Личное дело Уотсона

Читатель, возможно, уже успел заметить, что я, в изобилии награждая его описаниями внешности Холмса, часто умалчиваю о его внутренних качествах. Это объясняется тем, что, будучи вынужденным демонстрировать мне своё тело ежедневно, Холмс никогда не позволял мне заглядывать в его душу. Однако, несмотря на раны и болезни моего друга, когда я мог лицезреть его частично без одежды, я до сих пор не знал его вторичного пола. Я пытался применить знаменитый дедуктивный метод Холмса, но у меня ничего не вышло. В самом деле, для беты он был слишком заметен в обычной серой толпе людей, спешащих каждое утро по своим делам, для омеги он чересчур явно показывал своё физическое и умственное превосходство над остальными, а для альфы... Пожалуй, для альфы он был слишком замкнут и мягок в обращении с теми, с кеми ему приходилось общаться. После своей неудачи я решил постараться вывести Холмса на откровение. Я заводил разговор о жестокости обращения альф с омегами, я касался темы отличительных качеств бет, я наводил его на мысль о совершенной бесправности омег, но Холмс лишь пожимал плечами и со словами "Мне это не интересно" брал скрипку и принимался играть одну из моих любимых мелодий, будь то "Зима" из "Времён года" Вивальди или один из известных романсов или набивал трубку табаком, выпуская затейливые кольца дыма. Читатель может спросить, зачем мне понадобилась эта информация. И я должен буду согласиться, ведь пол Холмса никак не повлиял бы на моё уважение и отношение к нему. Но я забыл запечатлеть на этих строках моё признание, и я могу сделать это совершенно свободно, потому как рукопись эта никогда не попадёт в руки издателей. Я люблю Холмса. Люблю его всей душой, так, что, не задумываясь, пожертвовал бы жизнью ради него, пусть то была бы самая медленная, самая мучительная смерть. Я обожаю эти мимолётные прикосновения, будь то хлопок по плечу, соприкосновение пальцев при передаче предметов или бег на адреналине за преступником, когда Холмс резко дёргает меня за руку то в одну, то в другую сторону. Меня завораживают моменты, когда, отставив после тяжёлого дела кружку горячего чая с мёдом на столик, Холмс поднимает на меня глаза, и наши взгляды встречаются; в такие моменты я чувствую, что между нами пробегает искра, и мне отчётливо кажется, что где-то в воздухе здесь повисла неразрывная нить, связывающая нас так крепко, что, порвись она, мы бы не смогли долее жить друг без друга; а через секунду мой друг уже смеётся, отвлекая меня очередной шуткой, и я стряхиваю наваждение, возвращаясь к действительности и вспоминая о горькой правде: о том, что, скорее всего, он никогда не будет моим... Я ещё долго могу рассуждать о своих чувствах к Холмсу, ведь вот он сидит передо мной сейчас, сложив свои ладони в молитвенном жесте. Закрыв глаза, я где угодно могу в мельчайших подробностях воссоздать его облик. Пальцы его испещрены маленькими царапинами и белыми отметинами из-за постоянных опытов, уголки губ приподняты в полуулыбке, а одна нога закинута на другую. Профиль его вполне подходит для очередного бюста римского императора; его орлиному носу мог позавидовать сам Юлий Цезарь. Волосы его тщательно уложены воском, впрочем, как и всегда, когда он хочет выглядеть опрятно. Спрятавшись за книгой, я тихо наблюдал за ним, теряясь в догадках относительно того же вопроса, что мучил меня уже три недели. Холмс открыл глаза, пристально посмотрев на меня. –Уотсон, что случилось? Вы с меня глаз не сводите. Я отложил книгу, покачав головой. Мне было досадно на самого себя, так как Холмс итак легко поймал меня на простом любовании. Мне следовало быть осторожнее в будущем. –Простите меня, я задумался, – придумал я самую банальную отговорку. Холмс цокнул языком и, поднявшись с кресла, прошёл к окну. Он сел на подоконник и стал хмуро смотреть на улицу. Я знал, что это означает. Дело в том, что неутомимая энергия и кипучесть Холмса отчаянно требовала выхода наружу. Он не мог провести ни минуты просто сидя на диване и пялясь в потолок. Ему постоянно нужна была тренировка для мозга, чтобы его прекрасные возможности не пропали даром, не завяли, как очаровательный, но временно благоухающий цветок. Без дела он откровенно скучал, и я страстно желал помочь ему развеять скуку, ведь в голове у меня вечно крутились разные, приличные и не очень, варианты наших с ним развлечений. Холмс в такие дни становился абсолютно невыносимым. Он грубил миссис Хадсон, которая в отместку повышала стоимость аренды вдвое, а то и втрое, односложно отвечал на все мои попытки приободрить его и зло и горько размышлял о недостатках этого мира. Не в моих силах, к моему огромному сожалению, было заставить его улыбнуться, и я, признаться, ревновал к первому клиенту, который приходил к Холмсу в тот период, заставлявшему его глаза сверкать, ноздри раздуваться в предвкушении, а щёки - заливаться прелестным розовым румянцем азарта. Я подошёл к нему, невольно скривившись при вставании. Сегодня снова было пасмурно, и шёл дождь, не желавший хоть на миг уступить солнцу своё место. Разумеется, моя рана теперь напомнила о себе тупой ноющей болью, и это, вероятно, означало, что завтра будет ливень. Холмс с лёгким беспокойством наблюдал за мной. –Может, вам лучше прилечь? – предложил он. – Сегодня плохая погода. –Как и всегда, Холмс, неужели вы думаете, что привычная боль от старых ран заставит меня целый день проваляться в постели, как кисейную барышню? – я встал спиной к окну, прикоснувшись к моему другу плечом. – Это пустяки, мой дорогой, забудьте об этом. Холмс отвернулся от меня, разглядывая мрачный вид. Я глубоко вдохнул. Ничего. Никаких явных запахов, указывающих на его принадлежность к конкретному полу. Холмс пах табаком, ландышем и кедром; этот едва уловимый тонкий аромат можно было учесть лишь на расстоянии в полметра. Но такой запах не мог мне ничего дать, поэтому я от нечего делать взял сигару. Холмс напряжённо вглядывался в редких людей, проходящих по улице. –Никого, – процедил он. – Никого. Все преступники решили дружно посидеть дома, не так ли? Я усмехнулся. Ладони моего друга сжались в кулаки. –О, успокойтесь, прошу вас. Всё не так страшно. Сейчас кому-нибудь вроде вашего Мориарти надоест дождь, и вы будете удовлетворены, вновь демонстрируя нам свои умственные способности... Холмс? Мой друг весь будто преобразился: его тело вмиг напряглось и натянулось, как струна, пальцы нервно начали отбивать дробь, а глаза сощурились. –Холмс, что... –Уотсон, посмотрите вниз и сами всё увидите... Миссис Хадсон! Открывайте, чёрт вас возьми, открывайте скорее! Я, нахмурившись, выглянул. Как назло, именно в этот момент дверь захлопнулась, и я успел разглядеть только подол чьего-то платья. Значит, клиентка. Вот почему Холмс так обрадовался. Я развернулся лицом к двери и приготовился к долгим излияниям несчастной женщины.