Мини по пейрингу Сяо Цзинъянь/Мэй Чансу

Руки скользят по обнаженной спине, втирая лечебное масло. Кожа, прежде прохладная, медленно и неохотно теплеет под прикосновениями Цзинъяня. Мэй Чансу со стороны похож на чашу из тонкого фарфора – прозрачное, холодное совершенство, но стоит подойти поближе, и можно заметить трещинки и шероховатости, покрывающие его идеальный образ. Цзинъянь наливает на ладонь еще немного масла, которое сделала матушка, трет руки друг о друга, чтобы немного согреть жидкость, и снова начинает скольжение по спине Мэй Чансу. Ладони ложатся на шею, потом скользят вниз, на плечи, которые, несмотря на хрупкий образ, достаточно широки, ладони мягко рисуют круги вокруг лопаток. Масло словно тушь, пальцы как кисти для письма. Потом вниз, вдоль позвоночника, и вверх и наискось к бокам.  Мэй Чансу спокойно произносит: - Ваш ход, ваше высочество. Цзинъянь наклоняется ближе к нему и смотрит через его плечо на доску. - Пятый пункт, на четвёртой линии. У него все мысли сейчас сосредоточенны на этой спине под его пальцами, он слишком взволнован для того, чтобы думать над вэйци, и поэтому просто реагирует на ситуацию на доске, почти не просчитывая стратегию. Он знает, что проиграет, он всегда проигрывает Мэй Чансу. Но красиво очерченная раковина уха у его губ гораздо важнее всего остального. - Интересный ход, ваше высочество. - Ваша очередь. Цзинъянь слишком близко, чтобы Мэй Чансу мог скрыть дрожь своего тела и ту реакцию, которую вызывает шепот, касающийся кожи. За полгода их странных отношений, за полгода пути от недоверия к близости Цзинъянь узнал очень много нового о любовном искусстве. И ему очень нравится: делать вид, что он не осознает, как его прикосновения влияют на Мэй Чансу, это же просто прикосновения – придержать за локоть, накинуть плащ на плечи, укрыть одеялом. Вот сейчас – помочь с лечебным маслом. У господина Мэй Чансу множество слуг и доверенных людей, но он никогда не отказывается от прикосновений. Иногда Цзинъяню кажется, что он хочет каждый раз задержать его, продлить это. И поэтому каждую ночь, которую они проводят не за трактаками и стратегиями, а в объятиях друг друга, Цзинъянь остается до утра. Ведь так теплее, господин Мэй, верно? Цзинъянь возвращается к массажу, повторяя снова тот же путь, потом, разведя пальцы, гладит там, где сквозь кожу проступают ребра. Мэй Чансу продолжает худеть, и иногда Цзинъяню кажется, что он исчезнет когда-нибудь, растворится в воздухе дымом курильниц. Когда-нибудь, когда ему будет можно. Цзинъянь убирает руки с чужой спины и сжимает кулаки. Не думать, не думать, иначе Мэй Чансу поймет, что он знает… - Ваше высочество, ваш ход… Цзинъянь наклоняется вперед прежде, чем Мэй Чансу обернется, прежде, чем увидит выражение его лица - и поймет. Цзинъянь целует его в плечо, согретое его пальцами, пахнущее травами и маслом, скользит губами по коже вверх и целует за ухом. И прижимает ладони к груди Мэй Чансу, одну - туда, где все еще бьется то же огненное сердце, вторую - выше, туда, где раньше была родинка. - Ваше высочество, – голос Мэй Чансу кажется слишком громким в тишине его спальни. – Я вижу, вы уже отдохнули? - Если вы - нет, то я могу…. – Цзинъянь выпрямляется и отстраняется, убирая руки. Мэй Чансу прижимает его ладони к своему телу. - Вы все время так спешите, ваше высочество.  Он поворачивает голову, и от этой улыбки на его губах Цзинъяню хочется кричать. Она всего лишь тень прежней, но Мэй Чансу и сам тень. - Напомните мне как-нибудь, ваше высочество, чтобы я показал вам удовольствие от ожидания. Это очень запоминающиеся ощущения. Цзинъянь просто не думает ни о чем больше, в голове его - пустота и в теле - жар поднимающегося желания. Думать сейчас и вспоминать о прошлом слишком больно. Нужно просто любить то, что есть сейчас, пока оно не истаяло дымом. Он наклоняется вперед и целует Мэй Чансу в губы. Сначала просто коротким прикосновением, заставляя замолчать. Потом – глубже, проникая языком в горячий рот. Мэй Чансу немного поворачивается, запускает ладонь в его волосы и сжимает их, стягивая на затылке почти до боли. Он может говорить что угодно, но главное удовольствие должно быть не от ожидания, а от того, что оно закончилось. Цзинъянь гладит его тело, рука скользит вниз, накрывает чужой член, и дрожь тела Мэй Чансу, и глухой стон в поцелуе – лучшая награда. Они оба, к счастью, не стали одеваться после предыдущего любовного поединка, и теперь нет ничего, на что пришлось бы отвлекаться. Они лишь слегка двигаются – так, чтобы не задеть доску с вэйци. Мэй Чансу ложится на живот, а Цзинъянь целует его спину. Выступающие во время движения крылья лопаток и камешки позвоночника, под губами масло и горечь трав. А может, горечь той боли, что навсегда изменила внешность, но Цзинъянь не будет думать об этом. Он наливает на пальцы остатки масла – вряд ли матушка думала о таком его использовании. А может быть, и да. Она раза три сказала, что оно расслабляет и успокаивает боль. Мэй Чансу приподнимает бедра, Цзинъянь подкладывает под них свернутое одеяло. Это привычные движения, но они все еще вызывают чувство стыда, чувство какой-то запредельной открытости и близости. В этом нет идеальной красоты, но есть жизнь, есть боль, которую Цзинъянь наверняка причиняет – как бы осторожен он ни был. Пальцы медленно двигаются в плену чужого тела, Мэй Чансу поворачивает голову на бок и кидает на него взгляд из-под ресниц. Игра света и теней меняет его лицо каждое мгновение, он – то самый молодой генерал, то слабосильный стратег, то и вовсе глава самого сильного воинского клана в цзянху. То юноша, то зрелый мужчина. Человек без возраста.  И при этом – мягкий прогиб спины и открытость, и разведенные бедра, и дрожь от прикосновений Цзинъяня. Но даже таким – он прекрасен. Цзинъянь тянет его к себе и медленно и осторожно входит. Там внутри узко и горячо – они редко доводят до этого, господин Мэй слаб здоровьем, и потому им обычно хватает прикосновений рук и языка. И поцелуев, конечно. Цзинъянь делает толчок, второй, а потом наклоняется, чтобы поцеловать маленькую родинку на щеке Мэй Чансу, которая сводит его с ума, как только он ее видит, наклоняется – и слышит непривычно громкий стон и чувствует, как дрожит тело. - Еще. Так же! – голос Мэй Чансу непривычно громок, Цзинъянь выпрямляется и наклоняется снова. Мэй Чансу снова стонет, теперь уже непривычно беспомощно, и вцепляется пальцами в покрывало, но прежде чем взволнованный Цзинъянь успевает что-то сказать, следует новый приказ, звучащий как просьба. - Еще! Это сложно выдержать, потому что при каждом таком движении Мэй Чансу сжимается внутри так, что Цзинъяню не хватает самой малости до конца. Он двигается так, стиснув зубы, не понимая, чего хочет – чтобы это наконец закончилось или чтобы никогда не кончалось. Еще одно движение. Еще. Перед глазами пляшут тени, лицо Мэй Чансу медленно переплавляется в лицо Линь Шу и обратно. Но Цзинъяню это безразлично. Здесь и сейчас этот человек принадлежит ему, так что кто он – совершенно неважно. Еще один толчок, и Мэй Чансу хрипло стонет его имя, сжимаясь так, что держаться становится невозможно. И все, что Цзинъянь успевает сделать – поцеловать его все-таки в эту проклятую родинку. А потом вновь теряет себя, сгорает в наслаждении, весь без остатка. Молча, потому что так и не знает, как называть своего стратега – Линь Шу, Сяо Шу, Мэй Чансу, Су Чже. Столько имен на одного человека. Но, проваливаясь в огненный покой охватившего его наслаждения, Цзинъянь жалеет только об одном. Что не может назвать его тем словом, которое… Пока не может.