатались слабые, мелочные, противные сами себе, люди. Закрыв глаза, Дмитрий выдохнул. Евгения вздрогнула. Какое-то странное предчувствие остановило цепь тяжёлых мыслей в её вдруг прояснившейся голове. Какое-то холодное, острое, яркое, внезапное… Неужели судьба желает подкинуть мне ещё какие-то сюрпризы? Не дай… Ну, кто-нибудь да не дай. Девушка вновь осмотрелась, верно, надеясь найти в чьих-то глазах поддержку своему беспокойству. Не нашла. Но взгляд зацепился за весьма колоритную личность. Немолодой мужчина в потрёпанном спортивном костюме, лакированных туфлях и с плетёной авоськой в руках сидел, глядя немигающим сосредоточенным взглядом чётко перед собой, возможно, изучая своё размытое отражение в тёмном окне напротив. Через несколько секунд он повернулся к сидящему рядом мальчонке в точно таком же спортивном костюме. Мальчик вопросительно взглянул на мужчину. — Ты это видал? — удивлённо воскликнул мужчина. — Что? — Я батю своего покойного только что видал, — мужчина медленным плавным движением стянул с лысой головы кепку. — Где? — откровенно усмехнулся мальчик. — Да то ли за окном, то ли у окна кто-то похожий мелькнул… — Пить надо меньше, — мальчик громко рассмеялся, ловко увернувшись от потенциального подзатыльника. Двери в очередной раз раскрылись, и масса вывалилась наружу. Всего лишь пару человек забралось на этой станции. Школьница в кремовой шапочке, её папа, ведущий девочку за руку, мужчина в форме правоохранительных органов, кудрявая женщина с папкой под мышкой и её светловолосая подруга почти не привлекли внимание Дмитрия. Лишь затаившийся в углу, маленький, в чёрных одеждах, с руками в карманах, юноша приковал к себе его пристальный взгляд. Парнишка, отгороженный поручнем, стоял у стены и бросал секундные взгляды в толпу. Казалось, он запечатлевал вагон в деталях, в подробностях, в нюансах и переносил всё к себе под ноги. Через несколько постукиваний колес его карман топорщился и возвращался в свое нормальное состояние. Держащие небольшую сумку плечи косились, образуя качающиеся весы. Мужской безразлично-металлический голос сообщил о новой остановке, и двери, вежливо впустившие пассажиров, задвинулись. Над тёмным окном протягивалась синего цвета полоса, на которую были нанизаны кружки разных диаметров. Когда Дмитрий впервые поехал в метро, его беспокойная голова вообразила, что эта полоса — длинное диковинное мороженное, а надписи рядом — то, что подарят шарики разных размеров, если их съесть. В этот огромный город он попал, ещё когда отец был в состоянии водить машину, и началось их знакомство с памятника писателю или поэту с большим носом. Каменный, бледный, строгий дядька с огромной головой смотрел куда-то в сторону, задушенный бантом. На его единственном плече любили останавливаться тёмные голуби, бессмысленно разглядывающие давно мёртвые губы. Дмитрий провел ладонью по лицу, выдыхая из себя воспоминания. Бесконечный город начинался с этого незначительного дядьки. Он, недвижимый, грозный, ровно бритый, дарил неизвестно откуда берущиеся спокойствие и силу. В очередной раз подняв глаза к синему мороженному, мужчина неожиданно для себя решил, что прежде поедет к дядьке, а потом — на остановку. Время было. Скрип вернул его внимание. Люди, жмущие к себе сумки, папки, кофты, собак, телефоны, выбрались наружу. Новообъявленная остановка. Папа объяснял дочери какое-то легкое правило по русскому языку и просил бедняжку, не понимающую ни единого слова, повторять его раз за разом. Вытягивая пальцы и рисуя ими что-то, он склонял голову и заглядывал в лицо девочки. Она стыдливо закрывалась волосами и выпячивала губу. Рядом с ними сидела рыжеволосая женщина, громко отвечающая по телефону. Разглядывая недавно сделанные у опытного мастера ногти, она кривила губы и едва ли не высказывалась всей палитрой матросских выражений. Кто-то охал и цокал, слыша её отборные словечки. Парнишки, всю дорогу копавшиеся по плоским экранам, поднялись, чтобы сойти. Однако выстрела желтого света платформы не последовало. Толпа качнулась. Поднялись испуганные глаза, шарящие по другим, не менее беспокойным. Как одно, сердечки людей замерли и побежали тарабанить в грудь. Над головами разразился спокойный голос: — Добрейшее утро, жители культурной столицы нашей прекрасной родины. Вас приветствует новый состав бортпроводников. Надеемся на понимание и сотрудничество. Мужчины в чёрных одеждах, держа ладони на паху, медленно прошли к дверям. Любопытные тихие глаза проследовали за ними. — Мы просим вас соблюдать наши указания — и тогда никто не пострадает. В толпе раздался короткий, разрубленный взвизг. Головы вжались в плечи. Кто-то тонко спросил, не шутка ли всё это, но ответ не был получен, и он выругался одним лишь словом, красочно характеризующим ситуацию. Дмитрий сжал губы и продолжил наблюдать за мужчинами в чёрных одеждах. Они стояли неподвижно, защищенные бронежилетами, скрытые чёрными бандитскими масками, по-партизански хранящие молчание. — Всё, чего мы хотим, — ваше внимание и помощь. Пожалуйста, отдайте все мобильные телефоны, планшеты, ноутбуки, камеры, плееры, книги. Низенький парнишка, открывая чёрную сумку, подходил к каждому и прижимал тяжелым взглядом ожидания. Рыжая женщина, неприятно вытягивая губы, поднялась и изрекла: — Какого чёрта я должна повиноваться какому-то говнюку? Знаете что? Это совсем не смешно, клоуны хреновы! Парень молча протянул сумку. — Идите вы..! Она сорвалась к дверям, но, не зная, как обойти широкого мужчину, пыхтела и толкала его. Коснувшись её плеча, он вызвал возмущенный крик и безапелляционные угрозы. Подельник, охраняющий противоположный выход, достал из-за спины автомат и ударил прикладом. Мгновенно упала тишина и женщина. Карманы справа шумно вздохнули. Мужчина, атакованный рыжей, поднес ко рту рацию и равнодушным тоном сказал, что встретили сопротивление. Её оттащили к поручню, обыскали, забрали все средства связи, привязали. Парнишка продолжил обход. Люди боязливо смотрели на него и протягивали телефоны. Кто-то еще пытался возмущаться, но он всё равно отдавал, что просили. Мужчина в форме правоохранительных органов, замерший ещё когда спокойный голос сообщил, что вагон захватили, неумелыми движениями обучающегося жить робота бросил в чёрное жерло сумки телефон. Люди, окружающие его, пялили широкими глазами и беззвучно шевелили губами. Мальчик встал напротив Дмитрия. Он покачал головой. Мужчина в маске грабителя, бросив своё место у двери, медленно прошел между пассажирами. — Пожалуйста, не задерживайте. — У меня нет телефона. — Разрешите Вас обыскать? — он протянул ладонь. Дмитрий поднялся, расставив руки и ноги в разные стороны. Хлопая, мужчина тщательнейшим образом досмотрел его и одобрительно кивнул. Он заглянул в сумку и, вынув оттуда из поношенной футболки чёрный блестящий пистолет, снова поднес к губам, потрескавшимся, торчащим в разрезе маски, рацию. На другом конце ответили коротко и ясно: «Изъять». Мужчина, кивнув, вернул сумку, и убрал пистолет за пояс. Парнишка, опустив голову, пошел дальше. Женя крепко прижала любимый рюкзак к себе. Как же не хотелось расставаться с этим потрёпанным гаджетом. Но все нужные слова прочитаны, все смыслы впитаны, и эта глупая техника не сможет подарить ничего более серьёзного, чем то, что уже было подарено ей. Девушка протянула мужчине свой телефон и планшет друга. Покорные, осторожно блеющие, пассажиры отдавали технику и оружие, если таковое имелось. — Благодарим вас за сотрудничество, — ласково пролепетал голос сверху. — И просим вас спокойно посидеть ещё некоторое время. Спасибо. Мужчины в котелках недоуменно переглянулись. Папа крепче прижал к себе дочь, по лицу которой бежали безмолвные слёзы. Белый платок постепенно темнел и неприятно сминался. Старушка что-то ворчала про себя, привлекая внимание крайнего мужчины в чёрном. Школьники, так желавшие сойти с вагона, жались друг к другу и смотрели снизу вверх на огромных бандитов. Стоявшие неудобно топтались на одном месте и нерешительно садились. Дмитрий уступил место большой женщине с широкими карманами и опустился на пол, запихивая сумку под сидения. За жёлтым окном показались лица соседнего вагона. Белые ладони стучали в стекло, красные, синие губы что-то кричали, пытаясь привлечь внимание. Как только один из мужчин в чёрном подошел к двери, словно зверёныши, они отпрыгнули. Их испуганные глаза желали как можно скорее убраться оттуда. На смену им приходили новые, ничего не знающие, но такие же большие и трусливые. Этот широкоплечий, что молча и терпеливо стоял на своем посту до сих пор, поднял средний палец в чёрной перчатке. Он задорно засмеялся, когда женщина с густо накрашенными губами с визгом отбежала. Двери в соседних вагонах распахнулись, и люди, помятые, всё ещё сонные, уже получившие свою долю адреналина, с белыми мочками ушей, с красными шеями, выпрыгивали на землю. Они стучали, колотили, молотили в наш вагон и кричали, кричали, кричали. Женя отрешённо смотрела на развернувшийся вокруг хаос. Казалось, что люди, собравшиеся здесь, в этом вагоне за несколько прожитых минут смогли стать единым целым. Каждый чувствовал страх. Причём страх не только свой, но и каждого, кто так же был подчинён и безоружен. Каждый чувствовал одновременно и отчаяние, и готовность бороться за свою жизнь до последнего вздоха. Но не начинал борьбу, потому что «страх»… Довольствуясь лишь собственной готовностью, многие глубоко, часто и истерично впивались в воздух. В закрытом пространстве вагона становилось очень холодно и душно. Слишком мало пространства оставалось для «последнего вздоха»… Окна слегка запотели, ещё больше отрывая пленников чужой игры от повседневной, спокойной жизни. По желтоватому стеклу пронеслась капелька влаги, вторя слезинке, скользящей по бледной щеке ребёнка. Мужчина с родинкой над губой, стоявший у дверей напротив Дмитрия, сказал главному, который, видимо, осаждал кабинку водителя, о том, что люди снаружи не оставят их в покое. Ответа не последовало ни по рации, ни по громкой связи. С правой стороны стояло ещё четверо мужчин, снаряжённых будто на самую настоящую войну. Если бы Дмитрий увидел их не сейчас, захватывающими метро, а на улицах какого-нибудь военного города, он ничуть бы не удивился. Так хорошо и органично они были снаряжены, будто это мероприятие и было для них войной. Они стояли прямо, крепко сжав губы, пальцы, прочно держась на ногах, внимательно наблюдали за всеми и хмурились, когда кто-то совершал слишком резкое движение или издавал непомерно громкий звук. Пассажиры продолжали следить за ними, сидя на местах или на полу, устав от напряжения. Люди, выгребшиеся из других вагонов, постепенно уходили в сторону станции. Правда, её света не было видно, и определить, как далеко до неё, было почти невозможно. Немногие оставались рядом с закрытым вагоном и стучали в двери, кидали маленькие камешки. У поручня проснулась рыжая. Она дернулась и закричала, обнаружив себя привязанной: — Я обращусь куда надо! Вы не знаете, с кем связались! Я найду каждого из вас, подонки! Развяжите меня сейчас же! А то..! И много, много всего неприятного извергала она из себя. Один из захватчиков опустился рядом с ней на корточки и басом проговорил: — Женщина, успокойтесь, иначе нам придется применить силу. — Что? Что? «Силу»? Я тебе сейчас покажу силу! — заорала она, яростно шевеля плечами и стуча пятками. — Что за дерьмо захватывать метро?! Какого чёрта вы от нас-то хотите?! — Вас совершенно не касается, что мы хотим. Просто посидите спокойно. — А раз так, то зачем вообще делать что-то? Хоть бы убили кого-нибудь! — набрав воздуху, она плюнула в него, но не попала в лицо, несмотря на то что целилась именно туда. Чёрными перчатками он смахнул её плевок с колена и поднялся. Рыжая хищно оскалилась, считая себя победительницей. Она ещё раз повела плечами, желая сбросить веревку, но на секунду расслабилась. В лоб метило похоронное дуло пистолета, конфискованного у Дмитрия. Он слегка приподнялся, увидев это. — Ты просишь убить кто-нибудь, — хладнокровно пробасил мужчина. — Что скажешь, если ты станешь первой? Два круглых глаза вперились в бездонное жерло. Поёрзав, она выгнулась, направившись прямо на пистолет. — Ты пытаешься напугать меня? У тебя плохо это выходит, придурок! — она хихикнула. — Да-да, давай доложи там своему главному говнюку, что за комедия тут разыгрывается! — выпалила она, заметив движение широкоплечего бандита. — Пожалуйста, успокойтесь, — медленно ровно произнес басистый. — Как же, успокоишься тут, когда на тебя наставляют пушку! Чего ты хочешь, а? Вот зачем ты меня связал? Зачем ты забрал телефоны у этих людей, а? Чего заткнулся? — Пожалуйста, девушка, успокойтесь. — Что мы вам сделали? — она посмотрела на мужчин в черном. — Мы же все ехали по своим делам, зачем вам нужны мелкие людишки? Лучше бы уничтожали и привязывали так тех мразей, что мучают нас сверху! Вот тебе станет легче, что ты пристрелил меня? Душа твоя успокоится? Люди слушали её выкрики, затаив дыхание. Женщина с большими карманами нервно сглатывала. Её пальцы, побелевшие на концах, теребили замок куртки. — Пожалуйста… — тише проговорил басистый, пытаясь успокоить рыжую. — Что «пожалуйста»? Что ты заладил? Ответь вот мне: тебе нормально живется, когда ты знаешь, какую пенсию получает твоя бабушка или дедушка? Тебе нормально спится и естся, когда ты знаешь, что твоя мать пашет по тринадцать часов и получает зарплату, как задрипанная поломойка? И, надеюсь, тебе отлично дышится, когда ты знаешь, что твоя сестра видит в телике богатую сытую жизнь, но себе может позволить только хлеб из травы? Как, душа не болит? Какого хрена вообще, а? — её голос наконец понизился, и вагон заполнили рыдания. — Зачем мы вам?.. Он опустил пистолет. Он попятился и едва не упал на мужчину в котелке. Кудрявая женщина, ступая на цыпочках и бросая на басистого осторожные взгляды, подобралась к рыжей и принялась успокаивать её, держа за плечи. Лепеча что-то, девушка плакала и качалась из стороны в сторону. Люди уставились в пол, пряча глаза. Кто-то из бандитов бросил «дура», за что был награжден злобным взглядом. Рыжая набрала воздуху и уже хотела высказать всё, что мигом завертелось на языке, но женщина, приложив ладонь ко рту, шикнула на нее. Девушка удивилась, и это немедленно охладило её пыл. Немая борьба обрела голос, но, увы, ненадолго. Голос снова попал под контроль страха. Евгения всматривалась в лицо рыжеволосой женщины, теперь абсолютно отчётливо читая в дрожащих его чертах непростую жизнь, к сожалению, отчаянно нарывающуюся на смерть. В голове внезапно возник ироничный вопрос. Интересно, а сколько вообще из всех собравшихся здесь заинтересованы в том, насколько хорошая пенсия у их бабушек? Дмитрий смотрел за каждым движением захватчиков. Они казались ошеломлёнными, ведь никто не ожидал, что гражданские будут давать отпор, носить с собой оружие и произносить пламенные декламации о жгущей каждого правде. Басистый вернулся на свое место, рапортуя главному упавшим голосом. Спустя некоторое время он получил короткое сообщение: «Строй их». Мужчина кивнул остальным. Жесткими, сильными руками они хватали людей и пихали их в конец вагона. Некоторые поднимали ладони в знак того, чтобы их не трогали, и медленно шли в сторону. Папа еще сильнее прижал дочь к себе, двигаясь к самой стене. Мужчины в котелках не успевали захватить с собой купленные спокойным утром газеты и едва переставляли ногами, толкаемые бандитами. Кудрявую женщину захватчики попросили сесть рядом с рыжей, чтобы успокоить её в случае очередного припадка. Девушка, пылая глазами, давно бы удавила их, если бы не была привязанной к поручню. Дмитрия плюхнули в ряду тех, кто оказался ближе всего к мужчинам в черном, вместе с девушкой с черным рюкзаком. Те недоуменно заглядывали в её лицо и виновато отводили глаза. Когда пассажиры были загнаны в один конец вагона, дверь кабины водителя открылась. Из неё, держа за ворот мужчину в форме, вышагал главный шайки захватчиков. Он швырнул измученного и встал в ту же позу, что и все его подопечные. — Дорогие пассажиры! — мягко сказал он, пытаясь расположить всех. — Вы думаете: мы пришли с силой, со злом, со смертью, но это не так. Мы пришли, чтобы освободить вас всех, чтобы освободить тех, кто страдает, кто безвинно осуждён, кто несправедливо заперт в духоте работы, тюрьмы, обязанностей, — его маленькие глаза переходили от одного к другому, руки иногда отрывались, представляя его оратором. — Четыре месяца назад был задержан Андрей Денисов, всем известный, как депутат участка номер 15, по подозрению в мошенничестве, продажности, нелегальной торговле и прочая, прочая. Мы, как желающие мирного разрешения, просим вас немного посидеть в тишине и спокойствии. Как только наши условия выполнят, мы отпустим каждого и всех, целехонькими и невредимыми, — он поднял руки и сложил их вместе, будто пастырь, окончивший читать молитву с сыновьями. Пассажиры молчали. — Всё дело в том, что наш голос не хотели и не хотят слушать. Поэтому мы пошли на столь радикальные меры. Мы очень надеемся, что вы простите нас, но как ещё нам нужно было поступить в такой ситуации? Наш друг, знакомый, товарищ арестован за то, чего он не совершал. На него повесили кучу преступлений, доказав их липовыми уликами. Его лишили всех привилегий и почетов, его отрезали от внешнего мира, чтобы на его место пришел подставной человек… Опять люди оказались инструментом для восстановления чьей-то справедливости. Женя усмехнулась своим мыслям, пытаясь заглянуть в темноту карих глаз говорящего: «И ты тоже инструмент. И я инструмент. И тот, кто попытается нас спасти, если вдруг попытается… И тот, кто наградит тебя за то, что ты делаешь, тоже. И следует из этого только то, что справедливость — тоже всего лишь инструмент. Причём такой, который будет работать в руках любого, намекнувшего на моральную сторону вопроса». Девушка поёжилась от холода, уставившись на поношенную и грязную со вчерашнего дня обувь. Иронично-циничная мысль, снова заставившая её усмехнуться, подарила тяжёлое осознание того, что, несмотря на огромное стремление сохранить спокойствие, и она находилась на грани безумия: «будет забавно, если я встречусь с тобой, так и не дойдя до твоей могилы»… — Катитесь к чёрту!.. Звонкий голос рыжей снова прогремел в вагоне. — Вы, что, заодно с этим подонком? Я никогда не поверю, что нормальный человек захочет терять свободу из-за такого, как он. — Почему же? Разве Вы знаете Андрея Денисова лично? — ровно спросил главный, подойдя на два шага к толпе. — Ну, если и так, то что с того? Мне плевать, что он там сделал. Если его судят, значит, так и должно быть, значит, он достоин только этого, — успокаивающие похлопывания и шиканья кудрявой женщины не помогали. — Он должен получить то, что заслужил, вот и всё. Зачем устраивать такое шоу ради какого-то ненормального? — Мы хотим справедливости… — Кажется, мы уже говорили на эту тему сегодня, — отрезала рыжая, пошевелив плечами. — А, да. Такое невозможно забыть. Просим прощения у Вас, что пришлось такими варварскими методами остудить Вашу горящую задницу, — его голос затвердел, стал металлическим, жёстким. Он присел на колено, явно не желая делать ей романтическое предложение, и, приблизив тонкие губы, зашептал: А теперь заткнись, иначе я лично пристрелю тебя. Главный одним движением поднялся, оправился. Он вырвал у приземистого паренька в черном сумку, заглянул в нее и холодно спросил: — Где рупор? — Ты оставил его у водилы, — хрипя прокуренным голосом отозвался парень. По-армейски развернувшись, главный прошагал в кабинку и вышел, потряхивая белым конусом. Захваченные начинали шептаться. Расстёгивая лёгкую верхнюю одежду, снимая её, они переговаривались короткими фразами и оборачивались на мужчин в чёрном. Те не двигались, равнодушно глядя на них. Девочка перестала плакать, поднимая на папу красные глаза. Мягко он что-то говорил ей, гладя по ржаным волосам, заплетённым в два хвостика. Школьники жались друг к другу, дрожа пальцами и зубами, они наверняка не знали, каково это — быть захваченным силой держащего в руках оружие. В играх всё совсем по-другому. Люди хотели обсудить горячую новость защиты какого-то депутата, обвинённого во всех грехах, которых он не совершал на самом деле или не совершал только для их ведома. Как только они переводили взгляды с одних на других, их возмущение, их покоренная натура восставала, набирала всё больше храбрости. — Слушайте, ну, разве мы уже не разобрались, что всё это бессмысленно? — снова подала голос рыжая, устало положив голову на плечо. Главный, вперившийся в часы на запястье, уставился на неё, не сразу поняв смысл слов. Он улыбнулся. — Ну, конечно, разобрались. Только я же попросил посидеть тихо. Всего несколько минут — и всё это кончится. — А если ваши условия не выполнят? — прозвучал робкий голос мужчины в форме. — Как же мы упустили, что среди нас есть должное лицо? Ох, и влетит же нам! — театрально расхохотался главный, держась за живот. — Ничего, выполнят, у них не будет другого выхода. — Выход есть всегда, — пискнула женщина с широкими карманами. — Верно, верно! — он оскалился, хлопнув в ладоши. — Но вот у них его не будет. Он разочарованно закатил глаза. — И что вы собираетесь делать? — рыжая никак не унималась и явно пыталась разозлить мужчин в чёрном. — Снесете всю ветку к чертям? Или убьете нас? — Ну, это мы посмотрим. Ситуация подскажет, как поступить разумнее. — У вас ничего не получится. Припав на колено и приставив к губам рупор, главный сказал в маленькое ухо девушки: — Пошла…! Грубое слово оглушило вагон. Шёпот улёгся; женщины потупили взгляд, мужчины, копаясь в причинах бездействия, срамно сжимали кулаки и бестолково смотрели на захватчиков. Главный удовлетворённо хмыкнул и вернулся на исходную позицию. Он стоял, как и его подельники, бесстрастно глядя на пассажиров, чей день так обыденно, так прозаически, так мучительно скучно начинался в первом вагоне метро. Его маленькие живые глазки бегали от заплывшего жиром лица до посиневших от страха пальцев, от мокрых дорожек на щеках до слегка раскрытых дрожащих губ, от воздетых к небу янтарных точек до неловко склоненной на бок шеи. На минуту или две он вкусил приторно-сладкий пирог тщеславия, возвышаясь над такими же, как и он, людьми, что говорится, из плоти и крови. Издалека послышались хрипы и гудки. Главный встрепенулся и, шепнув что-то товарищу в маске, прошёл в кабину водителя. Мужчина в чёрном, только что получивший распоряжения, выступил вперёд. Улыбаясь сухими губами и сверкая лукавыми искорками, он вынул из кармана длинный армейский нож. Кровожадные блики, вспыхивающие на лезвии, сжали каждую клеточку Дмитрия. Он оглянул пассажиров. Почти никто не обращал внимания на игру захватчика, люди погрузились в себя, встретив грубое сопротивление на пути к свободе. Только большие глаза кудрявой женщины, одного из мужчин в котелках и девушки с чёрным рюкзаком не выпускали из виду тех, кто так бесцеремонно ворвался в их спокойную размеренную жизнь. — Послушайте, — начал Дмитрий твёрдо, — давайте хотя бы отпустим детей и стариков. — Нет. Острые зайчики снова пробежали по лицу старого вояки. Он зажмурился. В выглядывающих в разрезах участках лица ему виделись такие же молоденькие, совсем зелёные парнишки, что когда-то сидели вместе с ним у костра и распевали песни. Но эти, в жестких чёрных костюмах, были сделаны совсем из другого теста, их воспитатель учил крушить всё, что резко противостояло их воле. Их воспитатель заставлял грызть землю вместе со стеклом, приправленным перцем, чтобы жизнь казалась им прекрасным сном только что вышедшей замуж принцессы. Их воспитатель, завязывая ученикам глаза, вскормил в них жгучее желание добиваться своего любыми способами. Кем они были этому Андрею Денисову, депутату 15 или тридесятого участка, — это совсем неважно; важно, что они обязательно, обязательно выбьют ему эту свободу. И им безразлично, что жизнь каждого из сидящих на полу вагона стоит во много раз дороже, чем та сумма, что они будут держать в ладонях. Рация мужчины с родинкой затрещала. Он, спешно прикладывая её к губам, отошел в другой конец вагона. Глупо глядя на отпечатанную афишу о будущем цирковом представлении, он кивал головой и односложно отвечал. — Понял, — наконец отрезал он. Люди переглянулись в ожидании скорейшего завершения этой фарсовой постановки. Мужчина в чёрном встал перед пассажирами и, стараясь придать голосу уверенности, проговорил: — Скоро вы уже сможете уйти — в ближайший час сюда доставят переговорщика. Рыжая девушка звучно выдохнула, стараясь привлечь как можно больше внимания. Как никто другой она устала сидеть закованной и зажатой. Пошевелив печами, она обратилась к мужчинам: — А можно меня уже развязать? Руки-то затекли. — Вас попросили посидеть тихо, — одернул её басистый. — Боже, неужели вас не научили никаким другим фразам? Как же вы живёте среди людей? — запустив в голос яда, проговорила она. — Я развяжу Вас, если Вы наконец перестанете пререкаться. Грозный чёрный палец строго вытянулся перед её лицом. Девушка смиренно кивнула. Мужчина потянулся к верёвке, быстро распустил узел и скрутил крепкую тканевую змею вокруг ладони. Рыжая, потирая запястья и разминая кисти, едва не плакала. В углах её густо накрашенных глаз собирались прозрачные слезинки, готовые вот-вот скатиться по впалым от страха щекам. Кудрявая женщина протянула ей почерневший от туши платок, которым она пыталась скрыть свои слёзы и слёзы белокурой подруги, забившейся в угол. Девушка отказалась, робко качнув головой. Давным-давно её прилично уложенные волосы превратились в красную солому старого веника, никогда не прекращающего свою работу. Свеженарисованными ногтями она пыталась распутать клочки, но они нагло проскальзывали между пальцев и только становились больше. По прямому напудренному носу девушки покатились неудержимые слёзы. Розовая помада стерлась с пухлых губ на подбородок, трагично трясясь вместе с ним. — Сволочи! — взвизгнула она, подскочив на слабые ноги. — Мрази! Ублюдки! — её не чуждающийся скверных слов рот исторгал из себя все приходившие на ум ругательства. Она подлетела к ближайшему мужчине, до этого скромно молчащему и покорно выполнявшему все поручения, и замахнулась на него крохотным женским кулачком. Два хлопающих звука разразили вагон. Рядом заверещала тётка с огромными карманами, из глаз старушек брызнула скорбная вода, не могущая залечить раны. Видя алые всполохи, пронзившие измученное тело девушки, Дмитрий ошарашено привстал на колено, чтобы защитить её от очередных выстрелов. Басистый хладнокровно убирал пистолет. Уже ничто не имело смысла. — Что там у вас происходит? — закричала рация голосом главного. Голодные от мести, красные от слёз глаза пассажиров, вздернутые на убийцу, ожидали следующего хода. Где-то вдалеке зазвучал надрывный плач девочки, рьяно оберегаемой отцом, который так по-дурацки пропустил важный момент и не закрыл ей глаза. Два невинных хрусталика уставились на изуродованное жестоким металлом лицо, ещё секунду назад живое, чувствующее. На уровне сердца красовался кровавый цветок, брызнувший на бежевую стену, медленно расползающийся по полу. — Сопротивление встречено огнём, — выдавил басистый. — Какое, твою мать, сопротивление?! Ты что натворил, собака? — орал главный. Задние ряды пассажиров начали заговорщически переговариваться. Кажется, они все забыли, что ещё совсем недавно ехали каждый кто куда, по своим однообразным офисам, четырехстенным кабинетам, к бледным одинаковым лицам работников и посетителей. Кажется, у всех выпало из памяти, как они старались не заглядываться ни на кого, как они погрязали в голубых экранах, лживых строчках, расслабляющих звуках, как они не желали ничего знать о проблемах других. А теперь они словно восставали из мёртвых, вспугнутые чем-то смертельным. Вот оно. Дверь кабинки водителя распахнулась с треском, и главный за два шага пересек половину вагона. Удивлённые глаза застыли на лице рыжей девушки, и он, развернувшись к басистому, что было силы заехал ему в челюсть. — Зачем? Зачем ты, бл… это сделал? Я же просил ни в коем случае их не трогать! — белки наливались кровью. Мужчина в чёрном пытался оправдаться, но, кажется, путался в словах и губах и не мог ответить ничего вразумительного. Главный в припадке ярости ещё раз приложился кулаком к его подбородку. Наверное, он бы забил басистого до смерти, если бы в рации не послышался хрипящий голос, доносящийся словно из древней радиопередачи. — Переговорщик прибыл. Главный, хищно выдыхая, глядя на провинившегося подельника, сквозь зубы проскрежетал: — Пятнистый и Щелкунчик — со мной. Мужчина с родинкой над губой и парнишка, собравший технику, направились к двери. Поправляя маску, намокшую на шее, главный пытался взять себя в руки. Несколько недель, может, месяцев, он сверял все графики маршрутов метро, высчитывал, какого водителя будет легко убрать, а кто и сам прижмет как муху, не спал ночами и хлестал большие кружки кофе с чаем, чтобы ещё раз, ещё раз учесть все неожиданные моменты, повороты не туда. И теперь, встретившись лицом к лицу с тем, о чем он даже и не задумывался, мужчина не представлял, как вести себя, как произносить слова перед теми, кто стал свидетелями убийства невинного человека. Он расстегнул перчатки и застегнул их, попробовал ремни на чёрных военных штанах, дотронулся до рации, которая ничем не могла помочь ему. — Я прошу прощения, если за такое вообще можно просить прощения, — наконец главный обратился к пассажирам. — Скоро вы сможете разойтись по своим местам и забыть всё, что здесь происходило. В толпе всё ещё осторожно, однако вслух проговорили матерные слова. Главный сделал вид, что не слышит, и проследовал за дверь. Пластмассово-деревянный звук разнесся по вагону. Будто разрываемый на части пьянчужка схватился за голову и зашелся связывающей его черепки воедино молитвой к кому-то невидимому. Кто-то, жалея беднягу, похлопал его по плечу. Школьники, давно переставшие плакать и бояться, находились без сознания на коленях мужчин без котелков. Старушка с сожалением смотрела на распластанное тело девушки и бросала ненавистные взгляды на басистого. Девушка с чёрным рюкзаком качалась, прижав колени к груди и обняв себя. С каждой минутой ей всё отчётливей казалось, что развязка близка. Покачиваясь, девушка будто бы пыталась успокоить себя, будто бы отсчитывала секунды до того, как всё закончится. А всё обязательно закончится. Она раскачивалась всё быстрее и быстрее… В её голове возникали мысли, которые стоило гнать. И она прогоняла их, замещая умиротворяющими, почти счастливыми фрагментами прошлого. Вот её первый шаг, крепкие объятия отца, первая снежинка, тающая на ладони, волшебная радуга, перечеркнувшая небо… Вкус манной каши, свежесть мятной жвачки, горечь сухого вина… Смех лучшего друга, прикосновение длинноволосой красавицы, глаза безмерно благодарной пожилой женщины, улыбка слепца. Женя улыбнулась. В такие моменты приходит чёткое осознание того, насколько важно уметь сохранить в памяти и не обесценить простые мелочи жизни. На труп убитой девушка старалась не смотреть… Дверь распахнулась, печально треснув. Красными глазами главный оглядел заложников, за пару широких грузных шагов он дошел до людей, готовых в любую минуту подняться и растерзать захватчиков. Он прокашлялся, пытаясь скрыть растерянность и беспомощность — наконец пришло понимание, что операция катится туда, куда её посылала бедная девушка, — к чертям. — Мы заключили сделку: обмен заложников. Пассажиры выдохнули, облегченно переглядываясь. Всего несколько мгновений разделяют их от ужасного преступного места до точки, где все в ожидании отчаялись снова увидеть знакомых. Кто-то начал одеваться. Несмотря на всеобщее расслабление, Дмитрий настороженно смотрел за главным, который, сообщив приятную для заложников новость, перебрасывался фразами с подельниками. Он косил глаза и аккуратно кивал, словно боялся неловким движением сломать хрупкое произведение искусства. Беспокойными руками он расстегивал и застегивал перчатки, сжимал ладони в кулаки, щелкал пальцами. — Дорогие пассажиры этого замечательного метро, — льстиво начал он, обращаясь к сидящей массе. — Мы будем отпускать вас по одному. Каждому вернем его средство связи, не волнуйтесь. Позади послышался сдавленный возглас облегчения. — Но для начала мы отправим одного из вас, чтобы доказать силу своих слов, — твердо и холодно проговорил мужчина. Очередной шепот возмущения пронесся между людьми. Надежда на освобождение снова и снова махала дразнящим красным хвостом, убегая всё дальше и дальше. Испуганные глаза метались от лица к лицу, тихие слова перелетали от уха к уху, чтобы расспросить подробнее, чтобы понять, как поняли другие. Мужчины в черном продолжали стоять около главного и слушать его. Он бросал быстрые взгляды на каждого, успевая наблюдать за пассажирами, сжимал губы и слегка покачивал головой. — Ну, что, — обратился он спустя несколько беспокойных минут, — вы можете предложить свою кандидатуру или мы сами выберем того, кто нам подойдет. — Может, хватит нас мучить? Выпустите нас уже! — крикнула старушка с сухими руками. — Пожалуйста, перестаньте. Чем больше вы торгуетесь, тем больше времени вы отнимаете у себя. Взрослые перешептывались, оценивая, кто бы мог пойти. Дети глупо и боязливо поглядывали на них, вершащих их судьбу. Сидящий в первом ряду пассажиров Дмитрий слышал, как женщины робко описывали его и толкали его на свершение подвига. Он сидел с подогнутыми коленями, уставившись на шрамы, красующиеся на руках. Сколько раз он бесстрашно бежал вперед, огибая место обстрела, сколько раз он рискованно выступал в разведку, сколько раз он стремился защищать парней, ещё не умеющих держать в руках оружие. А теперь он, огромный мужик военного закала, видевший смерть и жизнь, сидел, как истукан, намертво прилипший к одной точке. Ему было стыдно, что он отмалчивается, ему было противно находиться в этом месте, но он ничего не делал, только смотрел вперед. Наконец после долгих споров, после растянутых сборов, пассажиры решили отправить мужчину, что упорно прижимал к себе девочку. Он вызвался сам, утверждая, что делает это не только для дочери, но и для всех сидящих здесь. Гордым движением головы он оповестил свою кандидатуру и поднялся. Главный оглянулся на подельников, те не сказали ни слова. — Что требуется сделать? — поглаживая ладошку ребенка, спросил мужчина. — Всё просто: дойти до машины полицейских, передать им наше сообщение, объяснить им ваше положение и вернуться к нам. А потом, если всё будет выполнено, как надо, мы всех отпустим. — Что значит «если»? — он нахмурился и замер на секунду. — Если Вы не станете совершать ничего глупого, — резко рубанул басистый, выступая вперед. — Хватит рассуждений. Давайте уже покончим со всем. Пассажиры обратились к мужчине. Робкое, блеющее стадо сжалось, глядя на храброго отца и человека с железной волей. — Что я должен им передать? — Мы скажем Вам, что нужно сообщить. Пойдемте, — вежливо ответил главный. — Подождите. Скажите это при всех, в чем может быть тайна? Мы и так тут связаны почти кровно, — он едва заметно кивнул на серое тело бедной девушки. — Это ни к чему. Прошу Вас, идемте, — мужчина протянул ему руку, выказывая нетерпение. — В таком случае я отказываюсь. Не хочу, чтобы потом я выглядел глупым и бестактным по отношению ко всем. Говорите, или я никуда не пойду. Главный оскалился, он не хотел встречать сопротивление, но каким-то чудом за прошедшее время он только его и встречал. Облизав губы, он снова посмотрел на своих товарищей в поисках помощи и поддержки, однако те предпочли выбрать нейтралитет. Он похлопал ресницами и, сжав кулаки, процедил: — Извините, Вы не оставляете нам выбора. Главный растолкал сидящих впереди пассажиров. Грубой рукой в мрачной перчатке он схватил маленькую нежную ладошку девочки. Русые волосы вздрогнули, широкая спина отца загородила кроху от захватчика. — Нет! — вскрикнул мужчина. — Прошу Вас не противиться, у Вас был шанс помочь нам, — главный указал на открытую дверь кабины водителя. Скрепив пальцы, отец взвыл. Он никогда не хотел бы стать причиной смерти своего ребёнка, он никогда бы не хотел, чтобы его девочка видела бессловесного от смерти отца. Он скрипел зубами от слабости и мягкотелости. Ему оставалось пускать слюни и слёзы. Ведя испуганную девочку, главный легко держал её за ручонку, в которой лет через двадцать так же трепетно будет вложена рука сына или дочки. Он пятился назад, сопровождаемый бараньими взглядами пассажиров. Когда мужчина поравнялся с первым рядом, Дмитрий ловко прошел под его локтем и, отцепив руку девочки, заломил за спину ручищу захватчика. Брыкаясь и нервно дёргая плечами, главный не мог вырваться. Он пытался наступать на ноги, крутиться и совершать приёмы, но вояка не уступал ему первенство. Кто-то с надеждой охнул. — Отпустите нас. Вы находитесь не в том положении, чтобы играть героев, — монотонно проговорил Дмитрий. — Это ты забыл, какую роль играешь здесь, — зашипел сзади мужчина в чёрном. Резкая ноющая боль вспыхнула в плече. Твёрдые пальцы разжались, и руки главного оказались на свободе. Коричневым пятном красилась синяя футболка на месте торчащего ножа. Ладонь тщетно пыталась зажать рану. — Ты, кажется, совсем потерял чувство времени, солдат, — с грустью сказал главный. — Здесь тебе не война. — Здесь, может, и нет, но в тебе она точно есть. Ему ничего не оставалось, он удрученно сел. Девочка, ведомая всё той же чёрной рукой, прошагала мимо, обдав его приятным запахом гулящего в широком поле ветра. Откуда в большом городе могло взяться поле, Дмитрий не знал, но ему так хотелось лежать сейчас в сочно-зелёной траве и смотреть в высокое вечное голубое небо. Мудрое, спокойное, оно бы научило его, как сохранить всем, запертым в этом злополучном вагоне, жизнь. Он бы принял важную тайну жизни и со смелостью исполнил бы сейчас свой долг, сполна отплатив за смерть всех рядовых, погибших под его руководством. Его уставшие глаза провожали дрожащие волосы и едва переступающие ноги, которые теперь навсегда покинут этот мир. Он был недостоин ни единой её слезинки, продолжавших катиться по круглым щекам. Он осторожно вынул лезвие, отбросил нож к ногам захватчиков и, чувствуя разрывающий на части огонь, плотно прижал ладонь. Девушка с черным рюкзаком молча села на колени, вынув из кармана полупрозрачный белый шарф. С прытью дикого животного она обмотала плечо мягкой тканью, мгновенно налившейся кровью. Дмитрий, указывая на сумку под сидением, давал понять, что там есть то, что обязательно поможет. — Эй, ты! — позвала девушка, обращаясь к крайнему мужчине в чёрном. — Сумку подай! Тот не сразу понял, что именно от него требуется, и лишь бестолково смотрел себе под ноги. Потянув за коричневый ремень, он достал сумку и кинул её девушке. Стараясь не смотреть на бегущий по загорелой коже ручеёк, она открыла сумку и неловко достала старую футболку. — Спасибо, — пропадающим голосом прошептал Дмитрий. Едва взглянув на мужчину, Женя почувствовала в нём что-то невероятно близкое и очень понятное. Свет ненавистного вагона бликовал в его тяжёлом взгляде, разбавляя её невнятное отражение. В нём присутствовало что-то… необъяснимое?.. Что-то, что заставило так просто и быстро расстаться с трофеем, напоминающем о таком бессмысленном, но счастливом моменте недавнего прошлого. Она легонько коснулась перевязанного плеча Дмитрия. Всё-таки ничего не случается зря. Она улыбнулась, очерчивая губами не совсем уместный вежливый ответ: — Пожа… А потом на экране покажется ровно разукрашенное личико журналистки, чей стаж составляет всего пару репортажей и огромный постельный опыт. Она, повторяя одни и те же движения губами, произносила нелепейшие слова, не пытаясь поверить в их правдивость. Чёрные пушистые, словно нарисованные, ресницы почти не хлопали, оставляя лицо в глупом выражении наивной куклы. За её спиной стояло двое полицейских, снаряженных по высшему разряду — начальство наверняка настояло. Они нервно держали в руках пистолеты, грудь дрожала, как осиновый лист, скулы сжимались до синевы, до жуткой боли. Ещё дальше показался высокий крупный мужчина в чёрном, он вёл за руку крошечное существо с красным лицом и бледными руками. Орудия как одно поднялись на уровень глаз мужчины. Забыв прочитать специально заготовленные фразы, журналистка потупила взгляд и отступила. Кадр, тёмный, распадающийся на крупные зёрна, шатался, как пьяный. Едва можно было различить, как мужчина в чёрном присел на корточки перед девочкой и, поглаживая её маленькую ладошку, что-то говорил. Он кивнул, поддерживая малютку, придавая ей небольшую уверенность. Продолжавшие стоять на своих местах полицейские переминались с ноги на ногу и робко поглядывали друг на друга, будто их неверные движения должны привести к мировой катастрофе. Мужчина поднялся, и девочка ступила вперёд. Хрустальными ножками она ступала по рельсам, расставив руки, как модель на подиуме. Розовая курточка её, заметно выпирающая на животе неестественным прямоугольником, потеряла свой цвет, запачканная пылью, грязью и кровью. Из-под неё выглядывала смятая школьная форма одной из городских школ и синяя юбка в крупную клетку, почти не видную через объектив старой камеры. Девочка не пыталась поправить выбившиеся из некогда заплетенных хвостов волосы, не старалась выглядеть превосходно, как принцесса, множество лет готовящаяся к своей коронации. Однако было в ней что-то королевское. Полицейский опустил пистолет и гостеприимно, как давний друг семьи, раскрыл руки перед девочкой. Второй мужчина в форме хмурился и продолжал держать чёрного на мушке. Все знали, чего могло стоить одно неверное движение. Все знали и чувствовали, какую цену они заплатят за всего лишь одну крохотную ошибку. Все знали и мысленно молились тому, кто так давно покинул их, надрываясь от хохота. Только зависело это не от так называемого Его, а от восьмилетней девочки, не понимающей, когда мягкий знак разделял буквы, а когда смягчал их. Рябящий чёрно-серый экран погрузился во тьму. Через минуту на канале показывали «Лебединое озеро».